Текст книги "Все демоны моего мужа (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Ты приехала в ужасном состоянии, – призналась Лия. – Вся в холодном поту, глаза воспаленные и в то же время провалившиеся. Такие тени под ними, черные-черные. Мы тебя сразу положили спать, и ты спала сутки. Ночью кричала жутко, я тебя будила, поила водой с валосердином, ты пила, засыпала и опять кричала. О каких-то чудовищах, которые преследуют тебя. О том, чтобы Генрих оставил тебя в покое. Кстати, кто такой этот ужасный Генрих?

– Уже никто, – махнула я рукой. – Очень надеюсь, что уже никто.

Лия вздохнула:

– Ладно, не буду тебя пытать. В общем, приехала ты в том ещё состоянии....

– Я, наверное, и сейчас не очень....

– Лучше! – вмешался Алекс. – Ты выглядишь гораздо лучше! Всего несколько дней прошло, а ты уже почти, как раньше.

Раньше. Наверное, Алекс имел в виду нашу последнюю встречу, где я весело отплясывала рок-н-ролл на своей собственной свадьбе. Мой букет невесты, кстати, поймала уже к тому времени глубоко замужняя Лия, и над этим обстоятельством народ весело недоумевал весь вечер. Так что мне оставалось поверить Алексу на слово, потому что в зеркало я тоже не могла заставить себя посмотреть. Словно боялась, что увижу в нем не себя, а кого-то другого.

– Во мне, наверное, большой запас прочности и воли к жизни, – пробормотала я, скорее убеждая сама себя. Это я повторяла, как мантру уже несколько месяцев. – И у меня хорошая наследственность в плане устойчивости психики.

– Это как? – не удержался Алекс, и Лия, думая, что я не вижу, тихонько показала ему кулак. Думаю, за его бесчувственность и недостаточное сопереживание.

– Я просто хочу все забыть.

Лия повела плечами и сказала:

– Что-то душно, вам не кажется? Словно летом перед дождем?

И точно, воздух сгустился, и стало тяжелее дышать. А когда я вышла уже в темноте по известной нужде в туалет, то замерла, не дойдя до заветной будочки. В полной темноте в небе блестели звезды, а под ними, среди кустов и над садовой тропинкой мерцали, постоянно перемещаясь, крошечные огоньки. Сначала я хотела испугаться, но потом вспомнила, как Лия хвасталась, что у них в саду невероятно чудесно светятся маленькие светлячки. И это зрелище – росчерк блистательных точек и линий в темноте, право слово, был наградой за очередной тревожно прожитый день.

Глава шестая. Два года назад. Берта.

Кто точно может определить, где та грань, которая отделяет терпение истинной любви от ломающей судьбу жертвы?

Мне совсем не казалось, что это с моей стороны была такая уж жертва, когда я переехала «замуж» в другой город. Хотя я оставила все, что было в моей жизни до встречи с будущим мужем. Работу редактором в небольшом местном издательстве, друзей, знакомых и привычный дом, в котором я прожила большую часть своей сознательной жизни. Денег от продажи моей небольшой квартиры хватило на то, чтобы не чувствовать себя сидящей на шее у мужа, а наконец-то заняться тем, о чем мечтала всю жизнь. Не править чужие тексты, а попробовать создать что-то свое. Сначала было трудно перестраивать мозги с одного состояния на другое, но постепенно я расслабилась, выключила внутреннего цензора, и смогла отправиться по волнам своей фантазии.

Молодой муж заменял весь мир, нам было хорошо вдвоем. Одна моя мудрая подруга говорила: «В счастливых семьях друзей не бывает», и я в первые месяцы замужества сразу прочувствовала всю глубину этого высказывания, казавшегося мне каким-то слишком вымученным. Потому что, действительно, каждый, кто появлялся хоть на полчаса в нашем маленьком междусобойчике, сразу же становился лишними. Словно отрывал у нас минуты и секунды счастья быть вдвоем. Поэтому вскоре вдвоем мы и остались.

Вмешивался в нашу идиллию только город. Дело в том, что я, незаметно для себя, очень быстро полюбила это пространство. Хотя когда-то казалась кощунственной сама мысль, что мне будет где-нибудь лучше, чем на родине.

Это было такое время, когда я в полной мере прочувствовала неизвестное доселе состояние. Когда незнакомый город, бывший в тебе, как Вселенная в начале создания просто никаким пятном (ибо в начале не было ни света, ни тьмы), вдруг начинает покрываться точками. Сначала, конечно, это знакомые тебе дома, потом – необходимые и просто любимые магазины (ибо в чужом городе важно, что тебе где-нибудь рады, а в магазинах тебе точно рады), потом места, куда ты приходишь, потому что там уютно и тепло. Сначала для меня это было, как детская игра «соедини точки». Только в отличие от пронумерованных детских точечных головоломок, которые в результате превращались в котенка или лису, моя игра проявляла целый реальный город. И что самое главное – меня в нем.

Постепенно между точками начинают прорисовываться пунктирные черточки, затем пунктир сливается в линию, а пространство между линиями закрашивается то в радостные тона (здесь тебе сказали: «вы красивая, девушка»), то в тревожные (а тут тебе было больно и обидно). Когда эта карта начинает играть полными красками, приобретает законченный вид, возникает ощущение, что картину эту ты уже закончил, исчерпал. Твоя душа нарисовала, напитала это пространство, и пора уходить. Так происходит обычно, но не в этом случае.

Город был особенным. Казалось, что он никогда не кончится, словно поддразнивая, даже в местах, казалось уже знакомых, щедро сыпал пригоршнями новые открытия и приключения. Он был загадочной головоломкой сам в себе. И все время разный, глупо было заранее даже предчувствовать, чем он отзовется в тебе в тот или иной момент встречи с ним. Собираться на эту встречу почему-то приходилось, как на свидание. Казалось, что он непременно оценит твой внешний вид и внутренний настрой, и может похвалить, предоставив бонус в виде нежданного приятного приключения, или скорчив недовольную физиономию, облить неожиданным кратким дождем.

В общем, когда я полюбила этот город, он ответил взаимностью, отнесся ко мне тепло и нежно. Водил по своим запутанным, непонятно куда выводящим, улочкам, дразнил внезапно выскочившей из-за угла блестящей на солнце луковкой небольшой церквушки, вдруг перехватывал дыханье раскинувшимся широким, необъятным одним взглядом проспектом. В нем было все, что нужно, и он просто поражал разностью своих состояний. С бурлящей молодым бесшабашным беспорядочным движением улицы можно было сразу, без перехода, попасть в тихий переулок, по-стариковски доживающий свой век под старыми надежными кронами деревьев, бросающих рваные тени на фасады домов, больше напоминающих памятники. Обветшавший от времени закоулок, сохранивший в себе дыхание даже уже позапрошлого века, вдруг заканчивался огромной, уходящей в белесое небо площадью, от бескрайности которой захватывало дух. Бесконечно тянущаяся чопорная череда офисов, отгородившаяся от всего остального мира рядами черных грозных авто, вдруг заканчивалась пестрыми зонтиками и ажурными пластиковыми столиками легкомысленных кофеен.

А ещё в этом городе было удивительно близкое небо. И все время казалось, что достаточно чуть разогнаться, подпрыгнуть и – полетишь, непременно вот-вот ворвешься в это белесое низкое небо, которое начинается прямо у крыш зданий.

Такая вот бесконечная игра в салочки «дорого-богато» с «бедно, но весело» мне очень нравилась. Я рассматривала причудливые витрины и фасады, и они не обманывали мое ожидание, потому что взгляд постоянно цеплялся то за какую-нибудь, незаметную с налета финтифлюшку, то за причудливую надпись, то за изображение потертого временем мифического зверя. Или показывался робкий замысловатый флигель.

Да, ещё мне нравилось рассматривать маленькие балкончики и большие балконища, представляя, как бы сложилась моя жизнь, если бы каждое утро я выходила на тот или другой. Картина перед глазами всегда получалась разной, и мне казалось, что и повороты жизни самой зависят от того, с какого именно балкончика ты смотришь на мир. Это было мне почему-то очень важно, и вообще к балкончикам я всегда питала какую-то непонятную страсть. Ещё с детства, когда рисовала в альбомах крутые замки для принцесс, и все мои сказочные рисованные архитектурные сооружения, в конце концов, оказывались просто залепленные балконами и верандами. Чем-то это напоминало осиные гнезда. Но что поделаешь, жизнь принцесс я иначе не представляла, кроме как смотрящих в ожидании судьбы вдаль, зависнув в неопределенной, но довольно устойчивой точке между небом и землей.

Так проходили мои первые месяцы замужества. Сказки, которые я задумывала и начинала писать, путешествия с мужем в открытый тогда для нас мир и ежедневные свидания с новым городом.

Было так хорошо, что казалось, это продлится вечно. Тревожный звоночек – странная поездка – быстро забылся, сначала ещё некоторое время пульсировал слабо болевой точкой где-то в недрах души, затем начал затягиваться новыми днями, которые так же, как прежде, до мимолетного появления Зеленоглазого незнакомца, были прекрасны. Утром, даже не сразу открыв глаза, я нежилась в теплой постели, вдыхая запах свежего сваренного кофе, который Влад оставлял на прикроватной тумбочке перед уходом на работу. Вместе с запахом кофе, я вдыхала ощущение Влада, которое оставалось на подушке с минувшей ночи, и думала о том, как его люблю. В очередной раз, откладывала на завтра зарядку, которую все собиралась начать делать по утрам (я даже купила себе белые кроссовки, чтобы бегать в них в недалеком сквере перед началом очередного восхитительного дня). Потягиваясь и прихлебывая уже чуть остывший кофе, горчивший именно в той насыщенности, как люблю, включала свой ноутбук и не торопясь просматривала почту. Это было смешно и всегда безрезультатно с утра. Потому что ночью никто путевый не будет строчить тебе письма, а уж издатель, даже если придет в полный восторг от твоего произведения, все равно ответит только в рабочее время. Я это понимала, но главное во всем этом процессе был заведенный режим. А мне очень важно было оставить все, как есть, не перемещая ни на миллиметр мгновения этой моей чудесно протекающей реальности.

Все было прекрасным. Пока через несколько месяцев не появилась Берта.

– Ты используешь меня, – вдруг разбудила она меня среди ночи голосом моего мужа. Мужской баритон с женскими капризными интонациями зазвучал в ночи как-то дико и нереально.

– Как? – я удивилась сквозь сон, но пробовала поддержать разговор, прежде чем не свалиться в царство Морфея опять и уже до утра окончательно.

Голос стал ещё более капризным, и до объяснений он не снисходил.

– Ты меня никогда не любила.

Я проснулась и села на кровати.

– Почему?

Мне казалась настолько очевидна моя любовь, что даже не нашла слова, чтобы опровергнуть предыдущее заявление.

– Знаю. Не ври мне. Я ненавижу ложь, а ты мне врешь все время. Мне все врут. Меня все используют.

– Как? – я тупо зашла на второй круг. Все-таки спросонья соображаешь очень туго. Пришлось включить ночник. Влад сидел на кровати абсолютно раздетый, придавив задом свою сторону одеяла, прижав голые волосатые ноги к груди и уронив подбородок в острые худые колени. Он посмотрел на меня как-то сбоку, странно выворачивая зрачки, и я с уже знакомым ирреальным ужасом увидела незнакомую голубую синь в радужке его глаз.

– Подумай, – Берта обиженно поджала губы моего мужа.

Я попыталась понять, какой из моих последних поступков можно было расценить, как вероломный. По всему выходило, что последнее преступление я совершила несколько месяцев назад, когда купив дорогой крем для лица, выдала его дома за дешевый. В смысле, озвучив половину стоимости. Не знаю, зачем так всегда делаю? Я редко покупаю себе что-нибудь, причем, всю жизнь за свои же деньги, но всегда оправдываюсь и занижаю действительную стоимость. Тут же вспомнила этот злосчастный крем, и подумала, что Влад узнал, сколько на самом деле стоят препараты этой фирмы, и разозлился из-за этого. Хоть это совсем не было похоже на мужа, он никогда не был ни скупым, ни мелочным. Но что-то в его изменившемся взгляде, как тогда, в неудавшемся городе, заставило меня оправдываться.

– Все равно мне гораздо дешевле обошелся, – залепетала я, – у меня скидка в этой сети, целых двадцать пять....

– Ты почему сегодня не ответила на мой звонок? – перебил меня Влад, и что-то в его голосе опять заставило меня съежиться.

– А ты звонил? – хотя он вечером не сказал насчет этого пропущенного звонка ни слова, мы весело поужинали рисом с курицей, которые я приготовила на быструю руку, а потом читала ему свежие отрывки из моей новой сказки, пока он с удовольствием валялся на диване, и мы весело смеялись. Тем не менее, я среди ночи бросилась проверять свой мобильный, и действительно, увидела, пропущенный в полдень звонок. – Да, Влад. Точно, есть пропущенный, извини, я, наверное, не слышала. И ты вечером ничего....

– Сука! – заорал Влад в каком-то ультразвуковом диапазоне, отчего у меня сразу заложило уши, – Ты чем это занята была, шлюха? Так, что некогда было на мой звонок ответить? Ну, ты хоть удовольствие получила, мразь?

Что-то я совершенно ничего не соображала. Поэтому решила лучше промолчать. Но это завело Влада ещё больше.

– Тебе абсолютно наплевать на меня! Тебе от меня что нужно?

– Ничего, ничего, Влад. Успокойся, – попробовала быть корректной я.

Голос опять перешел в ультразвук, и соседи слева забарабанили в стенку. Не мудрено, наши большие настенные часы показывали полтретьего ночи.

– Заткнитесь, мрази! – Влад изо всех сил бухнул кулаком в стенку в ответ. Мне показалось, что обои вот-вот расползутся от его удара. Тут же накрыло глухое одеяло безнадежности, и как тогда, в Смоленске, единственное, чего мне хотелось, это быть как можно дальше от этого ещё одного, незнакомого мне существа. Которое, судя по всему, было не менее чудовищно, чем Зеленоглазый подросток. Я бросилась в ванную, закрылась на задвижку, пустила воду и зачем-то заплакала. От ощущения, что что-то темное опять поглотило моего любимого чудесного мужа. Я словно оплакивала потерю или долгую разлуку. Наконец, плакать мне надоело, так же, как и сидеть в ванной комнате. Выключила воду и прислушалась. В комнате было тихо. Я вытерла глаза и вышла. Муж все в том же положении сидел на кровати. Только выражение на лице у него было уже не такое печальное. Он сверкнул на меня уже довольно весело голубым взглядом и произнес:

– Ну, отрыдалась? Успокоилась?

– Зачем ты меня обижаешь? – голос мой прозвучал тоненько и обиженно, как у маленькой девочки. Смысла в этом не было никакого – разжалобить Влада я не надеялась. Может, разве что пробудить его в недрах этого ужасного существа.

– Это я тебя обижаю? – Голубоглазая истеричка цинично хмыкнула. – И ты ещё смеешь говорить, что это я тебя обижаю?

И все пошло по новой. Упреки и истерики продолжались до утра. Потом удовлетворенная Берта заснула. А я, пытаясь не спать на ходу, пошла жарить ей яичницу.

– Нельзя игнорировать человека, которого ты эксплуатируешь, – возникла Берта на кухне, когда два желтых круга на белом фоне посыпанные мелкой зеленью, уже переместились со сковородки на тарелку. Нахмурив брови, она уставилась своими голубыми глазами в поставленную на стол тарелку:

– Она у тебя подгорела.

– Да где же? – ещё пробовала добиться справедливости я.

– И пересоленная, – Берта откинула от себя тарелку, и все полетело на стол и на пол. – И рис вчера у тебя был пересоленный. Для такого работающего человека, как я, нужна нормальная баба, которая готовит нормальную еду. А не эту гадость, которой ты меня кормишь.

Почему-то Берта, так же, как Алик, просто обожала переворачивать накрытую мной на стол еду на пол.

– Ты не будешь завтракать со мной? – возмущенно произнесла она в то утро, когда я, собрав размазавшуюся по полу яичницу, приготовила новую порцию, изо всех сил стараясь, чтобы не было и намека на подгорелость.

– Я не хочу.

– Почему, почему, мой единственный любимый человек не хочет сделать для меня такую малость? Я не прошу чего-то особенного, просто сядь и позавтракай со мной....

Влад отчитывал меня, замученную бессонной ночью, словно я совершила нечто совершенно ужасное. Скажем, призналась ему, что только что грохнула все семейные сбережения, отложенные на покупку более просторной квартиры, на путевку куда-нибудь на Бали. Покачиваясь от недосыпа, я терпеливо выслушивала все претензии к моим кулинарным способностям, и думала, что от Бали я бы сейчас не отказалась. На самом деле, мне хотелось, чтобы быстрее все закончилось, как в прошлый раз, и муж опять бы вернулся в свое нормальное состояние.

Тогда я еще не знала, что если Алик напитывался эмоциями буквально в течение нескольких часов, то Берта могла измываться надо мной неделю. Хмурый взгляд на пустом месте, недовольство обедом, затем криком, что на столе нет любимой ложки – есть другие, но не те, не любимые, и никто об этом не может позаботиться.

Потом в ход шли слова – язвительные, противные, бьющие по больному. Так выискивать самое интимное место и бить по нему словами может только женщина. Мне не верилось, что это произносит Влад. Я пыталась ему сказать, что нельзя, никогда нельзя бить того, кто беззащитен перед тобой, кто открылся и доверился тебе. Наверное, именно это и есть самое настоящее гнусное предательство.

Но все было бесполезно. Весь мир эти несколько дней для Влада состоял только из мразей, подонков и идиотов. Я тоже входила в их число. Он опять забрал у меня ключ и кошелек. Вместо телефона, на этот раз Влад забрал паспорт, а на телефон он мне, закрытой наглухо в квартире, постоянно звонил, проверяя, чем занимаюсь. Я сидела и смотрела на экран телефона, боясь пропустить его звонок, потому что абсолютно все вызывало у него новый приступ истерики.

Вечером Влад приходил в игривом настроении, смотрел с удовольствием в мои теперь постоянно перепуганные глаза и требовал накрывать на стол. То, что мне раньше доставляло удовольствие, теперь превращалось в тягостную обязанность. Сама жизнь, кстати, тоже. По ходу мрачно тянущегося вечера глаза Влада становились все мутнее, голубой оттенок радужки, так пугавший меня, переходил в мутно-синий. А ещё он пьянел прямо на глазах, проваливался в несвязность и угрюмость, речь его становилась тягучей и выматывающей. Хотя, что, когда и как он пил, я не знала, спиртного в доме, как мне казалось, не было. На фоне общего безумия, происходящего в нашей квартире, это была всего-навсего ещё одна непонятность.

Влад, скорчившись в темном углу на кухне, начинал звонить кому-то, в пьяном угаре кричал в телефон, какие все мрази, и что верить никому нельзя. Иногда принимался всхлипывать, а когда я подходила выяснить, что случилось, он смотрел на меня опухшими синими глазами с белками, налившимися кровью, и неразборчиво бормотал что-то всеобщем заговоре против него.

– Иди на ...., – грязное ругательство, это было то, что он под конец своей путаной речи произносил четко и понятно.

Это просто был какой-то странный фильм. Ужасов? Наверное, скорее, психологический триллер, который я смотрела как бы со стороны, и иногда с интересом – чем все это закончится? Кончилось все так же внезапно, как и началось. Однажды утром, через неделю, я проснулась от нежного поцелуя, и увидела привычно серые глаза Влада.

– Ты вернулся? – Вяло обрадовалась я.

– Ты о чем, Лиз? – засмеялся Влад. – Что тебе приснилось? Я никуда не уходил. А вот отгадай, что у меня для тебя есть?!

Он вытащил откуда-то из-за спины два небольших картонных четырехугольника и торжествующе помахал ими у меня перед носом.

– Мы пойдем мы с тобой сегодня в театр! И у меня уже есть два билета!

У Влада был вид мальчика, совершившего хороший пионерский поступок, и ждавшего за это одобрение. Я чмокнула его в щеку, все ещё опасаясь возобновления истерики и проявляющейся синевы в глазах, и робко сказала:

– Если буду вечером себя хорошо чувствовать.... Ты же отдашь мне кошелек? Мне нужно прокладки купить.

Влад огорченно нахмурился, но кричать не стал:

– Ну, вот, а я так старался! Почему ты себя плохо чувствуешь? И откуда у меня твой кошелек?

– Посмотри в своей сумке, – устало сказала я. Потому что такой слабой и разбитой я себя ещё никогда не ощущала. Словно из меня выпустили не то, чтобы кровь, а все радостные эмоции, надежды на счастье и самые сладкие мечты. Влад соскочил с кровати, подошел к своей сумке, висящей на ремне на спинке стула, и залез внутрь.

– Слушай тут точно твой кошелек. И паспорт тоже. А зачем ты мне отдала их? Я что-то должен был сделать? Извини, совсем забыл, зачем у меня эти твои вещи?

Я пробормотала:

– Положи кошелек на стол, ладно? Мне прокладки нужно купить, – и отвернулась лицом к стенке. Больше я ничего не хотела ему говорить.

Влад забеспокоился.

– Ты действительно выглядишь не очень хорошо. Может, к врачу?

– Оставь меня в покое, – вдруг выкрикнула я. – Просто оставь меня в покое.

И заплакала. Муж забегал вокруг плачущей меня, в волнении:

– Лиз, Лизонька, да что случилось-то? У тебя ПМС? Скажи, живот болит опять, да? Ну, он у тебя он всегда болит, ты же знаешь, что к вечеру пройдет. Я же не виноват.... Не кричи на меня, разве я заслужил? Вот билеты купил, чтобы тебя порадовать. А то какая-то странная в последнее время.

Я стиснула зубы, упершись лбом в стенку, а слезы, молча и безнадежно, текли по моим щекам. Он не слышал меня. И не понимал или не помнил, что происходило всю последнюю неделю. На каком-то невидимом условном перекрестке мы уже начали движение в разные стороны. И в глубине сознания я начинала понимать, что все не так просто. И само ничего не рассосется. Но в данный момент хотела только хотя бы передышки. Просто передышки. «Чуть позже мы обязательно с этим разберемся», – первый раз в жизни я отодвинула решение проблемы на неопределенное будущее. И это была самая первая крупная ошибка. Чуть позже я поняла, что судьба не прощает трусости. И то, что должно быть сделано сразу, должно быть сделано сразу. Решено и сделано. Отсрочка принятия решения не дает ничего, кроме новой волны проблем.

***

Вечером мы все-таки поехали в театр. Это была какая-то современная комедия. На самом деле, довольно веселая, и артисты старались играть хорошо, и сама режиссерская идея была просто замечательной. Кофе в буфете был прекрасен, а свежее шоколадное пирожное я умяла, сама не заметив как, и Влад мужественно придвинул мне половину своего. Ко второму акту настроение у меня начало выправляться, и мир снова начинал казаться не таким уж и коварным. Все-таки, несмотря ни на что (даже на нашествие демонов), в нем оставалось ещё так много прекрасных вещей, ради которых стоило жить.

Когда прозвенел третий звонок после антракта, и мы вместе со всем залом принялись шумно рассаживаться по своим местам, в кармане у Влада завибрировал телефон. Он недовольно вытащил его, с досадой посмотрел на номер и, бросив мне шепотом и торопливо «Нужно ответить, это по работе», выскочил из зала.

Уже раздвинулся занавес, и героиня начала свой страстный монолог, когда мне, тихо булькнув в сумке, пришла смс-ка от мужа. Он извинялся, и просил добираться после спектакля одной. Его срочно вызвали на службу.

В принципе, это была проблема, и все оставшееся действие, я вспоминала, хватит ли мне денег на такси. Потому что приехали мы сюда на своем автомобиле, и одета я была исключительно для похода в театр, а не для хождения по незнакомому темному району, в поисках ближайшей станции метро. Поэтому оставшаяся часть спектакля прошла мимо меня.

Выйдя из светлого, теплого здания, я немного постояла на крыльце с колоннами, кутаясь в очень относительную накидку, и констатируя, что на улице холодно, а скоро будет ещё хуже. Перчатки и шарф, которые могли бы хоть немного спасти положение, остались в машине. С грустью я вспомнила, что где-то на заднем сидении так же завалились теплый свитер и берет, которые я когда-то кинула туда на всякий случай. Случай теперь представился, но наше авто с моими теплыми вещами неслось где-то во мраке ночи по неведомым мне делам.

Я спустилась с торжественного крыльца, оставив тепло, свет и колонны за своей спиной. Посмотрев карту города в телефоне, поняла, что дело обстоит не так страшно, как мне показалось вначале, и до метро я вполне могу дойти пешком. Где-то рядом была станция. Конечно, я дошла бы быстро, если бы не мой врожденный пространственный идиотизм. И, вне всякого сомнения, я тут же заблудилась. Как только свернула с большой дороги, по которой с шумом неслись привычные, разгоняющие темноту и тишину автомобили, на тихую аллею. Кругом были только торчащие, уже почти голые деревья, откуда-то доносился шум цивилизации, но я не понимала, с какой стороны. Поднялся ветер. Повалила острая снеговая крошка, первая в этом году. Полуснег, полуград хлестал по лицу мелкими колючими осколками. Я брела какое-то время, скрючившись под немилосердными осадками и ветром, в сторону, которая казалась мне правильной.

Странным было только безлюдие этой аллеи. И немного жутким. Хотя, конечно, вполне логически объяснимым. Какой ещё идиот, кроме меня, отправится на променад по аллее в такую погоду? И очень понятной была моя радость, когда я увидела ещё одну согнувшуюся под ветром и градом фигуру, которая двигалась из темного пространства мне навстречу. По крайней мере, теперь можно было узнать, правильно ли я иду. Только очень скоро оказалось, что рано я радовалась. Потому что при ближайшем рассмотрении оказалось, что этот одинокий путник и в самом деле был идиот. Натуральный.

Мы остановились друг напротив друга. Очень живописная парочка, надо сказать. Я в вечернем платье, судорожно прячущая голые плечи в шелковую узкую накидку, и узких лодочках на каблуках, он – в шортах, сандалиях на босу ногу и старом ватнике, из которого в продранных местах торчало клочьями содержимое. Парень был лыс, отчего особенно явно подчеркивалась его частичная микроцефалия, взгляд его был чист, на губах играла жизнерадостная улыбка, тут же из раскрытого в улыбке рта по подбородку капали слюни. Мгновение он с восторгом смотрел на меня, затем жалобно произнес:

– Дай конфетку. Я конфетку хочу.

Я вспомнила, что в сумочке у меня лежали конфеты, заныканные опять же на всякий случай, быстро достала столько, сколько нащупала рукой, и протянула ему.

– На, вот тебе конфетки.

Он с удивительной быстротой и ловкостью развернул единым махом несколько бумажек, и отправил горсть конфет в рот. Я вздохнула от ставшей явно для меня бесполезности этой встречи, порадовалась тому, что он попросил всего лишь конфет, и они у меня были, и собралась идти дальше. И тогда вдруг городской сумасшедший схватил меня за руку и внятно, несмотря на полный рот сладостей, произнес:

– Подожди, я должен тебе сказать.

Он, все так же держа меня за руку, старательно прожевал и смачно, с гульканьем проглотил выданные мной конфеты (между прочим, кажется, это были «Белочки» – шоколадные и с орешками) и довольно крякнул. Все это время я стояла, боясь пошевелиться, и напряженно думая, что ждет меня дальше. Между тем, идиот вполне доброжелательно произнес:

– Ты хорошая. Мне велели тебе передать, чтобы ты убегала. Скрывайся, где можешь.

– Почему? – вдруг спросила я, смутно припоминая, что кто-то уже говорил мне это. И, кажется, на этот раз мое подсознание сразу включилось в то, что имелось в виду.

– Это не твоя война. – Вполне разумно сказал парень. В этот момент, очевидно, порывом ветра разорвало ночную тучу, и в прореху вывалилось отражение куска месяца. Лицо идиота на мгновение осветилось лунным светом, и я увидела, что глаза у него вполне разумные, внимательные и смотрит он на меня с настороженной жалостью.

– Кто тебе сказал передать мне это? – у меня хватило реакции, чтобы задать не менее важный вопрос.

– Она. – Идиот уже опять смотрел рассеянным блуждающим взглядом. И луна, показав на мгновение его истинное лицо, опять скрылась за тучей. – Дай конфетку. Я конфетку хочу.

Я полезла было в сумку, но опомнилась:

– А у тебя ничего не слипнется? Скажи, кто она, которая велела мне убегать, и я дам тебе конфетку.

Пошарив секунду рукой в сумочке, я уверенно добавила:

– Две.

Идиот захихикал, словно я произнесла перед ним задорный скетч, полный гэгов и умопомрачительных приколов:

– Слипнется! Попа слипнется! Я знаю, я знаю, что слипнется! Попа!

Подождав, пока у парня пройдет этот порыв чистой детской радости, я похлопала по сумочке рукой и повторила:

– Скажи, кто она, и я дам тебе две конфетки.

– Она – королева обиженных, и дает им успокоение. Через огонь дает.

Вдруг как-то сразу мой визави забился в припадке, поднимая плоское бледное лицо к темному небу, с которого, не переставая, сыпалась снежная крупа. Его перекосило, он схватился за меня уже двумя руками и повис на мне, словно собираясь вот-вот рухнуть на землю. Я еле удержалась на ногах, старательно отцепляя от себя его липкие грязные руки.

– Матушка, матушка, – бормотал он, словно сам себе, – спаси и сохрани, заступница! Демонов изгони, гони, гони демонов, назад в ад гони. Спасайся, беги, матушка придет, никого не оставит, всех чистым огнем польет. Освободит нас, неприкаянных, меня освободит, огнем освободит. Тебе не надо, можешь попасть, пропасть можешь. Жду твой огонь, жду огонь, жги демонов!

Парень совсем вышел из себя. У него бешено задергался глаз в невиданном мной доселе нервном тике, из перекошенного рта коричневой конфетной струей слюни полились без остановки.

– Конфетку-у-у, конфетку-у-у, – вдруг как-то совсем по-волчьи завыл он в сторону спрятавшейся луны, и я, малодушно сунув ему в ходуном ходящие, потные и липкие ладони остатки запасов «Белочек», кинулась прочь по аллее, все время на ходу прислушиваясь, не раздаются ли сзади звуки погони.

Удивительное дело, но, то ли от ужаса, то ли от чего-то, направляющего меня свыше на верный путь, я очень быстро выбежала из парка прямо к станции метро. Оглянувшись, поняла, что у моего страха были очень велики глаза, так как то, что ещё несколько минут назад казалось мне непроходимыми дебрями, со стороны смотрелось, как несколько чахлых безлистных кустиков, коротким рядом высаженных вдоль небольшой дорожки, ведущей от театра к станции метро. Фигуры столь малодушно оставленного мной сумасшедшего не просматривалось. И аллея как-то сразу наполнилась людьми, бегущими по своим делам вдоль чахлых кустов.

***

Дома, повесив на плечики испорченное платье, я отложила до утра выяснение степени его повреждения. Приняла горячую ванну, где немного успокоила бившую меня внутреннюю дрожь, и улеглась в постель, натянув одеяло до самого носа. Наверное, я все-таки быстро задремала, потому что как-то сразу пришел Влад. На часах, между тем, было уже опять те же самые роковые полтретьего ночи. Муж быстро разделся, и примостился рядом, как-то особенно тяжко вздыхая.