Текст книги "Свет молодого месяца"
Автор книги: Эжени Прайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Семейство Лайвели! Надо сегодня дойти до их дома и сказать, что он не придет к ним, чтобы вместе идти в церковь. Наполовину спустившись с крыльца, он вдруг вспомнил, что ему понадобится больше воды, побежал назад в дом, к черному входу, схватил ведерко и поспешил на Сент-Джулиан-Стрит, чтобы закончить дело с Лайвелами.
У их входной двери он почувствовал себя глупо, с пустым ведерком, но ему повезло. Он передал сообщение дворецкому, побежал назад, наполнил ведерко у колонки, и побежал, расплескивая воду, оставляя мокрый след, перескакивая через две ступеньки у входа в пансионате. Правда, он несколько замедлил шаги в передней, из уважения к ковру, но постарался подняться возможно быстрее в свою комнату, одолел три марша лестницы и начал приготовления к следующему дню.
Неприятности в Йеле казались теперь частью какой-то другой жизни. Он был готов встретить будущее. Человек может не бояться будущего, если у него такая жена, как Линда, а ведь она просила его проводить ее в церковь.
ГЛАВА IX
В это первое священное воскресенье она пела «О Ты, что Приносишь Добрые Вести», и ее присутствие и ее мягкое контральто внесли столько красоты в старую церковь из красного кирпича, сколько света внесло солнце позднего сентября. Они вместе вернулись в пансионат, и ему казалось, что ей приятно было, что он знал эту арию из «Мессии» Генделя.
Отныне единственной целью его жизни стало доставлять удовольствие Линде Тэтчер. Она не только освободила его от обязанности ходить в церковь вместе с семейством Лайвели; он был уверен, что, выполняя роль провожатого всеми уважаемой певицы, переехавшей в Саванну, он тем самым выделился и стал выше окружавших его посредственностей.
Он завтракал и обедал вместе с Тэтчерами. Когда девочка оставалась с няней, Линда иногда прогуливалась с ним под деревьями, росшими по обе стороны улиц в Саванне; как-то раз в воскресенье они катались два часа в экипаже, взятом напрокат, и разговаривали. Разговаривали часами, больше всего о нем. Он уже свободно рассказывал ей о себе. Очень уж легко было посвящать ее в свою жизнь. Было бы просто невозможно не рассказать ей о неприятностях в Йеле. А когда она предложила пойти вместе на могилу его матери на кладбище в Саванне, у него возникла полная уверенность, что она готова навсегда войти в его жизнь.
– Когда я с вами, миссис Линда, у меня такое чувство, как будто зажигается яркий фонарь, – сказал он ей однажды вечером в начале ноября, в то время, как они пили кофе после обеда в столовой мисс Плэтт; няня перед тем увела Хэрриет, чтобы уложить ее.
– Это очень красиво сказано, мистер Гульд, но абсолютно непонятно.
– Я искренне говорю, – упрямо уверял он. – Вы заставляете меня так всматриваться в себя самого, как мне раньше никогда еще не приходилось.
– Это хорошо? – Она улыбалась.
– Да, конечно. О, я совсем не хочу сказать, что мне нравится все, что я обнаруживаю, но вот после того, как я рассказал вам о случившемся в Йеле, у меня пропал скверный осадок от всей этой истории. Я теперь верю, что в жизни еще будет что-то хорошее. – Он тоже улыбнулся. – Я слишком серьезно отношусь к себе, не правда ли?
Линда откинула голову и внимательно всмотрелась в него:
– Да, вы серьезный юноша. Но это неплохо, – если не относиться серьезно к тому, что не заслуживает такого отношения, тогда можно справиться.
Он наклонился к ней.
– Миссис Линда, как вы считаете, мне следует вернуться в университет?
– О, я ни в коем случае не могу так вмешиваться в чужую жизнь!
– Я слишком много себе позволил, – подумал он и сказал уже не так серьезно:
– Просто я хотел сказать, что вы заставляете меня думать. Я был в полной растерянности тогда, когда мы с вами познакомились.
– Пока мы не начинаем думать самостоятельно, ничто не предстает в своем истинном свете. То, что мы узнаем, принадлежит нам. Вы – умный человек. Ни в коем случае не растрачивайте свой ум понапрасну. Но, знаете, я считаю, что мужчине – да, кстати, и женщине – совершенно необязательно стремиться использовать свой ум для каких-то крупных дел. Светлый ум нужен везде, во всех жизненных обстоятельствах. Как в широких сферах, так и в узких.
У него кровь прилила к лицу.
– Вы хотите сказать, что даже портовые клерки могут использовать свой ум?
Она поглядела на него с выражением искренней симпатии.
– Дорогой мой друг, я совсем не имела этого в виду. Я забыла, как вы молоды. Очень молодые часто бывают обидчивы. Извините, что я об этом забыла.
Хорейс понимал, что он ведет себя как молокосос. Отчаянно пытаясь восстановить их прежние дружеские отношения, он выпалил:
– Мне исполнится девятнадцать. Я не считаю, что это такая уж молодость, не правда ли?
Линда опять улыбалась.
– Да, – сказала она тихо. – Я, к сожалению, считаю, что это именно большая молодость. Видите ли, мне исполнилось тридцать пять. Я потеряла троих детей до того, как родилась Хэрриет.
Он считал, что ей может быть двадцать пять. Она внезапно оказалась женщиной среднего возраста, и это поразило и очаровало его. Неожиданно для него, то, что она старше на шестнадцать лет еще крепче привязало его к ней.
– Я вас поразила, не правда ли? – спросила она. – Вы считали, что я моложе, и, наверное, это должно мне льстить. Да, я, кажется, польщена.
На этот раз он не слушал, что она говорила, потому что он только и мог думать о том, как ему хочется обнять ее. Ему хотелось этого сейчас более, чем когда-либо.
– Возраст стал для меня чем-то второстепенным, – сказала она. – Важна внутренняя суть человека, а вы очень хороший, мистер Гульд. Она вздохнула: – Я старалась быть такой. Моя дочь стала целью, ради которой стоит жить.
Чаще всего Хорейс забывал о ее вдовстве, несмотря на то, что много времени проводил с ее ребенком. Мысли о том, что Линда принадлежала другому, вызывали у него страх и смущение, и он отбрасывал их. Но она помогла ему понемногу разобраться в себе, не постараться ли ему тоже помочь ей? Может быть, этой сильной, одинокой женщине нужно поговорить с ним?
– Миссис Линда, у вас именно тот возраст, какой нужен. И вы можете простить меня за то, что я так все время был занят собой? Я – ваш друг, и я считал бы честью для себя, если бы вы, когда вам захочется, доверили мне свои заботы.
Она ласково улыбнулась:
– Спасибо. Я почти забыла, что это такое. Я просто пою о своих горестях. Тогда людям только остается хвалить мой голос.
– Я помню первую песню, которую я услышал в вашем исполнении. – С энтузиазмом сказал Хорейс. – Это было «Что такое жизнь».
– Правда? Это моя любимая вещь, и меня осуждали за то, что я пела ее. Вдова, настолько бесстыдная, что выставляет напоказ свое горе или что-то в этом роде.
– Это жестоко!
– Конечно. Но жизнь часто бывает жестока. – Она слегка улыбнулась. – Так, значит, вы слышали, как я пела арию из «Орфея» Глюка?
– Я никогда не забуду ее. Я помню миф об Орфее и Эвридике с тех пор, как занимался Вергилием и Овидием.
– Как это хорошо, что вы помните. В глазах ее была ласка, нежность. – Это мне действительно приятно... А теперь мне надо пойти рассказать Хэрриет сказку на ночь.
Он опять нашел ее на уровне более высоком, чем уровень других женщин, и так он всегда будет приближаться к ней. Сердце у него забилось: она была довольна им. Между ними установилась новая связь. Было лучше, намного лучше говорить о ней, чем о себе. Он был ей нужен. Может быть, в следующий раз, когда они будут вдвоем, без девочки, она скажет ему больше. Проживи он и тысячу лет, ему не хватило бы времени, чтобы узнать все, что он хотел знать о Линде.
* * *
Когда Хорейс шел на работу облачным декабрьским утром, ему казалось, что это май и сияет солнце. Он был так счастлив, что не понимал людей, проходивших мимо него по Булл-Стрит, только здоровавшихся коротким кивком, или жаловавшихся на погоду. Сегодня вечером он и Линда будут наконец-то одни за обедом. Хэрриет должна была переночевать в гостях: не будет сказки на ночь, и Линда сможет долго сидеть в гостиной. Он почти все время думал о том, как вызвать ее на откровенный разговор, добиться, чтобы она рассказала ему все о своей жизни до того, как они познакомились. Желание узнать о ней побольше превратилось в навязчивую идею. Неважно, как больно ему будет слушать ее, это только углубит его чувство, его убеждение, что он ей нужен.
Переходя через Стрэнд к Коммерс-Роуд, он думал о том, как важно быть зрелым. Она сказала, что годы не играют роли. Он будет достаточно зрелым для нее. Он сумеет быть тем сильным человеком, какой был нужен Линде всю жизнь.
В своем отгороженном уголке в конторе он пролистал извещения о прибывающих в этот день перевозках. Потом, посвистывая, повесил пальто и надел тяжелый плащ, в котором ходил на борт кораблей.
Он постоял немного на палубе новой быстроходной шхуны «Мэри», рассматривая ее, восхищаясь ее красивыми, гладкими линиями. Она пришла из Нового Орлеана и забрала дополнительный груз в Дэриене. В ее трюме должен быть хлопок и рис из Сент-Мэри, острова Джекилл и Сент-Саймонса, перемещенный, как он знал, в Дэриене с «Магнолии» или с «Южной Каролины». Его поездки на обоих кораблях, его гнев и горе, его пустое бессодержательное будущее, – все это было теперь позади, потому что перспектива казалась теперь такой надежной. «Может быть, – думал он, – я смогу пробиться на более высокие должности здесь, у „Лайвели и Бафтон"? А еще лучше, может быть, удастся найти связи с другой фирмой на Коммерс-Роуд. Я буду счастлив на любой работе, лишь бы со мной была Линда.»
Сильный ветер захлопал флагами «Мэри», закачал снасти, державшие подъемную стрелу, железные остроги, тяжелый бом, так что корабль скрипел и трещал. Соленый холод воды покалывал его лицо, и это прибавляло силы.
Через несколько минут грузчики вытащили груду тюков из трюма. Он начал проверять, быстро двигаясь, смеясь и отпуская шутки больше обычного, с широкоплечими рабами, принадлежавшими пристани; они назвали его «масса Клэр», потому что он показал тюки и мешки с пометкой Сент-Клэр, и рассказал им, что этот хлопок вырастил его отец. Проверка стала для него автоматической работой, и он позволил себе думать о доме. Он чувствовал себя виноватым, потому что написал всего два письма. Письмо от Мэри, полученное вчера, было полно предвкушения его приезда па Рождество. Саванна была так близко, если ему дадут отпуск, он должен будет поехать, хотя ему хотелось одного – провести Рождество с Линдой. Он будет ей нужен на Рождестве: для человека, лишенного настоящего дома, это было время одиночества. Он вздрогнул больше из-за беспокойных мыслей, чем от холода.
Последние двести тридцать пять тюков, принесенные из трюма, были помечены: «Гульд, Нью-Сент-Клэр». Его отец продвигался вперед. Он уже не отправлял хлопок в старых мешках из пакли. Это все были тюки, обработанные на джине Гульда позади конюшен. Сорт А, длинное волокно, хлопок с Си-Айленд. На земле его отца вырастал самый лучший хлопок.
Высокий грузчик по имени Инох, вылез из трюма, его рваная рубашка из грубой полушерстяной ткани была пропитана потом.
– Что ты тут на палубе делаешь, Инох? – закричал Хорейс, перекрывая шум и ветер. – Где перевозка из Миссисипи? Я уже почти закончил с грузом из Сент-Саймонса.
– Нет из Миссисипи груза, масса Клэр. Что здесь, это все.
– Должно быть еще, Инох! Сегодня должны прибыть три.
– Нету, сэр. – Грузчик ухмыльнулся. – Получили то, что хотели. Первая потерянная перевозка, масса Клэр.
Хорейс бросился мимо него по веревочной лестнице в затхлый трюм. Хлопок из Миссисипи должен быть там! Контролеры в Дэриене были всегда аккуратны. Он перебегал от одного смутно различимого тюка к другому, не обращая внимания на остальных грузчиков, все еще стоявших в трюме, и ожидавших его распоряжений. Груз должен быть с правой стороны. Но там не было ничего.
Он выбрался на палубу, где Инох стоял, почесывая голову.
– У вас первая возможность поехать до самого Нового Орлеана, масса Клэр, а вы вроде недовольны.
Не говоря ни слова, Хорейс пробежал мимо него через широкую загруженную пристань к деревянной лестнице, которая вела на Факторс-Уок. Он подбежал, скользя на гладких булыжниках, к черному ходу в контору Лайвели и Бафтон. В чем-то обязательно должна быть ошибка! Может быть, он взял накладную с другой датой? Наверху, у себя, он перебирал бумаги, искал другую накладную и не мог поверить, что груз затерялся.
– Что-то случилось, Гульд? – Лайвели внимательно смотрел сквозь очки через низкую перегородку, отделявшую его большое квадратное помещение от комнатушки клерка.
Хорейс глубоко вдохнул воздух, повернулся и беспомощно выдохнул:
– Да, сэр. Большая неприятность. Мы потеряли перевозку из Миссисипи. Видимо, осталась в Новом Орлеане.
Лайвели обошел перегородку и приблизился к Хорейсу.
– Ну, послушайте, Гульд, вы-то тут не причем. Мы ценим ваше беспокойство о капиталах компании. Поездка до Нового Орлеана – не пустяк, но, ведь, мы и взяли вас именно для этого. Мы оплатим все ваши расходы с той минуты, когда вы взойдете на корабль и до момента вашего возвращения.
– Но, сэр, я...
– Ну, ну, все, хватит. Такие вещи случаются. Мы считаемся с этим. Не расстраивайтесь. Расправьте-ка плечи, уложите вещи и отправляйтесь. «Тальма», под командованием капитана Чарльза Пула уходит завтра рано утром. Очень комфортабельно. – Он щелкнул пальцами. – А, кажется, сегодня вечером тоже уходит судно, если вы успеете.
– Нет, – быстро ответил Хорейс, – сегодня мне никак не удастся.
– Ну, тогда я завтра утром приеду в экипаже к вашему пансионату. Я вот что придумал: я думаю привезти Тесси и Буббу, чтобы как следует вас проводить. Они поднимут вам настроение.
ГЛАВА X
Ожидая Линду за их угловым столом, Хорейс обдумывал, как сказать ей о том, что он уезжает. Ею угнетала перспектива не видеться с нею три или четыре недели, и, конечно, он не сможет этого скрыть. А Линда, безусловно, почувствует, насколько он огорчен.
Хорейс посмотрел на часы: она опаздывала. Это необычно. Он подошел к широкому окну и посмотрел на темную улицу. Может быть, она пошла за покупками по Бей. Два лучших магазина находились как раз напротив Коммерс-Роуд. Если бы она сказала ему, он бы проводил ее домой, снес бы се пакеты. Он вернулся к столу, из опасения, что она может придти в любую минуту, и он пропустит ее.
– Добрый вечер, мистер Гульд, – прощебетала мисс Сьюзен Плэтт.
Он встал.
– У нас сегодня отличный жареный цыпленок и ваш любимый пирог с черной смородиной. Можно сейчас подать вам?
– Нет, спасибо, я подожду миссис Тэтчер. Она должна придти с минуты на минуту.
– О, к сожалению, она не придет, мистер Гульд. Миссис Тэтчер пошла со своей очаровательной девочкой в гости, на другом конце города. Они вернутся поздно сегодня вечером. Кажется, она сказала, около девяти.
Хорейс молча смотрел на нее.
– Жаль, что вам придется обедать одному, но, раз миссис Тэтчер не придет, можно вам сейчас подать?
– Да, пожалуй. Спасибо.
Стоя снова у окна, в ожидании обеда, он старался овладеть собой. Правда, когда она решила уйти, он был на работе, но могла же она хотя бы оставить ему записку. Она даже не попросила мисс Плэтт предупредить его.
В девять. Сейчас всего семь. Два драгоценных часа будут потеряны из их последнего вечера. Ну, она его увидит, когда вернется, так как он собирался ждать около дома, он будет на месте, когда подъедет экипаж. Вернувшись за стол, Хорейс успокоил себя тем, что ему не придется уезжать, не повидавшись с ней.
Один час из остающихся двух можно, видимо, провести в столовой. А второй – прогулять по Булл-Стрит, взад и вперед, не теряя из виду пансионат. Он отпил немного воды, барабаня пальцами по скатерти. Конечно, можно уложить вещи, пока он ждет. Но в этом случае легко пропустить ее, а когда она уйдет к себе, то всякая попытка увидеться вызовет только сплетни.
Он ел как можно медленнее. Сначала цыпленка, потом рис, потом горошек и овощи, одно после другого, чтобы возможно дольше протянуть время обеда. Он проглотил последний кусок вкусного пирога и посмотрел на часы. Всего лишь полчаса прошло! Если бы он курил сигары, то мог бы задержаться еще па полчаса. Но он не курил. Он вспомнил, что в кармане у него письмо от Мэри, еще не вскрытое. Он долго смотрел на него, не взламывая темно-зеленую каплю сургуча с монограммой. Милая, верная Мэри, она аккуратно писала ему, несмотря на его невнимание. «Мне следовало бы написать сегодня перед отъездом», – подумал он, хотя знал, что не напишет. При его сегодняшнем настроении и думать было нечего писать домой. И, в конце концов, это поспешный отъезд. Писать письма некогда.
Он сломал печать. «Дорогой Хорейс, мы знаем, что ты скоро нам напишешь, и ждем письма с нетерпением. Все так хотят узнать, как у тебя дела. Особенно мама Ларней и папа. Ты, кажется, ровно столько времени пробыл с нами, сколько потребовалось, чтобы мы полюбили тебя еще больше».
Он просмотрел всю страницу и прочел конец, чтобы наверняка знать, что ничего дома не случилось, а потом снова стал читать, медленно и внимательно.
«Папа, в общем, здоров в той степени, насколько это возможно, но немного раздражителен и от боли в ногах, и оттого, что нет писем от тебя. Я не хочу приставать к тебе, голубчик, но просто напоминаю, чтобы ты писал, когда можешь. Он ничего об этом не говорит. Но я почти умею читать его мысли. Иногда я думаю, что это полезно, так как с годами он говорит все меньше. Да, наконец, Джим добился от Алисы согласия вернуться на Сент-Саймонс. Они должны были приехать в сентябре, потом в октябре, потом в ноябре, но теперь Джим пишет, что они наверняка приедут в декабре. Я даже немного боюсь, ведь я знаю, как Алисе не нравится здесь, но земля Блэк-Бэнкс записана на имя Джима и дом спланирован по инструкции, которую они нам прислали. Пожелай нам, чтобы все было хорошо. Наша сестричка Джейн пишет, что у нее все прекрасно, и она с нетерпением ждет каникул, которые проведет в Балтиморе у подруги. Мы очень надеемся, что ты приедешь на Рождество...»
Хорейс перестал читать. Рождество? Если найти пропавший груз будет нелегко, он вообще не успеет вернуться к Рождеству. Он ухватился за крохотный лучик надежды: если повезет, он сможет рассчитать свое возвращение так, что он окажется в Саванне только двадцать четвертого или двадцать пятого, и это даст ему законную возможность быть с Линдой... Он опять взялся за письмо Мэри. «Пора заняться кройкой четырнадцати платьев для детей работников, так что я должна кончать. Мы все любим тебя и молимся за тебя, и шлем самые лучшие пожелания. Твоя любящая сестра Мэри Гульд».
Хорейс вышел из столовой, взял в передней свое пальто и пошел на улицу. Начинал дуть холодный ветер. Он не пойдет на Джонсон-Сквер, где светит фонарь у колонки. Зачем рисковать встретиться с Тесси? Можно пойти на юг, на такое расстояние, чтобы слышать стук приближающегося экипажа. На юг, потом назад к пансионату, опять на юг и назад.
Он ходил целый час и решил, что делать. Она уже пятнадцать минут как опаздывала, но холодный ночной воздух внес ясность в мысли, и после принятого решения к нему вернулось терпение. Теперь он знал, что скажет. Ему необходимо сохранить решимость, пока она не уведет девочку наверх и спустится, чтобы посидеть с ним. У них будет меньше часа вместе, но этот час будет иметь большое значение.
По улице, покрытой ухабами и грязью, прогромыхал экипаж. Когда он остановился, Хорейс ждал у пансионата.
* * *
– Я чувствую, что что-то случилось, – сказала Линда, усаживаясь на край диванчика в гостиной. – Лучше бы вы перестали ходить взад и вперед, мистер Гульд, и сказали. Мне надо скоро идти наверх.
Решимость Хорейса была по-прежнему сильна, но слова вылетели из головы. Он подбросил сосновое поленце на тлеющий огонь.
– Вы же не стали бы просто из вежливости ждать на этом холодном ночном воздухе, не правда ли? Вы почти рта не раскрыли после моего приезда. Разве вы не можете сказать мне, что случилось, что вас беспокоит?
– Миссис Линда, – начал он высоким, срывающимся голосом, – я рассчитывал, что этот вечер пройдет совсем по-другому, чем получилось на самом деле. Я хотел, чтобы говорили вы. Я такой эгоист, все время говорил о себе...
Он присел на ручку кресла, стоявшего близ нее, сжав руки.
– Я хотел, чтобы вам было легко сказать мне все, что важно для вас.
Она улыбнулась.
– Очень мило и заботливо с вашей стороны. Я благодарна вам.
Он вскочил.
– Совсем это не мило и заботливо, это гораздо больше, миссис Линда. Я знаю, что сейчас нет времени. Все получилось не так, но... – ее сдвинутые брови испугали его. – Видите ли, я рассчитывал, что у нас будет прекрасный вечер, – только мы двое. И потом... – он внезапно замолчал и вяло сел. – Я думал, вы бы могли оставить мне записку. – Он услышал, что в его голосе звучало капризное раздражение. Неужели из решительного мужчины он превратился в недовольного ребенка?
Линда наклонилась к нему.
– Я хочу правильно понять, мистер Гульд. Вы считаете, что мне следовало оставить вам записку, что я не буду обедать с вами сегодня. А у нас были какие-то планы, выходящие за пределы обычных обедов в пансионате, – как это ни было приятно?
– Ну, я просто считал, что раз вы говорили, что ваша дочка уедет, я... он откашлялся.
Линда засмеялась так, как она обычно смеялась, разговаривая с маленькой Хэрриет.
– А, вот в чем дело. Вы обижены. Приношу извинения, но что же еще можно сделать? Во всяком случае, я обидела вас не думая, что доставляю вам неприятность.
«Не думая». Она должна была знать. Как это возможно, чтобы то, что для него было вопросом первостепенной важности, ей даже в голову не пришло.
– Миссис Линда, меня посылают в Новый Орлеан завтра, рано утром. Мы расстаемся. Может быть, на месяц.
У нее в голосе прозвучало облегчение.
– Ну, это вот приятная новость, правда? Вы как-то недавно говорили мне, что вам хочется путешествовать, если это получится. И вот, получилось!
Ему было бы легче, если бы она дала ему пощечину.
– Вы просто влюбитесь в Новый Орлеан, – продолжала она. – Масса исторических мест, и красивые девушки, и прекрасные дома. – Она приподняла его подбородок пальцем. – Я рада за вас.
Хорейс схватил ее руку и быстро сел рядом с ней на диванчик.
– Мисс Линда, прежде, чем я уеду, скажите мне, что вы будете ждать меня.
Она немного отодвинулась, но он крепко держал ее руку.
– Ну, я думаю быть здесь, когда вы вернетесь, мистер Гульд. У меня нет намерения уехать из Саванны.
– Мисс Линда, – выпалил он. – Вы очень любили своего мужа?
Она высвободила руку, и Хорейсу показалось, что у нее приступ слабости. Она мгновенно пришла в себя.
– Дорогой юноша, послушайте меня. Мой долг перед вами больше, чем просто извинение. Если я не ошибаюсь, у меня очень серьезный долг перед вами.
– В любви не бывает долгов. Линда, я люблю вас. От всего сердца, я люблю вас.
Линда Тэтчер сидела совершенно прямо в течение, казалось, целой вечности, и когда она встала, он встал рядом с ней.
– Уже поздно, – сказала она, ее голос звучал твердо, почти строго. – Но надо, чтобы вы поняли, что это совершенно неожиданно для меня. Наша дружба, очень приятная и интересная, была именно дружбой. Не более. Ведь вы того же возраста, что мой братишка, и я именно так к вам отношусь. Я знаю, вам это покажется очень жестоким, но лучше, чтобы вы узнали это теперь же и запомнили. Я приношу искренние извинения за то, что не поняла, но вы для меня – просто приятный молодой человек. В свое время вы встретите молодую девушку, такую, как вам надо. Ну, а теперь желаю вам удачного путешествия. И не надо ненавидеть меня, это не поможет.
Он медленно пятился, глядя на нее, стараясь найти ручку двери, которую он старательно закрыл, когда они вошли.
– Вы можете простить меня? Эгоисткой была я. – Она протянула руку. Хорейс нашел дверь, открыл се, посмотрел на Линду в последний раз и взбежал на свой верхний этаж.
ГЛАВА XI
В половине седьмого на следующее утро его чемодан был уложен совсем, и рядом в ящике лежали его любимые книги. Он уложил все, потому что он никогда не вернется. С собой он собирался взять только саквояж. Никто, особенно мистер Лайвели, не должен знать о его намерениях до того времени, когда он приедет в Новый Орлеан. Когда он найдет комнату, мисс Плэтт сможет переслать его чемодан и книги. Уходя, он скажет ей невинную ложь, – что он уложил вещи для того, чтобы во время его отсутствия легче было убирать комнату. Он заплатит за месяц вперед. Хорейс намечал свои планы холодно, внимательно.
Кончив одеваться, он посмотрел в зеркало, и его постаревшее лицо поразило его. В последний раз он погасил свечи на комоде, взял свой саквояж и сошел вниз в каком-то оцепенении, даже не замедлив шага около ее двери. То, что ему это удалось, придало ему сил.
На улице его должны ждать Лайвели в своем роскошном экипаже. Он цинично улыбнулся. «Пожалуй, прикинусь влюбленным в Тесси, раз я все равно уезжаю. Если мне больно, почему бы ей не испытать такую же боль?» – Эта мысль придала ему сил. Он расплатился за комнату, простился с мисс Плэтт и почти с удовольствием пошел навстречу семье Лайвели.
Когда они приехали на пристань, происходила посадка пассажиров. Хорейс знал, что весь груз был перенесен поздно накануне. Накануне?! Сколько лет прошло с того момента, когда он обнаружил затерявшуюся перевозку?
– Не надо ли зайти в контору, сынок, может быть что-нибудь взять нужно? – весело спросил мистер Лайвели. Хорейс сел в экипаже рядом с Тесси, и она радостно задрожала, да и отец ее был чрезвычайно доволен.
– Нет, сэр, – ответил Хорейс, глядя на Тесси с улыбкой. – У меня все есть, что мне нужно.
Тесси хихикнула, а мистер Лайвели произнес целую речь о том, как они будут мысленно следовать за ним, молиться и надеяться, что его поездка будет в высшей степени успешна.
На пристани, распрощавшись рукопожатием с Лайвели и Буббой, он взял толстую руку Тесси, склонился над ней, целуя ее дольше, чем было принято, и ушел на корабль не оглядываясь.
– Лучше сразу в молодости это пережить, мисс Тесси, чем вечно повторять одну и ту же глупую ошибку, – сказал он в каюте, когда «Тальма» отчалила.
Потом он бросился на койку и разрыдался.
* * *
Милейший Джон Каупер, шотландец, владелец Плантации Кэннонс-Пойнт в северо-восточной части острова Сент-Саймонс, являлся, кроме того, и почтмейстером в Джорджии. Все получатели корреспонденции были прихожанами церкви Крайст-Черч, поэтому мистер Каупер рано утром в воскресенье всегда ехал на пристань за недельной почтой. Потом он усаживался с письмами и газетами под большим дубом на кладбище, здороваясь с соседями, подходившими к нему по пути в церковь.
– Самый лучший способ заставить людей приходить в церковь вовремя, – пошутил он, когда во второе воскресенье декабря к нему подошел, хромая, его старый друг Джеймс Гульд. Они поздоровались, и улыбка исчезла с красивого, смеющегося лица Каупера. – Ничего нет вам, сосед. То есть, нет того, что ты ждешь. – Он говорил с характерным шотландским акцентом. – Мне никогда в жизни так не хотелось вручить человеку письмо, – но я просмотрел всю пачку, и там только газеты и накладная от твоего агента в Саванне.
– Ну, он, конечно, очень занят. И, ведь, я два письма от него получил.
– Да, знаю. Вскоре после того, как он туда приехал.
– Фрэнк Лайвели был здесь в последний раз в октябре, он говорил, что Хорейс молодец. В ноябре Лайвели не приехал из-за погоды. Теперь не приедет до января. По правде говоря, я думаю, не приедет ли Хорейс на Рождество?
– Возможно, ты прав, Джеймс. Может быть, мальчик хочет сделать тебе сюрприз.
– Надеюсь, что так. Моя младшая, Джейн, не приедет, но Джим с женой скоро вернутся сюда. Хорошо бы, если бы мальчик тоже был здесь.
– Доброе утро, мистер Гульд, мистер Каупер. Наверное, вы оба знаете мою невестку, а это ее маленькая дочка, Дебора.
Мужчины поклонились и поздоровались с миссис Эббот, вдовой их старого друга Джорджа, после смерти которого пять лет тому назад дела на его плантации в Орендж-Гроув шли все хуже и хуже, и в ответ на отчаянную просьбу Мэри Эббот о помощи младший брат Джорджа Эббота Ричард и его жена Агнесса переехали из Ирландии на Сент-Саймонс.
– Как вы, наверное, рады, что они здесь с вами, – сказал Джон Каупер, опускаясь на колени, чтобы поговорить с ребенком. – Сколько лет тебе, мисс Дебора?
– Ей будет два года накануне Нового года, – сказала ее мать.
Дебора застенчиво повернулась на одной ножке, опустив головку, но близость большого ласкового лица Джона Каупера вызвала у нее улыбку.
– Вынь пальчик изо рта, Дебора, – строго сказала Агнесса Эббот. – Нехорошо так здороваться с таким добрым господином, как мистер Каупер.
Он встал, погладив темные кудри девочки, потом театральным жестом схватился за сердце.
– Право, она будет очаровательна, миссис Эббот! Просто очаровательна.
– Не надо ее баловать, мистер Каупер. – Мэри Эббот засмеялась, потом сказала серьезно: – Но, правда, она такая хорошенькая. Мне ее Бог послал, я считаю. То, что ее родители приехали сюда, это уже само по себе большое счастье. Но маленькая Дебора в доме, – это просто дар Божий. Она почти того же возраста, как моя Дебора, когда я ее потеряла.
Девочка смотрела на Джеймса Гульда, улыбавшегося ей.
– Иди сюда, – сказала она тоненьким голоском.
Он покраснел и объяснил, что у него болит колено и он не может нагибаться.
– Я не могу к тебе подойти, – сказал он, поднимая ее на руки, – но ты можешь придти ко мне.
– Вот видите, я же говорил. – Джон Каупер засмеялся. – Эта малютка – покорительница сердец.
– Это верно, но нам надо идти в церковь, – сказала Мэри Эббот, беря ребенка на руки. – Я хочу поговорить немного с бедной миссис Вилли. Насколько я знаю, у нее какие-то неприятности с доктором Хэссардом по поводу разграничения их владений, а капитан Вилли плохо себя чувствует, так что он не помощник. Она из-за этого очень нервничает.
– Тебе надо бы почаще видеться с этой девочкой, Джеймс Гульд, – сказал мистер Каупер после ухода дам, – ты смеялся, разговаривая с ней.
Джеймс грустно улыбнулся.
– Я превращаюсь в старого козла.
– Большое преувеличение, друг мой. Ты от природы сдержанный человек, да и забот у тебя всегда много. А какая прелесть эта маленькая ирландская девочка, не правда ли? Что в ней такое особенное? Глазки? Улыбка? Интересно, кто из островных мальчиков, став взрослым, женится на ней.
Джон Каупер положил руку на плечо друга.
– Подбодрись, Джеймс. У мальчика все хорошо. Я в этом уверен.
– Я доверяю Хорейсу, – просто сказал Джеймс Гульд.
– Доброе утро, господа, – подплыла вдова Шедд; ее морщины были хорошо запудрены, а шляпка с пером и шелковое платье были такого же ярко-зеленого цвета, как и туфли. – Мне много интересной корреспонденции, мистер Каупер? Я так редко пишу кому-нибудь, просто чудо, если получаю хоть одно письмо.
