Текст книги "Свет молодого месяца"
Автор книги: Эжени Прайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Мужчины переглянулись, кланяясь; оба отлично знали, что она целыми днями пишет письма. Джон Каупер выдал ей целых семь.
– О, как приятно... Четыре из Саванны, мистер Гульд. Не удивлюсь, если в каком-нибудь из них есть что-нибудь о вашем сыне. – Она пожала его локоть. – Я знаю, что Хорейс вам не часто пишет, бедненький вы, и я стараюсь помочь, как могу. Мисс Сьюзен Плэтт, хозяйка пансионата, где он живет, давнишняя моя приятельница. Я знала ее и всех Ольмстедов. Чудесная семья. Конечно, Сьюзен Плэтт не позволит сплетничать о тех, кто живет в ее прекрасном пансионате. Мне это нравится. Я презираю сплетников. Но у меня там другие друзья, и... Как раз письмо от одной и них. Вас интересуют вести о вашем сыне из вторых рук, мистер Гульд?
– Нет, благодарю вас, миссис Шедд, – Джеймс Гульд поклонился и ушел, прихрамывая.
– Ах, не надо мне было предлагать ему, бедному. У него тяжело на сердце, – пробормотала вдова Шедд и повернулась к мистеру Кауперу: – Странно это, что юноша ушел из Йеля. Я вам скажу, он разбил сердце отца. И говорят, его старший сын, Джим, окончательно уговорил свою жену с Севера вернуться на остров. Боюсь, что из этого ничего не выйдет. Она терпеть не может эти места. Бедный мистер Гульд. Подумайте, как он постарел!
– О, не знаю, – лукаво сказал Джон Каупер. – По-моему, он молодцом держится при том, что у него такой ревматизм. Вы бы слышали, как он поет, спел соло на одном из собраний нашего клуба несколько недель тому назад.
Миссис Шедд подняла брови.
– Джеймс Гульд пел соло? Он же такой тихий, скромный человек.
– Но не на собраниях в Сент-Клэр, моя дорогая леди. Одно их наших правил заключается в том, что, когда подходит очередь одному из членов клуба быть хозяином собрания, обеспечить еду и питье, он должен также выступить перед гостями. Он поет или пляшет, или декламирует, иначе он лишается членства. У Гульда был прекрасный обед, и хотите верьте, хотите – нет, Джеймс Гульд спел значительную часть «Веселых нищих» Роберта Бернса. Не так, чтобы великолепно, но он храбрый человек. – Джон Каупер со смехом откинул назад седую голову. – Поверьте, человеку требуется храбрость, чтобы петь ради членства у нас.
– В самом деле? – Она его больше не слушала. – Извините, мистер Каупер, там его дочь Мэри. Я, должна с ней поговорить. Такая серьезная, милая девушка. Мэри Гульд! Мэри Гульд!
– Спасибо старушке, я увидела, как она размахивает целой связкой писем, – рассказала Мэри своей тете спустя некоторое время. – Папа не захотел слушать вести из вторых рук, а я захотела. И угадай, что произошло? Хорейс уехал в Новый Орлеан.
– Для чего это?
– Он ищет перевозку. Это входит в его обязанности. Как папа будет рад узнать, что мы из-за этого не получаем писем. Но, тетя Каролина, это не все. – Мэри задержала тетю на минуту снаружи церкви и прошептала: – Вдова Шедд прочла в другом письме, что дочь Лайвели распустила по всему городу слух, что Хорейс влюблен в нее. Ужасно, правда?
– Ужасно, Мэри? Не знаю, ужасно или нет.
– Ну, а я считаю, что ужасно. Разве только если жена Лайвели просто богиня, – в чем я сомневаюсь, – у них должна быть противная дочка. Не может быть, чтобы Хорейс в нее влюблен.
– Ш-ш, тише, Мэри. Сейчас начнется служба.
Немногочисленные прихожане замолчали в церкви, и тишина захватила и кладбище. Пастор возгласил: «Господь в своем святом храме, да будет на земле тихо перед лицом Его».
– Нам надо войти, Мэри.
– Я знаю. Но помолимся о том, чтобы Хорейс приехал домой на Рождество. Насчет этой дочки Лайвели я не беспокоюсь, но я почему-то вдруг очень встревожилась насчет Хорейса. Будем молиться как можем. У меня нехорошее предчувствие.
ГЛАВА XII
Хорейс приколол галстук, в третий раз причесал волосы, надел визитку и осмотрел себя в зеркале своей комнаты на Шартр-Стрит в Новом Орлеане. Он сегодня в первый раз появится в Театре Орлеана и поэтому важно выглядеть как можно лучше. Его новый друг и начальник, театральный антрепренер, мистер Джон Дэвис, будет доволен его видом.
– Ничего кричащего, мой друг, – сказал Дэвис за их последним обедом на борту «Тальмы» перед тем, как пароход пристал в Новом Орлеане. – Вы будете жить в городе, который проповедники называют «город греха», но Новый Орлеан – красивый, изящный, тонкий грешник. Даже профессионалы-игроки не одеваются броско, как на речных пароходах. – Джон Дэвис откинулся назад на стуле, довольный своим описанием Города Креолов. – Новый Орлеан – королева, и обладает прекрасным вкусом, как, я полагаю, и вы. Вы и Новый Орлеан влюбитесь друг в друга. Настоящие мужчины, джентльмены, обладающие душами поэтов и жаждой жизни, обязательно влюбляются в Королеву. – Он заговорил доверительным тоном, при котором Хорейс обязательно чувствовал себя старше, и добавил: – Разыщите вашу глупую перевозку, напишите вашей фирме в Саванне заявление об уходе с работы и приходите в мою контору в Театре Орлеана ровно в семь через неделю. Я возьму вас на работу в качестве главного капельдинера, вы должны будете провожать на места самых богатых и самых видных людей. После этого, через неделю или две, если мне понравится, как вы работаете, будет кое-что более увлекательное, гораздо более выгодное. Ну, а теперь обязательно выпьем вместе коньяк и произнесем тост.
Хорейс познакомился с Джоном Дэвисом за столом капитана. Гуляя по палубе во второй вечер путешествия, под влиянием первой в жизни рюмки коньяка после обеда, он даже рассказал Джону Дэвису о Линде Тэтчер.
– Не ваш тип, мой милый. Возраст не имел бы значения, но, – Дэвис пожал плечами, – она из тех людей, которые надоели бы такому, как вы, очень скоро. Считайте, что вам повезло и поскорее забудьте ее.
Он никогда не забудет Линду, но этот уверенный человек, умеющий вселить бодрость, дал ему первый толчок к возобновлению жизни, и Хорейс испытывал благоговейный страх перед ним. Как оказалось, твердость характера проявлялась у него особенно явно, когда его считали вполне зрелым человеком. В Новом Орлеане менее чем через неделю затерявшаяся перевозка была найдена и отправлена, его заявление об уходе с работы лежало в кармане, и сегодня он встретится с мистером Дэвис в театре и приступит к новой работе.
Все еще глядя на себя в зеркале, чтобы проверить, правильно ли он все это проделывает, Хорейс взял пальто и шляпу, натянул перчатки, снял их и внизу надел опять, уже более небрежно. Потом он плотно нахлобучил свою касторовую шляпу и быстро пошел навстречу новой жизни в суетливом, прекрасном, развратном городе, который он уже успел полюбить. По пути в Театр он опустит заявление об уходе, адресованное Лайвели. Завтра или послезавтра он подумает, что написать отцу.
* * *
Четырнадцатого декабря было очень холодно, и Мэри уговорила отца, что лучше ей самой встретить Джима и Алису на пристани. Адам сидел рядом с нею на высоком сиденье повозки; быстро, с дребезжанием они ехали по дороге, усыпанной ракушками, а в это время огромное солнце, цвета пламени, склонялось за деревьями к болотам на западе. По-видимому, никто, кроме мамы Ларней, не беспокоился так о Хорейсе, как она, и Мэри старалась убедить себя в том, что он найдет затерявшуюся перевозку и приедет домой к Рождеству. Она стала раздражительной, нервной, а возвращение Алисы и Джима не улучшит положения. Бедная Алиса! Такая красивая, такая воспитанная, такая беспомощная и такая неспособная бороться с жизнью. Особенно с жизнью на плантации, где женщине нужна храбрость, внутренняя сила, и, главным образом, чувство юмора. Алиса не только боялась змей, прыгающих пауков, ящериц, настоящий ужас у нее вызывали негры. Мэри раздумывала о том, как Джиму удалось уговорить ее вернуться. Видимо, уже времени не оставалось. Она вздохнула. И у нас не остается времени. Они уже подъезжают. Трудно сказать, кого следует больше жалеть, ее семью или Джима с Алисой. Наверное, всех. Она опять вздохнула, на этот раз так громко, что Адам услышал.
– Вам плохо, мисс Мэри?
Она взглянула на мальчика: он смотрел прямо перед собой, его осунувшееся лицо было мрачно.
– А почему ты задаешь мне такой вопрос, Адам? Тебе кажется, что происходит что-то плохое?
– Да, мэм. Мне плохо, что она приезжает.
– Жена мистера Джима? Стыдно тебе говорить так!
– Но их нет, мне было хорошо.
Мэри вдруг осознала, что она никогда не думала о том, счастлив ли Адам. О том, чтобы у него были хорошие условия жизни, да, заботилась, но не о том, чтобы он был счастлив. Он был хорошим мальчиком. Он работал много для своего возраста; когда он вырастет, то будет ценным для них человеком, но ей никогда не приходило в голову, что Алиса может вызывать тяжелые переживания и у негров. Да, она знала, как усердно мама Ларней пыталась завоевать расположение Алисы, но все остальные просто старались держаться подальше от нее. Даже домашние слуги сразу уходили, когда она входила в комнату. «Но я не думала о том, что им тяжело из-за ее возвращения, – размышляла Мэри. – Ну, на этот раз они не будут вести себя так, как-будто Алиса – какая-то отрава. Я этого не позволю. Она – жена Джима, и нам всем надо считаться с тем, что она будет принимать участие в нашей жизни».
– Чего жена массы Джима боится, мисс Мэри?
– О, почти всего, Адам. Но ты должен всегда делать все, что она попросит.
– Ничего никогда не просит. Попросила бы, я сделаю, а она ничего не просит, глаза открывает и смотрит, если я близко. Мисс Мэри, Джули говорит, что она боится цветных. И меня боится?
– Адам, хочешь править лошадьми остальную дорогу?
Мальчик был в таком восторге, что ничего больше не говорил об Алисе. И они доехали до пристани очень весело, болтая о том, как хорошо Адам управляет лошадьми и смеясь, как будто ехали встречать кого-то очень приятного им.
Мэри спрыгнула с повозки, когда Адам остановил.
– Я подожду парохода у Фрюин. Ты присмотри за лошадьми.
Когда она сделала несколько шагов, Адам крикнул:
– Мисс Мэри, она на Рождество с нами?
– Да, конечно.
– Надо ей дарить подарки, как всем другим?
Мэри вернулась к повозке:
– Адам, перестань беспокоиться. Всем этим мама Ларней займется, и я. Мы вам все скажем заранее.
Поднимаясь по ступенькам дома Фрюин, она мысленно пожелала знать, как все сложится...
Прошла неделя и Мэри приободрилась. Алиса Гульд, по-видимому, старалась приспособиться к их жизни. Правда, она завтракала у себя в комнате, и приносил ей завтрак наверх только Джим, а не кто-нибудь из слуг, но ее интересовали планы постройки дома в Блэк-Бэнкс.
– Он будет весь на бетонном каркасе, – объясняла она Мэри, расстилая планы на обеденном столе: – Как можно меньше дерева. Меня приводит в ужас одна мысль о пожаре в этой глуши.
– Каркас потребует гораздо больше времени, – сказала Мэри. – Ты знаешь, гальку, песок и известь надо смешивать и помещать в форму каждый раз. Первая секция должна высохнуть не раньше, чем можно приготовить форму для следующей.
– Я знаю, Мэри, как вам хочется, чтобы мы поскорее отсюда ушли, но дом в Блэк-Бэнксе будет весь на каркасе: и верх, и низ. – Она опять указала на план, и Мэри ничего не сказала, в то время как Алиса провела пальцем по чертежу архитектора, показывая широкую веранду, которая должна была окружать весь дом на уровне второго этажа. – На этом этаже будет наша спальня и, конечно, маленькая гостиная, общая комната и комната для шитья. А здесь, в нижнем этаже, будет кухня, молочная, кладовая, столовая и винный погреб. И еще в третьем этаже две спальни для детей. А здесь лестница – широкие, хорошие ступени от земли до второго этажа. И вдоль всего фасада основательные столбы на каркасе. Тебе нравится, Мэри?
– Конечно, нравится. И вокруг так красиво – под дубами, у реки. Алиса, я надеюсь, что ты будешь счастлива!
Они посмотрели друг на друга.
– Счастлива? У меня серьезные сомнения, но я постараюсь.
– Ну, сегодня суббота, – весело сказала Мэри. – Это день, когда я выдаю нашим работникам запасы на неделю. Они приносят с собой корзины и ведерки, и мы весело проводим время, пока «раздаю», как они это называют. Хочешь пойти со мной на черное крыльцо и помочь?
Алиса сразу приняла натянутый тон.
– Нет, спасибо, Мэри. Твой отец обещал свезти меня на место будущего дома...
Каждая поездка к будущему дому означала, что Мэри, Джим или их отец должны везти Алису. Она была бы вне себя от страха, если бы ей пришлось ехать через лес в коляске с Джули. Тихий Джули. «Никогда я этого не пойму,» – думала Мэри, торопясь к черному крыльцу, на встречу с людьми, которые уже собирались с шумом за своими продуктами на неделю. Ей надо прекратить раздумывать о том, как может женщина управлять плантацией, не соприкасаясь с неграми. Это решать придется Алисе, а не ей.
ГЛАВА XIII
– Садитесь, мой дорогой Гульд, и перестаньте болтать как школьник, – сказал Джон Дэвис, откидываясь назад в большом кожаном кресле за письменным столом в Театре Орлеана. – В Новом Орлеане абсолютно все носят с собой огнестрельное оружие. Разве у вас его нет?
– Нет, сэр, у меня нет, и я не собираюсь садиться, и я говорю не о том, чтобы носить оружие для самозащиты. Я говорю о преднамеренном убийстве – обдуманном убийстве! – Хорейс постучал о стол суставами пальцев. – Я сегодня видел, как убили молодого человека. Это был ваш друг, неужели вам это все равно? Неужели вам все равно, что у него даже не было возможности выстрелить?
Дэвис громко расхохотался, совершенно утратив манеру учтивого антрепренера. Хорейсу казалось, что он вообще не перестанет хохотать, и у него от отвращения поползли мурашки по коже.
Грубый хохот внезапно прекратился и Дэвис наклонился к нему, с жестким выражением глаз.
– Слушайте, Гульд, вы что, мужчина или мальчишка? Без нескольких дуэлей в день это не был бы Новый Орлеан. Эта неожиданная перемена в вас просто тошнотворна. Да я сам был участником в семи дуэлях. Настанет и ваша очередь, если, конечно, вы джентльмен, обладающий чувством чести, и не трус.
Хорейс прижал сжатые кулаки к столу. От этого человека зависело его будущее. Надо было сдерживаться.
– Вы убили кого-нибудь, мистер Дэвис?
– Наповал. Всех семерых, конечно, – сказал Дэвис, которому надоел этот разговор. – Послушайте, Гульд, со мной вы можете многого достигнуть, но надо стать взрослым. Надо приобрести джентльменскую тонкость в отношении так называемых низких сторон жизни. Это собачья грызня, а не лотерея с конфетами. Что за люди на этом маленьком глухом острове, где вы родились? Они трусы или мужчины?
– Они мужчины.
– Вы будете по-прежнему называть меня «сэр», Гульд?
– Они мужчины, сэр. Но они джентльмены. В справедливом деле мы можем убить, но ни один белый в Сент-Саймонсе не будет настолько жесток, чтобы обдуманно убить другого. Я вырос в месте, где люди по-настоящему благородны.
– Тогда почему вы не возвращаетесь в эту маленькую островную провинцию? Я без вас могу обойтись.
Голос Дэвиса был снова спокоен, но его глаза сделались узкими щелочками, и Хорейса охватил страх, как будто его душили; это было кошмарное удушье, медленное, тихое, неуклонное, совершенно зловещее, и спасения от него не было. Он закусил губы и молчал.
– Ну, Гульд? Желаете ехать домой к папочке и его благодушным соседям или хотите поговорить о новой работе, которую я вам предлагаю? По крайней мере, кажется, я еще предлагаю ее вам.
Он не мог вернуться на Сент-Саймонс. Ему надо было остаться в Новом Орлеане. Очарование этого города казалось особенно сильным. Он привык жить с его блестящим, злым ритмом. Теперь было уже поздно уезжать.
– Вы заинтересованы? – настойчиво спросил Дэвис, улыбаясь.
Сжатые кулаки Хорейса раскрылись.
– Да, сэр. Я заинтересован. Мне бы хотелось заработать побольше денег.
– Я так и думал, сядьте.
Хорейс сел на прямой стул около большого стола и подождал. Дэвис не спешил. Он вытянул один из нижних ящиков стола, вынул шкатулку черного дерева, отодвинул бронзовую защелку. Медленно, методично, выбрал длинную тонкую сигару, понюхал ее, улыбнулся, обрезал концы, и зажег ее, с удовольствием вдыхая и выдыхая, как будто он был в конторе один. «Я выслушаю его, – мрачно думал Хорейс, – но у него нет власти надо мной. Меня интересует только Новый Орлеан и река. Дэвис – только малая частичка Нового Орлеана».
Ожидая, пока Дэвис заговорит, Хорейс вспоминал свои долгие прогулки вверх по одной узкой улочке и вниз по другой; гуляя, он восхищался своеобразной архитектурой домов с галереями, с ажурными украшениями в виде металлических листьев, цветов и вьющихся растений. Его постоянно притягивала набережная Миссисипи – пристани, растянувшиеся на огромное пространство, толпы людей, сходившихся и садившихся на белоснежные пароходы; сами пароходы, похожие на дворцы, которые уходили и подходили из Огайо, Кентукки, Миссури, Тенесси, Алабамы, Миссисипи. Ему хотелось, чтобы у него когда-нибудь было достаточно денег для путешествия на одном из этих роскошных речных судов. Этого ему хотелось больше всего. Он послушает, что скажет Дэвис.
– Ну, так, – сказал наконец Дэвис, – если у вас нет дальнейших возражений, я скажу вам, каковы мои планы. Как вы знаете, мне также принадлежит Орлеанский Зал рядом с театром.
– Да, сэр. Внизу карточная игра, наверху зал для танцев.
– Правильно. Очень выгодно для меня, очень приятно для публики. Вы там бывали?
– Нет, сэр. У меня никогда не было достаточно денег для этого.
Джон Дэвис засмеялся.
– Это я устрою. Я собираюсь дать вам самое важное место, оно сейчас вакантно, Гульд. Конечно, если вы уверены, что вам хочется привыкнуть жить и работать в Новом Орлеане. Мне не хотелось бы, чтобы вы упали в обморок от первого же выстрела, который может произвести какой-нибудь из моих импульсивных клиентов. – Он наклонился к Хорейсу, перейдя на строго деловой тон. – Имейте в виду, я не принуждаю вас. Я только предлагаю. Вы можете поджать хвост и убежать домой в любой момент – раньше, чем вы начнете работать на этом новом месте. После вы не имеете права отказываться! Надеюсь, вам совершенно ясно то, что я говорю. Вы не имеете права уйти после того, как начали. – Дэвис внимательно следил за ним. – Я вижу, это вас смутило. А смущаться незачем. Если человеку нравится его работа, почему не продолжать ее? Он стряхнул пепел с сигары. – Мне нужен воспитанный, красивый, с хорошими манерами маклер на моих балах для мулатов в Орлеанском Зале.
Хорейс нахмурился.
– Маклер?
– Маклер. Эти интриганки черные мамаши, которые приводят своих черных красавиц на э-э... выбор моим клиентам джентльменам, так же ловки, как ловко хлещут их менее удачливых сестер джентльмены плантаторы вроде вашего отца.
Хорейс вскочил, сверкая глазами.
– Мой отец ни разу не ударил ни одного негра, работавшего у него.
– О, конечно. Общеизвестный рассказ о благородном Юге. – Его голос зазвучал резко. – Мы сейчас не занимаемся обсуждением добродетелей рабовладельцев, мой импульсивный, очень молодой юноша! Садитесь и слушайте меня.
Хорейс снова присел на краю стула.
– Как я говорил, эти черные мамаши сообразительны. Они сильно запрашивают. Молодой джентльмен с вашей наружностью может здесь очень пригодиться. Может завоевать доверие и черных продавщиц своих дочерей, и белых покупателей любовниц. Я ясно говорю? О, все это очень утонченно, Гульд. Вся атмосфера Орлеанского Зала чрезвычайно элегантна. Лучшее французское шампанское, прекрасный коньяк и абсент, самая изысканная кухня в городе. Наш оркестр не хуже, а может быть даже лучше, чем оркестры для белых. – Хорейс пристально смотрел на персидский ковер с рисунком птицы, стараясь справиться с тошнотой, нахлынувшей на него как сильная зеленая волна.
– Я буду платить вам в семь раз больше, чем сейчас, – продолжал Джон Дэвис. – Вы сможете купить себе раба и совершенно обновить свою одежду. Я заметил, что вы любите хорошо одеваться. Орлеанский Зал закрывается на пустые месяцы, и вы смогли бы путешествовать, если захотите... Я передумал – я увеличу жалование в десять раз по сравнению с тем, что вы получаете сейчас.
Хорейс чувствовал, что у него кровь приливает к голове, как будто Дэвис направил на него револьвер.
– Вы имеете в виду, что я стал бы на самом деле продавать этих молодых женщин? – хрипло спросил он.
– Я так и думал, что это вас заинтересует. – У Дэвиса был вид победителя. – Они очень красивы. Многие приходят прекрасно одетыми, в настоящих парижских платьях.
Хорейс медленно встал, откашлялся, взял шляпу, пальто и перчатки.
– Я понимаю, что вам надо сначала обдумать, Гульд. – Казалось, голос Дэвиса звучал издалека. – Вы еще можете вернуться к своему папочке, – пока. Я ничего не сказал вам такого, чего не знает большинство жителей Нового Орлеана. Но если вы принимаете это повышение, вы должны решить сейчас.
– Я принял решение, сэр.
– Хорошо, тогда сядьте.
– Я отказываюсь. И отказываюсь от работы в театре после сегодняшнего спектакля. Я знаю, что вам не успеть найти сегодня заместителя.
Дэвис погасил сигару с таким бешенством в глазах, что Хорейс прошел к двери боком, не рискуя повернуться спиной к Дэвису.
– Убирайся, Гульд! – Он ударил стол ладонью Убирайся немедленно. К черту сегодняшний спектакль! – Его голос поднялся до пронзительного крика. – Убирайся и никогда не попадайся мне на глаза. Мне нужен для работы мужчина, а не розовый младенец. Нечего стоять и смотреть на меня, – убирайся!
Когда Хорейс сбежал вниз по лестнице, Дэвис все еще слал вслед ему ругательства.
Было только начало седьмого, но небо было как иссиня-черное стекло, на нем сверкали крупные и мелкие звезды, а тонкий серп месяца напомнил Хорейсу Джули; так было всегда, когда он был далеко от дома. Однажды, когда они были еще маленькими и играли вместе, они сидели на нижней ступеньке хижины мамы Ларней и смотрели на небо; они размышляли о том, почему звезды блестят и как они могут так висеть И еще им было интересно, почему круглый старый месяц превращался в новый, остроконечный и белый как платина, месяц-ломтик Оба мальчика долго молчали, увлеченные чудом темного неба и блестящих светящихся точек. Потом Джули прошептал «Господи, благослови новый месяц»
Городские фонари горели на узких, людных улицах, но если посмотреть на небо, они мерцали тускло желтым, искусственным светом Серповидный месяц над Новым Орлеаном был так же светел и ярок, как и огромная мерцающая звезда у его нижнего конца. Джули сейчас, наверное, в своей хижине, он поужинал и сейчас вырезает изящных лошадок из мягкого дерева. «Джули дома, ему спокойно, – думал Хорейс. – Джули – раб, у него нет фамилии. А я, Хорейс Банч Гульд, свободный человек». Он засмеялся и быстро пошел по Орлеан-Стрит среди множества людей, идущих по своим вечерним делам. Около Шартр он замедлил шаги Торопиться было некуда.
Он прошел узким переулком мимо собора в открытое пространство площади Арм и стоял раздумывая, куда идти. Просто бродить было невозможно из-за холодного ветра, и он ощущал острую необходимость идти в какое-то определенное место. С тем, что сегодня произошло, он после разберется, но прежде всего ему нужно место, куда пойти, не здание, не дом с определенным адресом, а любое место, только такое, какое он выбрал бы сам.
Перейдя через площадь, Хорейс направился к хорошо теперь знакомому берегу На четырех милях освещенной набережной даже ночью была постоянная суета; корабли, люди, груз, – все это было в постоянном движении в порт Нового Орлеана и из него. Тот тошнотворный ужас, который он испытал при разговоре с Дэвисом, постепенно сгладился, он спешил между высокими грудами тюков хлопка и штабелями бочек с мясом, устремив взгляд на изгибающуюся линию кораблей и лодок, выстроившихся в два и три ряда вдоль набережной. Корабли разных размеров, разных цветов, разной формы. Серые паруса океанских судов были свернуты, флаги поскрипывали на ветру, и ему хотелось поговорить с каждым иностранным моряком, бежавшим по сходням, чтобы за несколько минут узнать, как живется в той стране, которую каждый называл своей родиной. Он тоже был одинок в почти чужом городе, и ему надо было найти место, которое было бы для него домом.
Дальше по набережной на водах Миссисипи качались... плоскодонки и килевые лодки, и суда помельче; на палубах этих судов были люди из западных районов страны, грубо одетые, неотесанные, одинаково готовые вступить в драку или заключить торговую сделку. Он обходил груды табака, пеньки, бочонки со свининой и соленьями, ромом, дегтем и кофе. Легко узнаваемый аромат кофе вызвал у него тоску по дому, но не по дому отца, а по своему углу – месту, которого он не нашел. Когда стал виден дальний конец набережной, он повернул назад.
Ветер переменился, и свет фонарей и ламп вдруг сосредоточился на множестве белых пароходов, надменных, роскошных, стоявших у своей особой пристани. Хорейс уставился на них, как будто видел впервые. Ему была знакома эта более спокойная, более тихая пристань для роскошных речных пароходов. Он когда-то мечтал о том, как войдет на борт одной из этих сказочных речных королев, чтобы совершить долгое, неторопливое путешествие. Теперь эти суда не были сказочными, и он шел к ним с одной только мыслью. Он проталкивался между группами матросов и зевак, мимо испанцев, продававших цветы, и черных грузчиков, спешивших от одной пристани к другой, и не видел никого, устремив глаза на гордый, ярко освещенный плавучий дворец, под названием «Принцесса».
Отлично понимая, что его могут схватить как не имеющего права входа на судно, он сбежал по деревянным ступеням на пристань, потом по широким сходням на палубу. Если его поймают, он разыграет роль дурачка, скажет, что только что приехал из Джорджии и не знал, что запрещается посмотреть такой великолепный корабль. Он прохаживался по широкой лакированной нижней палубе, глазея на разные украшения; он заглядывал в ярко освещенные залы для танцев, где хрустальные люстры отбрасывали узорчатую тень на нарядные потолки, крытые темной панелью. На борту было уже много пассажиров, большинство из них прекрасно одеты, они болтали и смеялись с тем возбуждением, которое возникает перед началом развлекательной поездки. В барах сидели богатые мужчины, положив лакированные сапоги на полированные медные поручни; их дамы гуляли по палубам или сидели в удобных гостиных и болтали. Сквозь широкое окно был виден неизменно присутствующий профессиональный пароходный игрок в карты, уже занятый своим делом в углу большого салона.
Стоя у поручней верхней палубы, где было тише, Хорейс смотрел в сторону большого изгиба Миссисипи, где «Принцесса» поплывет завтра утром. У него забилось сердце, и капельки пота выступили на лбу, несмотря на холодный ночной воздух. Он был одинок. В его жизни больше никогда не будет женщины, но в душе у него возникало какое-то новое требовательное чувство, очень похожее на влюбленность. Он положил руку на полированные поручни, погладив их, затем быстро прошел по великолепной палубе и поднялся по узкой деревянной лесенке к каюте капитана.
Он знал, что капитан речного парохода на Миссисипи – существо высшего порядка, неприкасаемое для простых смертных, – существо, которое нельзя беспокоить, но он уже не мог остановиться. Перед ним возникла тяжелая дверь красного дерева с золотыми буквами «Каюта Капитана»; он постучал громче, чем хотел, – и, не ожидая ответа, открыл дверь и вошел. Капитан, высокий рыжебородый мужчина с надменным выражением лица, вскочил и схватил пистолет.
– Кто позволил вам входить ко мне в каюту?
– Умоляю вас простить меня, сэр, – сказал Хорейс, – но я влюбился в ваш пароход и я хотел бы у вас работать.
Капитан медленно опустился в кресло, сдвинув свои рыжеватые брови.
– Кто сказал вам, что мне нужен казначей?
– Никто сэр. А вам нужен?
– Как вас зовут? Откуда вы? И почем я знаю, не мошенник ли вы?
– Меня зовут Хорейс Гульд. Мой отец Джеймс Гульд, владелец плантации Сент-Клэр на острове Сент-Саймонс. Я был в Йеле два года и я не мошенник. Я просто хотел бы работать на «Принцессе».
Капитан помычал.
– Мне нужна работа и я уверен, что буду хорошим казначеем.
– Но как, черт возьми, вы узнали, что мне нужен казначей?
– Я не знал, сэр.
– Так вот, нужен. – Капитан отодвинул назад свою фуражку, обильно обшитую галуном. – Это мой большой рождественский рейс. Мы отходим завтра утром, а новый казначей не явился, так что мне ничего не остается, как взять вас. Моего прежнего казначея застрелили на борту «Принцессы» на прошлой неделе. Вы займете его место.
ГЛАВА XIV
Перед отъездом в церковь Мэри зашла в кухню, чтобы оставить маме Ларней последние инструкции. В этот день у них обедала семья Томаса Батлера Кинга, и так как у мисс Кинг бывало прекрасное угощение, то и в Сент-Клэре все должно быть как следует.
Ларней осмотрела Мэри, начиная с ее новых сафьяновых полусапожек и кончая зеленой бархатной шапочкой, под цвет ее новому зеленому бархатному платью с рукавами-буффами. – Мисс Мэри, ты красива как твоя ангел мама.
– Ну, спасибо, но ты и должна одобрять, ведь ты помогала сделать мой новый наряд. Как там пирожки, которые пекла Ка? Удались?
– Не будет сегодня пирога. Ларней тебе могла сказать, что моя девочка Ка не умеет печь пироги. Сегодня подаем яблочный пирог, Ларней пекла. – Она вытерла руки передником и подошла к Мэри. – Мисс Мэри, я хочу до обеда узнать, нет ли письма от моего мальчика.
– Мама Ларней, ты знаешь, что я скажу после возвращения.
Ларней отвернулась.
– Масса Джеймс больше не ждет.
– Ты это говоришь потому, что папа перестал ездить в Джорджию каждый день? Просто ему не хочется. Я уверена, что мы сегодня получим письмо. Раз он не приехал домой на Рождество, я уверена, что будет письмо.
– Если не болен и не умер.
– Мама Ларней!
– Да.
Внезапно послышался стук колес на дороге за домом и голос Адама:
– Мисс Мэри! Мисс Мэри! Посмотрите новый экипаж – запряг для церкви! Два этажа, низ белым, верх неграм, совсем золотой!
Мэри подбежала к двери; там стоял новый нарядный экипаж ее отца, на высоких козлах сидели Джули, рядом с ним Адам, с сияющими лицами.
– О, Джули, Адам, это великолепно. Но мы не сможем поехать в церковь в этом экипаже. Придется вам запрячь лошадей в две коляски. – Это был неприятный момент. – Я знаю, как вы оба разочарованы, но все-таки, пожалуйста, сделайте как я сказала.
– Да, мэм, – сказал Джули. – Две повозки.
– И поскорее. Нам пора ехать.
Они поехали к конюшне, она посмотрела им вслед и повернулась к маме Ларней.
– Джули знает насчет мисс Алисы. Почему он так сделал? Почему он поставил меня перед необходимостью – лишить их удовольствия? Я же ничего не могу сделать, раз она не желает ездить с...
– С ниггерами? – мягко сказала Ларней. – Нет, мисс Мэри, ты ничего не можешь сделать, девочка.
