Текст книги "Все демоны моего мужа (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава восемнадцатая. Деревню заметает снегом

На меня смотрят две пары очень похожих глаз. И как я только сразу не заметила сходство? Этот странный, немного хищный разрез, идущий в самое прямое противостояние со здешней повсеместной волоокостью.... Меня оправдывает только недавнее и, честно сказать, непродолжительное знакомство. Впрочем, рассуждать о генетических особенностях строения очей, передающихся по наследству, было особо некогда.

Почему всегда, когда я захожу к Ануш, что-то невидимо, но ощутимо меняется в мире? Кажется, что в её доме, обстановке, которая сосредоточилась в нем, время меняет направление своего течения. Вот только что было конкретное время, а вот оно начинает томно растекаться, становится плотным, густым. И все в нем то становится подчеркнутым, то наоборот, расплывается в словах и движениях.

Ануш пылает нешуточным гневом, Шаэля же, кажется, даже забавляет ситуация, хотя виновато-скорбный вид он держит стойко.

– Инч! – коротко произносит аштараканка, и я не понимаю, что она имеет в виду, но слово звучит коротко, резко и убийственно, как выстрел.

– Я ни в чем не виновата, – твердо и нагло иду я «ва-банк».

– Так уж? – прищуривается Ануш.

– Да, – не знаю, насколько хватит моей устойчивости перед её гневом.

И тут её прорывает, Ануш начинает бросаться в меня словами, от которых хочется увернуться, они бьют мелкой сечкой, и, кажется, лицо мое краснеет под этим шквалом.

– Десятки лет ожидания, когда сойдутся все знаки для пророчества! Десятки лет бессонных ночей, несколько поколений, хранящих сакральные знания, ждущих, чтобы звезды стали так, как необходимо! Эл аселу бан чунем... И все псу под хвост....

– Шакалу, – зачем-то вмешивается в её тираду Шаэль. Я удивленно смотрю на него. Зачем он вообще что-то говорит?

– Молчи уже! – замахивается на него попавшим под горячую руку пестрым махровым полотенцем Ануш. – Тоже мне, неудавшийся волк Аштарака! Жаманакы ыспарвец.... Ты кулон удержать не мог?

– Я не заметил, – смелость Шаэля на глазах улетучивается. И зачем он вообще говорил что-то против? Все-таки он чувствует себя очень виноватым, и это читается по его глазам. Мне же и неудобно, и страшно. С одной стороны, я включилась помимо своей воли в какую-то игру, которая казалась мне глупой, допотопной и неуместной. С другой стороны, меня накрывает прикосновение к какой-то вековой тайне. Опять ноет в области солнечного сплетения, словно там открывается воронка, засасывающая меня в древний космос. Очень неприятное ощущение.

– Моя сестра, упокой Господь её душу, – праведный пыл Ануш как-то сразу испаряется, сходит на нет. Она садится на другое плетеное кресло и закрывает лицо руками. Не рыдает, нет, просто как-то резко становится уставшей. Секунду мы зависаем в молчании, затем Ануш отнимает руки от лица, и я замечаю, что темные тени легли под её глазами. Сейчас она кажется совсем старухой, но не милой бабушкой, а вечной и древней, как сама жизнь.

– Что теперь делать? – спрашивает она растерянно, и я понимаю, что вопрос этот адресован не нам, а куда-то в пространство.

– Получается, что ничего. – Так же растерянно и тихо отвечает Шаэль. – Будем ждать еще несколько десятилетий. Может, через несколько поколений....

– Род угасает, – уже совсем буднично вздыхает Ануш. – Мельчает. Ты был нашей последней надеждой. Хамайн изур.

– Но почему бы нам не довериться выбору куладатана? – Шаэль смотрит на меня, и серьезность в его голосе входит в диссонанс с веселыми чертиками в глазах. – Лиза тоже ничего себе, крепкая девушка Нервная только немножко. Но это мы поправим.

– И думать не смей. – Кричит на него Ануш. – Чи карели! Аид масин хоск, ангам линел чи карох! У неё свой путь. У нас – свой. Анун анцялин! Её история не лишена драматизма, но к нашему делу не имеет никакого отношения. Мне тут ещё мусора, который тянется за ней, не хватало! Чистить, кто будет? Ты? Или опять «тетя Ануш»?

– Кулон активирован, – напоминает Шаэль. – Тетя Ануш, кулон активирован.... Я за Лизу теперь в ответе, что бы там ни было. Насколько я понимаю существующий закон Кулона, это сила взаимодействия между неподвижными точечными электрическими зарядами. Это один из базисных законов физики, тетя Ануш. Я могу ещё сопротивляться магии, но кто будет настолько глуп, чтобы идти против физики?

– Да знаю я, – в Шаэля все-таки летит пестрое полотенце, но не долетает и сваливается у ножки кресла. Я смотрю на это полотенце, ещё не до конца понимая, что происходит.

– И мы теперь обязаны пожениться. Так ведь? – теперь понятно, к чему ведет Шаэль. Я вскидываюсь, но ничего сказать не успеваю, потому что Ануш реагирует на его слова быстрее.

– Вы можете делать все, что захотите. Только не по предсказанию. Если ты решил, все равно так и будет. Но от меня ничего не жди. И кулон.... Я не знаю, кому теперь передать кулон. Индз са дур чи галис.

– Да, ладно, – Шаэль строит умильную физиономию, – так уж совсем ничего от тебя не ждать?

Я решаю взять в свои руки право голоса.

– Я замужем. – Говорю твердо. – С вами я знакома всего ничего. И не хочу связывать свою жизнь с малоизвестным мне Шаэлем. По крайней мере, пока.

– А чего ещё ты не хочешь? – Ануш смотрит на меня исподлобья. Я явно не нравлюсь ей в качестве родственницы, но мое взаимное нежелание этих уз выводит её из себя. – Ты вообще по жизни не хочешь ничего. Ты только ждешь, когда кто-нибудь придет и все сделает за тебя. Или убегаешь. Ты только и можешь, что убегать и прятаться.

– Тетя, не кипятись, – улыбается Шаэль. – Лиза ещё сама не поняла, во что она попала.

– Ни во что хорошее? – уточняю безнадежно я.

Шаэль кивает. Тут мне уже совсем надоедает этот спор, который начинает напоминать зависшую программу.

– Амен бан ир техн уни, – как-то очень уж ехидно произносит Ануш, и повторяет по-русски:

– Всему свое место!

– В общем, пока, – говорю я этим неожиданным родственникам, разворачиваюсь и выхожу из дома. Если они вот заранее определили мне место без всякого моего на то согласия, ничего хорошего здесь уже не ожидает.

Уже покидая веранду, я как в тумане слышу настороженный голос Ануш.

– Шаэль, что с тобой происходит, помимо Лизы?

– Ты меня давно не видела, тетя....

Ветер уносит вторую часть ответа Шаэля вдаль. Что с нами происходит? Со всеми? Может, от этой навалившейся беспомощности и беззащитности очень хочется заплакать? Когда тобой начинают играть неведомые силы, трудно отделаться от ощущения игрушки в равнодушных руках. Что происходит? «Может, хватит с меня?», – так думаю я, бредя через все ту же густую мерзлую взвесь по туманной улице.

И обращаюсь к кому-то мне неведомому, но сильному и мудрому: «Может, все эти ненормальности оставят меня в покое?». И тут же отвечаю сама себе: «А не лезь, куда не просят....». И дышать, и идти, и вообще жить становится гораздо легче.

***

Ночью меня разбудили дикие вопли. Сразу несколько голосов подтверждали свое существование на всякие разные лады и тональности. Попеременно плакал ребенок, тут же кто-то ворчал «ур-ур-ур», так же темнота и сонная истома пронизывалась пронзительным «иу!!!!». Я поворочалась ещё несколько минут, надеясь, что либо ситуация разрешится сама собой, либо Лия встанет и наведет порядок. Вопли то набирали обороты и децибелы, то снижали интенсивность, но не прекращались. Пришлось встать, ибо можно сколько угодно притворяться, что ничего не происходит, но заснуть вновь все равно не получается. Такова реальность. Сталкиваясь с нашим представлением о том, как все должно быть, она непременно побеждает.

Я прислушалась к дыханию Дома. Странно, но он, кажется, так и не проснулся. Вернее, он-то и не спал совсем в этом бедламе, но почему-то предпочел поднять на ноги и идти разбираться меня, а не Лию. Я вдохнула тишину в соседней комнате, и поняла, что подруга просыпаться и не думает.

«Ладно», – подумала я, сунула ноги в выстуженные за ночь меховые тапочки, и глянула на часы. Полпятого утра. По китайскому гороскопу это час Тигра. Логично. Два недотигра вопят под окнами. Я имею в виду, конечно же, Джаз и Армстронга. Кому ещё, кроме этих двух вечно свингующих кошаков, понадобилось оглашать окрестности дикими утробными звуками?

По лестнице я спустилась тихо, потому что очень хотелось застать ораторов на месте преступления, не вспугнув раньше времени. Вообще-то я была уверена, что третьим на этом утреннике непременно будет уже известный мне Рыжий. Соседский котяра, который с переменным успехом претендует на часть территории, доставшейся по праву первородства Джаз и Арму. Но я ошиблась. Серая, чуть распластанная тень метнулась за угол дома, как только я показалась на ещё темном и чуть заваленном спросонья горизонте. Я специально неудачно бросила вслед беглецу щепку, подобранную тут же с земли. Из чуть приоткрытого окна торчали четыре уха. Джаз и Арм сидели на подоконнике, продолжая что-то высказывать уже растворившейся в темноте сада серой тени неизвестного мне животного. Я укоризненно покачала головой, запихнула кошек в дом, и закрыла окно с внешней стороны. Воцарилась блаженная тишина. Повозившись на постели, чтобы уютнее укататься в одеяло, я вдруг подумала: «А почему кошки не вышли из дома, а прогоняли незнакомца из окна? Почему они его боялись?».

За завтраком, когда я рассказала эту историю, мудрая Лия тут же выдвинула свою прекрасную версию:

– Это, наверное, был енот. Он иногда приходит в наш сад, чтобы обобрать черешню. Алекс пытался охотиться на него, но этот мерзавец очень хитрый. Из-за него вот уже не первый год остаемся без черешни.

– Черешня же спеет летом?

– Ну, может, он что-нибудь забыл здесь летом, а теперь вспомнил и вернулся, – засмеялась Лия.

– В час Тигра.... – задумчиво произнесла я.

– Что?!

– Время между тремя часами ночи и пяти утра называется часом Тигра.

– Ух, ты! А ведь точно. Ну, такой вот тигровый енот хулиганит у нас в саду. – Тут же обыграла ситуацию моя подруга и шикнула на Джаз, которая, как всегда утром, болталась у неё под ногами, в справедливом ожидании еды:

– Идите мышей ловите, кошки! Ешьте то, что добыли, дармоеды! Тоже мне, тигры. Енота прогнать не можете.

Впрочем, кошачьего корма Лия им все равно насыпала. Она всегда так делает: сначала попрекает кошек куском хлеба, а потом все равно кормит. Но мышей они и так ловят. Не от голода, а от врожденного охотничьего азарта и хорошего расположения к хозяевам.

Но почему они так испугались знакомого им енота? Или это все-таки был не енот? Я вышла на крыльцо спросить у птиц. Но они молчали, зябко нахохлившись в ожидании неизбежных холодов. И холода не замедлили наступить.

Снег пошел через несколько дней. Он начал валить во второй половине дня, ближе к вечеру. Все сделалось белым-бело, словно на деревню накинули перьевое душное одеяло. Пока ещё работала связь, Лия передала бесконечные поцелуи Алексу, который остался зимовать эти снежные две недели внизу. На ещё не успевшие состариться и облететь листья некоторых очень оптимистичных деревьев комками ложился и застревал белый налет. Вскоре вся улица превратилась в пестрое бело-зеленое пространство. Она приняла вид таинственный и незнакомый. Словно мы за три часа переместились в иное измерение. В этом незнакомом доселе мире, словно в вате, тонули слова и мысли, а двигаться стало невыносимо лень.

– Нас уже пригласили на глинтвейн, – как-то уж слишком подчеркнуто жизнерадостно произнесла Лия, – соседи, которые через два дома от нас.

– Это в доме с острой, почти готической крышей? У них ещё собака такая мелкая, но очень брехливая. – Лениво прореагировала из-под пледа я. Чашка горячего чая приятно грела руки, которые постоянно зябли.

– Ну, да, – Лию словно обрадовала моя осведомленность. – Они самые. Я думаю, мы будем самыми востребованными девушками на этом глинтвейновом балу. Доставайте ваши танцевальные книжечки, барышни! – пропела она.

Я вздохнула. Доброта Лии не знала предела.

– Сомневаюсь. Я же говорила тебе, что, кажется, поссорилась с Ануш. Меня навряд ли теперь куда-нибудь пригласят. Так что доставай свою танцевальную книжечку сама. А мне и здесь хорошо, – по-старчески проворчала я, ещё больше уходя в теплый мягкий плед. – Нет у меня никакой книжечки. Ничего у меня нет....

– Бедная ты моя, несчастная, – опять запела Лия. – Неужели ты думаешь, что Ануш столь стервозна, что из-за какой-то ерунды объявит тебе бойкот? Что ты такого могла ей сделать? Розы её знаменитые обломала?

– Можно сказать и так, – я подумала, что с точки зрения Ануш совращение Шаэля, наверное, выглядит, как покушение на цвет розы. Ну, как там говорят в романе: «сорвал цветок моей девственности». Мне стало смешно, я даже хрюкнула, и высунула нос из пледа.

– Не валяй дурака, – Лия кинула в меня тапком, которым она всегда швыряла в разошедшихся Джаз и Арма. – Опыт пития аштаракского глинтвейна ты можешь получить только в Аштараке во время большого снега. И нигде больше. Даже если тебе придется сразиться с Ануш за право участвовать в этом событии, ты сделаешь это! Иначе никогда себе не простишь.

Я поймала тапок на лету и кинула его обратно в подругу, стараясь, между прочим, не попасть. В Лию я, как и было задумано, не попала, зато на пол с радостным звоном свалился стакан с недопитым томатным соком, тут же окрашивая половицы в густой кровавый цвет.

– Можно сказать, что мы повеселились? – жалобно спросила я, выражая всем своим видом готовность вернуться к исходной точке. То есть сбегать за тряпкой и вытереть кровавую лужу.

– В общем, завтра мы идем к готическим соседям, – тоном, не допускающим возражения, произнесла Лия. – И точка.

– А ты знакома с Шаэлем, с племянником Ануш? – вдруг спросила я. Вернее, спросить мне про Шаэля хотелось давно, но случай выдался только сейчас. Если про таинственного спасителя я рассказать не могла, то про племянника Ануш спросить могла. И ещё как!

Лия наморщила лоб.

– Может, и знакома. У Ануш много родственников.

– Шаэля бы ты запомнила, – почему-то обиженно произнесла я.

Лия посмотрела на меня с подозрением:

– Это благодаря незабвенному племяннику Ануш Шаэлю у тебя прошла социофобия? Подожди....

Лия быстро произвела какие-то нехитрые расчеты в уме.

– Ануш – раз. Ты боишься, что из-за неё тебя деревня подвергнет остракизму – два. Племянник, явно не пятилетний.... Лиза! Ты положила глаз на племянника Ануш?!

– Нет, нет, – заторопилась я, – скорее, это он.... Да, это он....

Бесцеремонно сдала я своего спасителя.

– Нет, – Лия покачала головой. – Не выйдет. Это очень закрытая система. Тебя не примут.

– Знаю, – почему-то расстроилась я, а подруга тут же поймала меня на слове.

– Значит, правда?! И Ануш.... Ух, ты! Я запасаюсь поп-корном. Моя ж ты скромница и мужененавистница....

Лия продолжала хохотать в совершенном одиночестве ещё несколько секунд, потом затихла, и уже серьезно сказала:

– Милая. Я была бы рада, чтобы ты опять начала жить и стала такой же кокеткой, как прежде. Только. Странная эта семейка, поверь мне. Боюсь, что там проблем будет не меньше, чем с Владом.

Ну что я могла сказать Лие? Поэтому я понимающе кивнула и промолчала.

Ночь была странной. Даже сквозь сон я ощущала, как давит на деревню снежное покрывало, какое оно тяжелое и душное. И как странно засыпать под ним, под небом, под звездами, чувствуя, как неотвратимо и равнодушно пялится на тебя звезда Канопус. Не было ничего, что могло бы скрыть меня от Вселенной, и пестрое синтепоновое одеяло, выполненное в стиле печворк, только на первый взгляд укрывало меня от взгляда беспристрастного снежного неба. Потолок тоже во сне казался мне иллюзией, жалкой человеческой попыткой спрятаться от чего-то огромного, истинного, безжалостного.

Я ворочалась и всхлипывала, сжималась в тугой эмбриональный комок, металась по кровати. И чувствовала все это даже сквозь сон. Словно было две меня. Две. Как, когда пишешь книгу, одновременно действуешь и наблюдаешь со стороны. И кто-то явно писал мою историю в этот момент. Или заканчивал, раздумывая, убить ли меня или все-таки допустить счастливое завершение истории.

– Милый, – сказала я кому-то во сне, – милый мой, эта история получается чересчур печальной. Мы должны что-то в ней поправить, и, скорее всего, давай поищем огрехи в самом начале. Может, как и положено хорошему психотерапевту, начнем с детских травм?

И, конечно, никто мне не ответил. А к утру изба была выстужена, и Лия вытащила теплые ватные ботинки, в которые мы впихнулись вместо тапочек.

– Связь ещё есть, – Лия переворачивала на сковородке уже подрумяненные оладушки, стараясь добиться того изумительного золотистого цвета, который нужно словить вовремя в какую-то долю секунды. – Алекс звонил, спрашивал, как у нас дела. Говорит дорогу, ещё завалило не сильно, он может приехать. Только это опасно, я ему сказала, чтобы он не рисковал.

–И...., – вдруг помрачнела и убрала сковородку с огня Лия, – Лиз, ты только не волнуйся. Все равно ты узнаешь рано или поздно....

Мне тут же стало очень страшно, и я почувствовала, что волосы на всем теле встали дыбом. Даже невидимые на руках.

– Он говорит.... В общем, Татьяна Романовна умерла.

Погруженная в свой ужас, я сначала не поняла, кого Лия имеет в виду. Она увидела мой вопросительный взгляд, и добавила:

– Музейщица. Сотрудница музея.

На меня словно обрушили ушат воды:

– Как так?!

В голове пронеслась совершенно безумная мысль, что это я виновата в её смерти. Ведь это у меня в голове придумалась тогда завязка триллера. Который начинается с того, что в музее погибает сотрудник, хранитель тайных знаний.

– Алекс подробно расписывать по телефону не стал. Говорят, что маньяк какой-то. – Уже совсем шепотом произнесла Лия, словно боялась, что её слова дойдут до ушей кого-то, кому это совсем не нужно знать. – Слушай, там, правда, странная история. Возвращалась поздно вечером домой, на неё в переулке напали. У нас отродясь таких ужасов не случалось. А главное, вроде, и не взяли ничего. По крайней мере, сумочка с кошельком с какой-то мелочью так и осталась около её тела.

Я знала, что по улицам иногда ходят убийцы, но не могла представить себе, что их жертвой может стать кто-то из моих знакомых. Пусть даже очень шапочно, как Татьяна Романовна.

Это невыносимо странно прозвучало ещё и именно здесь, где люди даже не закрывают на ключ двери дома, когда уходят. Самой большой преступницей здесь оказалась Лия, которая как-то по лету выстрелила в шкодивших в саду соседских поросят из травматического пистолета. Еще был вороватый енот, который обирал поспевшую черешню под покровом ночи. Я случайно попала в этот мир без преступлений, и, наверное, как-то сразу же срослась с ним. Месяца мне вполне хватило, чтобы всем своим существом впитать ощущение безмятежности и безопасности. В этот момент пронеслась мысль, что если и есть рай на земле, то он именно здесь, и люди сами его создали. Ну, конечно, на подготовленной кем-то свыше благодатной почве. Так что известие о смерти Татьяны Романовны прозвучало совершенно нереально. Словно привет из ада. Замысловатый такой приветик. Меня передернуло.

– Лия, может, это мы виноваты. Стали расспрашивать её о той легенде....

Подруга посмотрела на меня огорченно:

– Лиз, ну при чем тут мы? При чем эта старая легенда?

– Мне кажется, что она нам далеко не все рассказала. Что-то там все равно есть странное. И недосказанное. Меня со всех сторон обступили недосказанности, я не знаю, что с этим делать.

– Пить чай с оладушками, – категорично заявила Лия. – Просто пить чай. Иногда это помогает.

Чай с оладушками, если и помог, то не всеобъемлюще. Я думала об этом убийстве весь день и весь вечер. Если бы не вырубился так некстати интернет, я бы могла узнать намного больше. Но он все-таки вырубился, и мне оставалось только вручную чертить на листе бумаги схему событий, которые никак не хотели уходить из моей головы. Словно кто-то таким странным способом хотел что-то сказать именно мне. И я, конечно, знала, кто намекает, что он идет по моим пятам, оставляя за собой кровавый след. Пока как бы случайный. Из людей, которые не успели стать друзьями, и ненароком встреченных собеседников. Но это только пока.... Сколько времени я могу делать вид, что ничего не происходит? А когда я перестану успокаивать себя, что должна сделать, чтобы ничего не происходило?

Глава девятнадцатая. Аштаракский глинтвейн

На вечеринку в честь начала большого снега в Аштараке я все-таки отправилась вместе с Лией. Честно говоря, меня и уговаривать-то особо не пришлось, уж больно вкусно расписала мне подруга это событие.

Раф, сосед, в доме которого затевалась вечеринка, был человеком, на первый взгляд, может, даже не очень приветливым. Я часто сталкивалась с ним на улице, но никогда не видела, чтобы он улыбался, или хотя бы первым здоровался. В придачу к этому, он производил впечатление какой-то кустистости. Словно домовой-переросток, от времени и сырости покрывшийся взъерошенными пятнами мха. Жесткие темные волосы на голове у него торчали отдельными клочками, так же группками, видимыми даже издалека, торчали волосы из носа. Отдельно от всей остальной волосатости несколько не встречающихся друг с другом кустиков виднелись из носа. Руки, открытые до предплечий, – даже в прохладную погоду Раф носил белоснежные классические футболки – тоже кустились густыми жесткими волосами, разбавляемые загорелыми проплешинами.

В ответ на мое робкое «Здрасьте», он, не выходя из замкнуто-кустистого образа, сосредоточенно и угрюмо кивал, и шел дальше по своим многочисленным делам.

Лия говорила, что Раф имеет право быть неприветливым и угрюмым даже с посетителями кафе, которое он держит. Потому что когда-то его отцу удалось отхватить самый живописный кусок внизу у моря, на котором собственно он и открыл белоснежную кофейню. Я бывала там, и понимала, что можно потерпеть неприветливость хозяина, если перед тобой открывается возможность хотя бы полчаса посидеть с чашкой сваренного на песке кофе перед изумительной панорамой синего моря и белых теплоходов где-то вдали, но не настолько, чтобы не ощущать себя к ним причастной. Прекраснее этого уголка на всем побережье так и не было. Впрочем, сам Раф не так уж часто сам стоял за стойкой бара. Но мне всегда везло, и вместо улыбчивой официантки я сталкивалась с философским хмыканьем Рафа. Тем не менее, кофе он варил самый изумительный. Поэтому я надеялась, что глинтвейн у Рафа – это тоже прекрасное нечто.

Мы немного опоздали, так как решили собраться по всем правилам. Вечерних туалетов предусмотрено не было, но переодеться из ватных штанов в джинсы все-таки стоило. И помыть голову. А мытая голова влечет за собой желание хоть немного, но подкраситься. В общем, мы все-таки опоздали.

В просторном холле готического замка уже собрался весь цвет аштаракского общества. В основном, здесь были женщины, потому что работающие внизу мужчины на время большого снега оставались в городе. Владельцы пустующих между курортными сезонами домашних отелей с удовольствием предоставляли им комнаты, так как все были, так или иначе, в родстве или тесной дружбе. Алекса селили, кстати, за просто символическую плату, хотя он не был никому родственником. Просто с его легким характером он всюду заводил массу приятных и полезных знакомств.

Раф же вполне логично закрывал свою летнюю кофейню под белоснежными зонтиками на зиму, и оставался в Аштараке, занимался хозяйственными делами, до которых у него не доходили руки во время горячего сезона. Мне сразу понравился его дома. Уже в холле настигала приятность, так как тепло шло от подогреваемого пола, а печка, которая призывалась на службу в случае отключения электричества, была замаскирована под красивый, якобы декоративный камин. Прямо с порога явно слышался запах будоражащих кровь и вкусовые рецепторы специй, он тянулся из кухни, в которой уже вовсю варился пряный глинтвейн. Волей неволей я принюхалась к аромату, уловила знакомые нотки: корица, имбирь, гвоздика, лавровый лист, бадьян, душистый перец, немного цитрусового запаха. Но было там что-то ещё, мне абсолютно незнакомое, но вызывающее особое, праздничное настроение. Что-то бодрящее, манящее, свежее и горьковато-сладкое.

Общество чинно расположилось по мягким диванам и креслам, я внимательно осмотрелась, но Ануш нигде не заметила. Шаэля тоже видно не было, что не удивительно, учитывая, как тетка скрывает своего драгоценного племянника от людских глаз. Впрочем, незабываемый голос Ануш я вскоре услышала из кухни, он вместе с терпким и сладким ароматом врывался в комнату, и окутывал всех присутствующих приятным ожиданием.

Честно говоря, всех, кроме меня. Я все-таки немного побаивалась встречи с сумасшедшей теткой Шаэля. Хотя Лия совершенно убедительно мне доказала, что сказительница не будет устраивать прилюдный скандал из-за племянника, которого она почему-то прячет от всей деревни.

– На самом деле, оказывается, это именно она настояла, чтобы тебя, случайную гостью здесь, пригласили на этот вечер, – с удивлением заметила моя подруга.

Я открыла рот от изумления.

– Она на меня совсем не будет злиться?

– Ну, может, подуется чуть-чуть, – подумав, добавила Лия. – Все-таки....

«Подуется чуть-чуть» меня вполне устраивало, и я даже постаралась расслабиться. Села тихонечко на угол длиной скамьи, видимо принесенной по такому случаю из сада. На скамью никто не покушался, так как присутствующим хватало места на многочисленных пуфах, креслах и диванах. Я могла тихонько рассмотреть компанию. Тем более, что вечер шел своим чередом.

Жена Рафа была совершенной ему противоположностью. Вся маленькая, плавная, гладкая и круглая, с подобранными под тугую косынку волосами, она, то сновала деловито между гостями, поддерживая светские беседы о сваренных компотах и надвигающейся свадьбе кого-то из ещё незнакомых мне жителей Аштарака, то быстро, грациозно и незаметно удалялась на кухню, где происходило священное действо. Хозяйка Рафа кивнула мне с добродушием, собиралась, видимо, что-то спросить, но тут её отвлекли, и она заскользила на зов о помощи. Я вдруг поняла, что не помню, как её зовут, и мне стало неудобно. Лия затерялась где-то, пропала из моего вида, спросить у неё я не могла. Краем глаза я выловила в окружение одетых для выхода женщин Джен. Она о чем-то горячо и убедительно спорила с молодой девушкой. В общем, Джен тоже казалась глубоко занятой, поэтому я решила полагаться только на себя.

Постепенно разговоры стихали, в воздухе прямо начала ощущаться торжественность момента. А потом все замолчали разом, и со стороны кухни появились две женщины, несущие с двух сторон большой красивый чан, от которого даже на расстоянии шел медово-пряный одуряющий запах. Женщин сопровождала Ануш, словно плывущая над полом в своем длинном красивом платье, на которое она сменила неизменные трикотажные бриджи. Она выглядела непривычно сосредоточенно, вся поглощенная наблюдением за тем, чтобы действо прошло, как нужно, без лишних эксцессов. Идущая за ней маленькая жена Рафа, которая несла на голове большой разнос с яркими, разрисованными многочисленными фигурками керамическими пиалами, хоть и была хозяйкой дома, но казалась менее озабоченной приемом гостей, чем Ануш. Как-то сразу стало понятно, тетка Шаэля здесь главная.

Женщины поставили праздничный, одуряюще пахнущий чан на специально подготовленный стол, и Ануш кивнула. Как-то все сразу поняли, что она имеет в виду. Я вдруг осознала, что в комнате совсем не осталось мужчин. А присутствующие женщины стали подходить к столу по одной, каждой Ануш большой поварешкой наливала в пиалу исходящий горячий паром напиток, и, подавая его, что-то тихо приговаривала на ухо подошедшей. Когда дошла очередь до меня, почему-то затряслись руки, и необыкновенное волнение охватило всю мою сущность. «Это просто глинтвейн», – пыталась образумить я себя, но эти несколько шагов, сделанные мной в сторону Ануш, показались вечностью. Словно вот-вот случится что-то очень важное и значительное в моей жизни, – так ощущала я этот момент.

Я подошла так близко, что увидела, как в красном коралловом вине плавают кусочки фруктов и каких-то пряных трав. А ещё – честное слово – мне показалось, что глинтвейн ровно и мягко светится. В смысле, от него действительно исходило сияние, которое чувствовали и даже наблюдали все присутствующие. Но так как никто этому не удивлялся, все воспринимали как должное, то я решила не удивляться тоже.

Ануш внимательно посмотрела мне в глаза, но в её взгляде не было и капли осуждения. Это была какая-то совсем другая Ануш, не та, что кричала на меня совсем недавно из-за активации кулона, истории, в которую я так неожиданно и легкомысленно влипла. Этот взгляд был полон какой-то нездешней мудрости и отрешенности. И в то же время он познавал суть саму того, на кого был направлен. Ануш подала мне пиалу и приблизилась к моему лицу.

– Возьми силу, свет и ярость её, – тихо, но уверенно сказала она мне. – Воспользуйся с умом и отвагой.

Я думала, что сейчас обожгу руки об исходящую горячим паром посуду, но керамика совершенно чудесным образом сдерживала жар в себе, и сама пиала оказалась приятно-прохладной. Руки чувствовали набитые на ней объемные фигурки, я кинула быстрый взгляд и оторопела. Эти картины, кажется, видела на кулоне. Да, это была все та же техника исполнения, и насколько позволял судить мой беглый взгляд, сюжет повторялся в пиале, как зеркальное отражение. Ануш загадочно улыбнулась мне и молча кивнула.

Я отошла со своей долей напитка в полном недоумении. В полной тишине все находящиеся в комнате женщины медленно и торжественно, маленькими глотками пили глинтвейн. Казалось, что его аромат звенит в этой странной густой тишине.

Пришло время и мне осторожно попробовать горячий напиток. Целая симфония вкусов взорвалась у меня на языке и покатилась звучанием слаженного королевского оркестра в голову, а оттуда теплой, все согревающей и укрывающей волной – к сердцу. Это не стоило называть обыкновенным опьянением, потому что главным ощущением, накрывающим меня в этот момент, было явное видение открывающейся двери в другое измерение. Все главные понятия, такие как «рождение», «смерть» и «жизнь», приобретали совершенно иное по силе значение. В этом не было смещений эмоциональных полюсов, просто чувствовалось все по-другому. Словно кто-то сильный, с совершенно иной точкой зрения на все окружающее, открыл во мне глаза и смотрел сейчас с умилением и на эту комнату, и на женщин, тихонько пьющих глинтвейн, и на большой красивый чан с глинтвейном самим. И, кажется, все присутствующие чувствовали то же самое. Наверное, так оно и было, такое вот чувство одновременного и единения, когда ты – это часть чего-то, и явного осознания отдельности и неповторимости твоей сущности.