Текст книги "Все демоны моего мужа (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава двенадцатая. Вынужденные каникулы

Я открыла глаза. Сначала все было просто коричневым. Затем сплошное коричневое пятно стало распадаться на фрагменты помельче, определяя и уточняя картину моего нынешнего бытия. Все было странным и непонятным. Моя память поискала угол светло бежевого плательного шкафа, который я видела перед собой, просыпаясь, все последние годы. Шкафа не было. Это я не успела даже подумать, просто поняла в какую-то долю секунды. Потому что сразу на меня навалилась тупая ноющая боль. Она заставила меня тут же вспомнить, что я повредила ногу, а ещё был обвал в горах, отрезавший путь в деревню, а ещё.... Я попыталась резко сесть на кровати, но тут же со стоном опрокинулась назад.

Шаэль.... Если бы я не открыла сейчас глаза в абсолютно незнакомой мне комнате, я бы подумала, что все это мне приснилось. Тачка-тележка, ужасный выматывающий болью путь .... Куда? Где я вообще нахожусь? Насколько позволяла боль, я попыталась оглядеться. Прямо перед моими глазами на тоненькой паутинке спускался откуда-то сверху маленький паучок. Паутинка то серебрилась, то пропадала в свете, падающем откуда-то сбоку. Я немного повернула голову и увидела окно. Скорее поняла, чем увидела, что лежала у окна на чем-то среднем между диваном и кушеткой. Белье было чистым, но старинным, ветхим от долгих стирок. Кажется, у моей мамы были подобные простыни в мелкий ситцевый цветочек. Моя нога была плотно перебинтована, очевидно, разодранными на полоски простынями все из той же коллекции. Я почувствовала, что к ноге все ещё плотно примотана деревяшка, фиксирующая лодыжку. Моя мокрая накануне и грязная одежда отсутствовала. На мне была какая-то столь же древняя ночная ситцевая сорочка до пят. Чуть передохнув, я приподнялась, чтобы рассмотреть комнату. На глаза мне попался неизменный большой стол на середине избы и край старого комода. На комоде лежала вышитая салфетка. Это было все, что мне удалось разглядеть вот так с первого взгляда. Комната была пуста. По крайней мере, я поняла, что ни есть, ни мучить меня, пока никто не собирается. Сквозь тупую, навязчивую боль, я почувствовала, что в комнате тепло и хорошо пахнет чем-то свежим, чистым и природным. Дровами или деревянными бревнами.

«Наверное, эта изба срублена из бревен», – подумала почему-то я, и опять заснула.

Во болезненном, отрывочном сне ко мне приходили птицы, нарисованные на двери старого дома. Они смотрели на меня вытянутыми глазами и понимающе кивали хохолками. «Учись держаться за воздух», – словно повторяли они, и я опять хотела спросить, как это возможно в моей ситуации, но опять постеснялась даже во сне. Только и осмелилась, что предположить: «Этот странный, непонятный Шаэль – мой воздух сейчас?», но птицы недоуменно прикрывали глаза.

– Какой Шаэль? Мы не знаем никакого Шаэля. Держись за воздух.

Когда же в следующий раз открыла глаза, в комнате явно кто-то был. Коричневое сплошное пятно перед моим взором медленно рассеялось, и я увидела своего странного спасителя, сидящего на краю моего ложа с большой кружкой, из которой медленно поднимался пар. Теперь запахло травами, горькими и неизбежными. Шаэль заметил, что я открыла глаза, и попытался улыбнуться.

– Пей.

Он протянул мне кружку.

– Осторожно. Она тяжелая, а ты слабая.

Я попыталась протянуть руку, но даже это движение далось мне с трудом. Шаэль подсел ближе и наклонил кружку к моим губам.

– Помогу, ладно? Ты должна пить. Это необходимо.

Я честно постаралась отхлебнуть горячее горькое пойло, но тут же подавилась, закашлялась. Шаэль поддержал меня.

– Чуть позже еще немного, ладно?

– Что это? – смогла спросить я.

– Чтобы не болело. Убирает боль. Просто трава.

– Нога.... Что с ней?

– Ничего страшного. Ушиб. Но сильный, ладно?

– Почему мне так плохо?

– Лихорадка. Нервная, наверное. – Шаэль пожал плечами, демонстрируя свою полную непричастность к моей лихорадке. – И ушиб. Сильный. Как было сказано.

Я хотела спросить ещё много чего, но говорить расхотелось абсолютно. Просто откинулась на подушку, и прислушивалась к шагам Шаэля, которыми он мерил пространство, очевидно небольшой комнаты. Считала его шаги, и по приближению и удалению их, по шорохам и звяканьям пыталась определить, что он может делать в эти минуты.

Явно Шаэль не был тем легендарным волком Аштарака. Не мог такой героическо-мифический древний персонаж заниматься будничными делами. Причем собственноручно. По моему разумению, если ты полубог или мифический герой, то все эти помывки посуды, готовка еды, уборка комнаты, не должны тебя касаться. Либо все должно происходить по щелчку пальцев, либо кругом должны суетиться слуги или, на худой конец, адепты.

Шаэль же явно занимался будничными хозяйственными делами, размеренно, не торопясь, как человек, который привык это делать изо дня в день. Человек, у которого много свободного от общества времени и нет в доме хозяйки. Потому что он явно привык обходиться в одиночку.

На следующее утро я уже смогла сама взять в руки оставленную возле моей кровати кружку и выпить горький отвар. Мне хотелось побыстрее выздороветь, поэтому я была готова принимать все, что подсунет мне Шаэль. Не то, чтобы полностью положилась на него, но других вариантов у меня все равно не было.

Моего таинственного спасителя не было нигде ни видно, ни слышно с утра. А может и с ночи, я не знаю, потому крепко спала. Факт заключается в том, что проснулась я в доме совершенно одна. Так как чувствовала себя значительно лучше, настолько, что даже скривилась от запаха чего-то вонючего, очевидно, намазанного на мою ногу под импровизированными бинтами, я решила провести небольшую разведку. Сесть на постели я уже смогла, и теперь комната была передо мной вся, как на ладони. Обмазанные чем-то стены, пестрые занавески на высоком и небольшом окне, небольшое количество старой, разномастной мебели, из каких-то совершенно разных эпох, в углу, как и положено, печка. Кстати, наверное, почти остывшая с ночи, так как в доме становилось зябко. Я плотно куталась в одеяло, и все равно утренняя свежесть, стелящаяся по избе туманом, пробирала меня насквозь. Попробовала встать, и у меня это даже получилось. На столе стояла эмалевая кастрюлька с остывшей вареной картошкой, большой пузатый чайник так же был полон уже остывшей воды. Я посмотрела по сторонам, но не нашла ни плиты, ни розетки. Очевидно, ни газа, ни электричества в доме не было. Даже намека на то, что эти вещи существуют на свете, здесь не наблюдалось.

– Ну, да! – хлопнула сама себя по лбу, – я же сразу поняла, что что-то необычное во всей этой обстановке. Нет телевизора, который присутствует во всяком деревенском доме. Нет компьютера. И....

Я посмотрела на потолок:

– Нет абсолютно никакого намека на электрическое освещение.

На столе, в подтверждение моим словам, обнаружился огарок толстой свечи в граненом стакане, который, очевидно, служил подсвечником, ещё пачка свечей обнаружилась за занавешенной чистой веселенькой тряпкой полкой. Там же стояли большие банки с какими-то крупами (я разглядела гречку и перловку) и коробки со спичками. Собрав в кулак все оставшиеся от внутридомового исследования силы, я вышла в небольшой тамбур, где на стене вперемешку висели теплые старые, но добротные вещи и веники сушеных пахучих трав.

На крыльце голова у меня тут же закружилась, и я со всей оставшейся силой схватилась за крепкие перила, фундаментально вросшие в основания вдоль ступеней. Дом был построен на вертикальном горном склоне, и держался, насколько я поняла, на большой свае, вмонтированной в поверхность горы. Кому вообще могло понадобиться строить дом в таком месте и с такими невероятными усилиями? В голове у меня промелькнуло ощущение дежа вю, и тут же на смену странному чувству повторяющегося момента пришло воспоминание о традиционных китайских деревнях хмонг, в которых дома вот так же лепились в горе, как ласточкины гнезда. Только здесь я не видела других домов, казалось, что других людей вообще не существует в этом новом для меня мире.

Насколько позволяли увидеть глаза, везде простиралось желто-красно-зеленое море осенних вековых деревьев, чуть подсохшего после долгих дождей неба и рваной ваты облаков. Я даже приблизительно не могла определить, в какой стороне может находиться деревня. Вид был красивый, но угрожающий и я, все так же хватаясь за перила, вернулась в дом. Это небольшое путешествие вымотало меня окончательно, так что, добредя до своего ложа, я без ног свалилась на ситцевые мелкие цветочки. Усталость, какой-то мерный гул в голове и тупая ноющая боль в ноге притупляли чувство опасности. Теоретически я понимала, что мне стоило бы тревожиться за свое настоящее и будущее, но радость от того, что можно лежать, не двигаясь, притупила все прочие чувства.

Шаэль вошел совершенно неслышно. Не хлопнула дверь, не скрипнула половица. Он вывалил на стол явно магазинные пакеты. Сквозь прищуренный глаз я заметила круглую коробку, в которой явно проглядывался большой и, кажется, шоколадный торт.

– Не притворяйся. Ты не спишь. – Он стоял ко мне полубоком, и вроде как был увлечен разбором принесенной еды, но вот же, почувствовал, что я наблюдаю за ним.

– Да, я не сплю. – Согласилась послушно.

– Хочешь есть? – слова он проталкивал сквозь горло почти с все таким же трудом.

– А сколько времени я спала? – ответила я вопросом на вопрос. – И что творится в мире? Завал разобрали? Меня ищут? Имей в виду, меня обязательно будут искать.

Шаэль помолчал немного, затем неожиданно зевнул.

– Спала долго. Завал принялись разбирать недавно. Твоим я дал знать, что все в порядке.

– И что теперь? – я пыталась выяснить, каковы его планы насчет меня. Зачем я ему вообще была нужна?

– Ничего, – пожал он плечами. – Будем пить чай. Знаю, что ты любишь чай. Принес.

Он достал из пакета и продемонстрировал мне пачку чая. Даже издалека я поняла, что чай был с бергамотом, и на какое-то мгновение даже почувствовала его запах и вкус. Мне тут же очень захотелось этого чая. Все остальное тут же стало неважно. Удивительно, но это так.

– Хорошо. – Согласилась я.

Шаэль подвинул к моей кровати табуретку, расположил на ней все необходимые продукты и предметы, и через полчаса мы пили чай с бергамотом и ели шоколадный торт. Надо сказать, что Шаэль не очень отставал от меня в деле поедания тортика. Но, может быть, это объяснялось тем, что я все-таки ослабла за время болезни. Иначе фору ему могла бы дать.

– Шаэль, – я воспользовалась благостью момента и решилась спросить своего спасителя о том, что не давало мне покоя уже несколько дней. Ещё перед обвалом. А человек, с удовольствием поедающий тортик, не может сделать тебе ничего плохого. И даже нагрубить не может, наверное, в тот момент, когда у него сладко во рту.

– Скажи честно, ты следил за мной?

Я сказала это скорее утвердительно, чем вопросительно. Потому что он появился очень вовремя в самый пиковый момент, и потому что уверенно сказал про чай с бергамотом. И этот взгляд в окне ночью, в ливень. Я готова была предъявить все эти неопровержимые доказательства слежки, но Шаэль неожиданно сразу и миролюбиво кивнул.

– Зачем?

– У тебя оказалась одна моя вещь. Важная вещь.

Я удивилась. Стала перебирать в уме, какая такая вещь этого странного парня могла у меня оказаться, но ничего подходящего вспомнить не смогла. Он доел своей кусок, шумно отхлебнул чай из чашки и вытер руки о принесенное им заранее полотенце. Полотенце тоже было непонятной давности, с явно ручной вышивкой крестиком каких-то хвостатых животных по краям. Я продолжала смотреть на моего случайного преследователя вопросительно, ожидая продолжения. Шаэль не обманул моих ожиданий. Но не в полной мере. Он просто повторил:

– Важная вещь.

– Скажи, что это за вещь? Не могу понять, что ты имеешь в виду?

– Важная, я же сказал. Обыскал твою одежду. Её с тобой сейчас нет.

Я задохнулась от возмущения:

– Какое право....

– Все равно не мог оставить тебя так. Мокрую. У тебя жар уже начинался.

Шаэль пожал плечами, и вдруг неожиданно хитро подмигнул мне:

– Вот заодно и получилось.

Я бы хотела и дальше возмущаться и призывать к совести, но тут же поняла, что он был прав, и благоразумнее все-таки с моей стороны замять назревающий во мне скандал. И тогда тут же определился второй вопрос, волновавший практически так же сильно, как и первый:

– А эти вещи, которые на мне, они чьи?

– Мамины, – как-то особенно нежно протянул Шаэль. – Мамины....

Повторил он, и в глазах его затуманилась печаль. Это я так сразу подумала строчку из какой-то песни про то, как затуманилась печаль в глазах. Какое-то внутреннее чувство подсказало мне, что о маме лучше не спрашивать.

– А ты живешь здесь? Давно? Один? – любопытство прямо на глазах губило меня, как кошку, но я уже не могла остановиться.

– Хватит вопросов, – следуя моим предчувствиям, отрезал твердо Шаэль. – На сегодня хватит.

Тут мой взгляд упал на коробку с остатками торта и свежераспечатанную пачку чая. Странная мысль просто пронзила меня. И это же было на поверхности!

– А как ты попал в магазин, если там завал? Значит, можно его как-то обойти? Может, я сейчас смогу? Нога-то болит гораздо меньше.

Словно в доказательство этому, я повертела ступней, с которой уже начал спадать отек. Было ещё больно, конечно, но я мужественно улыбалась, стараясь показать, что у меня все в порядке.

– Нет, – сказал Шаэль, чуть запнувшись. – Это совсем в другой стороне. Ты не сможешь пройти. Никто не сможет.

– Почему?

– Никто не должен знать, – сказал мой визави и тут же осекся, словно выдал страшную государственную тайну. Он помолчал ещё немного и повторил:

– Никто не должен знать.

Шаэль вообще, судя по всему, очень любил повторять сказанные им же фразы. Словно прислушивался к звучанию своего голоса и любовался: «Ай, как здорово получилось!».

Сначала меня эта его особенность цепляла, затем я даже привыкла к ней. Так как мне пришлось остаться не по своей воле в гостях у странного парня на несколько дней, а говорить мне было здесь больше не с кем, пришлось получать удовольствие от бесед даже с таким мало и странно говорящим типом. Тем более, что он появлялся не так уж и часто. Обычно приходил к обеду, кормил меня, смотрел уже вполне сносно выглядящую ногу, приносил какие-то необходимые мне вещи, иногда варил кашу или картошку и заставлял меня есть, затем опять уходил, когда совсем темнело. Иногда, но очень редко, он оставался на ночь, выкатывал из-под комода что-то вроде матрасика, расстилал его в углу, ложился и затихал.

Несмотря на то, что мне по всем приметам должно было быть невообразимо скучно в этом чаще всего пустом доме, я как-то научилась даже наслаждаться спокойствием, одиночеством и тишиной. Выходила осторожно на крыльцо, ступени которого терялись где-то внизу, в зарослях то ли кустов, то ли низкорослых деревьев, садилась прямо прогретые к полудню доски пола и всматривалась в такие близкие здесь облака. Иногда мне казалось, что я могу при желании дотронуться до них рукой, но мне было лень вставать с теплых досок, и все сидела в блаженном ни о чем не думанье. Словно постигала какую-то древнюю буддийскую истину, растворялась в окружающем мире, не вычленяя себя из него. Я была и этим небом, и этими облаками, и ветром, и вековыми кряжистыми и солидными деревьями, и в то же время сама собой.

Иногда мне казалось, что домик этот вовсе не домик, а часть чего-то большего, что скрывается за той его стеной, которая подпирает скалу. Но изнутри стена была, как стена, а снаружи я никак не могла обойти дом, тем более по практически отвесному и даже на вид очень скользкому и непролазному через густые заросли леса пути.

Когда мое передвижение по пока небольшому периметру перестало причинять острую боль, я попробовала сделать что-нибудь полезное по дому, но здесь все было устроено так рационально и правильно, что вскоре оставила эти попытки.

Конечно же, я пробовала поговорить с Шаэлем всякий раз, когда он появлялся в доме. Но отвечал он, как правило, односложно. Казалось, что все, что мог, он выдал в день обвала, и теперь ему просто больше нечего сказать. Кто он? Откуда? Что тут делает? Это мне оставалось непонятным все время невольного пребывания у него в доме. Я была вполне уверена, что это именно он трубил в рог той ночью, что он так или иначе связан с легендой о волке Аштарака, но на прямые вопросы он не отвечал, а на все мои хитрости просто не поддавался.

Дня четыре спустя после нашего совместного поедания тортика, он вернулся домой в окровавленной одежде, хотя тщательно прятал это от меня, я заметила, что он ранен. Когда я неуклюже кинулась к нему, чтобы помочь, он отстранился, отвел мою руку, схватил остатки простыни, которую разорвал на бинты для меня, и скрылся на веранде. Я слышала звуки воды, очевидно, он промывал рану, затем наступили несколько минут полнейшей тишины, после чего Шаэль, чуть побледневший, но уже в чистом и без признаков крови на одежде зашел в комнату.

– Кто это?

Видимо, в моем голосе прозвучал такой неприкрытый ужас, что он соизволил мне все-таки ответить:

– Шакалы.

– Разве они нападают на людей? – удивленно и все так же испуганно спросила я.

– Вообще-то, на людей могут тоже. – Чуть подумав, ответил Шаэль. – Но в этот раз на осликов. Они не оставили этой мысли.

– Ослики погибли? – мне стало плохо, и очевидно я позеленела.

– Нет. – Выдавил из себя раненный герой. – Они испуганы, но не пострадали. Хотя могли.

Я хотела спросить его ещё о чем-нибудь, хоть о чем, лишь бы он не молчал, как всегда, но он уже полез за матрасиком. Видимо, ему действительно было плохо и очень хотелось прилечь. Я кинулась тащить Шаэля на его законную кровать, но он твердо сказал «Нет». И опять завалился на пол в углу. К утру на белой футболке проступила и засохла кровь, и я поняла, что у него была содрана кожа на боку. Тем не менее, это не остановило его, и чуть придя в себя, Шаэль опять отправился куда-то, оставив меня совершенно одну. Но с пакетиками «Доширака». «Никакой солидарности двух раненых людей», – с обидой подумала я тогда.

Через неделю такой жизни Шаэль наконец-то пришел с новостью, которую сразу же мне озвучил. Без всяких моих просьб и хитростей.

– Завал разобрали, – сказал он, и на его лице не отразилось никаких эмоций. – Собирайся, я отвезу тебя к деревне.

– Я, наверное, и сама уже могу, – робко сказала я, не зная, радоваться или огорчаться. Мне хотелось домой, но прямо сейчас осознала, что в этом странном домике мне было совсем не плохо. И на краткий миг во мне промелькнуло подозрение, что я буду скучать по этим странным, практически медитативным дням и уютным, хотя не менее странным вечерам.

– Нет, не можешь. Во-первых, нога ещё не совсем зажила. Во-вторых, извини, но я должен буду завязать тебе глаза.

– Зачем?

– Извини, я же сказал, что это не моя тайна. И, Лиза.... – Шаэль осекся, словно ему было неудобно говорить. – Ты должна пообещать, что никому не расскажешь об этом доме. И обо мне.

Это-то как раз, сама не знаю почему, но я понимала. Поэтому просто кивнула в знак согласия.

– Мы же увидимся ещё? – спросила я его.

– Конечно. Ведь у тебя осталась моя очень важная вещь. Ты же помнишь?

– Но ты так и не сказал мне, что это.

Честно сказать, я не ожидала, что он соизволит ответить, но мой неожиданный друг вдруг быстро произнес:

– Кулон. Кулон невесты.

– Что это значит?

И тут я осеклась, потому что вдруг вспомнила безделушку, которую, действительно, нашла в реке и которую благополучно так и забыла в кармане флисового жилета.

– Точно. Ты прав. Я нашла твой кулон. Это же твой, такой замысловатый, с витыми вензелями на цепочке?

Он кивнул.

– Мамин. Я видел, как ты его нашла. Был неосторожен и уронил. Поэтому все стало сложно.

– Что стало сложно? – я уже было собиралась в дорогу, но во время этого разговора забыла обо всем.

Шаэль отошел к окну, и сказал, повернувшись ко мне спиной и глядя в бесконечную зелень и синь, раскинувшуюся, насколько видно глазу.

– Мамин кулон. Я должен был отдать своей невесте. Пришел сюда за невестой. Должен был отдать той, которая придет ко мне. И полюбит меня. Но цепочка порвалась у меня на шее и упала в реку. Ты подобрала. Это неправильно. Но получается, что ты – моя невеста. Хоть и неправильно.

Я удивилась, во-первых, длинной тираде, которую он выдал впервые за все время нашего знакомства, а во-вторых, самим обстоятельствам, которые странным образом группировались вокруг нас.

– Не могу быть твоей невестой, Шаэль.

– Знаю, – ответил он. – Говорю же, что все неправильно.

– Я замужем, – зачем-то продолжила оправдываться.

– Ну, да, и это тоже. И ещё то, что ты не полюбила меня. А просто взяла кулон.

Тут я тоже не стала спорить. Потому что, хотя и не знала, что именно в этом странном обычае было таким важным для Шаэля, поняла вдруг, что нарушила какой-то базисный порядок вещей. Пусть и только одного человека. Шаэля.

– Я отдам тебе кулон, и все вернется на круги своя. – Попробовала утешить его. – Мы сделаем вид, что ничего не случилось. Так иногда можно сделать, не расстраивайся.

Парень покачал головой.

– Нет, ты не понимаешь. Ты дотронулась до него. После мамы может только одна женщина – невеста. Она отдаст сыну, а сын – своей невесте. Так было всегда.

– Разочек, а? – я не оставляла попытки успокоить его. – Только разочек мы сделаем так, словно ничего не было? Мы же не виноваты – ни ты, ни я, в том, что кулон сорвался и приплыл по речке ко мне. Это не наша вина. А ты найдешь девушку, которая тебя полюбит. Хорошую, красивую, добрую. Будет вам счастье. И дети, много детей. Ты же этого хочешь?

– Я вернулся, чтобы сделать круг. – Вздохнул Шаэль горестно. И от огорчения, наверное, опять заговорил рублеными фразами. – Этот путь. Сложный. Я бы мог проще. Не возвращаться. Хотел, как положено. Мама говорила, так положено. Идти в Аштарак. Пешком. По горам.

– Но я....

Он перебил меня, заговорил уже со злостью и гораздо быстрее и легче. Очевидно, от ярости, что съедала его изнутри и наконец-то стала вырываться наружу. В смысле, на меня.

– Мама сказала, растопить печь в доме за деревней и ждать невесту. Почему ты схватила то, что не твое?

– Он блестел....

– Ты сорока, что ли? Головой думаешь? Хватаешь все, что блестит. Теперь никто не придет ко мне.

Шаэль сразу стал похож на обиженного мальчишку

– А если придет, то мне нечего будет дать. Ты забрала все, что у меня было. Будущее.

Он весь поник, словно моментально заполнился грустью, которая тут же пропитала его облик. Впрочем, длилось это всего мгновение.

– Ладно. – Шаэль пришел в себя. – Ладно. Случилось. Извини. Пусть пока кулон у тебя. Я решу, что делать.

Мы в полном и горестном молчании вышли на крутое крыльцо, где Шаэль достал из кармана платок и завязал мне глаза. Затем я взлетела над землей, это он подхватил меня на руки и понес вниз по ступенькам. Непроизвольно обхватила его за шею, и почувствовала, что он весь как-то подобрался и напрягся. «Он молодой симпатичный мужчина, – подумала неожиданно, – а я хоть и очевидно старше него, но все-таки ещё не старая женщина». Вдруг поняла, что раньше в таком контексте о себе и Шаэле никогда не думала. Мне тут же стало стыдно за свои мысли, и я громко ойкнула, причем, довольно кстати, так как он в этот момент погрузил меня в уже знакомую тележку, и я, хоть и не сильно, но ударилась о её борт поврежденной ногой.

Всю обратную дорогу мы все так же молчали. Слышалось только его громкое, но ровное дыхание, он почти бежал по какой-то так и не увиденной мной тропе. О чем думал Шаэль, я не знаю, в моей голове крутилась легенда о невесте, подробности которой только что развернулись буквально на моих глазах. Даже забыла подсмотреть, как намеревалась, обратную дорогу в деревню, так тщательно пыталась вставить этот пазл в картину, происходящего со мной в последнее время. Очевидно, я все-таки, в конце концов, задремала, убаюканная мерным покачиванием тележки. Потому что очнулась от того, что тележка остановилась, и почувствовала, что руки Шаэля снимают с моих глаз плотный платок. Яркий непривычный свет резанул мне глаза, а потом я увидела перед собой счастливую собачью морду. Это был Мухтар.

– Отведешь его в деревню, ладно? – Шаэль осторожно помогал мне слезть с тележки. – Я еле его нашел. Он заблудился.

– Где? – Удивилась я, глядя на преданно виляющий хвост пса. Мухтар вился вокруг Шаэля и глядел на него с обожанием.

– Нельзя убегать на чужую свадьбу, – серьезно сказал парень, но я как-то поняла, что ему очень смешно. – Даже если тебя пригласили. Могут съесть.

Мы все трое посмотрели друг на друга, Шаэль протянул мне руку, а Мухтар все так же всем помахал хвостом и громко залаял. Я пожала протянутую мне руку, потому что больше не могла представить, что ещё с ней делать:

– До встречи!

– До встречи! – эхом повторил Шаэль, и строго сказал Мухтару:

– Иди за Лизой! Понял? За Лизой, глупый пес.

И мы с Мухтаром пошли по деревенской улице. Я ковыляла, припадая на больную ногу, не оглядываясь, пес то забегал вперед, то пытался вернуться назад, но все время возвращался, словно понимал, что мне нужна поддержка. Впрочем, доведя меня до ограды дома моих друзей, он сорвался, как заполошенный, и помчался в сторону автобусной остановки. Домой.

Я скрипнула калиткой, тоненькая фигурка, что-то делающая во дворе, обернулась на скрип.

– Лиза! – Закричала Лия, вне себя от радости, – Милая, Лиза! Где ты была?! Мы с ума сходили, хотя Ануш сказала нам, что с тобой все в порядке.

Подруга подбежала ко мне, схватила за руки, осторожно прикоснулась к перебинтованной ноге, гладила волосы, трепала одежду, и все это сразу. Она не могла остановиться, радость и пережитая тревога заставляли её суетиться, искать выхода в ненужных движениях, от которых мне было немного неловко. На крики выбежал из дома Алекс и тоже включился в радостное ликование. Наконец, Лия отстранилась, и посмотрела на меня словно со стороны.

– Выглядишь ты неплохо. Только осунулась и ....

– Я не мылась эту неделю, Лия, – засмеялась я. – Так что можешь называть вещи своими именами. То есть просто грязная и вонючая. Как вокзальный беспризорник.

Мы все втроем засмеялись, наверное, просто от счастья, что все страшное осталось позади.

– А где? Где ты была? – Лия отпустила мои руки.

– Там есть старая охотничья сторожка, – сказала я. – Глубоко в лесу.

– И как ты туда попала? – Алекс напрягся, и я это почувствовала. – В эту никому не ведомую сторожку? Никто там не видел никакую избу.....

– Алекс, Лий, давайте позже, ладно? Умираю, хочу чистой горячей воды и гель для душа. О, ещё кондиционер. Тот, который ты мне купила недавно. Он так чудесно пахнет. Я все вам расскажу, только потом....

Стоит ли говорить, что бойлер тут же был включен, и меня проводили с охами и ахами в душ, поинтересовавшись предварительно, справлюсь ли я сама? После моих горячих уверений, в душевую был принесен стул, и, несмотря на мои протесты, стул водрузился прямо под напором воды. Наконец-то Лия, похлопотав обо всем, вышла, и у меня наступила свободная минутка, чтобы подумать, как обставить свой рассказ, чтобы он выглядел наиболее правдоподобно.

Нежась под теплыми струями рассыпающейся воды, которая сверкала лентами новогоднего серпантина в закатном солнце, что заглядывало в узкую прорезь окна под прямо под потолком, я усиленно думала. И пришла к выводу, что выдать Шаэля не могу ни в коем случае. Во мне поселилась твердая уверенность, что он не заслужил предательства.