Текст книги "Свет молодого месяца"

Автор книги: Эжени Прайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Он протянул ей руки, отодвинув ногой стволы олеандров. – Хотите, мисс Дебора, чтобы я вытащил вас оттуда?

Она чуть нахмурила брови; потом опять улыбнулась и радостно протянула обе руки.

* * *

Христос умер хорошо

За грехи, но не свои.

Пусть будет со мной, пока не умру,

Пусть будет со мной пока не умру.

Радостный голос Ларней был слышен от кухни до входной двери, где Мэри вешала пальто на вешалку. На душе у мамы Ларней было так же легко, как у нее. Она поспешила в кухню и присоединилась к последнему «Пусть будет со мной, пока не умру».

Не говоря ни слова, мама Ларней, улыбаясь, отвернулась от своих кастрюль и начала хлопать в ладоши и постукивать каблуками в ритме, более знакомом Мэри, чем церковные гимны.

– Готова, готова, мисс Мэри?

Хлоп-хлоп.

– Я готова, я готова, мама Ларней!

Хлоп-хлоп.

Захотел жениться еж, а-а,

Очень он собой хорош, а-а,

Сел у хижины своей

И на ужин ждет гостей.

Темный, черный, словно тушь

Появился скоро Уж;

Через старый дряхлый мостик

Прискакал Кузнечик в гости;

Вдруг раздался страшный стук,

То приполз огромный Жук.

Мэри плясала по кухне, ударяя ладонью в такт ударам Ларней, – сначала по столу, потом по шкафу, потом по большой доске для теста – и в конце концов зааплодировала им обеим, как она когда-то делала в детстве, когда она, Хорейс, Джим и Джейн запоминали одну из запутанных, примитивных негритянских песен мамы Ларней.

– Правду говорю, наш дом счастливый, мисс Мэри. И пора. Не играли, не пели давно. Мой мальчик сделал нас счастливыми, как делал несчастными, правда?

– О, я так счастлива, что мне кричать от счастья хочется, – засмеялась Мэри.

– Помнишь, как мы раздражали бедную мисс Алису, когда пели эту песню, потому что в ней ужи и жуки.

Ларней помешала содержимое большого котла, висевшего над камином.

– Мы сегодня празднуем и за массу Джеймса. Его любимое – тушеная кефаль. Этот добрый человек может ходить без боли. У-Ух! Это рука Бога, что поездка помогла твоему папе, Да?

– О, это просто замечательно! И как это было хорошо, что папа взял лошадь у мистера Фрюина и приехал верхом-верхом, чтобы мы видели, что он теперь в состоянии ездить!

– Для Ларней самое хорошее, что мой Джон выучился вот по-новому натирать. Они оба говорят, если Джон натирать будет каждый день, ноги больше не будут болеть. Ты думаешь, это верно? – Ее глаза были полны слез.

– Думаешь, мой Джон может помогать массе?

– Да, конечно. Джон силен и ловок, и я знаю, что он хорошо выучился у массажиста на водах. Папа вне себя от радости, что Хорейс женится, а, знаешь, то, что он счастлив, поможет ему лучше всего.

Глаза Ларней заблестели сквозь слезы, и она начала пританцовывать и слегка, медленно подпрыгивать но кухне.

Захотел жениться еж...

– Ты можешь этому поверить, мама Ларней? Можешь поверить, что Хорейс действительно женится на этой милой маленькой Деборе Эббот?

– Только одно мне больно, – тихо сказала Ларней. – И это только Ларней больно за Ларней. Он будет жить в Блэк-Бэнксе и там будет моя Ка, а не Ларней. Ка будет нянчить детей массы Хорейса.

Мэри похлопала ее по плечу.

– Но мы все будем вместе. Хорейс больше не уедет – никогда.

– Думаешь, масса Джим останется здесь?

– Думаю, что останется. Куда ему уехать? У него нет дома, кроме Блэк-Бэнкс. – Она вздохнула. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но, может быть, Хорейс и Дебора будут так счастливы, что это поможет и Джиму.

Ларней покачала головой.

– Так не бывает, голубушка. Никогда так не бывает.

– Я не позволю тебе тоску нагонять, мама Ларней, слышишь?

– Я слышу, а сердце не слышит.

– Ну, и пусть. Интересно, как идут занятия по домашнему хозяйству у Деборы и миссис Эббот? Бедная девочка, ее тетя так стремится сделать ее хорошей женой в полгода, ей наверное трудно. Хорейс говорит, что он почти не видится с ней это время, а когда он идет гулять с ней, или они едут верхом, бедняжка так устает, что для нее слишком далеко такое расстояние, которое ей было нипочем в десять лет. Недавно она крепко заснула у него на плече, когда они сидели на бревне около реки.

* * *

– Но, тетя Эббот, сестра мистера Гульда Мэри и ее тетя шьют платья всем черным детям. Нельзя ли мне поучиться у них выкраивать позднее, – когда я буду замужем за мистером Гульдом? – Ее голос мечтательно затихал. Она уронила ножницы и смотрела в окно на сгущающиеся грозовые тучи, скользящие по небу. – И, все равно, мистер Гульд скоро придет, и мы пойдем гулять.

– Дебора Эббот, что ты видишь там в окне? Ты смотришь на небо, разве ты не видишь, что собираются грозовые тучи? Будет ливень! Мистер Гульд, вероятно, сегодня не придет, а если и придет, ты не пойдешь гулять, пока не покажешь мне, что можешь выкроить перед так, чтобы он соответствовал спине. Теперь начинай кроить!

– Мистер Гульд говорит, что он ест решительно все, тетя Эббот. Мне не надо будет печь торт «Бетти», может быть, много лет! Их кухарка Ка стряпает так же хорошо, как мама Ларней.

Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ты научишься делать и еще один торт, и «Лэди Балтимор» до конца этой недели. Она у меня в списке, так что тебе все равно придется растирать это масло с сахаром. Вот ложка.

– Но я уже завоевала сердце мистера Гульда!

– Тогда мы изменим поговорку: «Способ удержать сердце мужчины – это держать его желудок довольным». Начинай растирать, Дебора.

– Но разве не мужчина должен управлять черными, тетя Эббот? Я знаю, что вам приходится этим заниматься, но у вас нет мужчины в доме. А я просто буду держать себя с ними естественно, и они будут отлично ко мне относиться. Мне они уже нравятся. В нашем доме не будет неприятностей.

– Дебора, ты должна быть добра к ним, это верно. Ты добра по своему характеру, но нельзя с ними «вести себя естественно». Так дело не пойдет.

– Почему?

– Потому что цветные знают нас лучше, чем мы сами знаем себя. Они умеют оценивать нас быстрее, чем мы можем оценить их, и если они поймут, что ты всегда относишься к ним сочувственно и ласково, они сядут тебе на голову.

– Я не верю этому. Извините меня, тетя Эббот, но я должна быть сама собой.

– Ты еще очень молода и неопытна. Если когда-нибудь ты станешь хозяйкой плантации, ты должна быть разумной.

– Как вы думаете, тетя Эббот, у нас с мистером Гульдом будет когда-нибудь своя собственная плантация? Правда? Без этого другого мистера Гульда, его брата?

– Надеюсь, моя дорогая. От всей души надеюсь. Но тебе не удастся так легко переменить тему. Сегодня мы говорим о том, как держать себя со слугами, и это означает, что тебе предстоит узнать основные правила поведения по отношению к ним. Черные не все одинаковы, как утверждают некоторые. Они находчивы и умны, и честны, и лживы, и добры, и злы, – так же как белые. Они отзываются на доброту, но некоторые из них злоупотребляют ею, – как и белые. Они целиком зависят от своих хозяев во всем – пище, жилье, одежде, лекарствах. Но это все им полагается, и поэтому они не обязаны благодарить, когда в субботу им все это выдается. Обычно они благодарят, но это им причитается. Они заработали свой рис и муку, и сахар, и мясо, и куски ткани. Это – деловой обмен. Но так как они зависят от тебя, – ведь, они принадлежат тебе, – они реагируют на настоящую власть. Они уважают в тебе силу. В этом отношении, мне кажется, они похожи на детей. Им необходимо уважать своих белых, восхищаться ими. Мир черного – это мир его белых. Если у тебя и мистера Гульда дела пойдут хорошо, их мир тоже расширяется. У них есть чувство собственного достоинства, и надо их в этом поддерживать, но никогда не надо им льстить, – они это сразу понимают. А если они молчат, когда ты им объясняешь, что они сделали что-то неправильно или не довели работу до конца, не попадайся в их западню.

– Западню?

– Молчание черного почти всегда западня. Оно их, видимо, не смущает, тогда как нас, белых, приводит в смущение, если мы стоим и ничего не говорим. Мы, белые, не выносим молчания, и если мы недостаточно осмотрительны, они ловко устраивают так, что мы заполняем это молчание, – и чаще всего мы заполняем его именно теми словами, на которые они рассчитывают.

– Я постараюсь запомнить, тетя Эббот, но это тяжело. Просто любить кажется мне гораздо проще.

Ну, Дебора, сегодня мы будем говорить о том, как вести себя с мужем.

– Но, тетя Эббот, я это уже знаю, иначе мистер Гульд не захотел бы прожить со мной всю оставшуюся жизнь, не правда ли?

– Ты знаешь, что ты хорошенькая, и что он счастлив, когда он с тобой, Дебора, но я говорю о более позднем времени, когда жизнь окажется не в таком розовом цвете, когда придет смерть или болезнь, или неудача, или разочарование. В такое время быть с мужчиной трудно. Когда ты увидишь, что он сделал ошибку, Дебора, ради всего святого, не говори ему прямо. Жена должна быть покорной, а это не всегда тебе будет легко.

– Почему? То, чего хочет мистер Гульд, и я этого хочу.

– Да, сейчас. Но будут и такие времена, когда Хорейс Банч Гульд будет не прав, будет совершать ошибки или рассердится на тебя.

– Мистер Гульд?

– Мистер Хорейс Банч Гульд. Человек, за которого ты выйдешь пятого ноября. Когда он сделает что-то, что тебе неприятно или рассердит тебя, или обидит, подожди.

– Подождать?

– Да, пока он не успокоится, или не образумится, – но пока ты ждешь, все равно надо любить его.

– О, это будет не трудно. Никогда не трудно делать то, чего просто не можешь не делать, а я не могу не любить мистера Гульда.

– Ты знаешь, что значит любить кого-то, девочка? Это значит, что для тебя важнее, как ему живется с тобой, чем то, как тебе живется с ним.

– Я люблю его именно так, тетя Эббот, правда.

Мэри Эббот улыбнулась ей.

– Я верю этому. Как ты ни молода, я верю, что ты его любишь. Ты бы не выдержала моих жестких темпов, если бы больше всего на свете не хотела быть с ним. Я горжусь тобой и надеюсь, что так будет и дальше.

ГЛАВА XXXIV

Хорейс услышал скрип пола, когда Ка вошла на цыпочках в гостиную в Блэк-Бэнкс. Он неподвижно сидел в качалке, глядя в слабый огонь, который он зажег. Ка все больше становилась похожа на маму Ларней. Он знал, что у нее какая-то трудность, и что она стоит там, обдумывая, как лучше обратиться к нему с этим. По каминным часам прошла почти минута. Ка была молчалива, как индеец. С другими неграми он бы подождал еще немного, потом закричал бы: «Б-у-у!» Но никто не дразнил Ка таким образом. Ее чувство собственного достоинства, такое же как у ее матери, не позволяло дразнить ее.

– Удобно там стоять, Ка? – спокойно спросил он.

– Господи Боже мой! У вас слух как у кролика.

– Подойди сюда и скажи, что случилось.

– Это масса Джим, – сказала она, встав перед ним; она была высокого роста, как Ларней, и стояла, опустив красивую голову, устремив взгляд на ковер.

– Всегда что-нибудь с моим братом, не правда ли? Посмотри на меня, чтобы я мог определить, насколько скверно на этот раз.

– Масса Джим не идет к обеду, сэр. Звала его, не идет.

– Но в этом нет ничего нового. Он у себя в комнате?

– Да, сэр. Дверь на замке.

Хорейс встал, потянулся, сказал Ка, что он вернется через несколько минут и поднялся к комнате Джима. В течение последних трех лет он занимался этой гимнастикой каждый вечер. Иногда Джим спускался, иногда нет. Но Ка не была паникером, и он внезапно ощутил беспокойство. Он постучал в дверь.

– Это Хорейс, Джим, – сказал он по возможности небрежно.

Ответа не последовало, но засов был отодвинут и Джим открыл дверь. Он был в старом красном халате, волосы у него были растрепаны, круги под глазами темнее обычного. Хорейс осмотрел комнату. Вещи его брата были все упакованы.

– Уезжаешь?

– Похоже на то.

– До свадьбы, Джим? Ты мой шафер.

Джим круто повернулся к нему, стараясь говорить ровно.

– Я собирался быть твоим шафером. Правда, собирался. Но теперь, когда это уже так скоро, я не могу выполнить это. Неужели ты не можешь поставить себя на мое место?

Хорейс шагнул к нему.

– Я стараюсь, брат.

– Ну, так это у тебя не получается. Если бы получилось, ты бы никогда не просил меня об этом. Он горько засмеялся. – У меня здорово получается на похоронах, но... – Джим отошел к окну, стоя спиной к Хорейсу.

Хорейс быстро сказал:

– Не огорчайся. С моей стороны было необдуманно просить тебя. Но ты мой единственный брат.

Джим повернулся, тяжело прислонясь к подоконнику.

– Я еду в Нью-Хейвен – попытаться еще раз. Но я хочу, чтобы на пристань меня отвез Адам. Только Адам.

Что-то вроде жалости не позволило Хорейсу сказать слова, которые ему хотелось сказать этому человеку, много лет стоявшему, как равнодушный призрак, между ним и Блэк-Бэнксом. Он смог только хрипло произнести:

– Желаю удачи, Джим.

Джим протянул руку.

– Счастливых дней тебе.

– Спасибо. Постараюсь держать крепость, пока ты не вернешься.

Джим рассмеялся.

– Да, вероятно, я опять вернусь. Как и раньше, один. – Он повернул голову набок, это была слабая копия прежнего Джима. – А пока ты и мисс Дебора остаетесь массой и миссис на плантации.

Рано утром на следующий день Хорейс почувствовал облегчение, увидев, что Дебора находится на крыльце Орендж-Гроув одна. Такой трогательной он ее еще никогда не видел; она была опять в своем старом голубом платье, мягкая белая рюшь обрамляла ее нежную шею, она стояла, как всегда, очень прямо, протянув ему навстречу руки.

– Вы всегда так будете вести себя, мисс Дебора, – тихо спросил он, взяв ее за руки.

Она подняла лицо с улыбкой, ее хорошенький ротик был готов к поцелую.

– Разве я могу не радоваться вашему приходу, мистер Гульд, дорогой?

Он поцеловал ее в лоб, и прижал ее голову к своему плечу.

– У меня неприятные новости.

Он почувствовал, что ее стройная фигурка напряглась, но она не отстранилась от него.

Но мы поженимся, не правда ли? – прошептала она.

– Да, моя любимая. Конечно, мы поженимся – послезавтра, но нашу свадебную поездку придется отложить, а может быть, совсем отменить.

– О, я думала, это что-нибудь очень плохое. У вас мало денег?

Он слегка улыбнулся.

– Я отложил для нашей поездки. Дело не в деньгах. Мой брат уехал сегодня на Север. Я не могу оставить Мэри и папу, – ведь надо заботиться о двух плантациях.

– Но я думала, что мистер Джим будет вашим шафером!

– Он был не в состоянии выполнить это. Его собственный брак такой неудачный, он... – Дебора закрыла ему рот двумя пальчиками.

– Можно мне не объяснять. Ему было бы тяжело смотреть на наше счастье. Я это понимаю. Когда я видела в церкви, как дети идут за руку с отцами, мне хотелось убежать, потому что у меня не было папы.

Как это было возможно, что такое молодое существо так много понимало? И как получилось, что эта красивая, нежная сероглазая девочка хочет быть его женой? Он никогда не поймет этого.

– В тот день, когда мы поженимся, мы просто поедем верхом далеко в лес. – Она опять прижалась к нему.

– И это послезавтра, а когда мы вернемся, мне не надо отпускать вас. Я вернусь вместе с вами, мистер Гульд, дорогой, и останусь навсегда.

Вечером пятого ноября 1845 года Мэри Эббот сделала последние стежки в белом шелковом свадебном платье Деборы; обряд должен был состояться на следующий день в гостиной в Орендж-Гроув; Мэри Эббот долго не ложилась спать, помогая своей служанке Бесси вместе с Ларней, Ка и Мэри Гульд украсить помещение. Они перенесли с крыльца весь папоротник «Венерин волосок», а там, где будут стоять Хорейс и Дебора, произнося брачный обет, была масса веток грушевых деревьев, с листьями кораллового, светло-зеленого, желтого, темно-коричневого цвета; листья эти блестели, как глянцевитая кожа, и среди них выглядывали ветви орешника и алых вьющихся растений.

На следующий день пришло так много гостей, что для танцев было слишком тесно; правда, старый Джон Каупер привел своего скрипача, Джонни, который играл после венчания; гости толпились, целовали новобрачную, поздравляли молодого, ели обильное угощение, приготовленное Мэри Эббот. Негры с плантаций Гульдов и Эбботов толпились у раскрытых окон, теснясь и с интересом наблюдая за весельем; а пунш пришлось четыре раза наливать в чашу, потому что Дебора и Хорейс требовали, чтобы негров тоже угостили.

На этот раз Хорейса не раздражали отдельные косые взгляды пожилых дам, все еще пытавшихся найти следы его «безнравственного прошлого». Пусть. Им это нравилось, а он был готов принять все, что усиливало радостное настроение в этот день. Мэри горела радостью, но только он один мог догадаться, о чем она могла думать, когда увидел, что она поцеловала мать Джона Вилли. Когда его отец, улыбаясь, в третий раз протиснул к нему, чтобы пожать его руку, Хорейс по-медвежьи облапил его. Старик страдал из-за Джима, но Хорейс мог быть уверен, что на этот раз он доставил отцу настоящую радость. Брак с Деборой укрепил его связь с семьей и сделал его своим на острове. Он принадлежал им всем, и они принадлежали ему.

Он смог только ухмыльнуться и кивнуть, когда его шафер, капитан Чарльз Стивенс сказал ему: «Поздравляю, Гульд. Первую мечту ты осуществил. Теперь тебя остановить невозможно – вот увидишь».

Часть четвертая

ГЛАВА XXXV

Дебора быстро скакала верхом, следуя сначала по узкой дорожке к плантации до негритянского квартала, потом срезала путь через зеленеющие леса и тенистую вырубку. Тетя Эббот только что сказала то, что Деборе хотелось услышать, и она свободно сидела на широкой спине Мейджора: ей хотелось перелететь через голову коня, над лесом, в объятия ее мужа. Она выехала на поле около пруда и увидела его там, он стоял на коленях, просеивая землю своими прекрасными умелыми руками. Она была уверена, что когда-нибудь он станет самым выдающимся плантатором на всех прибрежных островах. Хорейс подбежал к ней с тревогой на лице.

– Не беспокойся, не беспокойся, – крикнула она, и когда он снял ее с лошади и стоял, обняв, не обращая внимания на смешки и улыбки его работников, она закрыла ему рот обеими руками, не давая задавать вопросы.

– Говорить буду я, так что ш... ш...

Он отпустил ее руки.

– Но что такое случилось, что ты прискакала, как индеец, в середине утра?

– Я сказала ш... ш... – Она наклонила голову набок, внимательно рассматривая его. – Ты замолчал? Да, кажется. – Внезапно она схватилась обеими руками за свой рот и ее глаза наполнились слезами. – Я так взволнована, что мне трудно сказать тебе; помоги мне, мистер Гульд, дорогой, «Помоги мне» означало, что он должен прижать ее голову к своему плечу и пригладить ее волосы, пока она не успокоилась. Он так и сделал и через минуту она громко прошептала: – Около первого сентября, мистер Гульд, дорогой, у нас появится наш первый ребенок. – Она прижалась к нему, встревоженная его молчанием. – Разве я не радостную новость сказала?

– О, да, маленькая моя Дебора, но ведь ты сама еще ребенок! Ты уверена? Совсем уверена?

– Тетя Эббот велела мне молчать, пока я не буду уверена. Ты сердишься на меня?

– Дорогая моя, красавица, я боюсь! За тебя. Что мне делать, если с тобой что-нибудь случится?

Она засмеялась и высвободилась.

– Если это все, что ты можешь сказать, я поеду домой.

Он схватил ее за руку.

– Тебе и верхом ездить не следовало бы.

– Вы желаете, сэр, чтобы я пешком шла в такую даль?!

– Не шути, Дебора. Ты еще не понимаешь всего этого. Ты слишком молода, чтобы понять, что это значит.

Она подняла голову.

– Мистер Гульд, дорогой, когда придет время, увидишь, как я все понимаю.

Прежде чем он успел ответить, она подвела лошадь к обгорелому пню, легко вскочила и, торжествующе помахав рукой, ускакала. Буквально каждый час суток в течение весны и лета 1846 года для Хорейса был наполнен ожиданием прекрасного и страшного дня, когда у Деборы появится их первый ребенок. Хорейс советовался с мамой Ларней, с тетей Эббот, с Мэри, с Ка. Он съездил на мыс Кэннон, чтобы получить совет престарелой Рины. Всю весну и лето Дебора смеялась над ним и отказывалась от чрезмерной заботы о себе. Но он не допускал мысли о том, чтобы ограничиться акушеркой с острова. Его ребенок должен появиться только с помощью доктора Тропа, жившего в Дэриене, и начиная с конца августа он назначал гребцов из работников Блэк-Бэнкса на работу в поле поблизости от пристани, и новая кипарисовая лодка стояла в полной готовности.

– Как мы сможем так точно определить, Хорейс? – спрашивала Мэри. – А что, если ты поедешь за доктором, а потом придется ждать? Он же не может оставаться здесь на острове, ничего не делая.

– Останется, даже если мне придется связать его, – заявлял он, и опять обходил и объезжал всех, советуясь с Риной, мамой Ларней и тетей Эббот.

Время все же шло, и седьмого сентября он прыгнул в лодку, чтобы проделать длинный путь до Дэриена.

Вечером, когда солнце коснулось прибрежной травы у реки и посеребрило темные песчаные берега, Мэри встретила Хорейса и доктора на пристани.

– Уже родился, Хорейс. Твой ребенок уже появился, – чудесная девочка, волосики черные, как у Деборы. Доктор Троп, вы переночуете здесь, но вам уже нечего делать. – Она обняла брата. – Хорейс, Дебора больше не девочка. Она сильная, прекрасная женщина.

Джон, муж Ларней, каждый день массировал больные ноги Джеймса Гульда, после чего последний ехал в Блэк-Бэнкс и ждал на веранде или в гостиной, чтобы Дебора принесла его внучку. В течение часа или больше он сидел, держа на коленях ребенка. Иногда Дебора сидела около него на низкой скамеечке; чаще всего он оставался наедине с внучкой.

– Сегодня твой день рождения, мисс Джейн, – сказал он седьмого декабря. – Моей красавице Джейн сегодня три месяца. А потом ей будет пять и семь, и девять месяцев, и мы оглянуться не успеем, как она проживет уже целый год. – Он посмотрел в ее сонные глазки. – Голубые, как у твоего папы, светло-светло-голубые. И голубые, как у твоей бабушки, Джейн. Она бы гордилась такой внучкой. – Малютка почесала свой крохотный прямой носик. – Ха, похоже на то, что у тебя будет нос Гульдов. Я доволен. Твой папа уверяет, что якобы он надеется, что это не так, но он на самом деле этого не думает. Одно я знаю, барышня, у тебя отличный отец. Ему потребовалось время, чтобы успокоиться и взяться за дело, но теперь, когда у него есть ты и твоя милая мама, которых он любит, мне уже не надо тревожиться за него.

Джеймс Гульд посмотрел в сторону реки, сверкавшей в лучах солнца.

– Когда человек так любит какое-то место, как твой папа полюбил Блэк-Бэнкс, надо, чтобы оно принадлежало ему. Я сделал грубую ошибку, когда отдал его твоему дяде. – Он вздохнул. – Дядя Джим появится скоро. Я со страхом думаю об этом.

Без всякого предупреждения Джим вернулся в начале следующего января, пояснив, что он оставался в Нью-Хейвене, чтобы быть поблизости с сыном, пока Джейми не поступил в пансион, когда ему исполнилось пятнадцать лет. В течение двух месяцев Джим путешествовал без определенной цели. Теперь он жил в большой комнате, которую когда-то занимал с Алисой, выезжал в поля примерно через день, ездил в церковь с семьей и обычно по воскресеньям обедал в Розовой Горке. Но его присутствие было чисто формальным, ему было совершенно безразлично, что Хорейс впервые за десять лет вырастил удачный урожай хлопка.

– Мне тяжело это говорить, Дебора, но я просто не могу оставаться здесь дольше. – Хорейс поднялся из-за стола и встал позади ее стула, чтобы не смотреть на нее. – Джима жаль, но мы были очень уж счастливы без него. Я до седьмого пота работаю, усовершенствуя Блэк-Бэнкс для человека, которому совершенно все равно, если бы это все сгорело до тла. И, вместе с тем, я думаю, он бы не продал его, даже если бы у меня были деньги. Это все, что осталось у бедняги. Мне жаль брата, но Дебора, Лайвели нашел мне место управляющего на острове Блайз. Как ты думаешь, принять мне его?

Она взяла его руку и посадила его на его место.

– Я хочу того, что лучше всего для тебя, мистер Гульд, дорогой. Конечно, я думаю, ты будешь получать на другой плантации не больше, чем то жалованье, которое тебе платит дядя Джим. Но – ты уйдешь из Блэк-Бэнкса. Я знаю, что так тебе будет легче.

Он долго смотрел на нее, все еще удивляясь, после трех лет совместной жизни, ее прозорливости, ее пониманию и здравому смыслу.

– Ты права и в том, и в другом. Я не получу ни одного лишнего цента, это не договор об участии в прибылях, это такая же работа за жалованье. Но у меня бы камень с плеч скатился, если мне не надо будет работать в Блэк-Бэнксе, зная, что оно не принадлежит мне и никогда не станет моим. Но как это будет для тебя?

– Я не в счет.

– Очень даже в счет. Иногда мне кажется, что ты так же любишь Блэк-Бэнкс, как и я.

Ее взгляд стал очень мягким, потом в нем появился огонек.

– Да, но не так, как я люблю тебя.

Поздней осенью, как только хлопок на полях Джима был собран, очищен, упакован и отправлен в Саванну к Лайвели и Бафтону, Хорейс, Дебора и маленькая Джейн уехали с Сент-Саймонса и поселились в полуразрушенном доме на острове Блайз, к западу от Брансуика. В первую ночь в продуваемой, сырой комнате Хорейс пять раз вскакивал с продавленной кровати, – один раз для того, чтобы убить черную змею, обвившуюся вокруг ножки треснувшего мраморного умывальника, второй – чтобы поймать мышь, – это ему не удалось, и три раза, чтобы переставить деревянные бочонки, большую лохань для мытья посуды и два чайника от одной группы щелей, где текло, к другой, потому что с трех часов ночи дождь полил как из ведра.

В этот их первый год в качестве управляющих запущенной фермой Дебора так много работала, что, когда она сказала Хорейсу, что у них скоро будет второй ребенок, он был даже более обеспокоен, чем в первый раз.

– Я тебя замучил, заставляю жить в этом богом забытом месте только потому, что я из упрямства не хочу работать на моего брата. – Не бывает Богом забытых мест! Бог пришел сюда с нами на остров Блайз.

– Знаю, знаю, – пробормотал он, смущенный тем, что его иногда раздражало ее наивное представление о Боге.

– Кроме того, я молода и у меня много сил, мистер Гульд, дорогой. Вот увидишь, когда настанет время рожать, я буду сильна, как лошадь. Причем хорошая лошадь.

Джесси Каролина родилась в 1848 году, и снова Мэри и мама Ларней, вместе с которыми приехал на остров Блайз и дедушка, ради великого события, легко справились с родами, так что когда Хорейс приехал с доктором Тропом, новорожденная уже кричала изо всех сил.

– Когда-нибудь он за вами приедет, а вы не захотите ехать, – с улыбкой сказала Дебора доктору.

– Малютка в прекрасном состоянии, миссис Гульд, и вы тоже, – проворчал доктор Троп. Потом он сказал, посмеиваясь: – Я думаю, вы так легко переносите роды, моя дорогая, потому что считаете, что очень важно иметь детей.

– О, да. Мне хочется иметь десятерых!

В первый вечер после того, как его родные вернулись на Сент-Саймонс, Хорейс присел на край шаткой кровати рядом с Деборой и Джесси.

– Голубка, как это получилось, что ты назвала ее Джесси? Я понимаю, что Каролина – по тете Каролине, а кого мы знаем по имени Джесси?

– Это секрет.

– Даже от меня?

– Ну, я так думаю.

– Ты не знаешь?

– Кажется, он не сказал, чтобы я тебе не говорила.

– Кто этот таинственный «он»?

– Твой папа.

– Папа хотел назвать ее Джесси? Почему?

– Ну, когда он еще был совсем молодым, на Севере он был отчаянно влюблен в одну шотландку по имени Джесси, а она разбила его сердце. Поэтому он и взял эту работу по геодезическим изысканиям во Флориде, чтобы уехать как можно дальше от Джесси.

– И старичок ее так еще помнит, что ему хочется, чтобы внучка носила ее имя?

– Конечно. Теперь у него две внучки, носящие имена двух женщин, которых он любил, – Джейн и Джесси.

Хорейс поцеловал ее.

– Клянусь, ты больше знаешь о старике, чем я. Нет ничего удивительного в том, что я – сентиментальный дурак, но кто бы подумал это о нем? Он такой суровый житель Новой Англии.

– Он не суровый! Он нежный и любящий, и сентиментальный, и романтичный.

– Я всегда знал, что он добрый. Уж это-то я должен знать. Теперь, спи, и ты, и Джесси. – Он опять поцеловал ее. – Я люблю тебя, Дебора Гульд.

– Я люблю тебя, мистер Гульд, дорогой.

Он посмотрел на нее.

– Почему у тебя такое печальное выражение лица?

– Просто мне хочется, чтобы мы проснулись и увидели солнечный свет на краях болота в Блэк-Бэнксе. Дебора, ты можешь это вообразить? Иногда я закрываю глаза и вижу дорожку, вьющуюся между теми большими деревьями, – а дорожка хорошая, засыпанная ракушками, ухоженная, чистая. Совсем не похожая на эти грязные канавы, которые мы здесь называем дорогами. Мне слышится, как болотные курочки волнуются из-за того, что солнце их разбудило; я вижу старого дятла – это настоящий лесной петух, – вижу, как он откалывает целые полосы от сосны там, за гороховым полем, и хотел бы я знать, этот шумный пересмешник все в том же месте заявляет свои права на участок, где он будет выводить птенцов? Помнишь, как он гонялся за бедным дятлом без всякой причины?

– Дорогой мой, – прошептала она, отодвигая прядь волос с его лба, – у нас здесь тоже есть болотные курочки и река, и дятлы, и пересмешники. – Он опустил голову. – Не грусти, дорогой мой муж. Я могу вынести все, – все, что угодно, если ты не печален.

– Но не можем же мы жить в этом домишке всю жизнь!

– А мы и не будем. Я уже попросила Бога, и он обдумывает свой ответ. Ты заработал немного денег в этом году, почти пятьсот долларов. Мы когда-нибудь вернемся на Сент-Саймонс.

– Куда на Сент-Саймонс и как? – Его все еще раздражало, что она обращалась к Богу так, как будто у него есть время разбираться, в каком доме живет та или иная семья. – Куда мы могли бы переехать?

– Не знаю. Но мы переедем. Мы еще молоды. Еще есть время.

– Это ты молода, а мне тридцать пять лет.

– И тебе хочется спать и ты начинаешь сердиться. Спокойной ночи.

В середине лета Хорейс ворвался в старую кухню на острое Блайз, схватил Дебору и закрутил ее, восклицая:

– Прекрасные новости! Письмо от Мэри с самой лучшей вестью!

Она обняла его за шею.

– Ну, так прочти мне!

– Садись, – садись и слушай. «Дорогой Хорейс, я так взволнована, что пишу без всякого вступления. Здесь только что была миссис Вилли с чудесным предложением. Управляющий, которого она наняла после смерти Джона, мошенничал, и она уволила его. Теперь она хочет, чтобы ты вернулся на Сент-Саймонс и взял на себя полностью управление ее плантацией на условиях участия в прибылях! Ты с Деборой и дети сможете жить в доме Вилли вместе со старой дамой и ее незамужними дочерьми, но весь верхний этаж будет в вашем полном распоряжении. Папа сказал ей, что я напишу тебе сразу же, и теперь, пожалуйста, поторопись с ответом. Это, конечно, не совсем так, когда вы были в Блэк-Бэнксе, но это – лучшее из возможного. Мы все ждем, затаив дыхание. Поторопись. Твоя любящая сестра Мэри». – Ну, Дебора?