Текст книги "Госпожа Чудо-Юдо (СИ)"

Автор книги: Эя Фаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Расскажи мне, Лау. Расскажи подробно всё, что произошло, начиная со вчерашнего дня, когда вы с Гхорром отправились работать в зверинец, и заканчивая переломом твоей руки.

– Да, госпожа… только… прошу вас, можно мне стакан воды?..

Я молча прошла к кулеру с питьевой водой, нацедила жидкость в пластиковый стаканчик, затем порылась в аптечке и бухнула в воду сразу две шипучие таблетки обезболивающего. Для надёжности. У меня не было ни малейшего желания ощущать нездоровое наслаждение Лау.

При виде бурлящей жидкости, в которой полным ходом шел процесс растворения, наглый социопат ничем не выдал своего удовлетворения и с очень натуральной с виду благодарностью выдохнул:

– Спасибо, госпожа! Спасибо!.. Вы так добры к своему рабу… – и жадно опустошил стакан, хотя на самом деле его жажда была не такой уж сильной.

Затем «случайно» задел о собственное колено сломанную руку, дернулся и зашипел – действительно от боли. Однако он не только был склонен получать от острого дискомфорта крайне своеобразное удовольствие, но и виртуозно умел абстрагироваться от физических ощущений вообще. Ну просто идеальный адепт для испытаний премудрого Бойре!

И сейчас его занимала основная цель – вытянуть из меня как можно больше жалости. В идеале, склонить сначала к лечению руки, чтобы на некоторое время закрепились отношения «врач-пациент», а затем только доверительно поведать тщательно продуманную версию происшествия с гратерой.

Прикинув варианты так и эдак, я решила исполнить его горячее желание. Тем более, что после откровений Лау мне захочется не лечить его, а прибить. И я не хочу, чтобы он отвлекался от процесса осознания причинно-следственных связей своих поступков на физические недуги – ни в момент оглашения наказания, ни потом.

Тем временем предмет моих размышлений, показательно баюкая изломанное запястье, со вздохом начал:

– Дело было так, госпожа…

– Подожди, – прервала я его. – Сейчас быстро с рукой разберусь, и продолжим.

Доставая из аптечного шкафчика бытовой рентгеноскоп, противовоспалительный гель и шину с фиксирующим органическим нарукавником, я наблюдала за Лау через блестящую внутреннюю поверхность дверцы. Она, как замутненное зеркало, отразила победную усмешку социопата, скользнувшую по капризно-чувственным губам.

Смещение кости я исправила быстро, не церемонясь, и в таком же ускоренном темпе наложила шину, зафиксировав ее нарукавником. Рентгеноскоп подтвердил: несмотря на отвращение к пациенту, перелом обработан качественно. Это было несложно – в ксенозаповеднике через мои руки прошло немало травмированных животных.

Тщательно вымыв руки, я прислонилась плечом к стене и велела:

– А теперь рассказывай.

Лау почтительно склонил голову.

– Работа началась, как обычно, госпожа. Меня не раз отправляли в зверинец помогать… м-м… помогать, да… – он резонно спохватился и решил не напоминать мне лишний раз о своем приятеле-насильнике, который томился теперь в пещерах забыванцев. Затем с преувеличенным дружелюбием покосился на соседа по лазарету: – Помнишь, как мы вместе с тобой таскали в сады удобрения из загона индрика этой весной, Шед?

– Помню, – хмуро отозвался тот.

Шеду не нравилось то, как самоуверенно Лау «манипулирует» моей жалостью – он не раз сталкивался с его уловками, – но выразить свои подозрения вслух пока не решался. О трагедии в зверинце и покушении гратеры на хозяйскую жизнь все рабы уже знали, насплетничавшись за ночь, и теперь бурно обсуждали, какие будут последствия. А главное – чьи головы полетят.

– Это для повышения урожайности миртошки, госпожа, – пояснил Лау, как будто делился со мной великим откровением. – В этом году, благодаря нашим с Шедом усилиям, будет очень хороший доход. Может, даже двойной, если ещё разок перенести из загона индрика верхний слой земли…

Что-то начало настораживать меня в его поведении. С каких пор Лау заделался страстным агрономом и ревностным трудягой во имя урожайности миртошки?

До этого момента я считывала лишь поверхностные мысли и эмоции этого зловредного социопата. И поняла только то, что он тянет время с неясной целью. Что ж, придется копнуть глубже, как бы ни было страшно, что в следующую секунду это аукнется мне болевой отдачей.

– Что ты скрываешь, Лау? – неожиданно спросила я.

И, едва новоявленный «агроном» в замешательстве перестал толковать об удобрениях, безоглядно ринулась прощупывать его разум не вскользь, а в самую глубину.

Какая же там творилась мерзость! Настоящая клоака воспоминаний о грязных извращениях, издевательствах над более слабыми или глупыми рабами и целые шахматные поля долгоиграющих интриг с теми, кто обладал малейшими зачатками власти. Чтобы вникнуть в эти замыслы, пришлось бы потратить много, очень много времени.

В данную секунду после моего вопроса, как я и предполагала, на поверхность ментально-эмоциональной клоаки выскочила суетливая скользкая мыслишка:

«Она догадалась? Нет, не может быть! Тупорожка ни разу не посмотрела на Гхорра, пока я говорил…»

Странно. При чем здесь Гхорр?

От внезапного осознания у меня волосы на затылке дыбом встали. Лау пока не знает о моих телепатических способностях и думает, что Гхорр – единственный, кто мог бы свидетельствовать против него и опровергнуть любое враньё.

– Э-э… госпожа, я не понимаю…

Не слушая Лау, я кинулась к неподвижному телу бедняги-тяжеловеса, которого угораздило встать на пути маниакально-мстительного социопата. И все тревожные подозрения мгновенно оправдались.

Подача воздуха, обогащенного кислородом через специальную медицинскую маску, которую я держала при себе на случай клаустрофобии, астмы, путешествий в высокогорной местности или даже под водой, была перекрыта. Хотя ночью перед уходом на встречу с плывчи я выставила стопроцентную подачу воздуха с умеренно дозированной прибавкой кислорода. К лицу она прилегала очень плотно, и бессознательный пациент не мог самостоятельно приподнять ее. А уж для Гхорра, у которого после ранения в шею появились проблемы с дыханием, нерабочая кислородная маска становилась и вовсе смертельным приговором. У него уже и кожа начала принимать синюшный оттенок!

Я торопливо включила подачу воздуха и проверила пульс. Он отсутствовал.

За моей спиной что-то происходило, но мне до этого не было сейчас никакого дела.

– Держись, Гхорр! – выдохнула я и приступила к ручной реанимации его сердца.

Подача воздуха в маске при переключении на вспомогательный режим полностью дублировала функцию искусственного дыхания, поэтому мне оставалось только следить за ритмикой принудительных вдохов-выдохов и своевременно стимулировать грудную клетку Гхорра серией ручных толчков.

Чье-то бормотание тревожило слух:

– Давай, давай…

Но это была я сама, мой прерывистый голос. Мысль, что семь минут, в течение которых положено проводить сердечно-легочную реанимацию для людей, истекли, приводила в отчаяние. Но я надеялась на то, что организмы космозонгов крепче человеческих.

Сердце раба никак не запускалось.

От безысходности я вдруг вспомнила о странных медузоподобных консультантах диниту, которые подсказывали, как интерпретировать цветовые оттенки ауры, и позвала:

«Йоли!!!»

Реакция последовала незамедлительная: по кромке моей ауры – обычно золотисто-зелёной, а сейчас мутно-болотной из-за чувства вины и целого букета негативных эмоций, – скользнули сразу две «медузы» с горящими глазками-точечками.

«Как запустить сердце? Как вернуть жизнь в тело?» – спросила я у них, особо не надеясь на полезный ответ. Всё же медицина – не специализация йоли.

– Энергия жизни… – ответил голос-колокольчик, смутно знакомый по перемещению в «Межпланетариуме», – …энергия жизни забирается и передается мастерами природных ресурсов… одного глотка достаточно…

Я резко выпрямилась и громко воскликнула вслух:

– Как?! Как это делается?

Позади что-то грохнулось, кто-то выругался, а второй йоли услужливо подсказал хрипловато-саксофонным говорком:

– Сосредоточиться на источнике… ментально-энергетический захват… глубокий вдох на три единицы времени… перенос внимания на сосуд… медленный выдох на семь единиц времени… – и на всякий случай ободряюще добавил: – Ты дочь ветви мастеров… ты можешь…

Я коротко кивнула:

«Поняла!» – и резко обернулась назад, выискивая сощуренными глазами Лау.

Движение получилось откровенно хищным. Мерзкий социопат, который почему-то оказался сидящим на полу у выхода с нависающим над ним Шедом, аж вздрогнул. Он сделал движение, чтобы отползти ближе к двери, но помешал Яки, вцепившийся в его ногу зубами, как бульдог.

Мне было плевать, что он там себе надумал.

Горчичная гуашь ауры отозвалась на мой протяжный вдох…

«…раз, два, три...»

…тягучим всхлипом, после которого от нее оторвался приличный шарообразный кусок и поплыл в мою сторону. Я задержала дыхание и медленно перевела взгляд на синюшного Гхорра, а затем начала выдыхать…

«…раз, два, три… семь…»

…и горчичный кусок ауры, недавно принадлежавший Лау, начал погружение в свою новую обитель – прежде прозрачно-желтую, а сейчас покрытую пятнами черного энергетического омертвления.

Впрочем, эти пятна на глазах начали растворяться в солнечном цвете восстанавливающегося жизненного кокона. И я затаила дыхание при виде дрогнувшей груди оживающего Гхорра, который сделал первый самостоятельный вдох и закашлялся. Но это был обнадёживающий кашель.

Я с облегчением рухнула на кушетку, вытерла рукавом потное лицо и обернулась на подозрительный звук удара об пол.

Лау упал в обморок.

Гхорр что-то прохрипел, и я поспешила поднести медицинский поильник, из которого он долго пил с отрешенной сосредоточенностью новорожденного младенца. И только после утоления жажды пришел в себя. Раскрыл мутные глаза и нервно дернулся, обнаружив меня рядом.

Отсутствие понимания происходящего грозило закоротить его всё ещё нестабильную нервную систему в считанные мгновения, а это чертовски вредно для сердца.

– Не волнуйся, Гхорр, – успокаивающе сказала я. – В зверинце порядок, гратеру поймали и заперли. Пострадал только ты…

К этим словам стоило бы добавить ещё: «Прости меня, самонадеянную идиотку, потому что из-за моей беспечности ты чуть не погиб. Ведь знала же, что общаюсь не с пушистым зайчиком, а с закоренелой асоциальной личностью! А всё туда же… С чего-то решила, что с новыми способностями умнее всех.»

Но вместо этого активировала браслет и принялась раздавать распоряжения по связи:

– Дуно! Забери из лазарета Лау и пристегни его столбу на заднем дворе. За ногу пристегни, просто на всякий случай, мало ли, что ему взбредёт в голову… Лизен! Пусть рабы, которые нуждаются в срочном медосмотре, начнут заходить по одному. Сколько всего самых тяжёлых?

– Семеро, госпожа, – ответил управляющий. – Они прибыли в составе новой партии рабов из резервации уже тогда в плохом состоянии. Раны у них кто-то уже обрабатывал, но заживает всё медленно… я не привлекал их пока ни к каким работам, – добавил он вопросительно-намекающе. – Подумал, пусть лучше отлежатся, восстановятся…

Инициативность управляющего, который уже вполне перестроился под особенности новой госпожи, вызвала у меня улыбку. Рабов из резервации в плохом состоянии я вспомнила. Это те, над которыми вволю поизмывалась прежняя хозяйка, Ядхе Цин. Перед отправкой из резервации в поместье их осматривал штатный медик из комиссии ЗССР и оказал первую помощь. Но для таких истерзанных пациентов требовалось не разовое, а периодическое наблюдение. Жаль, что никто не предупредил меня о том, что для рабов на Тигардене-2 медицинское обслуживание – ни государственное, ни платное, – не предусмотрено.

– Молодец, Лизен! – одобрила я. – Всё верно, пусть восстанавливаются, только не давай залёживаться самым быстровыздоравливающим. Прогулки в саду и лёгкая активность лечат быстрее безделья. Давай их в лазарет, а всех остальных собери на заднем дворе. Пусть меня ждут.

Осмотр упомянутой семёрки недолеченных резервационников я провела быстро. Их былая принадлежность к хозяйке с садистскими наклонностями бросалась в глаза – помимо полузаживших ран от хлыста, порезов и точечных ожогов, на телах были многочисленные застарелые шрамы, а свои глаза эти рабы держали постоянно опущенными. И, в отличие от других рабов поместья, они сильно боялись меня. Всё ещё боялись – карающего непонятно за что удара, неожиданной боли, издевательских распоряжений.

Самого первого из них впустил Дуно и задержался на пороге, размышляя, как бы поаккуратней узнать, не грозит ли его братьям незаслуженное наказание из-за обвинений Лау.

– Говори, Дуно, – облегчила я его моральные терзания.

– Госпожа, насчёт Сола и Бурда… они говорят, что не сталкивали Лау с лестницы. Он сам упал… и я им верю.

Я внимательно посмотрела на начальника своей охраны. Это был самый честный в своих словах и мыслях раб из всех, кого я встречала в поместье. В особенности, что подкупало, честный именно со мной, своей хозяйкой. Всё, что он говорил, было идентично его мыслям фактически на сто процентов. Не каждый на такое способен.

Но для острастки совести я ответила:

– Понимаю. Пригласи сюда своих братьев.

Реакция Сола и Бурда на приглашение оказалась любопытной. В аурах обоих – и худощавого спортсмена Бурда, и крепыша Сола, – светилась решимость достойно принять любой вердикт обожаемой госпожи. Они даже были готовы добровольно признать себя виновными, если на то будет мое желание.

Вот это фанатизм. Направить его на что-то более полезное, что ли?

В воспоминаниях каждого крутилась идентичная картинка с разных ракурсов: вот они ведут Лау вверх по лестнице, крепко держа за руки, затем социопат неожиданно выкручивается и прыгает вниз, вытягивая вперёд руку, чтобы вся сила падения пришлась именно на нее. При этом ногой он цепляет более лёгкого Бурда, и тот падает сверху, усугубляя травму.

– Забудьте о Лау, – махнула я рукой. – Лучше расскажите, почему вы, братья Дуно, отличаетесь от других рабов, которых конфисковали у госпожи Ядхе Цин? Почему, кроме самого Дуно, никто из вас не подвергался физическим наказаниям?

– Так… из-за Тигарденских же Игр, госпожа, – напомнил Бурд. – Все мы, кроме Дуно, были игроками ежегодных Великих Тигарденских Игр от имени Ядхе Цин.

– И хорошими игроками, – подчеркнул Сол. – Мы каждый год ей приносили несколько победных сиреневых бриллиантов. Поэтому госпожа Ядхе берегла нас от своих развлечений даже в те моменты, когда употребляла любимый веселящий напиток шу… и отыгрывалась за это на Дуно.

– Веселящий напиток шу, – повторила я, припоминая статейку с одноименным названием в галанете, которую неоднократно цитировали на каналах шок-контента. – Это случайно не смесь запрещенных земных самогонов, которая приравнивается к высоковредоносным наркотическим веществам?

Братья пожали плечами. В их воспоминаниях промелькнуло несколько ярких мыслеформ с перекошенным от дикого хохота длинноносым женским лицом… и безумные глаза, жадно следящие за неустанным мельканием гибкого хлыста, истязающего жертву, – такой становилась Ядхе Цин после распития всего одной порции шу.

– А в каких видах соревнованиях вы участвовали? – полюбопытствовала я и, чтобы не терять времени, начала осматривать первого из забитой семёрки.

Он стоял посреди лазарета на коленях ни жив ни мертв, гадая, не затеяла ли новая хозяйка одну из тех болезненных забав, в которые их вовлекала госпожа-садистка. И не превратится ли надежда на милосердие в извращённую пародию под названием «игра в больничку».

Уловив эти образы, я скривилась и быстро начала обрабатывать заживающие раны и швы на иссеченной спине и плечах антисептическим гелем. Особого воспаления не наблюдалось.

Тем временем Бурд начал с воодушевлением перечислять:

– Забег на скорость и выносливость… это моя область… ещё полоса препятствий, покорение высоты, заплыв на скорость и выносливость, рукопашный бой, звериный бой и подводный ребус-лабиринт с главным призом.

Ассортимент игр настораживал, но энтузиазм Бурда выдавал такое горячее желание вновь поучаствовать в забеге, что я улыбнулась:

– Если хочешь, можешь тренироваться в любое время. И все братья, по желанию, могут присоединиться. Попробую узнать насчёт игр, может, и получится пристроить вас в состав участников.

– Спасибо, госпожа!

Осчастливленные Бурд и Сол едва не вышли сквозь дверь. Чей-то лоб точно соприкоснулся с ней, издав глухое «бум». А затем дверь открылась снаружи, и в лазарет проскочил заспанный Грай.

Его с самого утра не было видно. Когда мы вернулись с пляжа, я ушла к себе и обеспечила искусственную бодрость с помощью гипошприца со слабым транквилизатором. А Грай, видимо, присел где-то и незаметно отключился.

– Там на заднем дворе всех собрали, а задник сидит на цепи, как чешуака. Вас все ждут… – буркнул он и принялся наблюдать вместе с Шедом и Яки, как я мажу антисептиком второго раба из семёрки.

Судя по бескрайнему блаженству, поселившемуся в аурах взрослых мужчин – как Грая, так и Шеда, – зрелище госпожи, которая собственноручно ухаживает за рабами, они были готовы лицезреть вечно.

Такое пристальное внимание к каждому движению быстро начало меня тяготить. Я с удовольствием вручила каждому по тюбику антисептического геля и начала запускать пациентов по трое, консультируя своих неуверенных помощников вполглаза и через плечо. А завершающим штрихом обмазала гелем и спину Шеда, чтобы последствия его чрезмерной резвости не сказались на окончательном выздоровлении, и ещё раз проверила состояние Гхорра. Тот снова был в отключке – но не в коме, а в нормальном глубоком сне.

В результате командной работы очередь на медосмотр иссякла всего в несколько заходов.

Выходить на задний двор к рабам в неприятной роли карающей Немезиды очень не хотелось. Но проблем с другими социопатами не хотелось куда больше… так что ещё одно показательное возмездие – неплохой способ держать их в узде.

Я знала точно одно: никакому социопату нельзя объявлять с глазу на глаз свои решения насчёт последствий его косяка или преступления. Это должно происходить максимально показательно, чтобы никто не смог потом извратить мои слова и сделать их инструментом для опасных манипуляций.

Задний двор напоминал теперь арену для боёв. Все рабы поместья толпились вокруг столба, формируя неровный полукруг. Туда я и вошла, ни на кого не глядя.

Лау уже очнулся – кто-то облил его водой, – и по-волчьи зыркал теперь на всех из-под мокрой чёлки. Он злился, прикидывал выгоду и ущерб от «чистосердечного» признания и одновременно строил планы глобальной мести. В первую очередь – именно мне. Гхорр его больше не интересовал.

Я стиснула зубы. Терпения вникать в грязные мысли этого гада катастрофически не хватало. Пора покончить и с ним, и с психологической отравой, которую он распространяет вокруг себя.

Остановившись в середине полукруга, я обвела взглядом всех собравшихся рабов поместья. Группа из четырнадцати социопатов в компании пятерых манипуляторов стояла особняком, с холодным любопытством наблюдая за прикованным к столбу бывшим согруппником.

– Слушай внимательно, Лау, – без обиняков бросила я так, чтобы слышали все присутствующие. – Ты поставил свои мелкие интересы выше интересов своей госпожи. И будешь за это наказан.

– Но я ничего не нарушил, госпожа! – заюлил тот, принимая обиженное выражение, которое чрезвычайно шло его смазливой физиономии и делало его похожим на невинного обиженного мальчишку-подростка. – Не нарушил ничего из того, о чем вы говорили!

– Неужели?

– Честное слово, госпожа! Клянусь! Гратера убежала из клетки из-за халатности Гхорра, я сам пострадал, – убеждённо врал он, указывая на свой лоб, на котором выступала шишка и краснела ссадина.

Эти украшения он приобрел, самолично треснувшись головой о косяк дверцы из загона гратеры, когда отключал на решетке высокое напряжение для беспрепятственного освобождения хищницы из плена.

– Ты ведь сейчас врешь госпоже, раб, – старательно ровным голосом проговорила я. – И мы оба это знаем. Лучше признайся сам. Или расскажу я, раз ты стесняешься? О том, как ты выдал Гхорру фальшивый модулятор голоса гратеры… как выпустил ее из клетки, когда она ранила Гхорра и загнала его в подсобку для подачи еды… как сам себе сломал руку, бросившись с лестницы вниз… А всё из-за чего, Лау?

Социопат молчал, и в этом молчании читалось потрясенное: «Откуда..?!»

– Из-за того, что Гхорр не дал тебе завершить перепих в кустах?.. – я выдержала паузу, отслеживая реакцию окружающих, затем припечатала: – Или из-за того, что он сделал это унизительным для тебя образом при всех и поцарапал корону неприкасаемости?.. А может, даже избранности?

Повисшее молчание можно было резать ножом, как сыр. Словно все дышать разом перестали. Лау исподлобья огляделся и сделал единственно правильный вывод.

– Простите меня, госпожа! – сдавленно выкрикнул он, распростершись на земле в умоляющей позе и касаясь лбом земли. – Я раскаиваюсь!.. Накажите меня, прошу вас!

– Обязательно, – согласилась я и медленно начала: – Видеть тебя не…

– Я отработаю! – отчаянно закричал Лау, сообразив, чем ему грозит начатая фраза. – Отработаю задником для любого желающего безо всяких условий весь год!..

Какая щедрость, надо же. В ответ на моё фырканье Лау торопливо исправился:

– Пожизненно! Конечно, пожизненно!

Я покачала головой.

– Нет, Лау. Ты потерял мое доверие. Поэтому отправишься сейчас в пещеры забыванцев к своему дружку Хоану… Не отчаивайся. Через несколько лет ты получишь ещё один шанс. Когда Тигарден-2 станет частью ЗССР, тебе предоставят возможность пройти тест на стабильную социализацию. Если он окажется положительным, отправишься отбывать наказание в гражданской тюрьме, а после получишь свободу и новую жизнь. Если результат теста будет отрицательным, то тебе предложат выбор – психокоррекция и спокойная жизнь с трудоустройством на благо общественности… или пожизненное заключение на планете-тюрьме с трудовой повинностью на планетарных рудниках. На планете-тюрьме тебе дадут полную свободу действий. Хочешь – интригуй, хочешь – убивай. Но оттуда не выбраться. Там нет удобств и пропитания. Месячный паек выдаётся в обмен на определенный объем добытой руды. Как тебе вариант?

Лау сглотнул, глядя на меня безумными глазами. В его голове всё трещало и перекраивалось, снова трещало и снова перекраивалось – бесконечный хаос противоречивых мыслей, идей и обрывочной ругани. На поверхность рыбкой выскочила мысль о немедленном побеге и принялась плавать там кругами, неимоверно раздражая меня.

– Лау, – процедила я сквозь зубы. – Контроль тела. Отправляйся в пещеру забыванцев прямо сейчас! Дуно и Лизен, проводите его и заприте в камере, только не в той пещере, где сидит Хоан, а в соседней.

Несколько мгновений понаблюдав, как одеревеневший Лау против своей воли вышагивает перед управляющим и начальником охраны, я развернулась и подошла к группе своих асоциальных особистов-рабов.

Прошлась перед ними туда-сюда несколько раз, беззастенчиво копаясь в их разумах – не слишком глубоко, но и не на поверхности. Их глаза двигались вслед за мной синхронно, как маятники, а общий фон тревожного интереса сгущался с каждым шагом, пока не стало казаться, что я бреду по шею в энергетическом киселе.

Выудила всё, что могла за такой короткий срок, и остановилась. Затем задрала голову вверх, изучая плывущие по небу облака, и отстраненно спросила:

– Кто-нибудь желает в чем-то признаться?..

Все молчали. Некоторые встревожились. Худенький юноша с умной фиолетовой аурой смотрел на меня с одобрительным любопытством. Коренастый его сосед с брюшком понимающе щурился. Изящный красавец, чем-то похожий на Любена, слегка улыбался и с нетерпением ждал продолжения.

– Обещаю, что для тех, кто признается добровольно, первая вина будет прощена и забыта.

Молчание наполнилось нервным замешательством с капелькой сомнения.

– Не верите, значит, – вздохнула я, переводя взгляд на группу. – А ведь говорила – не надо интриговать. Всё узнаю, каждую вашу подлость, каждую наглую идейку. Точно никто не хочет признаться?

Никто не хотел.

– Ладно. Ты, – я указала на высокого статного космозонга с развитыми плечами пловца, – привязался к Эки и завоевал его доверие, а затем начал травить его мозги сказочками – якобы подслушанными из уст госпожи речами про то, что Любен впал в немилость и скоро будет переведен в задники без права отказа желающим. При этом ты знал, что Эки хорошо общается с Любеном и обязательно передаст ему слухи. Тем временем на подготовленную почву ты собирался уронить зерна предложения лично Любену предоставить его очаровательное тело под защиту твоих надёжных ручек. Не так ли? Можешь не отвечать.

Я прошла мимо социопата-«пловца», который так и застыл с приоткрытым ртом, и ткнула пальцем в следующего интригана, который возмутил меня в особенности. Из-за этого его мясистый нос, массивный подбородок и другие обыкновенные для мужчины черты казались не просто уродливыми, а отталкивающими.

– Ты! Приручил Муирне, воруя для нее из кухни пирожные, и завел дружеские отношения с Граем. А совсем скоро, эдак через недельку, собирался подсыпать обоим снотворное, чтобы изобразить сцену насилия и подставить Грая. Якобы он принуждает Муирне удовлетворять его потребности без разрешения госпожи. Ты считаешь, что он и так единолично это делает, и это несправедливо, ведь ты уже давно не пробовал женщину-плывчи и весь извелся. Так вот, мой тебе совет. Забудь о Муирне навсегда! Иначе я тебя… кастрирую, понял?

От последней угрозы носатый вздрогнул, а кто-то неподалеку насмешливо хрюкнул.

Я шагнула к последнему интригану – невозмутимому, как айсберг, крепкому коротышке, – и довольно долго смотрела ему в глаза, а затем… промолчала. Этот социопат ещё ничего не предпринял. Но серьезно обдумывал одну комбинацию, чтобы нейтрализовать соперников, претендующих на звание коммандера группы.

– Итак, мои дорогие интриганы, – насмешливо подытожила я. – Те, кого я отметила, дисквалифицируются в первой игре на право стать коммандером группы. Надеюсь, в следующем месяце вы не станете испытывать мое терпение.

Социопаты смотрели на меня по-новому. Взгляды были разными, но общей в них была одна вещь – признание.

Они признали меня силой, с которой отныне будут считаться и уважать.

Не говоря больше ни слова, я развернулась и ушла.