Текст книги "Свет молодого месяца"
Автор книги: Эжени Прайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Хорейс вытянул свои длинные ноги, как этого не позволяли светские приличия, и осмотрелся. Каюта была совершенно такая же, как на «Южной Каролине», но здесь было гораздо спокойнее, потому что не было того плантатора из Сент-Мэри, который без умолку говорил, начиная от Дериена, и до самого острова.
– Но, вероятно, мы везем сотни тысяч фунтов хлопка на рынок, – подумал он вслух, радуясь тому, что он здесь один. Дома он собирался поговорить с отцом о политике; ему хотелось выяснить настроение отца, что он сказал бы, когда узнал, что один из его соседей на Сент-Саймонсе издевается над идеей Союза. Хорейс улыбнулся. «Наверное, папа останется верен себе и не скажет ничего». Сегодня, в тихой каюте, освещенной солнцем, ему было стыдно, потому что этот невежественный плантатор как-то напомнил ему его товарища с Юга, возглавившего бунт. «Чепуха. Никаких оснований для сравнения. Ведь недопустимо предполагать, что необразованный, крикливый фанатик способен рассуждать так, как талантливый студент Йельского университета. Если, конечно, не предположить, что образование не так глубоко воздействует на человека, как обычно считают. Может быть, оно только создает внешний блеск». Эта мысль ему понравилась, она оправдывала его решимость не поступать больше ни в какой университет. Но все же он был согласен со своим товарищем, начавшим кампанию, он встал на его сторону против тирании преподавателей.
Хорейс вздохнул. Он додумает все это когда-нибудь в другой раз. Сейчас он все еще чувствует себя очень усталым и его тревожит мысль о том, что его ожидает в Саванне. Может быть, он как-нибудь вечером позовет Алекса Дрисдейла к себе в пансионат, и они поговорят о том, как в действительности образование воздействует на человека.
У него с Алексом почти по всем вопросам были противоположные точки зрения, но как приятно будет опять повидаться. Они расстались в Саванне всего лишь четыре дня тому назад, а казалось, целый год прошел.
Он стал рассматривать свои низкие черные сапоги с ремешками, крепко натягивавшими его темно-серые брюки. Мама Ларней вычистила и отгладила его одежду. Это были его любимые вещи – серый короткий жилет, с вырезом спереди, темно-зеленая визитка с модными очень широкими отворотами, и белая рубашка с жесткой гофрировкой. Его галстук был также светло-серого цвета и закреплялся серебряной булавкой. Ему надо быть очень аккуратным со своим ограниченным гардеробом, пока его чемодан не приедет в Саванну, но когда он прибудет, он, наверное, будет выглядеть не хуже, а может быть лучше, чем многие местные жители. Хорейс глубоко вздохнул. В конце концов, может быть в Саванне будет не так уж и плохо.
ГЛАВА VII
В пансионате мисс Сьюзан Плэтт, находившемся на углу улиц Булл и Конгресс, и обслуживание и еда были отличны. Хорейсу нравилась его комната в верхнем этаже с двумя слуховыми окнами, а мисс Плэтт оставалась неизменно любезна и внимательна. Надо было признать, что мистер Лайвели устроил его прекрасно. Его начальник был, видимо, искренне заботлив. Так заботлив, что значительную часть времени Хорейс посвящал тому, чтобы увильнуть от приглашений присоединиться к семье Лайвели на вечерок в театре, домашний обед или пикник на Стрэнде. Однако ему не удалось избавиться от совместных посещений церкви по воскресеньям. Было совершенно очевидно, что мистер Лайвели имел виды на Хорейса как на будущего зятя. С точки зрения Хорейса, Тесси Лайвели была просто корова, даже более тупая, чем ее отец, и такая же некрасивая, как ее десятилетний брат Бубба.
Работа была бы приемлема, если бы Хорейс обладал склонностью к возне с деталями и к рутине. Сутью он овладел быстро, и первую неделю, когда перевозок было больше обычного, ему даже нравилось оживленное движение огромных шхун и бригов, приходивших и уходивших по реке Саванна, ниже Коммерс-Роуд, где помещалось агентство по продаже хлопка компании «Лайвели и Бафтон». Его работа частично заключалась в том, что он должен был осматривать реку с помощью сильной подзорной трубы, чтобы заметить приближение кораблей, груз которых он был обязан проконтролировать. Он смотрел с одного из нарядных металлических балконов, висевших над доками Коммерс-Роуд, и эта часть работы нравилась ему больше всего. Зрелище четырехмачтового корабля, величественно плывшего вокруг большого изгиба реки, всегда волновало его. Ему нравилось входить на борт такого судна, причаливавшего около пристани у подножия крутого песчаного обрыва. Проверка хлопкового груза, мешок за мешком, тюк за тюком было скучным занятием, но он испытывал удовлетворение от того, что его точный список совпадал со списком грузовой конторы. И еще бывало время простоя в работе, когда надо было ждать, пока черные грузчики перенесут на палубу дополнительный груз; тогда он стоял на палубе, перегнувшись над перилами и воображал, что он уплывет на этом корабле. Мистер Лайвели постоянно уверял его, что поездки могут начаться в любой момент.
– Пока нам везло, Гульд, но в этих делах заранее ничего нельзя сказать. Какая-нибудь перевозка может потеряться, хоть завтра.
На второй неделе пребывания в Саванне, в четверг, Хорейс отправился к Дрисдейлам. Оба товарища отметили встречу медвежьими объятиями, шлепая друг друга по спине.
– Ну почему же ты так долго не приходил ко мне? – жалобно говорил Алекс. – Я так соскучился по знакомым лицам из Нью-Хейвена. Если бы я знал, что ты здесь, близко, мы бы уже давно схватились в каком-нибудь яростном споре. Я нахожу, что общество в Саванне довольно-таки скучное, а ты как считаешь? Или они тебя еще не изловили? – Алекс отошел, осматривая его. – Такой красивый воспитанный экземпляр, – ну, у барышень в Саванне просто головы кругом пойдут, когда они обнаружат тебя. Пообедай с нами и давай будем вместе проводить время несколько дней. Я уезжаю через три недели учиться на Север.
С этого дня у Хорейса изменилась жизнь и наступило некоторое освобождение от семьи Лайвели. Хоть Алексу общество Саванны и казалось скучным, он был своим в этой среде, и вскоре так же вошел в нее и Хорейс. Он бывал особенно доволен, когда, чувствуя себя в полной безопасности в обществе Алекса и его друзей, во время антракта в театре видел супругов Лайвели, маленького Буббу и толстую Тесси. Из дипломатических соображений он продолжал ходить с ними в церковь, но в остальном Алекс спасал его. По вечерам они бывали в обществе привлекательных барышень на вечеринках, на концертах или отчаянно спорили вдвоем.
В последний вечер перед отъездом Алекса в университет они договорились обязательно провести время вдвоем. Сразу после того, как Хорейс закончил работу в шесть часов, они отправились в платную конюшню, взяли напрокат верховых лошадей и поехали по Ист-Брод к густому сосновому лесу на окраине города. Когда они подъехали к широкому рву с крутыми берегами, Алекс придержал свою лошадь. Проехав, цокая, по деревянному мосту, переброшенному через ров, они молча въехали в девственный лес; тишина нарушалась только глухим стуком копыт по опавшим сосновым иглам.
– Я, бывало, играл здесь в детстве, – вспоминал Алекс, когда они сошли с лошадей и стояли, глядя на сосны с длинными иглами. – Это было прекрасное место для игры. На Севере я до сих пор скучаю по этим высоким соснам. Там сосны другие. Знаешь, Хорейс, ты ведь пожалеешь, что не едешь учиться со мной, даже несмотря на то, что теперь другие университеты принимают нас, бунтарей из Йеля, условно, с испытательным сроком в шесть месяцев.
Хорейс нахмурился.
– Алекс, это наш последний вечер вместе, потом мы долго не увидимся.
– Ладно, не буду больше об этом говорить. Просто дело в том, что я горжусь тобой, мой друг. Ты был тверд в Йеле. Ты показал, каков ты. У тебя превосходный ум. Югу нужны такие люди, как ты. Мне горько видеть, что ты пропадаешь зря, что ты связался с делами семьи Лайвели.
– Об этом не беспокойся, – огрызнулся Хорейс. – Работа у Лайвели – временная затычка.
– Но чем ты еще можешь заняться? У тебя незаконченное образование. У тебя нет необходимых знаний для того, чтобы заняться чем-то важным, – несмотря на отличный ум и верность принципам. Некоторые из тех ребят не представляли собой ничего особенного, а как у тебя сложится дальше, это важно.
– Спасибо, – сказал Хорейс, ухмыляясь. – Слушай, Алекс, я все хочу спросить твое мнение по одному вопросу. Ты считаешь, Стейнер – подстрекатель?
Алекс выглядел озадаченным.
– Ты имеешь в виду, потому что он был более или менее инициатором нашего так называемого бунта? Нет, не думаю. Почему ты спрашиваешь?
Хорейсу не хотелось спорить в эту их последнюю встречу, но ему надо было рассказать о своей реакции на критические высказывания плантатора из Сент-Мэри в адрес Федерального правительства. Как он внезапно услышал отголоски того, что говорил их друг Стейнер.
– Как это возможно, чтобы этот человек напомнил мне Стейнера? Как ты думаешь, возможно ли чтобы оба они руководствовались сходными настроениями?
– Оба они противились проявлению тирании, – сразу ответил Алекс. – Всякий благородный человек будет поступать таким образом.
– Согласен. Но меня это встревожило. Этот плантатор относится к тому типу людей, которые готовы сразу лезть в драку, хотя разумными путями можно этого избежать. И это заставило меня вглядеться в себя самого, и я увидел кое-что такое, что мне не нравится. Меня уволили из Йеля по той же причине, что и Стейнера.
– Слушай, Хорейс, ты же сын плантатора. И тебе не трудно понять точку зрения того человека. Что он необразован, не имеет значения. Ты же не можешь соглашаться с тем, как Север старается взять нас измором для того, чтобы забрать в руки Федеральное правительство! Правда, мы еще достаточно сильны, но если эти невыносимые поборы и дальше будут утяжелять тот груз, который Юг тащит на своих плечах, то экономика Хлопковых Штатов совершенно развалится. Ты ведь с этим согласен?
– Да, пожалуй, но...
– Но что?.. Северная теория управления по воле большинства вульгарна, основана на соображениях выгоды, – она неправильна! Настоящая политическая власть принадлежит здесь только людям из высшего класса. Мы, жители Хлопковых Штатов, чтим Союз за его высокий моральный принцип – права Штатов! Север поклоняется Союзу по принципу грубого коммерческого идолопоклонничества. Ты просто не хочешь пошевелить мозгами!
– Наоборот, я, кажется, только начинаю шевелить ими, – сказал Хорейс. Он понимал, что Алекс собирался спорить, исходя не из логики, а из своей эмоциональной точки зрения. – Может быть, нам лучше оставить этот разговор.
– Ни за что на свете! Я не собираюсь спокойно выслушивать, как ты не соглашаешься со мной по важнейшему вопросу прав Штатов!
– Разве я сказал, что не соглашаюсь?
– Ты веришь в высокий священный принцип прав Штатов, Хорейс?
– Да, конечно. Это основано на конституции. Но я также верю в Союз всех Штатов. И, вообще, я совсем не собирался заводить спор о политике.
– Он возник из-за твоего вопроса. Тирания есть тирания, не правда ли? Независимо от того, где она проявляется, – у Федерального правительства или у преподавателей в милом старом Йеле.
Хорейсу было не по себе. Он промолчал.
– Ты сейчас постараешься переменить тему разговора, Хорейс, но я все же хочу иметь уверенность в том, что ты не дашь обмануть себя всеми этими аболиционистскими разговорами лицемерного Севера. Ты умен, но в тебе сидит романтик. Вполне возможно, что они тебя вокруг пальца обведут своими речами. Это только кажется гуманным. Они кричат и распространяют памфлеты о том, как бесчеловечно с нашей стороны владеть рабами. Можешь быть абсолютно уверен, что они бы тоже завели себе рабов, если бы климат там был не слишком суров для сельской жизни. Не забывай, что торговля рабами ведется – и с большой выгодой – кораблями янки!
– Это рассуждение поверхностно, – сказал Хорейс. – Не все северяне имеют корабли для перевозки рабов и не все северяне аболиционисты.
Алекс вздохнул.
– Я только хочу, чтобы у тебя сохранилось четкое понимание относительно Хлопковых Штатов. Ты иногда слишком сентиментален. Это может исказить твой взгляд на вещи. Что бы делал твой отец без своих рабов? И, кстати, что они делали бы без него?
Хорейсу было неприятно, что Алекс заговорил на тему рабства. Работники в Сент-Клере были, казалось, так довольны и составляли такую необходимую часть жизни там, что он не мог себе представить Нью-Сент-Клер без них или их вне Нью-Сент-Клера. Они были едины. И, все-таки, в Йеле во время споров «за» и «против» рабства он был единственным южанином, не вступавшим в дискуссию. «Как бы то ни было, я теперь уехал с острова, – подумал он. – Я никогда не буду плантатором. Все это меня не касается».
– Ты не ответил на мой вопрос, Хорейс, – Алекс прервал его раздумья. – Что бы делал твой отец без своих рабов?
– У меня пока нет на это ответа. Я этого не продумал. Я не могу присоединиться ни к той, ни к другой стороне по вопросу рабства.
– Это невозможно! По такому жизненному вопросу, как право владеть тем или иным видом собственности надо быть или на одной, или на другой стороне.
Хорейсу совсем не хотелось попасть в безвыходное положение.
– Я могу хоть сейчас начать спор с эмоциональных позиций или согласиться с тобой, но все это было бы именно эмоционально. Признай за мной право думать, старина.
– Конечно, – Алекс засопел, – хотя мне этого не хочется. Мы – Южане, Хорейс. Хоть мы получили образование на Севере, мы – Южане, и гордимся этим, правда?
– Да, сэр, – горячо согласился Хорейс.
– У меня такое чувство, что хотя я неизвестно где буду жить, частичка меня всегда будет находиться под висячим мхом и вдыхать запах жасмина весной.
– Да ты поэт, и еще глупый, осторожный идеалист. – Алекс засмеялся. – Слушай, ты не думаешь, что нам следует возвращаться? Начинает темнеть. Хочешь наперегонки?
– Еще бы!
Они поскакали, как индейцы, кричали, увертывались от коров, от ручных тележек, и смеялись все время до самой конюшни.
– Неприятное соседство на Ист-Брод рядом с конюшней, – сказал Алекс, когда они завернули на Президентскую и подошли к дому Дрисдейлов. – Где моряки собираются, там сразу же появляются подозрительные личности. Не люблю бывать там вечером.
– А я бываю, – сказал Хорейс. – Часто хожу. Мне нравятся моряки.
– Присматривай за бумажником. Слушай, Хорейс, ты будешь навещать мою маму почаще, когда я уеду?
– Да, Алекс, раз ты хочешь. Но, конечно, мне, может быть, придется уехать неожиданно.
– Пока нет потерявшихся перевозок?
– Пока нет. Но я, может быть, не буду ждать, если найду место, куда мне захочется поехать и что-то, чем мне будет интересно заняться. И, пожалуйста, не читай мне лекций о ценности высшего образования.
– Не буду. Я это кончил. Я вижу, что ты пока ничего не решил, неизвестно, где ты будешь и чем займешься. Я не понимаю, что, собственно, беспокоит тебя, но я не возражаю.
Они стояли на углу Президентской и Булл, в круге света от фонаря, только что зажженного рядом с водяной колонкой. Алекс резко повернулся и положил руки на плечи Хорейса.
– Слушай, дружище, давай поддерживать связь время от времени. Omnes in uno.
– Omnes in uno. – Сказал Хорейс и они пошли дальше. На ступенях у входа в дом Дрисдейлов они пожали руки, но никто из них ничего не сказал, пока они не вошли в дом. Хорейс собирался только поздороваться с родителями Алекса и уйти в свой пансионат. Но с такими добрыми, гостеприимными людьми как Дрисдейлы это было невозможно. Его утащили в гостиную, полную людей, где пела красивая женщина в мягком голубом платье.
Прежде чем она кончила петь, Хорейс влюбился.
ГЛАВА VIII
Хорейс сдержал обещание заходить к матери Алекса. Невозможно было не заходить. Он был уверен, что, если он достаточно часто будет там бывать, в какой-то день – чудесный день! – женщина в мягком голубом платье будет там опять среди гостей, и он увидит ее и, может быть, даже недолго поговорит с нею.
В тот вечер его представили ей в толпе гостей; он знал ее имя, оно звучало волшебно: Линда Тэтчер. Миссис Дрисдейл назвала ее – вдова Тэтчер, и ему это было неприятно. Он знал, что вдовы не обязательно преклонного возраста, но само слово отдавало старостью, а Линда Тэтчер была вне времени. Старше, чем он на несколько лет, может быть, но разве важны годы, если сердце вдруг загорелось любовью?
Через неделю после отъезда Алекса он опять зашел к Дрисдейлам.
– Как приятно, что вы сегодня пришли, мистер Гульд, – встретила его миссис Дрисдейл. – У нас опять вечер музыки. Вы, может быть, не помните ее – я молодых людей знаю, – но сегодня опять будет петь вдова Тэтчер.
В глазах Хорейса высокая, облицованная темной панелью, передняя начала скользить набок; он почувствовал, что лицо его горит. Миссис Дрисдейл, по-видимому, ничего не заметила, потому что она продолжала восстанавливать тот вечер в его памяти: – Это было вечером накануне отъезда Алекса в университет. Вы еще тогда верхом ездили. И вы появились в середине арии. О, дорогой мой мальчик, как нам повезло в Саванне! Эта талантливая дама собирается обосноваться здесь.
Внезапно Хорейса охватила абсурдная паника. Линда Тэтчер еще не пришла, и надо придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, пока ее нет.
– Проходите в комнаты, мистер Гульд, – говорила его хозяйка, – сегодня на улице морозец, и может быть вы выпьете горячего чаю или глинтвейн?
– О нет, я не могу остаться, мэм. Как бы мне не хотелось ее опять послушать, я... у меня другие планы на сегодняшний вечер.
Она лукаво улыбнулась.
– Надеюсь, хорошенькая и подходящая?
На всей земле не было красивой и подходящей, кроме Линды Тэтчер, но он смолчал.
– Спасибо за любезность, миссис Дрисдейл. Я бы не зашел, если бы знал, что у вас гости. Я в другой раз посижу у вас, если можно. Как это великолепно, что миссис Тэтчер будет жить в Саванне.
– Да, не правда ли? Прелестная дама, из хорошей семьи, с Севера, Массачусетс. У нее очаровательная девочка, Хэрриет. Хрупкая и хорошенькая. Вся головка в золотистых кудрях. Когда девочка входит в комнату со своей черноволосой матерью, это просто картинка! Ну, я должна идти к гостям. Но обязательно приходите еще, мистер Гульд!
Он стоял в тени большого кедра напротив дома Дрисдейлов, пока не появился ее экипаж. И на короткий миг он увидел ее опять. Давая распоряжения кучеру, она засмеялась, и смех ее был так же музыкален, как и пение. И, чудо из чудес, она была одна. Дамы редко отправлялись куда-нибудь вечером в одиночку, но она была особенная, и его сердце радостно забилось от мысли, что может быть в ее жизни найдется место для него.
Даже с мистером Лайвели Хорейс поздоровался тепло, встретив его перед кафе.
– Вы, кажется, в хорошем настроении, молодой человек, – сказал его начальник.
– О да, сэр. Прекрасная погода, не правда ли?
– Да, действительно, и, наверное, завтра, в субботу, тоже будет хорошо. Вы придете к нам, чтобы вместе идти в церковь, как обычно, Гульд? Моя семья ждет вас.
– Да, сэр. Я приду.
– Завтра нас ожидает в церкви большое удовольствие, вы слышали об этом?
– Нет, сэр, не слышал.
– Вдова Тэтчер будет петь! Вы, конечно, знаете, что эта великолепная певица собирается жить в Саванне?
– Да, сэр, я слышал об этом.
– Она тоже принадлежит к епископальной церкви, на наше счастье, и теперь будет радовать нас своим дивным голосом каждое воскресенье!
Они перешли Бей-Стрит и поворачивали на деревянный тротуар, который вел к входу в контору «Лайвели и Бафтон»; Хорейс сообразил, как избавиться от собеседника.
– Извините, мистер Лайвели, мне надо пойти вниз проверить кое-что. Я потом сразу вернусь в контору.
Он сбежал по деревянной лестнице в проход, напоминающий каньон, по которому можно было пройти в любой из складов на Коммерс-Роуд. Проверять ему было нечего, кроме сильного сердцебиения. Он прислонился к крутому песчаному обрыву и старался понять, почему это ему выпало такое счастье. Когда казалось, что все складывается не так, как надо, в один момент вдруг оказалось, что жизнь идет именно так, как надо, и более того, она полна надежды, ожидания, радости. Если завтра в церкви он сможет думать о молитве, он будет молиться, – от всей души, – чтобы не было затерявшихся перевозок. Он не может уехать из Саванны теперь, когда она будет постоянно находиться здесь.
* * *
Хорейс рано привел в порядок свою работу в этот вечер, чтобы уйти сразу в шесть часов. Он не станет бродить по городу в поисках интересных наблюдений. Он примет ванну, вымоет голову, приготовит свой лучший костюм и начистит свои новые хорошие черные сапоги. По дороге домой он соображал, что надеть завтра в церковь. Конечно, темно-серую визитку и новые полосатые серые брюки, купленные на прошлой неделе на первую получку. Надо, вероятно, одеться неброско? Если он наденет жилет, подходящий по цвету, это придаст ему более зрелый вид? Или лучше жилет другого цвета? Во всяком случае, его белый галстук будет хорош к любому костюму.
На площади Джонсона очередь у водяной колонки напомнила ему, что сегодня потребуется больше воды, чем обычное количество, которое горничная приносила в комнату Потом он услышал пронзительный голос, звавший его. Это была Тесси Лайвели, она отчаянно махала ему рукой.
– О, мистер Гульд! Я знала, что если я буду приходить к этой колонке, я когда-нибудь встречу вас!
– Добрый вечер, мисс Лайвели! – Он поклонился.
– Ай, слушайте, вы же достаточно хорошо меня знаете, можете называть меня просто мисс Тесси.
Она раздула щеки, кокетливо улыбаясь.
– Да, хорошо. Прекрасный вечер, не правда ли? – согласно правилам джентльменского поведения, ему придется предложить подождать и помочь донести ее ведерко до дома. – Можно мне помочь вам, мисс Тесси?
Она задрожала от восторга.
– Это вас очень затруднит, наверное?
– Нисколько, – солгал Хорейс. – Дайте мне ведерко.
Он взял деревянное ведерко, наполнил его как можно скорее и пошел по направлению к ее дому.
– Господи, как вы быстро идете, мистер Гульд, – сказала Тесси.
– Мне нужно торопиться. Извините, мне надо сразу идти.
– О, в таком случае я особенно ценю то, что вы предложили мне помочь, сэр.
Что бы он ни сказал, она все равно обязательно перевернет это по-своему, он это знал, но болтал о пустяках, как умел:
– Как же это получается, что вам самой приходится идти за водой, мисс Тесси? Неужели не может сходить кто-нибудь из слуг?
– Конечно. Один из наших негров всегда следит за запасом воды. Но я же сказала вам, мистер Гульд, что я знала, если я буду приходить к колонке, когда-нибудь вы тут пройдете по дороге домой.
– Ну вот, мы и пришли, мисс Тесси. Увидимся завтра в церкви.
– Вы зайдете сюда, так что мы все вместе пойдем, да? – она опять кокетничала, склонив набок свою большую голову.
– Да, обязательно, приду вовремя. – Он попрощался, выслушал ее слова благодарности и всю дорогу к пансионату бежал бегом, чтобы успеть привести себя в порядок к обеду.
Когда он спустился через несколько минут, мисс Сьюзен Плэтт встретила его у входа в столовую; ее доброе лицо от волнения было все в морщинках.
– А, вот и вы, мистер Гульд. Я вас подстерегала. У меня к вам просьба.
Мисс Плэтт нравилась ему.
– Конечно, мэм.
– У нас новая гостья в доме, мистер Гульд, и так как все другие более или менее привыкли к своим соседям, я подумала, вы не будете возражать, если с вами будет сидеть наша новая гостья и се маленькая дочка. Это она вон там за угловым столом у окна. Вдова Тэтчер. Для нас такая честь, что она выбрала наш пансионат для постоянного жительства.
Хорейс был не в состоянии отвечать и только смотрел в комнату. Линда Тэтчер уже сидела там, она разговаривала с ребенком, склонив темноволосую голову.
– Мистер Гульд? – мягко спросила ответа мисс Плэтт.
– О да, мэм, я... я очень доволен, что буду сидеть за ее столом. Вы оказываете мне честь.
Сьюзен Плэтт, по-видимому, не замечала, что ему с трудом давалось каждое слово. Она уже плавной походкой направлялась к Линде Тэтчер, и Хорейс заставил себя следовать за ней. Он был официально представлен и принят, и прежде, чем он пришел в себя, он сидел там, где он мечтал быть – рядом с женщиной, которую он любил.
– С вашей стороны очень любезно составить нам компанию, когда мы в первый раз обедаем здесь, мистер Гульд. Линда с улыбкой посмотрела ему прямо в глаза.
Она была так дружелюбна, так естественна, так непринужденно держала себя, что, к своему удивлению, он тоже почувствовал себя совершенно свободно, его страх почти прошел. Он подумал: «Мы как будто были разлучены надолго», но вслух сказал:
– Это для меня большое удовольствие, миссис Тэтчер. Не часто человеку выпадает на долю честь обедать в обществе двух таких красивых дам. Он поклонился им обеим, и маленькая Хэрриет улыбнулась, а потом сделала ему гримасу.
– Это означает, что вы ей уже нравитесь, – засмеялась ее мать. – И мне тоже.
В устах любой дамы это прозвучало бы развязно, если бы эта дама не была Линдой Тэтчер.
– Мисс Плэтт сказала, что вы совсем недавно приехали в Саванну, мистер Гульд. Вам здесь нравится?
– Понемногу начинает нравиться. О, город мне очень нравится. И я хочу сказать, что все больше нравится находиться в нем.
– Здесь совсем нет снега, – пропищала Хэрриет.
Хорейс засмеялся, и миссис Тэтчер объяснила, что на здоровье Хэрриет плохо действовала зима в Массачусетсе.
– После смерти мужа мы с Хэрриет странствовали по разным местам, – где мне случится петь, – в поисках здорового климата. Кажется, мы нашли то, что надо. Я уже чувствую себя здесь как дома.
Проказница совсем не выглядела хрупким ребенком. Хорейс подумал, что ей, возможно, лет пять, хотя она была мала для такого возраста; выражение ее больших темных глаз было слишком неясным для такого ребенка. Она не очень нравилась ему, но он сможет привыкнуть.
– Я очень надеюсь, что вы поправите здоровье здесь, мисс Хэрриет, – сказал он. – У вас на щечках должны расцвести пребольшие розы.
– Вы это искренне говорите, правда? – непосредственная манера Линды Тэтчер опять застала его врасплох.
– Да, я говорю искренне, – ответил он просто.
– Спасибо.
Он почувствовал, что этим словом она подарила ему доверие. Она молча помогла дочери разрезать мясо, потом скова обратила внимание на него. Он сидел, наклонясь к ней, не притрагиваясь к своей еде.
– Я слышал, как вы пели, – сказал он.
– Да? Это меня удивляет. Где?
– У Дрисдейлов недавно. Нас познакомили, но это было очень недолго, и там было много других людей.
– Извините меня, пожалуйста. – Она говорила так искренне, безыскусно, он не мог сомневаться в ней. – Если бы я сказала, что помню, это была бы неправда, – продолжала она. – Не помню. Но я очень рада теперь нашему знакомству, мистер Гульд.
– Для меня это исполнение моей мечты, миссис Тэтчер.
– В самом деле? – она засмеялась. – Ну, что же, даже если это просто галантность южанина, мне это приятно. Я, ведь, не южанка.
– Да, я знаю. Мой отец тоже из Массачусетса.
– Как интересно. Но вы родились в Джорджии, не правда ли?
Он ухмыльнулся:
– Моя речь?
– Да, но я нахожу это прелестным. Мне очень нравятся южане.
– На моих щеках глупо было бы расти розам, – крикнула Хэрриет.
Они все рассмеялись, и девочка показала ему язык. Хорейс решительно продолжал:
– Моя мать, умершая, когда я был примерно в возрасте Хэрриет, была британской подданной. Она родилась в Лондоне, а выросла в Нассау1.
Девочка опять высунула язык и уродливо оттягивала вниз уголки глаз.
– Э... моя мать выросла в Нассау, встретилась с отцом в Чарлстоне, – продолжал он с усилием, – и они в конце концов поселились на острове Сент-Саймонс.
– Хэрриет, ты испортишь себе лицо, – спокойно сказала Линда Тэтчер, потом она опять повернулась к Хорейсу. – Остров! Скажите, это красивый остров?
– Сент-Саймонс? О да, мэм. Самое красивое место, которое я видел. – Он опять ухмыльнулся. – Конечно, я еще не был везде, но я надеюсь, что буду путешествовать, по крайней мере, так я намеревался до сих пор.
– О, вам не нравится ваша работа в Коммерс-Роуд?
Он пожал плечами.
– Это работа для заработка. Но откуда вы знаете, что я работаю в Коммерс-Роуд, миссис Тэтчер?
– Дорогой мой юноша, – она засмеялась. – Прежде, чем попросить разрешение посадить вас за нашим столом, мисс Сьюзен Плэтт сообщила мне все сведения о вас. Я знаю, что вы работаете в качестве клерка в фирме «Лайвели и Бафтон», что вам около двадцати лет, что ваш отец – преуспевающий владелец хлопковой плантации, что вы знакомы с семьей Дрисдейлов, и что вы два года учились в Йеле.
Хорейс почувствовал, что он голоден, и взялся за ростбиф на своей тарелке.
– Мне бы следовало перестать болтать и дать вам съесть обед, но все-таки, вы собираетесь вернуться в университет? – она засмеялась сама над собой. – Вы отвечайте и ешьте.
– Нет, мэм. Я никогда не вернусь в университет.
– Мама, я кончила, вмешалась девочка, и на этот раз Хорейс был доволен. Говорить о себе слишком много при первом знакомстве не полагалось.
– Надо сказать «извините», если ты прерываешь разговор, Хэрриет Ну ладно Я знаю, тебе скоро захочется спать.
Хорейс вскочил и отодвинул стул Линды Тэтчер. Она вытерла рот девочки, пригладила ее кудри и сняла ее со стула.
– Если мы будем вместе обедать, мне надо научиться помогать маленьким девочкам, не правда ли? Мне не пришлось много быть с детьми, – сказал он извиняющимся тоном.
Хэрриет ударила его по руке:
– Мне нравится с тобой обедать, дядя.
– Хэрриет, мне стыдно за тебя. Совсем нехорошо таким образом показывать мистеру Гульду, что он нравится тебе. Боюсь, я избаловала ее, – сказала она Хорейсу. – Она так часто болела. Но раз вы ей так нравитесь, будем и дальше обедать вместе. За исключением тех случаев, конечно, когда у нас намечено что-нибудь другое. – Она протянула руку. Хорейс взял ее, склонился над ней, неохотно отпустил и сказал, что чрезвычайно доволен такой договоренностью.
– Я буду с нетерпением ждать завтрашнего дня, чтобы услышать ваше пение, миссис Тэтчер. Я тоже прихожанин церкви Крайст Чёрч. – Может быть, это задержит ее еще на одну драгоценную минуту.
– Тогда почему бы нам не пойти в церковь вместе? Я оставляю Хэрриет с няней. Во время длинной службы она ерзает Конечно, церковь всего на другой стороне улицы, но все-таки, неудобно даме идти одной.
Он подумал о семействе Лайвели и сразу отбросил их.
– Если мне можно идти с вами, это – я хочу сказать – огромная честь для меня.
– Хорошо. Тогда встретимся на парадном крыльце, скажем, в десять тридцать? Завтракать я не буду. Я никогда ничего не ем перед тем, как петь. Спокойной ночи, мистер Гульд. Увидимся завтра утром.
Хорейс посмотрел ей вслед, потом сел и постарался кончить сбой обед. Было трудно проглотить даже его любимый напиток из черной смородины.
