Текст книги "Реликт 0,999"

Автор книги: Евгения Лифантьева

Соавторы: Алена Дашук,Владимир Одинец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

9. «Носок» для нагуаля

Полигон располагался на границе Мёртвого Пространства, разросшегося вокруг одного из нагуалей. Щёткин с Рахматовым шли вдоль выстроенных замысловатым зигзагом агрегатов.

– Вы уверены, что распространению полей почва не станет помехой? – сомневался Щёткин. Ему всё ещё не верилось, что проникшие сквозь земную кору и опутавшие ядро нагуали не укроются от невидимых капсул.

– Эксперименты показывают, что торсионные поля проходят через любые среды без потерь интенсивности. Единственно, что вызывает у меня вопросы, насколько подчиняются живущие по иным законам нагуали этим правилам.

– М-да, иная реальность… – пробормотал Щёткин. – Чёрт её дери!

– В любом случае, если удастся хотя бы капсулировать нагуаль и порождённое им Мёртвое Пространство, мы остановим их рост.

– Думаете? – президент ВКБГА недоверчиво глянул на Рахматова.

– Надеюсь. В ЦЭКО сегодня капсулируют самые агрессивные опухоли, останавливая их распространение.

– Пациенты всё же люди, принадлежащие нашему миру.

Рушан вздохнул. Те же мысли мучили и самого Рахматова.

– У нас нет другого выхода. Не на прогулку же мы сюда приехали с этими игрушками. – Рушан махнул головой в сторону гигантских, похожих на пушки агрегатов.

– Да уж, – Щёткин окинул взглядом торсионную «артиллерию». – Говорите, жива наша Руслана?

– И очень деятельна! – Рахматов расхохотался. – Устроила недавно грандиозную головомойку парикмахеру за чудаковатую стрижку. Хочет перед мужем предстать во всей красе. Через неделю улетает. Я там немного поспособствовал с комиссией…

– Полное выздоровление?

– Стопроцентное. Даже на месте иссечения метастазов ткани восстановились. Кроме того, торсионные поля обладают памятью. Так что рецидивы практически исключены. Ну, разумеется, если не начать с тупым упорством раскручивать эти самые поля влево.

– Что ж, – Щёткин ещё раз глянул на «пушки» – врежем нашими «Русланами» по врагу?

– С восторгом.

Мужчины пошагали к небольшому строению, где ждал своего часа пульт управления.

Рушан напряжённо смотрел на моделирующую панель. Спутниковый сканер передавал чёткую голограмму – ветка нагуаля, поросшая мхом Мёртвых Пространств, тонкие усики новых побегов иных реальностей. Подкрашенные для контрастности кроваво-красным, выглядели они пугающе. Торсионные поля на реконструкции решили обозначить синим цветом. После доработки прибора поиск поражённых пространств осуществлялся автоматически.

– Ну, с Богом, – Щёткин сжал спрятанные в карманах комбинезона кулаки.

– Вселись, Господи, в его руки! – повторил услышанную у операционной молитву Рахматов.

– Пли!

Рушан коснулся стартового значка. По алым ветвям медленно поползли индиговые язычки.

– Пошли, – заворожено прошептал главный инженер проекта Рихард Ирге. – Вроде носок натягивает, сволочь! Эх, в космос бы наших «Русланок»! Генеральную уборочку домену.

– Будет тебе и уборочка, – не оглядываясь, буркнул Рахматов. – Сейчас соорудим пылесос вселенских масштабов и…

– Да не сглазьте вы! – прошипел Щёткин. – Чёрт ещё знает, что там будет твориться внутри капсулы!

– Вы сейчас торсионке лево руля дадите, – пригрозил Рахматов. – Кто знает, вдруг эти нагуали разумны и заложенных нами характеристик сред будет недостаточно для поддержания заданного направления полей. Только положительная информация!

– Всё будет отлично, – пробубнил Ирге. – Не зря же нам был послан Несущий!

– Отлично, – подтвердил Рахматов.

– Будет, будет! – закивал напросившийся на эксперимент Лоханкин.

– Сумасшедший дом, – проворчал Аристарх. – Не научный эксперимент, а какое-то коллективное камлание!

Отправленный неделю спустя внутрь капсулы зонд исчез бесследно, растворившись в агрессивной и чуждой реальности Мёртвого Пространства. Неведомый мир иных законов, окружённый торсионными полями, продолжал существовать. Рахматов был подавлен. Радовало одно – рост нагуаля полностью прекратился.

– Уже неплохо, – утешал Рушана Бердин, к которому Рахматов теперь частенько заглядывал, чтобы подпитаться оптимизмом. – Я же говорил, капсула позволяет выиграть время. А время – это шанс!

У доктора дела шли куда лучше – вставали на ноги даже больные, получавшие лишь симптоматическое лечение, призванное не спасать, а только облегчать последние дни. Было чему порадоваться.

– Трудная пациентка Земля, – вздохнул Рахматов. – То ли позитивно мыслить не умеет, то ли…

– Может, и не умеет, – согласился Бердин. – А ещё, знаете ли, бывают пациенты, которые не верят своему врачу.

– Почему?

– По-разному. Иногда по природе своей недоверчивы. Те мало кому верят, себе в том числе. Не верят, что справятся. Тем более, не верят, что кто-то им пытается помочь. А, бывает, разуверился в нас больной. Не везло ему с врачами. Слишком часто сталкивался с их равнодушием и жестокостью. Боюсь, это как раз наш случай. С такими труднее всего.

– Да уж, – Рушан покачал головой – человечество тот ещё врачеватель. Прямо скажем, коновал. Ему довериться сложно после… всего.

– Согласен. – Доктор задумался. – Однако мне не даёт покоя одна ваша фраза.

– Какая?

– Вы раз сказали, что нагуали лишь следствие болезни. Скажем так, метастазы. Но метастазы лечить бесполезно, если не уничтожен основной очаг – опухоль.

Рушан покрутил в руках чашку с кофейной гущей. Чёрная кашица растеклась по дну жирным знаком вопроса.

– К сожалению, опухоль не в нашей власти. ФАГ – вот очаг.

– Фундаментальный Агрессор, – Бердин нахмурился. – Тогда получается, Земля выписана на симптоматическую терапию и её гибель только дело времени? А вы утверждали, что я Несущий.

– Трудно сказать. Вероятно, если бы не вы, нашей планеты уже бы не существовало. Нагуали остановлены, заперты в капсулы. Мы отвоевали ещё немного времени. Как вы там говорили? Время – это шанс?

– М-да… К тому же… Руслана завтра улетает к своим. – Бердин расплылся в улыбке. – Придёте проститься?

– А как же! Универсум по имени Руслана продолжает игру!

– И ещё многие и многие Универсумы! За них, коллега!

– За них!

Бердин с Рахматовым чокнулись бокалами с коньяком, за бутылку которого Рушан отдал кругленькую сумму. В воздухе разлились мягкие волны ароматов. Где-то за пределами Земли кудрявились виноградники, напитывались солнцем спелые сочные гроздья.

10. Земля – inoperabilis

Экстренное совещание в кабинете Щёткина не предвещало ничего хорошего. Рахматов с группой как раз собирался лететь на очередной воздвигнутый в считанные дни полигон. Новый нагуаль прострелил Таймыр. На возражение Рушана босс бросил:

– Отложить!

Худшие опасения Рахматова оправдались.

Щёткин хмуро взирал на притихшее собрание.

– Выходит, вариантов нет? – нарушил тишину Лоханкин.

– Для Земли нет, – отрезал Щёткин. – Корабль на Эмерию стартует через три дня. Думаю, более чем достаточно, чтобы собраться. База сворачивается полностью.

– Пакуем чемоданы, – горько пошутил кто-то. – Жаль старушку.

Приглашённый на совещание Бердин заворочался на стуле, прокашлялся.

– Будут ли приняты меры, чтобы за три дня эвакуировать как можно больше людей?

– За три дня? – переспросил Щёткин. – Все места зарезервированы на годы вперёд. Единственно, что мы можем, не придавать огласке полученные нами данные. Чтобы не сеять панику.

– Неужели нет возможности… облететь их что ли! – прогремел Бердин. – Как же так?! Ладно Марс, на нём не было разумных существ, которые могли хоть что-то сделать, чтобы обойти эти проклятые нагуали. Но Земля! Даром она нас кормила миллионы лет?

Пылкости доктора никто не улыбнулся.

– Леонид Сергеевич, – сдерживая негодование, произнёс Щёткин – планета – не флай и не космический корабль. Её невозможно пилотировать. Траектория движения Земли во Вселенной неподвластна человеку. Не знать этого не может даже тот, кто далёк от астрономии. Уничтожить нагуали, проросшие в космическом пространстве, мы также не имеем возможности. С земными-то пока не очень справляемся. Мы можем лишь наблюдать момент гибели планеты и, возможно, передать результаты этих наблюдений через межгалактическую сеть на «челноки». Вероятно, там когда-нибудь найдут метод борьбы с космическими нагуалями. Процесс разрушения планеты будет максимально подробно зафиксирован и подвергнут тщательному анализу. Может быть, выявятся какие-то закономерности при сравнении с Марсом. Это всё, чем мы теперь способны помочь человечеству.

– И… и кто будет передавать с Земли эти самые данные? – растерялся Бердин.

– Доктор, – голос Аристарха стал бесцветным – уж вам-то должно быть известно, бывают ситуации безвыходные. Как там принято говорить в ваших кругах? Кажется, неоперабельно.

– Inoperabilis, – автоматически перевёл на деликатную латынь Леонид Сергеевич.

– Отрицательный результат – это тоже опыт.

– Я остаюсь на Земле, – выпалил Лоханкин и заговорил торопливо, словно боясь, что его доводы выслушать не удосужатся. – У нас есть наработки. В момент столкновения с иной реальностью масса протонов и электронов…

– Остаться могут те, кто ясно осознаёт последствия, – перебил его Щёткин. – Каждый решает за себя.

– Спасибо, – поблагодарил за что-то Лоханкин и, успокоенный, уставился в окно.

– Хорошая мысль, – кивнул Рахматов. – У меня как раз масса работы. Надо понаблюдать, реагируют ли наши капсулированные нагуали на сближение с космическими соратниками. А ну как радуются, лапками машут. Пробьют ещё капсулу.

– Аналогично, – подал голос начальник отдела межгалактической связи Чи Хань. – Работы непочатый край!

– Вот именно, – поддержал Рене Сезан.

– Трогательное единодушие, – криво ухмыльнулся Щёткин. – Что ж, кого-то будем высылать волевым решением. Всегда мечтал побыть деспотом и самодуром.

– Доктор, вы совершаете непростительную глупость! – сдержанный обычно Рахматов, словно сваю пытался вбить в лоб Бердина. – Мы остаёмся лишь потому, что переданные нами материалы могут служить базой для дальнейших исследований! Зачем остаётесь вы?! Неразумно, это мягко сказать. Самурайство с последующим сепукку! Но ради чего?

– У меня в клинике есть юноша. – На Рахматова доктор не смотрел, точно разговаривал сам с собой. – Незрелая тератома, пучковое строение компонентов… А-ай! – Бердин безнадёжно махнул рукой. – Знали бы вы, сколько вынес этот парень: паралич и пролежни, сепсис, адские, нечеловеческие боли… Знаете, его жена отказалась эмигрировать. Хотела остаться с ним до конца. Вчера спинно-мозговой пунктат показал, что наша торсионная терапия дала результат. Ткани регенерируют. Скоро, очень скоро он встал бы на ноги. Но он погибнет. Понимаете? И его жена погибнет. И ещё четыре миллиарда…

– Не вполне понимаю, – Рахматов искоса глянул на доктора. – Ваша-то смерть как может им помочь?

– Да я и сам себя не очень понимаю, – признался Бердин. – Просто не могу. Но… – Он замялся. – У меня к вам будет одна просьба. Может быть, она покажется странной…

– Постараюсь не слишком удивляться.

– Мне хотелось бы видеть всё своими глазами. Это возможно?

– Мы будем отслеживать сближение с нагуалевой паутиной по системам межгалактической трансляции. Добро пожаловать в Апокалипсис.

– Непременно буду, – поддержал чёрный юмор Бердин.

Они разошлись. Рахматова ждал таймырский нагуаль, Бердин торопился на операцию.

Транслятор в лаборатории являл голографическую модель обречённой планеты. Поверхность её волновалась, вздрагивала, дышала тяжело и прерывисто. Доктор всматривался в очертания континентов и снова не узнавал их.

Уже несколько столетий Земля, как капризная модница, примеряла всё новые и новые наряды. Внезапно неуёмной мощью иных законов стирались горные массивы, складывавшиеся миллионы лет. Где-то, напротив, в считанные дни на месте равнин вырастали гигантские цепи скалистых хребтов. Гидросфера с приходом очередного нагуаля меняла свои очертания – топила беспомощные перед стихией острова, оголяла дно мирового океана. Планету нимало не заботили судьбы ничтожных микроорганизмов, мельтешащихся по ней в судорожных попытках спасти свои маленькие жизни. Не ведала легкомысленная кокетка, что бились эти микроорганизмы и за её спасение. Кого интересует возня незримого мирка, когда сам являешься микронной частицей Большой Игры.

И всё же так хотелось унести с собой в памяти эту крошечную, затерянную в бесконечности пространств планетку. Одну из миллиона.

В лаборатории собрались четверо: вернувшийся с полигона Рахматов, его помощник Гера Кацевейко, Щёткин и доктор Бердин. Президент также не пожелал покинуть тонущий корабль, никому не объясняя причин своего решения. Остальные разошлись по своим наблюдательным точкам. Прямая трансляция гибели Земли велась все эти дни.

– А где же… они? – поинтересовался Леонид Сергеевич.

– Нагуали? – уточнил Щёткин и коснулся панели. – Специально для вас, доктор. – Напротив голубого шара протянулось две сети. По тонкому плетению побежал чуть светящийся пурпур.

– Да, вот так лучше, – удовлетворённо крякнул Бердин. – Всегда предпочитал снимки с контрастом. Их легче читать, а я ужасный лентяй.

– Осталось двадцать восемь минут, – глянув на таймер, сказал Рахматов. Ни для кого это объявление сюрпризом не стало, все и без того не отрывали взглядов от мелькающих цифр.

– Надо же, – тихо проговорил Бердин – сколько огромных планет и целых галактик гибнет вот так же, а рыдать на «челноках» будут над этим маленьким шариком. Удивительно, не правда ли?

– Если бы так, – Щёткин нервно почесал небритую щёку. – Не хочу вас огорчать, доктор, но мы не можем сейчас утверждать, что «челноки», связанные с Землёй гравитационным полем, останутся невредимы. Мы, вообще, ничего не можем утверждать, когда дело касается иных реальностей и их законов!

– Ах, да, – вспомнил Леонид произнесённые когда-то в пылу спора Рахматовым слова. – Значит, возможно, сейчас мы увидим конец света? Во всяком случае, гибель человечества.

– Не исключено. Впрочем, незначительная часть людей находится за пределами Солнечной системы. Их крайне мало, но…

– У меня родители на Итаке, – огорчился Гера.

– У меня там жена и семья дочери, – отслеживая обратный отсчёт на таймере, произнёс Щёткин.

– А у меня родителей нет, а жёны все бывшие. Говорили, нельзя жить с человеком, который видит тебя насквозь, – усмехнулся Рушан.

Миллиметры между пурпурной сетью и круглыми боками планеты таяли. Земные нагуали, по выражению Рахматова, «лапками не махали», и он оставил своё место у измерительных приборов.

– Пять, – прочитал с секундной графы таймера Рушан.

– Четыре, – отозвался Щёткин.

– Три, – продолжил, сжимая подлокотники кресла, Гера.

– Две, – закончил счёт Бердин.

Рахматов закрыл глаза. В следующую секунду незримые тиски сдавили пространство, в воздухе что-то взорвалось, загрохотало, обрушилось. По всем законам домена, где погибала сейчас Земля, смерть обещала быть мгновенной, однако мир всё ещё клубился вокруг тяжёлой чёрной взвесью. Видно, у беспощадного ФАГа нашёлся другой сценарий.

– Ч-т-о п-р-о-и-с-х-о-д-и-и-и-и-т?! – с усилием выдавил Рушан. Звуковые волны, казалось, втискивались в среду, точно в загустевающую смолу. Даже ударяющие в мозг вопли аварийной сирены плыли медленно, растекаясь в пространстве вязкой мутью. Красные вспышки разгорались постепенно. Проступали из темноты, точно с трудом пробивались сквозь неё, и так же лениво гасли. Кто-то неизрекаемый и всемогущий просматривал умирание планеты в режиме Very much very slowly.

Неподалёку на полу корчился Щёткин. Он сжимал ладонями виски и скалил зубы. Из носа у него текла густая чёрная кровь. Рахматов попытался подняться, но на плечи навалился многотонный груз, посильный разве что ушедшим в небытие Атлантам. Рушан беспомощно забарахтался на полу. Спрессованный воздух приходилось втягивать в лёгкие, как упругое желе. Он застревал в глотке, забивал дыхательное горло, боталом громадного колокола ударял в барабанные перепонки. Рахматов заметил, что, касаясь лицом ковра, оставляет на нём алые кляксы.

В воздухе всё ещё светилось трёхмерное изображение Земли. Щёткин, отняв от головы руку, указывал на транслятор. Глаза его выкатились из орбит, налились, рот открылся в безмолвном крике. Собрав последние силы, Рушан повернул голову.

Над транслятором зависло нечто бесформенное – словно мягкую, лишённую остова массу затягивало в узкую щель. Масса перетекала из голубого в охристое, вспыхивала ослепительно-алым, кипела белыми раскалёнными пузырями.

– О, Господи, – простонал Рахматов. Увиденное потрясло его больше, чем даже растянутая во времени собственная смерть.

«Пластилиновая» планета вползала в тесный просвет между сетями нагуалей. Или это трансформировались волны транслятора? Но безумствующий мировой океан, ломающиеся кости горных систем, страшные ожоги на теле Земли говорили обратное. Из-под разорванной кожи земной коры в атмосферу выстреливали гигантские фонтаны планетной «крови» – магмы. Точно живые, ныряли и выныривали из неё обломки материков. Над Землёй клубился чёрный дым – смешанная с вулканическим пеплом атмосфера. Как мог сохраняться в этом пожарище кислород, Рахматов не понимал. Он вообще ничего не понимал. Вывернутая наизнанку реальность, дикий абсурд, параноидальный приступ мироздания…

В ушах раздался оглушительный скрежет и звон. Норовистым скакуном взбрыкнул пол бункера. Посыпались стены, оголяя титановые рёбра сверхпрочной арматуры. Рахматов потерял сознание.

11. Генератор Бердина

Кто-то бил его по щекам. Рахматов вдохнул – воздух стал легче, податливей. Какое-то время Рушан просто наслаждался возможностью дышать. Свободно, не прилагая к тому нечеловеческих усилий. Хлопки тем временем становились всё более настойчивыми. Рахматов открыл глаза. На него смотрел осунувшийся, почерневший от копоти, седой как лунь Гера.

– Живой? – просипел он, отирая ладонью кровь, струящуюся из ушей.

– Есть… немного…

Гера затряс головой, непроизвольно замычал от боли. Осторожно, точно на макушке у него стоял наполненный водой стакан, улёгся.

– Башка раскалывается! – пожаловался он.

Рахматов смотрел на своего ассистента, и его не покидало ощущение, что они оба болтаются сейчас в неведомом четвёртом измерении – то ли живы, то ли мертвы, то ли было, то ли нет.

– Ещё выжившие есть?

Кацевейко истолковал вопрос на свой лад.

– Наверно, есть, – подумав, ответил он. – Кислород имеется, атмосферное давление стабилизировалось. Вроде, в пределах нормы. Неповреждённые участки суши тоже остались. Думаю, на них спасшиеся найдутся… раз уж мы…

– Где Бердин и Щёткин?! – рыкнул Рушан, окончательно приходя в себя.

Гера, кряхтя, уселся, зажал ладонями виски.

– Там. – Он неопределённо махнул в сторону и отвернулся. Рахматов схватил стоящий рядом фонарь и, подняв над головой, осмотрелся. Часть помещения была смята обрушившимися плитами, прошита фрагментами свай, туго стянута остатками металлокаркаса. – Левое крыло разворотило. Мы с тобой в пазух попали. Повезло. Рулетка…

– А они? – глухо спросил Рушан.

– А им не повезло… – Кацевейко помолчал. – Выбираться надо. Правое, по-моему, меньше зацепило. Там должны быть живые.

Рахматов сглотнул слюну. Тусклый свет фонаря упал на подрагивающий в воздухе странный объект.

– Что за… – Он не поверил своим глазам.

– Транслятор, – с ненавистью процедил Гера. – Тоже повезло твари!

Над панелью покачивалась вогнутая линза – всё, что осталось от Земли после прохождения между сращениями нагуалей. Пурпурные сети зловеще колыхались позади.

– Но как такое возможно?! – прошептал Рахматов.

– Может, в правом крыле что из оборудования сохранилось? – предположил Кацевейко. – С наблюдателями свяжемся, глядишь, чего хорошего скажут. Выбираться надо.

Видеосвязь оказалась безвозвратно утеряна. Передатчик доносил едва слышный, искажённый ни то изменённой атмосферой, ни то ужасом голос Толи Кручинина.

– Данные получены, обрабатываются.

– Навскидку-то что сказать можете? – Принявший на себя функции президента ВКБГА Рушан Рахматов сделал знак «Тихо!». Группа уцелевших аномалийщиков затаила дыхание.

– Пока мало, – прошуршал динамик. – Глобальные изменения в гидро– и литосфере. Радиационная активность повышена в верхней точке планеты. Над ней атмосферные слои рассеяны. Точнее сказать трудно, анализируем.

– Это мы всё и сами видим! – поморщился Рахматов. – Есть предположения, как все эти метаморфозы произошли? Как мы не рассыпались к…

Передатчик разразился длинными очередями разрядов.

– Однозначно сказать трудно, – Пробился, наконец, сквозь шумы голос Кручинина – тягучий и неуверенный, точно каждое слово взвешивалось на аптекарских весах. – Впечатление такое, что торсионные поля, которыми были обработаны земные нагуали, сделали их эластичными. Дело в том, что те нагуали, которые мы не успели обработать, при деформации планеты прошили астеносферу и литосферные плиты, как нож масло. Там-то и выбрасывалась на поверхность магма. Капсулированные же, превратились во что-то, вроде резинового скелета. Благодаря ему, Земля и смогла изменить форму. Точнее пока сказать трудно.

– Получается, та часть материка, где мы в последнее время активно работали с нагуалями, не случайно получила наименьшие повреждения, – заметил Ирге.

– Получается так, – кивнул Рушан. – И никакой рулетки. Что там с гравитационным полем?

– Похоже, без существенных изменений. Масса планеты осталась прежней. «Челноки» потрясло, но не значительно.

– Всё равно ни чёрта не понимаю, – фыркнул Лоханкин. – Не сходится, ничего не сходится! Все законы физики, геологии, термодинамики летят к такой-то матери!

– Ты имеешь в виду законы нашего мира? – Рахматов прищурился. – Произошедшее стало возможно, благодаря нагуалям, росткам иной реальности. Это ни о чём не говорит?

– Видимо, так… Начинаем ассимилироваться что ли? Во всяком случае, укрощённые торсионными полями нагуали нас спасли.

– Не всех, Лёша, не всех… – Рахматов помрачнел. Он вдруг обратил внимание, что аномалийщики стали обращаться друг к другу на ты, точно породнились. – Были сожжены и затоплены целые материки. Раздавлены тектоническими плитами страны и города. Миллионы людей погибли, не выдержав, колебаний атмосферного давления… А ведь даже эмигрировать мы сейчас не можем. Космопорты разрушены, корабли – тоже, как и производства. Начало времён. Всё придётся восстанавливать с нуля. Но сколько специалистов осталось на Земле? Сколько людей вообще? Сотня тысяч? Две? В любом случае, мало. Катастрофически мало! Каждый из нас теперь – величайшая ценность. Хотя… – Рахматов замолчал. Перед мысленным взором всплыло бородатое лицо доктора Бердина. Вспомнилось: «Нельзя спасти человечество, не спасая человека». – Наверно, так было всегда. Просто однажды мы об этом забыли. Слава Богу, забыли не все…

Рушан задумался – не это ли послание было главным из тех, что принёс Шестой? То, что пытался сказать Универсум крошечной своей частице – человечеству – через исчезнувших Конструкторов и так и не появившихся Инженеров. Где у Вселенной микро, а где макро – разве проведёшь эту грань. Где кончается домен и начинается Галактика. Где пределы одних законов и исток других. Где, наконец, завершается человечество и берёт своё начало Человек. Услышать бы раньше…

– Надо наладить работу по поиску и спасению выживших, – нарушил тишину Гера.

Рахматов стряхнул с себя оцепенение, кивнул.

– Да. Кроме того, радиация… Займёмся доработкой торсионного генератора. Предлагаю назвать его Генератор Бердина. Возражения есть?

Возражений не было.