Текст книги "Всё, что нужно для счастья (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

И вправду, старенькие крыши избушек виднеются за кустами. Потому и сдаюсь – ну, не напрягать же эту парочку! Тем более что, может, и идти не придётся – позади кто-то уже сигналит.

– О, Васька, спасены! Поднимай свой тощий зад! Поедем с мигалками!

Покорно киваю, сдувая лезущую в рот тяжёлую влажную прядь, и поднимая руки вверх, капитулирую. С мигалками, так с мигалками. Всяко лучше, чем на своих двоих.

– Вы куда, дамочки?

– В Сосновку, – на Вере ни грамма косметики, короткий ёжик спрятан под серую бейсболку, а под глазами залегли пугающие тени, а всё равно кокетничает. Грудь вперёд выставляет, ресницами хлопает, и сладенько так улыбается. Того и гляди, этот сельский полицейский – рыжий, как ржавчина – сбежит, испугавших наших домогательств... Нельзя молодых баб надолго в хосписах запирать.

Солнце прячется за невесть откуда взявшуюся на небосклоне тучку и щёк касается лёгкое дуновение ветерка. Самое-то, чтобы перестать щуриться и прийти на подмогу спасителю.

– Скажите, а вы не могли бы нас подвезти? Мы от самой остановки топаем. Ребёнок уже еле на ногах стоит.

Что, кстати, недалеко от истины – Сонька наплясалась, нарвала целую охапку полевых цветов, и теперь валяется прямо на траве, подбрасывая вверх разносортный гербарий.

– А почему бы и нет?  Я же пока пустой. Прыгайте, только пошустрее. Я на вызов тороплюсь, Сидоров опять тёщу по огороду гоняет.

– Это как же? – я сажусь сзади, Вера предпочитает переднее. Испуганно таращится на участкового, и без спроса ворует влажную салфетку с приборной панели, тут же обтирая ей лицо.

– Как? С топором. Он вчера зарплату получил, вот и осмелел. Местные здесь под этим делом, – несколько раз щёлкнув пальцем по горлу, – народ неспокойный. И между собой дерутся, и баб своих колотят. Вы, кстати, к кому в гости собрались? Что-то я вас прежде не видел.

– К Галине Антоновне и Антипу...

– А-а-а, – не даёт мне закончить водитель, уже оставляя позади полуразрушенную старую мельницу, что красуется на краю Сосновки. – Ясно тогда. К ней тут частенько городские наведываются.

Вот. А это ещё один повод продолжать верить в её способности. Ну, окажись она шарлатанкой, разве женщины пёрлись бы сюда с разных уголков страны?

– Да? С чего бы это? – и если мне всё понятно, то сестра теперь прожигает меня глазами. И хмурится, недобро так... Словно почуяла неладное. Ещё бы! Я же накануне ей все уши прожужжала, рекламируя эту крохотную деревеньку: мол, и природа красивая, и Сонька не прочь ещё разок к Алёнке заглянуть. Так чего бы не заехать, не порадовать ребенка? Когда ещё сможем куда-то выбраться?

– Так известно с чего – Антоновна местная знаменитость. То ли ведьма, то ли знахарка... В прошлом году мать мою на ноги поставила. У неё спину прихватило, так баб Галя за вечер все хвори руками сняла.

– Прямо-таки руками? – плюю на то, что в глазах сёстры только что зажёгся огонёк понимания, а значит от объяснений не отвертеться, и подаюсь вперёд, устраивая руки на спинках пассажирских сидений. А участковый уже кивает как болванчик.

– Ну, не без молитв... Но встала моя матушка утром абсолютно здоровая. Так что и вам поможет. От неё все довольными уезжают. Ну, девоньки, домчались.

И слава богу. А то Верка долго держаться не сможет. Стоит только остановиться у знакомого синего дома, вылезти из машины, не забыв поблагодарить слугу закона за помощь, как её цепкие пальцы уже сжимают моё плечо. Даже дочки не стесняется!

– Целительница, значит?! А напели мне тут про козлов да природу! И что? Будем теперь ритуальные костры жечь? Может и хваленого Борьку в жертву принесём? Глядишь, он смерти придётся больше по вкусу, чем я?

Ну, а вы сомневались? Я с самого начала знала – ей моя затея не понравится. Хорошо хоть воспитали нас нормально и на людях таскать меня за волосы сестрица не решится.

Машу Соне на ворота, чтоб не грела тут уши, забивая головку взрослыми проблемами, и, стойко выдержав тут же посыпавшуюся на меня брань, вношу ясность:

– Понадобится, всю живность здесь перережем. А ты слушаться будешь!

– Да что ты? Мне уже не три, Вася, и командовать мной ты право потеряла!

– Интересно когда? – и сама завожусь, зло пихая указательным пальцем Верку в плечо, отчего та удивлённо разевает рот, и делаю шаг вперёд, чтобы быть ещё ближе. – Когда ты умотала в Столицу, потому что залетела от моего мужа? Или позже, когда ты заболела, но не посчитала нужным поставить меня в известность? Ах, нет! Наверное, в тот день, когда ты свинтила, оставив у меня на пороге своего ребёнка! Точно! Ты же самостоятельная: рожаешь для себя, с болезнью предпочитаешь разбираться один на один, и помереть хочешь в одиночестве. Только теперь не получится, Вера! Заруби это себе на носу!

Тяжело дышу, красная как рак, которого вот-вот вытащат из кастрюли, и несколько раз моргнув, понимаю – замолкла. Вера замолкла, а это хороший знак.

– Давай шуруй. И только попробуй мне всё испортить!

– Дура совсем? – она пальцем у виска крутит, но пятится к синему домику не забывает. А там уже и хозяева вовсю Соньке вопросы задают...

– Дура. Это ведь у нас наследственное. Галина Антоновна! – повышаю голос, не глядя махая уже шагающей к нам старушке, и в последний раз фыркнув на упрямицу, цепляю на лицо улыбку.

Я этой бабульке должна понравиться, у меня выбора нет. Так что к чёрту страхи, и вперёд в логово местной ведьмы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Вот так сюрприз! А я-то думаю, чего это Федька у нашего дома свою карету остановил! Неужели сорванцы наши нахулиганили? А нет – гостей привёз! Василиса, какими судьбами?

Галина Антоновна прижимает меня к груди так крепко, словно мы знакомы не первый год, и, немного подушив в обьятиях, наконец, отступает в сторону:

– Заходите, чего у калитки стоять? Голодные, поди?

– Конечно, с баулами-то по лесу бегать! Ну что, опять псину свою опять потеряли? И кто только бабам собак доверяет? – вот и Антип Петрович со скамейки встаёт. Бросает папироску в кусты, игнорируя недовольный взгляд своей супруги, и по-мужски жмёт мою руку. Странно, что кости не захрустели. – О! Да она ещё и подругу с собой привела. И зачем пожаловали? Сала нет, мы поросей по осени резать будем.

Коммерсант хренов. Улыбаюсь, совсем не смущённая таким "радушным" приёмом, и, составив багаж у лавки, беру Верку за руку, чтоб перестала уже прятаться за моей спиной. Чего это она как воды в рот набрала? То трещит без умолку с незнакомцами, а когда надо, даже на короткое "здрасьте" не сподобится! До лампочки ей, что ли, захотят нам помогать или нет? Я вот от волнения сейчас в обморок грохнусь, а эта мадам недовольно ноздри раздувает!

– Не за салом мы, Антип Петрович. Нам помощь ваша нужна,  – перехожу сразу к делу и смотрю только на удивлённую хозяйку.

А у неё от изумления глаза округляются. Видать, ошарашена. Я же едва пену со рта не пускала, доказывая, что ни в какие чудеса народной медицины не верю. А теперь вот – стою, терпеливо ожидая, когда же старушка отомрёт и позовёт нас в дом, чтобы не обсуждать наши беды на глазах у детей. А их здесь немало: Алёнка уже делится куклами с Сонькой, Петя и Ваня (а кто из них кто, я сейчас и не вспомню) колдуют над своими самодельными удочками, а рядом с ними долговязая конопатая девчонка и пухленький низкорослый мальчишка уминают яблоки. Соседская ребятня, наверное... Ведь пусть сарайчик у старухи и волшебный, но подросших воспитанных малышей в нём мамашам точно не раздают.

Переминаюсь с ноги на ногу, незаметно дёргая сестру за футболку (ведь если болтать она желанием не горит, то разок-другой усмехнуться явно не прочь) и больше не в силах ожидать ответа, проявляю инициативу:

– Галина Антоновна...

– К озеру пойдём прогуляемся. А ты за ребятнёй присмотри, – хозяйка, тряхнув головой, снимает фартук, передаёт его мужу и первой выдвигается в путь.

Отлично, хоть что-то. И пусть всю дорогу она молчит, так ни разу и не взглянув ни на меня, ни на Веру, зато хоть не гонит... Интересно, сколько таких вот разговоров состоялось на её веку? И сколько чужих бед касались её сердца, заставляя его жалостливо сжиматься? О том, как со всеми эти знаниями она ещё умудряется улыбаться и крепко спать по ночам, даже думать не хочу...

– Господи, Вась, – Вера скачет по кустам, стараясь не касаться жгучей крапивы, и с подозрением косится на нашего экскурсовода. – Мне стоит её опасаться? Что-то мне не по себе.

И ведь не поспоришь... У самой коленки дрожат. Чёрт его знает, что нас ждёт впереди: странные ритуалы или безапелляционное нет. И не поймёшь ведь, чего нужно опасаться больше.

– Вась, может, ну это всё? Давай вернёмся, пока непоздно?

– Да не съем я вас, – Галина Антоновна тормозит, резко разворачиваясь на пятках, и тепло улыбается, а мы с сестрой заливаемся краской. Неудобно всё-таки.

– А до поезда лучше у нас побыть. Сами же видели, какой тут вокзал – одно названье. Ну так что, будете говорить, или мне сразу вам ответ дать?

То есть? Чего это она так на нас смотрит, будто наперёд знает, о каком недуге речь пойдёт? Вера, конечно, бледная, и волосы коротко острижены... Но не может же старушка вот так, бегло скользнув глазами по своей гостье, диагноз поставить?

Прячусь под сенью деревьев, стараясь хоть так спрятаться от нещадных лучей, и, переглянувшись с сестрой, открываю рот:

– Галина Антоновна, у Веры рак. А на вас вся деревня молится... Говорят, руки у вас... – какие? Не волшебные же! Мне тридцатник, и пусть от отчаяния я стою здесь – на берегу какого-то чудесного озера перед милой старушкой в цветастом сарафане – но даже под дулом пистолета такой бред вслух не произнесу.

– Руки, – да и не нужно. Она горько усмехается, отворачивается, обнимая себя этими самыми руками, и какое-то время молча любуется водной гладью. – Тут в другом дело, Василиса. Я лишь дарю людям надежду. Заставляю их поверить в то, что чудеса возможны, а дальше они всё делают сами.

– Как же... А травки?

– А от травок никому ещё хуже не становилось. Природа-мать лучше знает, что человеку на пользу пойдёт. Я не волшебница, Василиса. И не врач.

И если я правильно всё поняла, то здесь уместнее другое слово – шарлатанка. Рвано выдыхаю, добровольно выходя под палящие солнце, ведь от её откровений меня пронзает мелкая дрожь, и зло пинаю попавший под кроссовок камень. Вот вам и помечтала... Стоило только допустить мысль, что ещё можно хоть что-то исправить, свою волшебную палочку Галина Антоновна тут же спрятала за пазуху.

– Верочка, – я не могу произнести ни звука, а знахарка вполне себе спокойная подходит вплотную к моей сестре. По-матерински касается её щёки, заставляя женщину ещё больше запылать от смущения, и долго что-то отыскивает в глубине её взора. – Прости. Могла бы, обязательно помогла. А зря обнадёживать и тратить ваше время на ерунду, я себе позволить не могу. Простуду травками полечить, адамов корень заварить, да другие травки, помогающие при бесплодии – это пожалуйста. А с вашей болячкой должны бороться врачи. Только зла за мою прямоту на меня не держите.

Легко сказать. Потому что лично мне отчаянно хочется на неё накричать. На эту вот милую добрую женщину, что сейчас обнимает Веру, устраивает её щеку на своей груди и, что-то шепча ей на ухо, ласково поглаживает по волосам... Не знаю, может быть, свои колдовские заклятья произносит, в бесполезности которых только что сама и призналась? А может советует и меня специалистам показать, что точно будет нелишним, раз мне хватило ума притащиться в эту глухомань с подобной просьбой... Но прямо сейчас я вижу на губах сестры счастливую улыбку.

– Ладно, – зачем-то щёлкаю пальцами, словно так на меня быстрее обратят внимание, и подхожу  ближе к этой парочке, намереваясь кое-что прояснить. – Допустим, с травками мы всё решили... Но как же тогда мать участкового?

Ей же сборы никакие не давали. Фёдор так и сказал – сняла боль руками. А уж ему-то верить можно! Блюститель порядка как-никак!

– Так я двадцать пять лет массажисткой проработала. Как на пенсию ушла, только на муже и практикуюсь. Да на соседях иногда...

– Господи, я ведь и вправду дура! – прячу лицо в ладонях, окончательно отпустив призрачную надежду, что здесь нам ещё смогут хоть чем-то помочь, а Галина Антоновна уже прижимает к груди меня.

–Дура... Скажешь тоже. Человек в тяжёлые времена за любую соломинку хватается. И стыдиться здесь нечего. Думаешь, ты первая, кто ко мне с такой просьбой приезжает? Так нет, – она качает головой и, тяжело вздохнув, заботливо поглаживает меня по спине. – Много вас, но я ещё никому не сказала да. Потому что божьего суда боюсь, а шарлатанов, что на чужих несчастьях деньги делают, презираю.

– И как же нам быть? – шепчу, уткнувшись носом в ситцевую ткань сарафана, а старуха еле слышно смеётся:

– Для начала слезы утереть. А потом поужинать. Я картошку в горшочках запекла, Антип сейчас баню растопит. Руками не помогу, так хоть небольшой отдых на природе организую. Он вам обеим на пользу пойдёт. И не бойся, в сарайку гнать вас не буду – у мальчишек в комнате ляжете. Там и комаров меньше, и все удобства под боком.

Глава 13

-Значит, надежду она людям дарит…

Вера валится на подушки, поправляет намотанное на голову банное полотенце и, забросив ногу на ногу, выдерживает философскую паузу. Короткую, наверно поэтому ничего стоящего не произносит:

–У нас этого добра в избытке. Ты за нас двоих так упорно на что-то надеешься…

–А что предлагаешь? Место на кладбище тебе покупать? – злюсь, тут же раздумав ложиться рядом с этой актрисулькой, что не забывает придерживаться образа бесстрашной воительницы, и опускаюсь прямо на крашеный пол. – Ты же, наверное, уже и денег накопила.

С неё станется: на одних сухарях будет сидеть, но и тут взвалит на себя все заботы. Уверена, она и поминальный обед спланировала, и венки выбрала, и даже похоронное платье подобрала. Повеселее, ведь судя по её сегодняшнему настрою, уходить из жизни она будет с широкой улыбкой…

И когда мы с мамой её упустили? Как прозевали момент, не заметив, что из немного безбашенной Верочки она превращается в чокнутую Верку?

–Вот чего нет, Вась, того нет. Мне, конечно, Оксанка помогала… Даже группу в социальных сетях создала для пожертвований, но местом на погосте я пока не разжилась. Там же отчёты нужно предоставлять, а мы вроде как за мою жизнь боремся. Подобный пункт в тратах любого мецената смутит.

Ну вот! У меня челюсть отвисла от услышанного, ведь привыкнуть к насмешкам над смертью, вылетающим из уст смертельно больного человека не так-то просто, а она беспечно ногой качает. Ладошки разглядывает, как профессионал, наверняка недовольная удручающим видом своих неухоженных ногтей, и, тяжко вздохнув, резюмирует:

– Ну подумаешь, не получилось! В нашем возрасте пора бы перестать верить в сказки. Вась, – я закусываю губу, а она, перекатившись на край кровати, ерошит волосы на моей голове. – Если тебе от этого станет легче, я ничуть не жалею, что согласилась сделать небольшой крюк. С баней, конечно, обидно вышло, – а париться Вера не пошла, потому и смотрела с нескрываемой завистью на мои пылающие от жара щёки, – но картофель у Галины Антоновны удался на славу!

Как и пирог, что Сонька с Алёнкой уплетали с таким аппетитом, что у них за ушами трещало. Господи, а может, права моя сестра? Рано горевать, и то, что у нас ничего не срослось с народной медициной, вовсе не значит, что и врачи руками разведут.

Отстраняюсь от назойливых пальцев, превративших мою причёску в воронье гнездо, и с трудом поднявшись, хватаю со стула свой кардиган. Подышать хочу... Глоток свежего деревенского воздуха на ночь – самое-то.

– Куда ты? – и я бы предпочла насладиться им в одиночестве, но моя младшая сестра уже и сама натягивает на голые ноги пижамные брюки. – Я с тобой, Вась. Это ж село... Мало ли что тут по стенам ползает!

Вера спрыгивает на пол, влезает в хозяйские тапки и, обняв себя за плечи, осматривает наши покои. Пауков боится. С детства. Как увидит, так и верещит во всё горло, словно перед ней не букашка, а двухметровый монстр. И разве это не абсурд? Смеяться над раком, так спокойно говорить о смерти... А при виде крохотного насекомого – бледнеть от страха?

– Пошли уже, куда тебя девать? Только потише, а то Антип Петрович нам головы свернёт.

Хотя... Он так громко храпит, что вряд ли слышит, как мы минуем длинный коридор, по пути заглянув в детскую, как, скорчив недовольные мины, боремся со скрипучей входной дверью, а стоит оказаться на свободе, сносим оставленное кем-то на ступеньках алюминиевое ведро.

– Ну как слон, Вер! – пихаю сестру в плечо и недовольно мотаю головой на её беспечность.

Нас вроде как пожалели, приютили, а она тут хозяевам спать мешает. Руки разводит в стороны, вытягивается на носочках и, закрыв глаза от удовольствия, жадно наполняет лёгкие прохладным воздухом. Не врёт, похоже. Ей и вправду хорошо.

– Вась, это такой кайф... А то от запаха лекарств меня скоро мутить начнёт. Как считаешь, может, остаться?

– Где? – сажусь на скамейку, сбрасываю обувку и подтягиваю коленки к груди, спустив рукава кофты так, чтоб даже кончики пальцев не выглядывали.

– Здесь. Или к бабе Зое перебраться... По-моему, лучшего места для ухода и не придумаешь. Птицы, деревья, озеро опять же...

– А ещё отсутствие приличной больницы и медикаментов. Сдурела? Нет уж! Вот доживёшь до глубоких седин, поставишь ребёнка на ноги, тогда хоть в пещеры уходи!

А сейчас бороться нужно. И вся надежда теперь на связи Некрасова. У него всё-таки дядька не последний человек в городе. Завтра вечером сядем в душный вагон и как доберёмся до города, первым делом отправимся на приём.

– Ой, толку от этих врачей, – только сначала Вере мозги на место вставим, а то несёт всякий бред! Садится рядом со мной, вытягивает ноги, устраивая ступни на старом рассохшемся столе, и, задрав голову к звёздному небу, с глупой улыбкой на губах продолжает:

– Хотя мне Галина Антоновна пообещала, что я ещё поживу. Вась, так и сказала: "Не бойся, дочку в школу сама отведёшь." Разве не чудо?

Чудо? Это... Господи, даже слов подобрать не могу!

– Ты же меня уверяла, что вся эта магия – сказки для детей.

– Я и сейчас так считаю. Но так хорошо от её слов... Вась, – я улыбаюсь, впервые за долгое время узнавая в ней девчонку, что словно тайфун проносилась по дому, заставляя маму закатывать глаза, а меня выпускать пар из ноздрей, и, почувствовав тёплую руку на своём плече, устраиваюсь щекой на её груди. А она только и знает, что обнять покрепче. – Как я вас люблю. Сейчас бы отмотать время назад и никогда не расставаться. Один чёрт, с Максимом у вас не срослось.

– Ага, – киваю, силясь представить, как бы тогда сложилась наша жизнь, но стоит воскресить в памяти лицо Некрасова, сдаюсь, не в состоянии даже в фантазиях переписать судьбу начисто. А Вера травинку срывает и крутит её между пальцев.

– Почему, кстати?

– Что почему?

– Не сложилось, говорю, почему? С детьми всё понятно, но вы ведь так друг друга любили.

Настолько, что самый близкий мне человек предпочёл удалиться, чтобы не мешать моей эйфории. Исчезла, отгородилась толстой высокой стеной, и если бы не обстоятельства, возможно, ещё долго держала дистанцию.

– Значит, недостаточно, – веду плечами и отстранившись, теперь и сама пялюсь на звёзды. – Хотя мне казалось, что так любить нельзя. Чтоб и дышать без него не могла...

А теперь приспособилась. Привыкла, что ли, к этому кислородному голоданию... Когда-нибудь сердце успокоится, просто срок давности ещё не вышел. А там... Вспомню о нём, и ничего внутри не ёкнет.

– Счастливая ты, Вась. Мне вот так и не довелось полюбить по-настоящему. Сначала лёгкости хотелось, независимости. Потом заботы о Соньке на мои плечи легли. Ты не думай, дочка – это лучшее, что со мной случилось, но бабского счастья, хотя бы глоточек, порою так недостаёт...

Мне ли не знать. Я же как вставший на путь исправления наркоман – в завязке, а душа так и требует вновь окунуться с головой в эту пучину.

– Нужно было к Петьке приглядеться. Он ведь парень был неплохой, столько лет меня ждал. А теперь всё. Даже ему не нужна– калека на последнем издыхании.

– Не говори так, – хмурюсь, а ещё минуту назад довольная собой Верка лишь кисло улыбается.

– Не буду. Просто... Грустно осознавать, как много всего я не успела. Прозевала по глупости, и назад ничего не воротишь. Вась, ты хоть за нас двоих поживи. Чтобы там, – тычет пальцем в небо, – я улыбалась, глядя на твою жизнь.

Скажет тоже... Если б я знала как. В последнее время, вообще, начинаю сомневаться, что мой ангел-хранитель ходит за мной по пятам. В отпуск ушёл, похоже, в безвременный. Молчу, уткнувшись лбом в свои коленки, и губу жую, ведь так отчаянно хочется пообещать, что я её не разочарую... Да только обманывать не могу.

– Знаешь, у тебя же есть всё, что нужно для счастья. Не профукай.

– Сонька? – вскидываю бровь, ведь с недавних пор для сестры не секрет, что именно детей мне и не хватало, а она лишь смеётся, глядя на мою ошарашенную физиономию.

– Время, Вась.Я имела в виду, время. Но твой вариант мне даже льстит, так что её тоже береги. И выйди-ка за калитку. Что-то подсказывает мне, что это тебе фарами мигают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И впрямь – моргает. Сначала фарами, потом искрящимися весельем глазами. Машет Верке рукой, на что сестра отвечает лёгкой улыбкой, через мгновенье уже скрываясь за скрипучей дверью, и, устроив локти на потрескавшемся заборе, внимательно меня изучает.

Некрасов, чёрт бы его подрал! Помятый, осунувшийся, растрёпанный, словно мчался сюда на всех парах, высунув голову в открытое водительское окно... Стоит в двух метрах, отделённый от меня частоколом, и всё никак не заговорит. Только и знает, что лыбиться!

– Помолчать приехал? – бросаю нервно, а у самой в мозгу шестерёнки с протяжным скрежетом приходят в движение.

Интересно, на улице достаточно темно, чтобы мой бывший муж не сумел разглядеть всех изъянов? А то выгляжу я так себе: про причёску уже говорила, ноги покусаны комарами, брови не выщипывала уже лет двести, а щёки до сих пор пунцовые после бани. Впрочем, теперь они горят ярче маков, ведь мужчина наклоняется, срывается с земли ромашку и, протянув её мне, заставляет смутиться ещё больше:

– На тебя посмотреть хотел. Соскучился я, Вась. Думал, а вдруг ты тоже скучаешь, а позвонить стесняешься? Вот, не выдержал, прикатил.

Ловелас хренов! Подаётся вперёд, хватает меня за рукав и, подтянув к себе, вставляет этот цветок в мои спутанные патлы. Отлично. Такой, как я, пыльная ромашка самое-то, чтобы закончить образ злой бабы-яги! Ещё бы ступу и хоть сейчас на обложку!

– Ну что, целоваться будем? – он опаляет дыханием и без того дымящуюся щеку, а стоит мне остудить его пыл ощутимым ударом в плечо, насмешливо кривит полные губы:

– Так и знал. Тогда рассказывай: я вовремя, или ты уже успела влить в сестру пару литров непонятных отваров?

Вот оно что... С инспекцией наведался! Усыпил мою бдительность и тут же за руль сел! Конспиратор хренов! Соскучился, видите ли!

Отхожу от него, ведь как показывает практика, этот забор для Некрасова не помеха и при желании он всё равно стиснет меня в объятиях, и, хмуро сведя брови на переносице, успокаиваю:

– Выдыхай. Галина Антоновна дала нам от ворот поворот. Так что я обезумела, а ты, как всегда, зришь в корень.

Умник, что поделать? Жаль только, что от ошибок в личной жизни этот ум его не уберёг. Зато стоим в тишине и смеяться он, похоже, не собирается:

– Мне жаль, Вась, – напротив, бывший супруг вмиг становится серьёзным. Низко склоняет голову, почёсывая указательным пальцем переносицу, и словно этого признания мало, свободной рукой хватает меня за ладошку.

– Выкрутимся. Я в эту ерунду с бабкой-целительницей изначально не верил. А Пивоваров врач от бога. Он поможет, вот увидишь.

Надеюсь. Нет, не так: я в это верю. Потому что, кроме как в незнакомого светилу наук, больше и верить не в кого. Пожимаю плечами, не считая нужным что-то отвечать, и без особого желания, освобождаюсь от его пальцев. Руки у него тёплые...

– Где мой пёс? – и раз теперь каждая клеточка моего тела бунтует, ругая меня за то, что я так быстро разорвала контакт, лучше нам пообщаться на нейтральную тему. – Ты же его не угробил?

– Что ты. Я ещё пожить хочу. Он в машине, можешь сходить поздороваться. Хотя я бы не советовал – он как раз доедает обивку пассажирского кресла, – я белею как полотно, а владелец дорогого внедорожника как ни в чём не бывало отталкивается от забора и прячет руки в карманах брюк. И чего это он так разоделся? – Вась, может прямо сейчас домой поедем?

Ночью? Когда я сама еле стою на ногах, Сонька видит десятый сон, а Вера наверняка завалилась на мягкую кровать, подмяв под себя штук пять подушек? Нет уж...

– Мы отдохнуть хотим. Вера говорит, что ей здесь нравится.

Ещё бы,это вам не в сарайке ночевать, почёсывая бока от впивающихся в кожу соломинок. Курорт, не иначе!

– Да и поезд лишь завтра вечером, и мы уже развлечения спланировали, – а значит пока мы будем наслаждаться тишиной деревенской ночи в комнате мальчишек, Некрасов свернётся калачиком на водительском сиденье. И на кой чёрт прикатил на ночь глядя? Не буду же я хозяев будить! Только успеваю об этом подумать, как позади в очередной раз скрипит входная дверь.

– Здравствуйте, – и это вовсе не Вере мой благоверный так улыбается. Петровича разбудил!

– Ну здорОво, коль не шутишь. Какого хрена тут свидания под луной устраиваете? Хоть бы в лесок отошли, а то из-за вашей болтовни, я выспаться не могу!

Ну вот! Теперь и мы будем во внедорожнике ютиться! Соньку будить не станут – добрые – а нас с Верой точно за порог выставят.

Демонстрирую ничуть не смутившемуся Максиму кулак и, развернувшись на пятках, на Антипа Петровича смотрю. Он зажигалкой чиркает, подтягивая повыше семейные трусы, а я не знаю, куда себя деть... Неудобно вышло.

– Ой, да не красней, как девочка. Чихать мне на ваши шуры-муры. На вон, – пихает мне в ладошку ключи и в две затяжки приговаривает сигарету, – в сарайке пусть спит. Правила знаешь, – зыркает теперь на Максима, а тот, сияя как медный пятак, кивает, уже открывая калитку. – Понаехали тут. Не дом, а проходной двор! И чего вам в городе не сидится?

Старик тушит окурок натянутым на босу ногу резиновым сапогом и, махнув на нас рукой, возвращается под крылышко к жене. А я думаю, как мне прибить Максима, чтобы остальных домочадцев не перебудить?

– Пораньше приехать не мог? Петрович и так весь день на нас фырчит.

– А я и так гнал. Куда быстрее-то? Вась, до номера меня проводишь?

– Не заблудишься, – деланно улыбаюсь и поскорее уношусь прочь.

Чтобы не дай бог не увидел, что несмотря на все удобства, я бы и сама не прочь оказаться в том сарайчике, где от комаров спасает лишь пожелтевшая марля вместо полога. И он – бывший муж, что смотрит мне вслед, пока я не скрываюсь из виду, запрокидывает голову к небу и, шумно выдохнув, возвращается к машине за моей собакой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Вставай, Вась.

Меня кто-то за плечо трясёт. Одеяло отбирает, подушку из-под головы выдёргивает, и всё просит, просит противным тоненьким голоском:

– Да вставай ты уже, соня!

Верка. Только она в порыве отчаяния додумается набрать в рот воды и, словно я мятая простыня, которую она собирается отутюжить, выплюнуть её прямо мне в лицо. Стерва!

– Ты совсем ополоумела?! – и плевать, что больная. Не всё же должно сходить ей с рук!

Сажусь на постели, мокрая, как бездомная кошка, угодившая под жуткий ливень, и, схватив со спинки свой кардиган, кидаю этим снарядом в сестру. А она смеётся, заботливо протягивая полотенце:

– А что прикажешь делать, если я уже двадцать минут пытаюсь тебя разбудить? Как ты, вообще, на работу ходишь? С твоим слухом ни один будильник не услышишь.

Сумасшедшая. Кошусь на часы, кем-то повешанные над дверью, и, промокнув влажные щёки махровой тканью, заваливаюсь обратно. Без десяти шесть. Действительно, с чего бы мне спать?

– Ну, Вась! Не смешно уже! Хватит тут храпеть, мы с тобой на озеро собирались!

– А попозже нельзя? – солнце днём, конечно, печёт нещадно, но ведь не высохнет же эта лужа к полудню? А если и так – чихать я хотела. Здесь спится сладко, и немудрено, что хозяйские внучки так рвутся на лето к бабушке. Да я бы и сама здесь пожила недельку-другую. Только Петрович вряд ли обрадуется, да Верин рак без контроля медиков окончательно допекёт сестрицу.

– Можно, но мы пойдём сейчас. У нас же купальников нет. А в белье я плескаться не хочу.

С чего бы это? Скромница, твою мать! Ладно, купаться так купаться...

– Только я в душ сначала, – а то хватит мне и вчерашних приключений. Нечесаная я теперь ни за что на улицу нос не высуну. А то ходят там всякие и застают врасплох уставших женщин своими дорогими рубашками.

– А я Галину Антоновну предупрежу. А то Сонька проснётся и весь дом на уши поставит.

На этом и сходимся. Я впопыхах выуживаю со дна чемодана свои любимые шорты, отыскиваю футболку посвободней и, замотав всё это дело в банное полотенце, на цыпочках крадусь в хозяйский душ. А Вера... Вера это Вера, и прежде чем пойти на поклон к старушке, она аккуратно застилает постель, строит из подушек высокую пирамиду, не забыв снять с моей мокрую наволочку, и несколько раз придирчиво оглядев выделенные нам покои, тихонько прикрывает за собой дверь. И почему мне это не дано? Заметать следы своего присутствия, да так тщательно, что Галина Антоновна наверняка поразится, какая кругом царит чистота? Может, это не Веру, а меня мама упустила?

Тщательно причёсываю свои непослушные локоны, собираю их в высокую гульку, и пригладив торчащие по бокам волоски мокрыми ладошками, признаю – не такая уж я и пропащая. Хотя бы за собой слежу, а это уже неплохо, верно? Глаза, конечно, уставшие, да и плечи покраснели от длительного пешего хода под горячим солнцем, но выгляжу уже лучше. И всё равно радуюсь, что Максим из сарайки так и не выходил. Уж лучше пусть через часок-другой мной полюбуется...

– Готова? – Вера спускает на нос солнечные очки и вручает мне пакет, деловито вышагивая к бане. – Нам даже бутербродов на перекус дали. Слушай, это ваша Галина Антоновна не женщина, а мечта! Даже наша баба Зоя на её фоне меркнет.

А той только дай повод о ком-нибудь позаботиться! Либо откормит так, что ты потом пару месяцев не будешь вылезать из спортзала, желая избавиться от лишних килограммов, либо затискает, позабыв, что тебе давно уже не пять.