Текст книги "Все демоны моего мужа (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать первая. Предательство?

Утро было добрым, несмотря ни на что. Сначала я поняла, что мне тепло и уютно, потом тут же вспомнила, что снилось что-то хорошее, но совершенно не помнила, что именно, затем осознала, что ощущение защищенности исходит от бока Шаэля, к которому я прижалась во сне. Мы спали грязные и одетые, съежившись на довольно узком диване, но это все равно было хорошо. Кто-то обычный, не пугающий был совсем-совсем рядом, и это давало мне ощущение счастья.

Шаэль как-то сразу, даже не вздрогнув спросонья, открыл глаза. Мы смотрели друг на друга, молча улыбаясь только глазами, несколько минут, и замечательное ощущение безмятежности продолжалась. Не было даже напряжения, которое возникает между мужчиной и женщиной, спящих на одном диване. Пронеслась мысль, что это все-таки странно, совсем недавно нас просто швыряло друг к другу волнами страсти, а тут вдруг внезапно шторм, переходящий в цунами, сам собой иссяк, затих, превратился в совершенно безветренный штиль. Словно мы были давними супругами, прожившими бок о бок несколько десятков лет и понявшими, что главный смысл отношений – это тихое, безмятежное лежание рядом в такое вот замечательное утро. О крайней мере, я чувствовала так.

– Привет! – наконец все так же тихо, то ли глазами, то ли уже вслух сказал Шаэль, который неизвестно что думал по поводу безмятежности.

Я наконец-то моргнула, и в пронзительной тишине мне показалось, что ресницы мои опустились с громким скрежетом. И тут я поняла, почему тишина кажется такой невероятной. Ветер стих. Совсем. Мы проснулись в белом безмолвии, очевидно, занесенные снегом в безразличных к любым событиям горах. Ни шороха, ни треска, ни робкого чириканья за окном. Ничего.

– Утро... доброе? – я еле шепнула, но опять же показалось, что мои слова покатились громовыми раскатами по половицам дома.

– Угу, – сказал одними ресницами Шаэль. И тихонько потащил из-под моей головы свою руку, на которой, как оказалось, я лежала. Попробовал её согнуть, немного поморщился. Наверное, моя голова своими тяжелыми мыслями все-таки отдавила ему предплечье.

– И? Что? – спросила я не очень внятно, но он понял.

– Займемся устройством быта. Неизвестно, сколько времени нам понадобиться куковать здесь. Кажется, мы все-таки оказались совершенно отрезаны от мира. В смысле, даже от Аштарака, который оказался отрезанным от мира. Славно, что успели. Прямо вот ещё бы чуть-чуть и не прошли.

Я все ещё никак не могла понять, почему все-таки между нами просто такое сестринско-братское тепло. Ровно такие отношения и ощущения, какие были в этой же комнате месяц назад, когда он привез меня сюда раненую. И вдруг до меня дошло.

– Кулон? – вопросительно посмотрела я прямо в глаза Шаэлю. И только сейчас заметила, что глаза у него золотисто-карие, золотого, необычного цвета.

– Ануш забрала, – кивнул он.

Мне стало ещё спокойнее, если это вообще было возможно. Казалось, что прямо вся растекаюсь по дивану от спокойствия. Таким образом, я стала неторопливо стекать на пол, чтобы подойти к окну и посмотреть, что там творится. Стекло оказалось совершенно заснеженным, и видно из него не было совершенно ничего. Белая пелена. В избе, даже отдельно от пышущего даром Шаэля оказалось вполне тепло. По крайней мере, на свитер, в котором я, как оказалось, спала, не нужно было надевать куртку и шаль. Шаэль уже опять колдовал около отдавшей нам тепло и остывшей к утру печки, я посмотрела на щепки, разбросанные вокруг, и внезапно вспомнила что-то важное. То, что, то ли приснилось, то ли пригрезилось.

В поисках следов призрачной саламандры я внимательно оглядела половицы вокруг печки. Шаэлю о своем вчерашнем видении почему-то мне совершенно не хотелось сообщать.

– Ты что-то ищешь? – он обратил внимание на мой сосредоточенный вид.

– Да так.... – ничего. Честно говоря, не знаю сама, зачем ему соврала. Ничего особенно на половицах, замусоренных щепками, не обнаружилось. Я стала помогать Шаэлю, сметать их в одну кучу.

Когда печка опять разгорелась, мы отправились разбирать рюкзак, брошенный вчера у порога. Там оказался приличный запас всяческих консервов и круп. Было даже три бутылки подсолнечного масла и два пакета с конфетами. Сначала я расстроилась, что это были карамельки, а не шоколадные конфеты, а потом обрадовалась, что они вообще были. Собственно, пока мы расставляли упаковки по полочкам в шкафу, я умудрилась незаметно съесть несколько карамелек, которые вдруг показались мне вкуснее даже шоколадных конфет. Шаэль, конечно, заметил, но ничего не сказал, только хитро усмехнулся.

Чудесное безмятежное утро продолжалось, и пока мы варили кашу на разгоревшейся печке, и пока наводили порядок в комнате, изрядно подзаброшенной с того момента, как я вынужденно тут гостила в прошлый раз. Шаэлю с трудом удалось немного приоткрыть дверь на крыльцо. Он присвистнул, когда выглянул наружу, и сказал:

– Славненько нас замело. Ну, ничего, завтра попробую убрать снег. Если только ночью опять снегопада не будет. А сегодня объявляю день отшельника.

И засмеялся, очень довольный собой.

Сквозь белое марево, окружавшее нашу заброшенность, незаметно стали пробиваться сумерки. Белый свет наливался блестящим серым, и хотя, судя по всему, до ночи было далеко, как-то сразу без перехода утро перевалило на вечер. Томность долгого пробуждения превратилась в вечернюю приятную усталость. Мобильный я отключила, поэтому времени не стало. Как и всего пугающего, что могло прийти из вне с резким звонком.

Мы наелись каши, и сытые, разомлевшие, сидели на одеялах, которые накидали на вымытый пол перед печкой, смотрели на огонь. Я устроилась в надежных руках Шаэля, спиной чувствовала его такое живое и теплое дыхание. Он был спокоен до какого-то совершенно неведомого мне доселе предела, и это было замечательно.

– А расскажи мне...

Шаэль опять словно подхватил мои мысли, как всегда, не давая закончить фразу.

– Ты хочешь узнать об Ануш?

– И о твоей маме. Извини, если это звучит грубо, но я действительно хочу знать о ней.

Он помолчал немного, но не трагично, а с легкой грустью. Огонь заметался чуть более тревожно, словно вторил мыслям моего такого неожиданного друга.

– Ануш рассказала тебе легенду, я знаю. Наш род очень древний, это я слышал с самого детства, сколько помню себя. Потомки жрецов старинного, запретного культа, рассеянные после изгнания по миру. Может, где-то сохранились и другие общины, я не знаю, потому что все мы живем внешне обычной жизнью, не открывая своих корней. Единственное, что можно заметить, это особое почитание женщины в таких семьях. Женское священно в нашем культе. Так вот, моя мама и тетя Ануш – сестры. Это особый знак, который не проявлялся уже несколько столетий, насколько мне известно, когда в одной семье рождаются две девочки, близняшки. Похожие, как две капли воды, но одна темная, другая светлая. Есть ещё несколько примет, которые определяют знаковость этого события, но тебе об этом знать не нужно. Я и сам всего не знаю. Так вот моя мама родилась светлой, тетя Ануш – чернее ночи.

– А отец? Ты никогда не говорил об отце, – вдруг поняла я.

– Потому что я сам его никогда не видел. Вообще-то, в обычаях нашего рода отец не очень важен, честно говоря. С самых первых своих дней я помню только тетю Ануш и маму.

– А кто муж Ануш? Сколько я помню, у неё часто гостит целая куча внуков. Откуда-то они взялись, верно?

Шаэль вздохнул:

– Это не её внуки. У Ануш никогда не было ни мужа, ни детей.

– А чьи?

– Это просто дети. Ей при каждом удобном случае родственники и знакомые подбрасывают своих ребятишек. Ануш очень любит детей.

Я переваривала эту информацию:

– Но ты-то точно есть. И точно родился. Неужели тебе не было интересно, кто твой отец?

– Я спрашивал, конечно, про отца, но мама выдавала мне классический рассказ про погибшего летчика. Но так смеялась при этом, что сразу становилось понятно, что она чуть ли не издевается. А иногда говорила, что я – сын шакала, превратившегося в волка. А это уже она говорила серьезно.

– Слушай, мне кажется, эта история каким-то образом связана с легендой о волке Аштарака. Только я никак не могу выстроить эту связь, – опять перебила я Шаэля.

Он опять пожал плечами.

– Я рассказываю тебе то, что знаю. Как сейчас понимаю, меня с младенчества готовили к какой-то важной миссии, но в день четырнадцатилетия прошел обряд забвения. Мне разрешили жить обычной жизнью. Тетя Ануш вернулась в Аштарак, а я как все окончил школу, уехал в город учиться. Двенадцать лет я ничего не слышал и не помнил ни о каких обрядах и древних культах. А три месяца назад услышал внутренний зов. И во мне словно опять включилась какая-то программа. Мама звала меня вернуться в деревню, хотя ни разу по телефону не сказала мне об этом. Я просто почувствовал. Когда приехал, она умирала. Причем дома, не разрешая ни соседям, ни потом мне вызвать врача. Я понял, что это была онкология, но без обследований ничего не мог точно определить, и предпринять тоже ничего не мог.

– Как! – Я подскочила, практически вырвалась из его рук. – Твоя мама умирала, а ты сидел, сложа руки? Ты, врач?!

– Лиза, я не могу прекословить женщине. Особенно маме. Это тоже входит в часть программы, внедренной глубоко внутри меня.

– Робот? Ты робот?

– Может быть, – он довольно равнодушно пожал плечами. – Они сами заложили в меня эту программу. Кстати, я думаю, что в той или иной мере мы все заложники программы, которую в нас закладывают в детстве. Это называется воспитанием. В любом случае что-то настолько древнее, что мне и спорить-то с этой установкой страшно. Проще говоря, я не могу это делать. Мама умирала, сказав, что теперь пришло мое время. Дальнейшее ты знаешь. Мне кажется, что мама тоже выполнила какую-то свою программу и самоуничтожилась. Думаю, что тетя Ануш, дождавшись рождения моей дочери, тоже бы умерла. Мне так кажется.

– А почему именно дочери? – мне от всей этой истории и так было не по себе, а теперь вообще по коже пошли мурашки ужаса.

– Именно дочери. Они..... – Шаэль понизил почему-то голос, хотя смысла в этом в занесенной, оторванной от всего живого горной избушке, совершенно не было. – Лиза, они совершенно серьезно ждали рождения своей богини. А кулон – кстати, это очень древний амулет, – спутал им все планы. И наши с тобой тоже.

– По крайней мере, он спас тебя от унизительной роли быка-производителя, – наконец-то я смогла сказать ему о своем отношении к его месту в этой не вполне нормальной истории.– Твое драгоценное семя....

– Если ты хочешь таким образом уязвить меня или оскорбить, у тебя ничего не получится. – рассмеялся Шаэль. – У каждого своя роль в этом мире, и бык-производитель, между прочим, очень грозное и значимое существо. Можно сказать, он просто символ мужской силы и плодородия.

– Тупой мужской силы, – зачем-то продолжала упорствовать я.

– Но если мой отец – волк, хоть и превратившийся из шакала, то, может, мой символ плодородия не так уж и туп?

Фраза прозвучала несколько скользко, не без налета клубнички, но, кажется, Шаэль этого не заметил. Он действительно был горд своим предполагаемым волчьим происхождением. Хотя и скрывал это тщательно за усмешками. Я в тот момент точно уверилась, что он знал о связи этих двух старых легенд гораздо больше, чем я, но видно, и сам не подозревал об этом. Словно кто-то запечатал его подсознание и распорядился выпускать информацию небольшими порциями.

Надо же, волк.... При нашей первой встрече он мне и показался таким диким. Необузданным. И говорил-то совершенно по-другому. Словно совершенно иное существо. Сейчас же Шаэль выглядел обыкновенным парнем. Только что студентом последнего курса или свежим выпускником университета. Я быстренько подсчитала в уме его возраст, исходя из только что поступивших данных. Двенадцать лет назад ему было четырнадцать. Значит, он младше меня всего на два года.

Я как-то очень ушла в себя, не заметив, что Шаэль что-то сказал и теперь смотрит на меня удивленно и вопросительно.

– Извини, – я опять уютно устроилась у него в руках. – Задумалась.

– Я спросил тебя, не пугает ли мое происхождение?

– Нет, пожалуй, – тем не менее, я произнесла это и задумалась. – Только....

– Что только?

– Как раз думала об этом. Твоя заложенная программа.... Ты и сам не знаешь, что она может выдать в следующий момент.

– Лиза, никакой человек на самом деле не знает, на что он способен и как себя поведет в той или иной ситуации. Я уже говорил, что в любом из нас заложена та или иная программа. Только во мне она рукотворная. Именно. Как раз во мне программа человеческая.

– Это бессмысленный разговор. – Я потянулась и сладко зевнула. – Кто-то же изначально дал шифр к программе твоим родственникам. Это спор о курице и яйце.

– О какой курице? – недоуменно спросил Шаэль.

– Такая нескончаемая философская загадка: что было раньше курица или яйцо.

Я улыбнулась, поразившись, что он не знает её, и пояснила:

– Если первой была курица, то откуда она появилась, а если яйцо, то кто его снес?

– Ого! – восхитился парень. – Интересно.

– И бесконечно бесперспективно для спора, – засмеялась я. – У меня мозги кипят. Давай придумаем какую-нибудь другую тему для разговора?

Он кивнул, и вдруг неожиданно попросил:

– А ты расскажи мне свою любимую сказку. Можешь?

Я удивилась, но не стала выяснять, зачем Шаэлю вдруг понадобилась сказка, а просто ответила:

– Конечно.

И собравшись со всеми своими силами, я стала придумывать на ходу. Получалось само собой, легко и свободно. Словно кто-то диктовал мне слова.

– Жил был когда-то в горах сильный и свободный человек, который вел свой род от существа иного, чем другие люди. Он был умнее и величественнее их, поэтому его уважали и не любили.

– Почему?

– Потому что люди не любят тех, кто лучше их. Не перебивай. Он вынужден был уйти в горы и жить совершенно один, так как никто не понимал его. А это очень обидно, когда ты видишь и понимаешь то, что другим недоступно. Все гении очень одиноки, Шаэль, потому что они заглянули за грань человеческого понимания. Так и наш герой жил себе и жил один, когда понял, что век его, хотя и очень долгий по сравнению со средним человеческим, но все же когда-нибудь кончится. Он уже смирился с тем, что не оставит после себя никого на земле, когда вдруг в горы пришла группа людей, не похожих на тех, кого он знал раньше. Эти люди смотрели на звезды и пели волшебные песни, от которых душа воспаряла в небо. Что-то особенное было в этих замечательных людях. Они стали строить храм недалеко от его убежища. Видно было, что они пришли издалека, что они обессилены и нуждаются в отдыхе, но все-таки первым делом они стали возводить не жилые дома и загоны для скота, а стены для вознесения духа. Это удивляло и восхищало Одинокого. А ещё особенно часто стучало сердце у него, когда он видел двух сестер, когда вечерами они сидели у костра. Черную и светлую. Он смотрел на них, притаившись за большим камнем или толстым стволом дерева, не смея показаться на глаза. Одинокий понимал, что это неправильно, потому что сердце у него невероятно ускоряло ход и при взгляде на одну, и при взгляде на другую. Но это была данность, и врать сам себе он не мог.

– Темную и светлую.... – задумчиво повторил Шаэль, глядя в огонь, и что-то стало разгораться и в его глазах.

– Да, так и было. Замирало сердце от их смеха, словно колокольчики сразу на всех лугах и полянах наливались звоном, неслось сердце вскачь, когда они соприкасались головами, делясь чем-то друг с другом по секрету. Так бы и продолжалось это молчаливое созерцание вечно, но случилось что-то такое, что заставило Одинокого однажды выйти из укрытия и предстать перед глазами новых обитателей этих мест. И посмотрела на него древняя седая старуха слезящимися глазами и воскликнула, вознеся руки к небу: «Слава тебе, Дева! Вижу того, кто достоин явить твое возрождение!»....

Я перевела дух и посмотрела на Шаэля. Он сидел завороженный, казалось, даже рот приоткрыл от страха пропустить хоть слово из того, что рассказывала сейчас ему. Было такое ощущение, что не леплю на ходу какую-то небылицу, а открываю некую тайну, о существовании которой он догадывался, но не был твердо уверен. Шаэль был так похож на зачарованного ребенка в этот момент, что мне захотелось потрепать его ободрительно и покровительственно по затылку.

– Слушай, – удивленно сказал он, когда пауза уже затянулась настолько, что настало время прийти в себя. – А у меня такое ощущение, что ты рассказываешь о том, что было на самом деле. Кажется, ты уловила что-то в этой истории, о чем я знал, когда был ребенком, но волей моей тетки все позабыл. Ты молодчина, Лиза!

Он вскочил, но вдруг резко побледнел и схватился за голову.

– Что с тобой? – я даже испугалась.

– Что-то странное..... Не очень хорошо.

Шаэль подошел к дивану и лег на него. Увидев мой испуг, он, ещё бледный, постарался улыбнуться:

– Лиз, не беспокойся. Пройдет сейчас. Видимо, зря я попытался вспомнить что-то из пока запретного. Словно кто-то другой во мне открывает глаза и с удивлением пытается понять, где он находится....

Я присела на край дивана и положила ему на лоб ладонь. Лоб был в испарине, но не горячий.

– Температуры нет. Ты просто переутомился.

– Не может быть! Я же не барышня какая-нибудь сверхчувствительная. У меня, между прочим, физическая подготовка на высоте....

Было смешно и непривычно видеть, как Шаэль, мой таинственный спутник и неудавшийся жених, хвастается, словно обычный пацан. Наверное, ему действительно было не очень хорошо, раз он стал вести себя так необычно.

– Ладно, ты полежи все равно пока. – Сказала я ему. – Хочешь, кашу подогрею?

Он кивнул, и я отошла от дивана, чтобы заняться ужином, а заодно и подумать над тем, что только что неожиданно для самой себя выдала. Сколько нитей сплеталось здесь, в Аштараке! Сколько легенд и таинственных историй, начинавшихся совершенно самостоятельно, завязывались здесь в единый узел? Беглые адепты, ведомые духом своей Богини к месту силы, Волк Аштарака, пробудивший, очевидно, своей кровью эти самые силы на этом месте.... Это только то, о чем я могу прямо или косвенно догадываться.

И этот дом, в котором мы сейчас находились. То самое ощущение, не покидавшее меня, что это просто очень маленькая и незначительная часть чего-то несравнимо большего. А если.... Если здесь когда-то и был храм, который беглые жрецы возвели своей Асие? А избушка – только некая горница, в которой жил, скажем, сторож или смотритель? Почему бы и нет? Она упирается одной стеной в гору, но такое ощущение, что не очень плотно, словно там существует какой-то буфер. В первый раз мне не удалось ничего толком рассмотреть из-за больной ноги, и, кстати, я тогда и не думала, что это место станет для меня таким знаковым. С какой стати мне его было осматривать? В этот раз не могу выйти и глянуть на стену, подпирающую гору, снаружи из-за завалившего все кругом снега.

– Асия тебя возьми! – еле слышно выругалась я, но Шаэль услышал, встрепенулся:

– Ты что-то сказала?

– Нет, нет.... Сейчас хлеба нарежу.

Родовое гнездо, говоришь? Ах ты, Волк на заклании.... Почему-то какое-то шестое или седьмое чувство не давало мне поговорить о моих догадках с Шаэлем. Может, потому, что мне было страшно от мысли, что меня, спасающуюся от демонов, тоже непонятно почему привело в это самое место?

Быть этого не может! Я чуть не выронила из рук кастрюльку с кашей. Лия и Алекс приехали сюда жить пару лет назад. Наверное, через несколько месяцев после нашей с Владом свадьбы.... Почему они все-таки приехали именно в Аштарак? Случайность, что у Дженовой бабушки были здесь корни? Я так и не выяснила это. И теперь очень пожалела. Настолько была занята восстановлением своего внутреннего равновесия, что совершенно не интересовалась жизнью, происходящей вокруг. Эгоистичная инфантилка! Пока все, кому не лень управляли моей жизнью – Генрих и компания, притворяющиеся Владом, Ануш, даже совершенно неживой кулон – я пребывала в позиции маленького ребенка, которого ведут все, кому не лень, куда не лень.

Чем же я лучше Шаэля, которого совсем недавно дразнила быком-производителем? Мне стало стыдно, и я бросила в его сторону виноватый взгляд.

– И чего ты смотришь на меня, как на маленькую птичку, попавшую в силки? – видимо, Шаэлю стало лучше, потому что он рассмеялся уже совершенно нормально. Но вставать ещё не стал, из чего я сделала вывод, что ему очень понравилось, что за ним ухаживают, и вот-вот испорчу многолетние воспитание в духе поклонения и служения женщине.

– Один раз можно, – сказала вслух я, поднося к дивану поднос с едой, и Шаэль, очевидно, понял, потому что не стал переспрашивать.

– Утром я постараюсь прочистить дорожку, насколько могу. – Сказал он.

Я кивнула.

– Мне срочно нужно проверить ещё одну свою мысль, поэтому возможность выйти из дома будет весьма кстати. Только не спрашивай пока ничего, ладно?

Шаэль кивнул:

– Но ты же расскажешь мне утром?

Утром я проснулась опять от тишины. От ощущения, что кто-то склонялся надо мной, смотрел прямо в душу оценивающим взглядом, и я была настолько ничтожна перед этим кем-то, что не смела даже пикнуть против такой моей бесцеремонной оценки. Пробегали несколько раз саламандры на юрких огненных ножках, как-то бесцельно, суетливо, превращались в моем сне обратно в нарисованных птиц, которые пытались о чем-то меня предупредить, но не смели тоже перед этим оценивающим лицом. Только посылали умоляющими кругло-вытянутыми к вискам глазами все тот же, уже надоевший мне сигнал «Держись за воздух».

Когда я наконец-то с большим, надо сказать, облегчением открыла глаза, Шаэля в доме не было. Может, поэтому тишина была не такая умиротворяющая, как вчера, а напряженная и пугающая. В которой вот-вот что-то случится. И, кажется, я совершенно точно знала что.

В навалившейся тревожной тишине вдруг резко и гортанно закричала какая-то пронзительная птица, и тут же совершенно жутчайшим образом её крик перешел в кваканье. В этом одиноком клокочущем звуке раздался ещё один – скрип двери в сенях, и в комнату танцующей походкой вошел Влад. Хотя.... Нет, это был уже совсем не Влад.

– Привет, Генрих, – обреченно сказала я, и забилась в угол кровати. Я не собиралась бежать, и потому что уже приняла решение, и потому что это было бессмысленно. Я не могу с невероятной быстротой карабкаться по отвесным скалам, а демон, кажется, даже не запыхался, проделав такой длинный и тяжелый путь.

– Неужели ты уже не узнаешь своего мужа? – Генрих говорил как-то странно, словно рот у него был набит вязкой жвачкой. – Ах, ты, моя ветреница! Полтора месяца не виделись, и уже своего любимого чужим именем называешь.... Ну, теперь мы снова вместе, и, будь уверена, я-то уж напомню тебе, как меня зовут.

– Я не буду называть тебя Владом, – зачем-то решила пояснить я. – Никогда больше я не буду называть тебя Владом.

– И почему это? – Генрих остановился на пороге, и умильно склонил голову к плечу. – Чем тебе, моя красавица, не угодило это имя? Как сказал классик «Что в имени тебе моем»! Зови меня Владечкой. Или Владюшечкой.

Его издевательский тон вывел меня из себя. Как всегда он разбудил во мне бессильную ярость, и я стала истерично кричать, хотя понимала, что с этим существом говорить ни о чем вообще не стоит:

– Это ты.... Ты убил ребят-букинистов и Татьяну Романовну! Зачем?! Ты издевался надо мной, да, но ты не переходил черту. Зачем ты превратился в абсолютное чудовище?

– Милая моя, мне нужно было много энергии, чтобы до тебя дойти. Ты же сбежала, и оставила меня просто ни с чем. Опустошенного, безутешного и разбитого. А эта библиотекарша....

– Музейщица, – зачем-то, скорее по инерции, поправила я.

– Да фиг с ней, главное, что я попутно ещё одно доброе дело сделал. Закрыл источник ненужной информации.

– Если ты хочешь убить меня, то убивай. И прямо сейчас, – меня охватило какое-то сонное безразличие. Наверное, он уже начал тянуть из меня эмоции.

Генрих искренне удивился:

– Зачем мне убивать тебя, дорогая? Я пришел, чтобы вернуть тебя и жить в любви и счастье.

– Лия.... – произнесла я еле слышно, но он понял.

– Я не тронул Лию, – мне очень хотелось в это поверить, и я поверила. – Видишь, как люблю тебя? Знал, насколько она тебе дорога, поэтому не тронул. Хотя сдержаться было трудно. В ней столько.....

Генрих плотоядно облизнулся. Или мне это показалось?

– Так что теперь? Чего ты теперь хочешь от меня? – торопливо перевела я его мысли.

– Для начала.... – Генрих сделал шаг в мою сторону, и похотливый огонь, загоревшийся в его глазах, сказал мне все о его хотениях. – Так как я люблю, а ты – терпеть не можешь....

Он похлопал себя по карману:

– Я запасся детским кремом. Все для тебя, любимая....

Он сделал ещё несколько вкрадчивых пританцовывающих шагов в мою сторону. До соприкосновения с ненавистным мне существом оставалось несколько мгновений. Просто выворачивало наизнанку от мысли, что эта тварь сейчас коснется меня.

Он приблизился настолько, что я с ужасом заметила, что Генрих уже начал изменять и такое родное лицо Влада. На меня смотрели отекшие, резко постаревшие глаза, белки которых прорезали красные жилки, нос растекся у основания и почему-то заострился хищно к кончику, губы, раззявленными бесформенными лепешками, обнажали неровные, торчащие в разные стороны зубы, видны были так же воспаленные десны. Изо рта периодически вываливался распухший язык, и я поняла, почему он говорит так странно. По брезгливости, которая проявилась на моем лице, Генрих понял, что я очень хорошо разглядела его, и зло хмыкнул:

– Видишь, как без тебя я теряю человеческий облик? И ты ещё сомневаешься, что нужна мне как воздух?

Он остановился и вдруг жалобно посмотрел на меня, чуть наклонив к плечу голову:

– Как не поняла до сих пор, что любовь требует жертв? Разве ты можешь быть настоящей женщиной, если не готова к терпению и жертвенности?

Он мог выглядеть даже трогательно, если бы тут же не осклабился:

– Я помогу тебе стать настоящей женщиной. Теперь на моих исключительных условиях мы создадим семью. Только ты и я. И никого больше.

Если Генрих хотел вызвать у меня жалость и сочувствие, то явно не преуспел в этом.

– Кто это тебя так? – я отбросила его давление на мое чувство вины, как мячик. Он понял, что игра на сочувствие, действующая безотказно до сих пор, дала трещину. Правила изменились, и это понимание скрутило уже почти не человеческое лицо Генриха в ещё более отвратительную гримасу.

– Старый маразматик, – прошипел он куда-то в сторону, и я поняла, что он имеет в виду Старый Дом. Лиин защитник, очевидно, не подвел, и сумел дать отпор демону. Я с благодарностью подумала о его надежных, хоть и потрескавшихся стенах, и птицах-оберегах, нарисованных на входной двери.

В этот самый подходящий момент, почти как в хорошем триллере, с громким стуком распахнулась дверь, и в комнату ворвался взъерошенный и раскрасневшийся Шаэль. С одной стороны меня охватила жуткая радость, что я теперь не один на один с явившимся за мной чудовищем, с другой, очень испугалась за Шаэля. Даже и не знаю, какое чувство во мне было в этот момент сильнее.

– Ты... – задыхаясь, проговорил Шаэль, и я не поняла, к кому он обращается.

– Привет! – как-то уж слишком радостно сказал Генрих, и, опять склонив голову к плечу, с бесстрашным любопытством начал наблюдать происходящее.

– Шаэль, – крикнула я из своего пока ещё спасительного угла кровати, – осторожнее....

– Да, да, – глумливо передразнил меня еле ворочающимся языком Генрих, – ты уж как-нибудь поосторожнее, Шаэль.

Я махнула рукой в сторону Генриха, и тут удивилась тому, что Шаэль остановился у порога и странно молчит. А ещё через мгновение вздрогнула от понимания, что Шаэль стоит не против Генриха, а как-то рядом с ним.

– Почему ты? – еле смогла выговорить я, в глубине подсознания уже понимая, что происходит на самом деле.

– Потому что!!! – громогласно и издевательски захохотал Генрих.

– Потому что он – мой последний демон. Познакомься с ним, Лиза! И скажи: «Привет, демон бессилия!».