Текст книги "Всё, что нужно для счастья (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Ну смотри, потому что я бы предпочёл, чтобы вы остались в машине. Мало ли что нас там ждёт.

– К чему это ты клонишь?! Это, вообще-то, моя сестра. И хватит уже нагонять жути! – мне и без этих его гипотез страшновато. Потому и отстукиваю носком по исцарапанному и загаженному жильцами полу, в надежде немного подуспокоиться. Может, с ребёнка пример брать? Она вот себе верна: как всегда улыбчива, а лоб хмурит вовсе не из-за переживаний, а потому что над чем-то раздумывает:

– Я вам свою кровать покажу. Она у меня, как у принцессы! Со шторкой! Ещё покрывало на ней розовенькое, – говорю же. Стойкая как солдат и это в какие-то пять лет! Я её выдержке в очередной раз завидую. – Ещё мы с мамой вместе на обои бабочек приклеили. Они ещё и светятся! В темноте.

Бинго! Я победно вскидываю бровь, прожигая бывшего мужа ликующим взглядом, а он одними губами шепчет: « Твоя взяла!». То-то же, нечего моей родне лишние грешки приписывать. Верке и так в котле вариться за то, что подставила единственную сестру!

– Тёть Вась, а у вас ключи есть? Как мы домой попадём? Мама же в командировке...

Ещё и за эту Некрасовскую усмешку с неё по полной спрошу!

– Нет, Сонь. Но я проверить хочу, вдруг она уже вернулась? Сюрприз ей устроим.

– Ладно... Но если её дома нет, мы к Люде зайдём?

– К Люде? – это ещё кто? Выбираюсь из кабинки вслед за мужчиной и поправляю съехавший с детской спины рюкзачок.

– Подружка моя. Она тоже здесь живёт. Только ниже. Пап! – Сонька тянет Некрасова за руку, и качает головой на невзрачную старую дверь, – наша вот. Видишь? Мама мелом номер написала.

И вправду. Блёкло, еле заметно, ведь сделана надпись, похоже, давно, но номер квартиры, правда, имеется. Мы с Некрасовым переглядываемся, а девочка принимается в дверь стучать. Ногой. Спиной привалилась и как может, так и долбит каблучком ботинка по дереву, пока взрослые любуются её находчивостью...

– Лучше в звонок, – действительно, лучше. А то Сонька эту ненадёжную конструкцию к чертям разнесёт. – Похоже, пусто.

– Ещё звони. Может, спит?

– А может на работе, – отпускает кнопку и рисует в затхлом воздухе кавычки. Доволен, да? Он же с самого начала утверждал, что мчаться сюда в надежде, что сестра никуда не уехала – дохлый номер. Теперь самое время сказать, что я непроходимая тупица!

– Вась, мы лишь время зря тратим.

– А я говорю, нужно ещё. Давай я, – пихаю его в сторону, злая, что проделав такой путь, желаемого так и не получила, но не успеваю коснуться кнопки. Сзади ключ в замке проворачивается...

– Вам кого? – парень. Молоденький, на вид не больше двадцати. Подтягивает бриджи армейской окраски едва ли не до пупка и сдувает длинную чёлку, закрывающую правый глаз. – Вы квартиру смотреть? Мы же на двенадцать договаривались?

То есть? Я совершенно не понимаю, зачем он выплывает на лестничную клетку и по какому праву вставляет ключ в чужую замочную скважину, а Некрасов отчего-то не торопится ему возражать... Соню заводит за спину, меня хватает за руку, а через мгновение и вовсе обнимает за плечи, будто мы до сих пор в браке.

– Однушка. Двадцать пять тысяч плюс плата по счётчикам. И задаток за месяц вперёд, я теперь наученный. У вас, кстати, животные есть?

– Да, – блею еле слышно, а Максим безжалостно щипает меня за бок.

– Нет, – первым проходит в Веркино жильё и уже вовсю оглядывается. – Терпеть их не могу.

– И это хорошо. А то прошлые жильцы держали кота. Он мне всю прихожую обсосал, пришлось линолеум перестилать, – хозяин, а он похоже именно им и является, щелкает выключателем и, усевшись на стул, жестом позволяет осмотреться. – Сантехника новая, стеклопакеты. Мебель менял в прошлом году, если у вас есть своя, проблем не будет – вывезу. Но тогда берите не меньше, чем на год, а то какой мне смысл из-за нескольких месяцев заморачиваться?

Отлично. Съехала Верка, кто бы сомневался... Ясно кто: любой, кроме меня. Я же решила позволить себе хотя бы немного понадеяться на удачу. И каков итог? Усвистала она выручать кого-то другого.

Замираю рядом с бывшей Сонькиной кроваткой и, тоскливо вздохнув, веду пальцем по розовому тюлю. Красиво, пусть и матрас голый, местами чем-то запачканный... Ни расхваленного девочкой покрывала, ни хотя бы крохотного намёка, что моя сестра планировала сюда вернуться. Бабочки и те оторвали. Пусто и безжизненно.

– Кровать тоже убрать могу. Хотя у вас же дочка. Кстати, чем-то похожа на девочку последней квартирантки...

– А это она и есть, – не вижу смысла претворяться дальше, ведь внутрь мы уже попали, и, отпустив ткань, делаю шаг назад, теперь приклеившись глазами к навесной полке. Аккурат над изголовьем. Белая, с резным бортиком, чтоб Сонькины мультяшки, больше похожие на лепёшки, не попадали на мастерицу.

– Как? Саня?

– Соня, – поправляет хозяина Максим и садится на серый мягкий диван, украшенный пятью пузатыми декоративными подушками. – И мы как раз ищем её мать.

– Из полиции, что ли? – парень бледнеет, и что-то подсказывает мне, что в эту самую минуту придумывает, как бы ему удрать. Испугался, что его к ответу призовут, не иначе. Ведь явно никаких договоров он не составляет. – Я ничего не знаю...

– Когда видел в последний раз?

– Недели две назад. Да, точно. Она двадцать восьмого съехала. Обещалась за полмесяца на следующий день заплатить – у неё до пятнадцатого проплачено было – да так и пропала. Вон, даже пара коробок её в шкафу стоят.

– А номер её знаешь?

– Откуда? Неделю вызванивал, а абонент не абонент. Сменила, похоже. Случилось чего? Или её того? – очерчивает лишнюю отогнутым большим пальцем поперёк горла и тяжело сглатывает. – Слушайте, я не вру. Сам бы не отказался её найти, мне же десятка нелишняя...

– А, может, к ней заходил кто? – не могу оставаться в стороне и опережаю Максима с вопросом. – Мужчина, например?

– Да какой мужчина? Вы её видели? Она ж того...

Чего того? Таращусь на брюнета, некстати замечая, что с возрастом его я явно ошиблась, ведь в уголках глаз куча морщин, и от страха сажусь на кровать, зачем-то и Соньку утягивая следом. А он как ни в чём не бывало продолжает:

– Странная в общем. Часто отсутствовала, вид такой нездоровый. Я в урне шприцы нашёл...

– Наркоманка? – дождавшись, когда я заткну девочке уши, интересуется Некрасов, теперь, как и я, хмурый как туча.

– А почему нет? Иногда мне казалось, что она того, – опять! Других слов подобрать не может?

– Под кайфом?

– Ну да. Мужиков не водила, а вот бабы к ней наведывались частенько. Может, толпой зависали.

– А чего ж ты не проверял? Они же могли из твоей хаты притон сделать.

– Я заглядывал. У меня же ремонт свежий! Бабка два года назад умерла, я и подсуетился. Сразу Вере и сдал. Не шумела, грязь не разводила и ладно...

– Ясно, – Некрасов встаёт, а я всё никак не могу заставить себя сдвинуться с места... Куда теперь? У меня ни одной зацепки... Хоть волком вой, ведь Соня так не вовремя требует ласки – к плечу моему жмётся и крепко обнимает за талию, что-то напевая себе под нос.

– Коробки её где?

– В прихожей, – мужчины выходят, а мы так и сидим, как приклеенные, к их голосам прислушиваемся. – Вы их заберёте, что ли? А если она объявится? Там, конечно, ничего ценного, одна хрень, но всё-таки.

– Скажешь ей, что сестра приходила.

– Так ты не полицейский? Я-то подумал... Бабки тогда гоните. Двенадцать пятьсот и восемьсоток за воду. Иначе в полицию пойду...

Господи, Вера! И куда только делась? Может, с бандитами связалась? Влезла в долги? Иначе, чем объяснить неоплаченную коммуналку и спонтанный отъезд?

– Тёть Вась, – слышу, и торопливо стираю горькие слёзы, незаметно для меня самой струящиеся по щекам. Не дай бог, ребёнок увидит. – Давай эту шторку заберём? У тебя дома повесим, будешь и ты как принцесса?

Ага. Или злая мачеха – кто знает, что со мной станется через месяц? Я же нервная, правда. Держусь, держусь, а потом вспыхиваю как спичка, круша всё вокруг себя. Меня даже общественное мнение не останавливает: я когда впервые заподозрила Некрасова в измене, уходила от него с концертом. Все соседи слышали, и наверняка окрестили сумасшедшей. Ведь кто в здравом уме спустя неделю после такой грандиозной ругани возвращается обратно?

– Лучше полку, – я ведь так и не купила. А она мне, похоже, понадобится.

– Ну, давай полку... И вот, мы с мамой моего львёнка забыли!

Отлично. Искали мать, а нашли чёртову мягкую игрушку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 9

-Да… Ну и дела, Васёна. Есть предложения? – мы втроём так и стоим на лестничной клетке. «Аромат» мочи уже никого не смущает, перспектива испачкать кофту об обшарпанную стену лично мне больше не кажется такой страшной. Отклоняюсь назад, опираясь локтями на выкрашенные зелёной краской перилла, и задумчиво смотрю вниз. Какие тут предложения? Застрелиться? Мне духа точно не хватит.

–Похоже, пора в розыск подавать.

–Нет, – хотя, признаться, застрелиться отчаянно хочется. Лучше умереть мгновенно, не познав все прелести неожиданного материнства и пропустить тот этап, когда плодами моего воспитания можно будет полюбоваться воочию. Потому что гордиться будет нечем: из прелестной хохотушки лет через десять – пятнадцать под моим чутким руководством вырастит настоящая мегера. Ещё и с полным отсутствием элементарных знаний по ведению быта.

–Что значит нет? – Некрасов всё так же рассматривает Веркину дверь, а значит отвечая на этот вопрос, вовсе не обязательно смотреть в его потухшие глаза. – Что-то делать нужно, Вась, и уж точно не торчать в подъезде.

–Хорошо. Пошли. По соседям пробежимся…

–Это Москва. Я своих-то соседей не знаю, а у меня пятиэтажка, а ты собралась пятнадцать этажей оббежать? Тогда уж сразу весь дом, чего мелочиться? Может, она со своим подъездом принципиально не общается? Или ещё хуже – в контрах?

–А может, и наоборот, – топаю ногой и стоит Некрасову прогуляться по моим бёдрам мгновенно повеселевшим взглядом, на манер девчонки-отличницы, поправляю и без того идеально собранные в хвост волосы. – Сонь, где там твоя подружка живёт?

– Мама говорит, прям под нами. Тёть Вась, а чего это теперь не мой дом? – девочка хватает меня за руку и удивлённо хлопает пушистыми ресницами. – Там же моя кровать! И диван мамин… Там теперь другая девочка будет жить, да?

–Не исключено, – соглашаюсь, неохотно минуя ступеньки, и не удержавшись, оборачиваюсь на бывшего супруга. Коробки тащит. Точнее, несёт, словно в них не Веркино барахло, а гусиный пух – лёгкий, невесомый, отпусти и разлетится по этому подъезду и осядет на грязный камень.

– Мне это не нравится. Я сама там жить хочу! Вот мама приедет, и куда спать пойдёт?

– Ко мне? Ты же её у меня ждёшь, – произношу беспечно, а у самой кошки на душе скребут. Ведь так и хочется закричать:« Я не знаю, Сонь! Может, она, вообще, не вернётся!» – А кроватку тебе ещё лучше купят...

– Кто? Папа?

– А хоть бы и папа, – вот сейчас наведём справки и поедем в частную клинику. Сдадим чёртов тест и, наконец, ощутим твёрдую почву под ногами. Надоела мне эта неопределённость, до тошноты надоела. – Какая дверь?

– Эта.

Отлично. Главное, чтобы соседи были дома. Суббота всё-таки! Не удивительно, если половина жильцов умотала на дачи: грядки окучивать, шашлыки жарить и бродить по участку в выгоревших на солнце купальниках, нацепив на головы панамы, перешедшие в их пользование по наследству от бабушек.

Дожидаюсь, когда Некрасов остановится у нас за спиной, и игнорируя его скептический комментарий, о том, что ничего из этого не выйдет, несмело жму на кнопку звонка. На этот раз отводя руку через пару секунд после того, как раздаётся оглушительная трель. Возится за дверью кто-то, я слышу... Назад отступаю, едва не снеся Веркино добро, до сих пор удерживаемое Максимом, и стараюсь приветливо улыбнуться миловидной женщине.

– Сонечка! – а она на меня и не смотрит. Мою племянницу в объятьях сжимает. – Господи! Ты как тут... Вы Василиса?

Да. ДА! ДА! Ещё миллион раз повторю, ведь это же о многом говорит, правда? Разве не близкий Вере человек мог знать о моём существовании? Нахожу глазами ошалевшего супруга и в порыве охвативших меня чувств, хватаю его за руку.

– Проходите! У меня немного не прибрано. Я с ночи, а дети ещё те уборщики. Вы чаю хотите? Я оладушек напекла. Людочка! К тебе гости!

Незнакомка суетливо убирает обувь с коврика, освобождая нам проход в тесную прихожую, а Соня уже вовсю избавляется от одежды. Словно чувствует себя здесь, как дома.

– Да не стесняйтесь. Коробки пока в угол поставьте!

Максим послушно составляет два рыжих короба на пол и стягивает с ног кроссовки. Одна я медлю – рассматриваю снимки, хаотично разбросанные по стене, обклеенной простенькими бледно-жёлтыми обоями. В целом уютно. В одной из комнат разносится детский смех, в кухне свистит закипевший чайник, а в ванной еле различимо журчит вода – обычный выходной день в доме большой и дружной семьи.

– У меня сын, ему пятнадцать. По молодости думала с мальчишками проще, а оказывается нет. В ванной по часу торчит, потом ещё минут сорок у зеркала причёсывается! Пойдёмте в зал, я нам там накрою. А то в кухне не развернуться – рассаду всё никак в сад не увезу.

– Видишь, – шепчу Некрасову, оставшись с ним наедине в просторной гостиной, и плюхаюсь на старенькое жёсткое кресло, – а ты говорил, ничего не выйдет!

– Я и сейчас так скажу: сильно не надейся, что эта женщина знает, где искать Веру.

Господи! Ну что за человек?

– Была бы у меня такая возможность, я бы отвесила тебе пинок под зад! Ты всю дорогу что-то бубнишь!

– Ты уже это сделала, – крутит в руках фарфоровую статуэтку ангелочка, и поставив её на место, тут же прячет руки в карманы джинсов. – Год назад, до сих саднит.

– Прости, но жалеть не буду! Сам виноват, – хочу добавить ещё пару не красящих женщину ругательств, но мы уже не одни. А это не слишком-то прилично – демонстрировать огрехи своего воспитания даме с тарелкой аппетитных оладий на подносе.

– Меня Оксана зовут, – немного постояв в дверях, она уверенно проходит в комнату и жестом указывает Некрасову на пустующий диван. – Значит, вы сестру ищете?

– Да, – киваю в знак благодарности, когда передо мной ставят дымящуюся чашку, и сползаю на краешек кресла, тараторя заготовленную речь. – Она пропала. Не оставила ни адреса, ни телефона... Как сквозь землю провалилась! Возможно, попала в передрягу, а я даже помочь не могу!

– Передрягу, – вторит мне вмиг погрустневшая Оксана и накладывает на блюдечко персиковый джем. Приятная дама, надо сказать. Аккуратная, немного заспанная, но выглядит свежо... Лет сорок ей, не больше, и если бы не отросшие корни, с парой седых волосков на макушке, я бы и того меньше дала.

Она запахивает кардиган, берёт в руки маленькую чашечку (похоже, с кофе) и прежде чем заговорить долго меня рассматривает. Может быть, сходство ищет со своей соседкой сверху?

– Я Веру отговаривала, Василиса. Нельзя так – свалиться как снег на голову, оставить ребёнка, и уехать...

А может быть, раздумывала, стоит ли говорить начистоту... И если так, то могу заверить – удивлять эта дама умеет!

– Так вы знали? – Максим выгибает бровь и наверняка специально делает вид, что не замечает моей победной улыбки. Кратковременной, ведь в такой ситуации не до веселья. – Тогда, может, расскажите, зачем она это сделала?

Сбежала. Правильнее говорить, зачем она сбежала. Бросив единственного ребёнка на сестру, которую столько лет упорно держала в игноре, напоследок ещё и озадачив ошеломляющей новостью о Некрасовском отцовстве. Определённо, сбежала подходит больше.

– Наверное, у неё были веские причины...

– Но вас она в них не посвятила, так? – теперь и Некрасов сползает на край. Устраивает локти на разведённых в стороны коленях и недоверчиво косится на собеседницу.

– Нет, – а та краснеет как перезревший томат и скрывает волнение за поднесённой к губам чашкой.

– Врёте. Вы знаете о Васе, о Верином плане, но не знаете о причинах? Звучит бредово, не находите?

– Послушайте, Вера взрослый человек. И я не вправе выдавать её секреты.

– Тогда дайте номер и мы поговорим с ней лично. Соня бы явно не отказалась пообщаться с матерью.

И вправду. Если этой Оксане не жаль меня, то пусть хоть о ребёнке подумает! Видно же, что она её любит – обнимала так, что я не на шутку разволновалась – не задушила бы.

– Я... – заметив, что Максим уже достал свой мобильный, женщина растерянно трёт переносицу. – Я не могу. Правда, не могу, как бы мне не хотелось помочь Сонечке... Но если её мать решила, что так будет лучше, лезть я не вправе.

Как это? Давлюсь тестом, и теперь отчаянно пытаюсь откашляться в заботливо протянутую мужем салфетку. Это ведь единственный шанс! Не устраивать же нам обыск, чтобы найти этот чёртов контакт?

– Что значит не можете? Оксана, мы ехали двое суток. На машине, потому что у Васи на руках нет ни одного документа, позволяющего провозить Соню в поезде. Что будет, если нас остановит полиция? Мы ей никто...

– Как? Вы же...– она вскидывает голову и вперяется своими тусклыми голубыми глазами в мужское лицо, но так и не решается продолжить.

– Отец? – обращаю её внимание на себя и, смяв салфетку, отодвигаю в сторону остывшее угощение. – Это ещё бабка надвое сказала.

Точнее, Верка, а её слово для Макса почти ничего не стоит. И для окружающих тоже.

– Даже если мы проведём тест и он подтвердит, что Сонька его дочь, официально установить отцовство можно лишь через суд. А вы знаете, что это значит? Что до тех пор, пока Веру будут искать, а я буду собирать бумажки для оформления временной опеки, девочка отправится в детский дом. Одна, Оксана. Не знаю, как в Москве, а у нас он мало похож на санаторий. Оксан, – беру её за руку, без труда замечая грызущие женщину сомнения, и изо всех сил стараюсь говорить мягче. – Я понимаю, что вы обещали Вере, но на кону стоит Сонькино спокойствие.

И моё. Боже, да, в большей степени моё! Потому что увидеть, как Соньку сажают в машину хмурые соцработники я боюсь куда сильнее, чем угрызений совести за приобретённый ей гастрит! А она его приобретёт, вот увидите, если кое-кто не развяжет язык.

Не дышу, пока Максим нетерпеливо отстукивает пальцами по стенке горячей чашки, и взглядом заклинаю Оксану сжалиться. Только она с виду милая, а вместо сердца камень: высвобождается из моих холодных ладоней и упрямо качает головой.

– Не могу, не просите. Я слово дала.

– Иногда его можно нарушить.

Сейчас как раз тот случай. От этих цифр зависят жизни троих человек, разве не аргумент?

Нет.

– Она вернётся, – хозяйка встаёт, недвусмысленно намекая, что наш разговор подошёл к концу, а я до того растеряна, что не тороплюсь вставать следом. – Вера никогда не допустит, чтобы её дочь оказалась в приюте. Вот увидите.

Да ладно?! Чёртова идиотка! Зло откидываюсь на спинку и рычу в голос, растирая руками щеки. Лучше бы она умотала на дачу и не дарила мне надежду! И лучше бы Соня не смеялась так громко, потому что от звуков её счастливого голоса ком, вставший в горле, заметно увеличивается в размерах. Ещё немного и я задохнусь от непролитых слёз.

– Простите, – Максим помогает мне подняться, а пристыженная подруга моей сестрицы суетливо складывает посуду на поднос. – Я, правда, не могу. Есть вещи, которые люди должны сообщать лично...

– Какие? Что она хренова кукушка? – нервно хватаю джинсовку, свисающую с подлокотника, и сбрасываю со своего плеча мужскую ладонь – поздно меня успокаивать. – Пошла она! И вы вместе с ней! Правильная, куда деваться! Если Соньку отберут вините себя, ясно!

– Вась...

– Что Вась? Хочешь сказать я неправа? Она ведь может решить все наши проблемы, – тычу пальцем в бледную как полотно владелицу тесной трёшки и, добравшись до прихожей, зло пинаю одну из коробок. – Но куда там?! Она слово дала! Ей репутация дороже, а то не дай бог треплом обзовут!

– Найдём другой выход, – тот, кто минут десять назад уверял меня, что мы в глубокой заднице, теперь призывает не горячиться. Тяжёлым взором следит за моими попытками влезть в кроссовки и кусает нижнюю губу, наверняка в очередной раз жалея. Возможно, меня, а может и себя, ведь если б не его предложение отправиться в Москву вместе, эту жуткую сцену моего бессилия он мог бы не лицезреть.

– А его нет, ясно? – развожу руки в стороны и даже не собираюсь стыдиться начинающейся у меня истерики. Перед кем? Стыдно должно быть Оксане, за то, что Людочкина подружка, возможно, ещё не один месяц будет делить со мной спальню, отрезанная от привычной среды. От этого дома, детской площадки, города, где провела всю жизнь! Без друзей, перед которыми могла бы похвастаться снимкой папы – лётчика. – И дела до этого никому нет!

Потому что разгребать Веркино дерьмо мне придётся в одиночку. Какой с Некрасова толк? Супчики? Я же не дура, понимаю, что он здесь не столько ради малышки, сколько ради бывшей жены, которая внезапно стала для него важной.

– Пошли вы все! – дёргаю входную дверь, а она ни в какую не поддаётся, оторвавшись от косяка лишь на пару сантиметров. Застыла намертво, сдерживаемая рассыпавшимися по полу Веркиными вещами и отрезает мне единственный путь на свободу.

Резко наклоняюсь, подхватываю то ли шиньон, то ли какой-то дурацкий парик, выпавший из коробки и теперь застрявший в щели между полом и дверью, и зло бросаю его на лавочку с обувью.

– Я на улице вас подожду.

И пусть не торопятся. Поплакать я хочу в одиночестве.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разревелась. Именно такой исход нашей "экспедиции" я и предполагал: с ругательствами, горючими слезами и обвинениями во всех бедах в адрес каждого, кто попадётся ей на пути. Хотя, в случае с Оксаной, мне Васёну винить не за что. Сам бы добавил пару ласковых, будь у меня проблемы с самоконтролем. А так стою, играя автомобильными ключами, от которых моя жена отмахнулась, убегая прочь из этого дома, и грызу себя изнутри за то, что не остановил. Не сейчас – когда она в таком состоянии догонять Васю бессмысленно – а неделей раньше, когда она решительно настроилась на поиски. Словно в них есть какой-то смысл: Вера в этом огромном городе, как иголка в стогу сена!

Раскачиваюсь на пятках, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на изумлённую хозяйку, и случайно выхватываю взглядом пакет, брошенный на трюмо. Из него халат торчит, белый-белый, как первый снег, не успевший смешаться с осенней грязью. А на нагрудном кармане – миниатюрная эмблема какого-то лечебного заведения. Доктор, значит? Наверно, поэтому работает по ночам. Видать, всё своё милосердие на пациентов растратила, потому и не прониклась Васиными слезами...

–Я Соню чаем напою? Она обожает мои оладьи, – брюнетка неловко переминается с ноги на ногу и не решается сдвинуться с места, ожидая моего одобрения. Киваю ей, а сам думаю: к чему эта показуха? Переживает она! Да если бы действительно хотела помочь, не стала бы молчать как партизан, а просто выписала номер на бумажку. Или сама набрала, чтобы поставить Веру в известность о нашем приезде. А так…

К чёрту. Сейчас девочка доест, попрощается с подружкой, и можно отсюда убираться. А для начала придётся собрать Веркино барахло: брелок от ключей в форме завязанной в бант ленточки с плохо читаемой надписью на обороте, мятый бульварный роман в мягком переплёте, шкатулка, пустая, но наверняка такая же древняя как баба Зоя, к которой я так любил ездить с женой, чтобы отдохнуть от городской суеты. И ещё с десяток разных мелочей, позволяющих набить первую коробку наполовину. Что-то ещё должно быть…

–Максим, если хотите, можете Сонечку у меня оставить. Больно они с Людочкой друг по дружке соскучились, – хозяйка выглядывает из кухни, вытирая ладони о свисающее с плеча полотенце, и замолкает, заметив в моих руках женский парик. Чёрт, да я зуб даю, она даже бледнеет, когда я бросаю его в коробку, предварительно затолкав в целлофановый пакет.

И на кой хрен он Верке понадобился? Натуральный, каре с густой чёлкой, наверняка доходящей до самых бровей. Может, прав парень сверху? Колется, а на дозу зарабатывает телом? Образы разные примеряет, ошибочно полагая, что ярко-красные волосы сведут с ума любого мужчину. После такого исчезновения, я в её порядочность слабо верю.

–Оксана, а кем Вера работает?

–Кем… Ну, – тяжело вздыхает и нервно теребит ворот тонкой водолазки, облизывая пересохшие от волнения губы. – Да много кем…

–И парикмахером в том числе?

–С чего вы взяли? Ах, это, – следом за мной находит глазами коробку, и заметно смутившись, делает вид, что собирает катышки с рукава своего кардигана, – нет. Вера занималась маникюром. Ну, знаете, ногти наращивала, гель-лаком покрывала. Даже рисовать умела. Отбоя от клиенток не было.

Тогда понятно, почему к ней частенько наведывались женщины. Многие ведь работают на дому? Сам Васю пару раз подвозил к такому вот диванному мастеру, так что все пазлы сошлись. Одно волнует: почему умела? Занималась, наращивала – прошедшее время немного пугает, если учесть, что у нас на руках её пятилетняя дочь, а Вася нет-нет, да зачитывает странное письмо сестры вслух...

–Правда, с прошлого года перестала. Аллергия пошла.

Я с облегчением выдыхаю. Выпрямляюсь на ногах, кажется, успев собрать все выпавшие на паркет вещи, и присаживаюсь на пуфик, украдкой поглядывая в распахнутую кухонную дверь. И вправду, все свободные поверхности заняты кадками с рассадой. Только детям они совсем не мешают и, усевшись на стулья с ногами, они жадно наяривают столовыми ложками персиковый джем.

– А вы, вообще, давно с Верой дружите? – раз уж Соня смакует Оксанины оладьи и ждать мне её придётся долго, хотя бы что-то разведаю. Тем более, если не касаться темы побега, женщина явно не прочь потрепать языком.

Юркает в кухню, а через секунду уже выносит табурет, тут же устраиваясь напротив меня.

– Три года. Мы с ней как-то сразу нашли общий язык. У нас же девочки почти ровесницы, и я, как и Вера, поднимаю детей одна, – это камень в мой огород, так? Иначе, чего она отводит глаза, явно смутившись, что затронула такую тему? – Ей нелегко приходилось. Денег не хватало, поэтому я помогала с вещами для Соньки. Людочка у меня крупная, растёт как на дрожжах, поэтому одежду приходится покупать часто. Так мы и спелись. Трудности сближают, знаете ли.

Отлично. Я бы от стакана водки не отказался. Ведь если моё отцовство подтвердится, уважать я себя окончательно перестану. Живу в центре города, катаюсь на дорогом внедорожнике, Васю три раза в год вывозил за границу... И всё это, пока моя дочь ходила в обносках. И то, благодаря нездоровому аппетиту подружки Людочки! Прочищаю внезапно пересохшее горло и вновь гляжу на свою собеседницу – самобичевание подождёт.

– А познакомились вы с ней где?

– Где? – женщина опять замолкает, опять теребит краешек своего свитера, и опять врёт:

– Так здесь, на детской площадке.

Кто бы сомневался. Хотя, если быть честным, я ждал другого. Байки, про безобидный трёп клиента с мастером по ногтевому сервису, незаметно переросший в крепкую женскую дружбу.

Что она скрывает? Правда, она так старательно обдумывает каждую фразу, словно Вера не мать-одиночка, а спецагент, разыскиваемый интерполом...

– Вера хороший человек, Максим. И она очень сожалеет, что столько лет скрывала от вас дочь, поверьте. Я давно ей говорила, что это не дело – лишать вас возможности принять участие в Сонином воспитание, но такая уж у меня подруга. Заладила, что не хочет лезть в семью сестры, и всё тут. Только разве Василиса не поняла бы? У всех по молодости интрижки случались...

Ага. Только я не знаю ни одного человека, которому повезло бы обрюхатить свою будущую родственницу. Обрюхатить и напрочь забыть, как она выглядела. Ведь в одном она точно не соврала – я её не узнал. Девушка как девушка. Ещё и с пузом. Только на Васю и смотрел, невпопад отвечая на вопросы её родителей. Любовь она штука такая – всё, что было до напрочь стирается из памяти.

– Прошлым летом мне казалось я её убедила. Она даже сестру набрала, но вы, наверное, на отдых уехали – телефон был заблокирован...

– Развелись. Прошлым летом мы развелись, – и первое что сделала Вася, сменила сим-карту. Правда, я уже через час знал её новый номер, как и то, что не имею права его набирать.

– Да? Мне очень жаль...

– Слушайте, ещё непоздно одуматься и дать мне Верин адрес... – поддаюсь вперёд, заглядывая в полные грусти глаза, но вновь натыкаюсь на глухую стену. На этот раз, у неё даже губы не дрогнули.

– Простите, но это не обсуждается, – качает головой и зачем-то тянется к сумке. – Но я дам свой. На тот случай, если случится что-то непредвиденное.

А непредвиденное, это, наверное, социальные службы. Отлично. Они созданы друг для друга – одна бросает ребёнка, вторая осуждает, но даже палец о палец не ударит, чтобы спасти положение. Единственное, на что сгодится, так это накормить бедную девочку оладьями. И на том спасибо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Максим

– Я детектива найму. Или экстрасенса. Господи, – Вася смеётся, пряча лицо в ворот джинсовой куртки, и сползает на сиденье, сдерживаемая лишь тугим ремнём безопасности. Если б не он, скатилась бы прямо на грязный резиновый коврик. – Экстрасенса! Всю жизнь смеялась над такими вещами, а сейчас и в магию готова поверить. До чего докатилась? Ты должен радоваться, что мы вовремя развелись, иначе пришлось бы навещать меня в психушке!

Чего же хорошего? Мне неважно какая: здравомыслящая или сумасшедшая, решительная или совершенно отчаявшаяся, лишь бы моя. Чтоб мог касаться её, когда захочу, целовать, когда думать могу лишь об этом... В общем, я бы и сам на неё смирительную рубашку надел, чтоб перестала от меня бегать, только она уже выпрямляется, поправляет воротник и, хлопнув себя по коленкам, резюмирует:

– Точно: и детектива, и гадалку. Максим, у тебя деньги есть? Взаймы? А то я на мели, тысяч десять на карточке...

Приехали! Если против сыщика я ничего не имею, то к шаманам и ведуньям отношусь с подозрением. Глушу двигатель у ворот частной клиники и только пальцем у виска кручу.

– Даже не думай, что я стану платить мошеннице, которая потрёт стеклянный шар и укажет на север.

– А что ещё предлагаешь? Оксану пытать? Если так, то я только за: так бы и повыдергала её волосёнки!

Кстати, о волосёнках...

– Сонь, – оставляю Васин выпад без внимания и, развернувшись к ребёнку, стягиваю с её макушки красный парик. – Идти пора.

– А можно мне...

– Даже не думай, – без труда определяю причину её замешательства и для надёжности, бросаю сверху на коробку свою толстовку. Чтоб этот чёртов шиньон ребёнка зря не смущал. – С нами пойдёшь?