Текст книги "Реликт 0,999"

Автор книги: Евгения Лифантьева

Соавторы: Алена Дашук,Владимир Одинец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Невада – начало отсчета через тридцать секунд…

– Багамы – начало отсчета через тридцать секунд…

Импульсы в места столкновений Земли с нагуалями уходили один за другим, несколько раз ускоритель крепко тряхнуло, но амортизаторы сработали как надо.

– Плато Гиза – контакт через три минуты, – объявил Вихров.

Секунды медленно тянулись одна за другой. Вихров представил себе Джека, сидящего на вершине пирамиды Хеопса под темнеющим небом. На горизонте поднимается песчаная буря, какой еще не было в пустыне от начала веков. Нагуаль заслоняет Солнце, спускаясь все ниже. Вакуум кипит в стратосфере, смертоносное излучение пронзает пространство.

– …Две минуты…, – услышал он собственный голос.

Рядом с ним Лабовиц вдруг зашевелил губами, лицо его приняло сосредоточенное выражение, глаза закрылись. Пошла передача от Джека, понял Вихров. В ту же секунду перед своим мысленным взором он увидел колонку чисел, а под ней яркую, горящую пламенем подпись Звездного.

– Форест! – Закричал Вихров.

– Я здесь, – спокойно ответил механик, – я готов.

Пять двузначных чисел, возможно, самых важных в истории человечества. Каждое из них Форест повторял вслух, чтобы избежать ошибки. Все затаили дыхание. «ПАРАМЕТРЫ ПРИНЯТЫ – загорелась надпись, – ИДЕТ НАКОПЛЕНИЕ ЭНЕРГИИ».

– Форест, – тихо позвал Вихров.

– Да?

– Надо отключить систему безопасности, – сказал он, – энергии может не хватить. Механик набрал команду, свет в диспетчерской стал глуше, пол мелко задрожал. Наверное, мелькнула мысль, над ускорителем поднимается буря. Сильный толчок, с потолка посыпалась штукатурка. Десять секунд, подумал Вихров, последний импульс, если он не пройдет – все будет напрасно… Еще один толчок, сильнее прежнего, нарастающий гул магнитов скачком изменил тональность, стал выше, казалось – он вот-вот оборвется… Вихров увидел, как Лабовиц, покачнувшись, упал на колени, словно бы он принял на себя непосильную тяжесть. Его лицо окружило мягкое, искристое сияние, восхитившее Вихрова своей красотой, гибкие лучи заструились по воздуху, устремляясь прочь из диспетчерской, а потом все вокруг взорвалось ослепительной вспышкой, которая сменилась полной темнотой…

Влага на лице, свежий ветер.

Андрей открыл глаза – высоко над ним ярко синел небесный овал.

Он сел на полу и огляделся – диспетчерская была разрушена, в потолке зиял огромный провал, сквозь который падал небесный свет. Широкий экран во всю стену погас, его поверхность покрылась трещинами. Две бетонные балки, переломившиеся пополам, перекрыли выход из диспетчерской.

У нас получилось.

Я жив, значит, все получилось.

Его сердце наполнилось ликованием.

Андрей услышал пси-голос отца, он был очень слабым, а затем он услышал и пси-голоса других людей, выживших в катастрофе. Нам нужен свет, подумал он. Андрей закрыл глаза, и перед его мысленным взором появились силовые линии магнитного поля от уцелевшего соленоида. Собрав их в пучок, он протянул их в разрушенную диспетчерскую, в которой тут же вспыхнул свет. «Не так ярко», – услышал Андрей недовольно-шутливый голос, это был Лабовиц. «Тебе еще нужно многому научиться, – сказал он, – научиться пользоваться своей силой».

Андрей рассмеялся и послал Лабовицу веселый слоган. Отец ждал его, он был в нише возле экрана, надо помочь ему выбраться. А потом мы поднимемся на поверхность – кажется, я знаю, как это сделать – и посмотрим, что же там ждет нас. Ясное небо или штормовой ветер – я буду рад и тому, и другому.

Лабовиц с улыбкой за ним наблюдал. Он послал сообщение Грехову – краткий рассказ о том, что случилось, а потом закрыл глаза и уснул.

Его сон был глубок и спокоен

Дашук Алена
Трудная пациентка

1. Пространство Полных Абсолютов

Великое Ничто нагрянуло, как всегда, неожиданно и весьма некстати. Рахматов только-только перевёл флай в режим ручного управления. Хотелось прогуляться, не будучи скованным неумолимой системой автопилотирования. Исходная точка, кратчайшая траектория, целевая – такой алгоритм всегда нагонял на Рушана тоску.

Выйдя из дверей главного офиса, он предвкушал, что сейчас сядет в свой новенький флай, который любовно величал «каракатицей», и рванёт, куда глаза глядят, куда душа ляжет. К чертям всё! Нерадивых подчинённых и желчного Щёткина, третий год не подписывающего заявление об отпуске. Безруких строителей «челноков», умудрившихся не уложиться в плановые расчёты и вешающих теперь на отдел Рахматова всех собак – туда же! К чертям очередной зонд, отправленный в бездонную утробу нагуаля, и затерявшийся в окутывающих его Мёртвых Пространствах! И постылую планету Земля, разлагающуюся где-то поблизости, тоже к дьяволу. Он будет рассекать прозрачную колкую прохладу Эмерии, поглядывать на проплывающие внизу изумрудные лесопарки и ощущать, как послушна его рукам сверкающая в закатной дымке «каракатица». Это такое счастье – знать, что хоть что-то тебе подвластно!

Некоторое время так и было: фиолет эмерийского неба, алый диск потухающего солнца, начинающая чернеть в вечерних сумерках зелень лесов. А потом знакомый и прекрасный мир внезапно сжался в крошечную частицу, подхватился космическими потоками и унёсся в чёрноту подпространств. И Рахматов вместе с ним. Он стал несущественно малым, практически исчез, растворившись в бесконечном Ничто. Пустота кружила, засасывала всё, что попадало в её бархатистые объятья, превращала в абсолютный ноль, непререкаемый вакуум. До того самого мгновения, пока вдруг не обернулась цитоплазмой, в которую было погружено ядро клетки некой всемогущей системы. Этой системой был он. Пьянящее чувство соединения в себе ничтожно малого и всеобъемлющего Рахматов не раз пытался объяснить, но всегда терпел фиаско – в человеческом языке не отыскивалось и миллиардной доли необходимых для того слов.

Это было уже шестое погружение в пространство Полных Абсолютов, Великого Ничто. Слияние с Вселенной. И всякий раз потом Рахматов выныривал в грубую реальность, не осознавая ни себя, ни окружающего мира, не понимая как нашёл дорогу обратно. Он был просто Знанием.

– Внимание, выбранная траектория не соответствует требованиям безопасности, – твердил любезный женский голос. Кабина флая озарялась назойливыми вспышками аварийной системы. Истерично выла сигнализация. – Переведите управление в режим автопилотирования.

Ещё не вполне понимая что происходит, Рахматов упёрся взглядом в монитор. Встроенные на фюзеляже сканеры беспристрастно информировали – на микроскопическую молекулу «каракатицы» с огромной скоростью мчится непреодолимый монолит. Рушан ударил по дисплею, где настойчиво мигала пиктограмма «Автопилотирование».

– В связи с размерами объекта, для манёвра недостаточно времени, – ласково сообщила механическая дева. – Запустить режим катапультирования?

– Да, сука, да!

– Вербальная команда не идентифицирована, – заявила дева.

– Да!!!

Дегравитатор мягко опустил Рахматова на каменистую почву. Впереди раскатисто грянул взрыв. Огненный шар озарил горный массив. Рушан бросился прочь от летящих в него раскалённых обломков металла. Шар распался на сотни горящих факелов и с оглушительным скрежетом обрушился у подножья склона неподалёку от Рахматова. Жар опалил лицо.

Рушан уселся на камень и достал коммутатор.

– Аристарх Леонович! – выкрикнул он. – Есть шестой!

– Встретимся в офисе, – ничего не уточняя, сказал мужчина.

– Постойте, – спохватился Рахматов. – Вышлите флай. У меня… небольшие проблемы.

– Где вы находитесь?

– Похоже… – Рахматов огляделся – урановые накопители.

– Точнее.

– Координаты не помню, мой флай… кое-какие неполадки. Данные есть в расчётной базе Эмерии. Пусть Гера Кацевейко посмотрит, мы же сами горы эти рассчитывали! – Рахматов начал злиться. Знание, принесённое им из Абсолюта, было зыбким и туманным. Оно требовало срочной нейрообработки для фиксации и расшифровки. Минута промедления – и Знание будет безвозвратно утеряно, расплёскано меж пустой породы обычных человеческих мыслей.

Командировки на Землю Рахматов не любил. Нет, его пугало не то, что в любой момент планета могла рассыпаться на части, как это произошло с Марсом. Не пугала персонифицированная в нагуалях неизвестность иной реальности. Он свыкся с мыслью, что рано или поздно всё человечество будет уничтожено всесильным ФАГом – Фундаментальным Агрессором. Человечество конечно и поделать с этим ничего нельзя. Гораздо больше удручали картины медленного и неотступного умирания планеты, на которой Рушан родился. Затихающая агония – так определял Рахматов уходящие дни Земли. Брошенные, порастающие непроходимыми чащами города; редкие, вечно сонные прохожие; сорванные ветрами вывески; вывернутые землетрясениями скелеты зданий; здесь и там расставленные знаки «Осторожно, радиация». Как было непохоже это на то, что он привык видеть на ставшей уже родной Эмерии. Нет, он не скучал по Земле, где прошли его детство и юность. Та Земля была другой – бьющаяся в панических судорогах, волнующаяся толпами спасавшихся от нагуалей людей, но живая.

Выйдя в одном из последних земных космопортов, Рахматов арендовал плохонький, старой модели, флай и отправился на научно-исследовательскую базу ВКБГА. Там он надеялся немного отвлечься от полученных во время пути тяжёлых впечатлений. Руководство Всемирного Комитета по Борьбе с Глобальными Аномалиями заботилось о комфорте своих сотрудников. В том числе, и о психологическом.

На территории базы, действительно, дела обстояли куда лучше. Аккуратные аллеи, уютные коттеджи, деловитые и бодрые обитатели. Безусловно, и этот клочок рая посреди запустения каждую секунду мог быть стёрт пробившимся сквозь земную кору нагуалем, и всё же любой из здешних жителей свято верил, что в его вахту этого не произойдёт. В крайнем случае, растущий нагуаль будет вовремя обнаружен. Базу незамедлительно эвакуируют, а сотрудники в положенный час вернутся на благословенную Эмерию – планету-«челнок», где располагались головной офис, НИИ, а так же производства, работающие исключительно на нужды ВКБГА. Так бывало не раз. Бывало и иначе, но об этом аномалийщики вспоминать не любили.

Отдохнув, Рушан взялся за работу. Перво-наперво отыскал нужный ему номер. Он надеялся, что долго его командировка не затянется. Предложение, с которым он собирался обратиться к Шестому, было из разряда тех, о которых говорят «нет повода отказаться». Козырнув пухлощёкой секретарше, чьё лицо прорисовалось на мониторе, документом самой влиятельной структуры Земли и сопредельных планет, Рушан назначил встречу на завтра. После отправился в лабораторный корпус, куда стекались все данные, получаемые от многочисленных наблюдателей с планеты Земля. Ничего сенсационного он узнать не ожидал – вся информация обрабатывалась в головном офисе на Эмерии – просто хотел перекинуться парой слов с новыми людьми.

2. ЦЭКО. Ещё немного о Великом Ничто

Здания толпились вокруг, точно стадо растерянных, лишившихся вожака бизонов. Наверно, громоздя строения, архитекторы руководствовались некой логикой, вот только постичь её Рушан не мог. Уже битый час Рахматов блуждал среди серых глыб, пытаясь отыскать «вожака» – главный корпус. Тщетно. Колоссы из стекла и бетона походили друг на друга, как близнецы-братья. Ни один не выдавал своего привилегированного статуса. Время поджимало, и Рушан, смирив гордыню, всё же решил обратиться за помощью. Ускорив шаг, догнал бредущего по дорожке мужчину. Спортивный костюм, в который тот был облачён, изрядно помялся от долгого лежания и болтался на хозяине, словно на вешалке. Судя по всему, бедняга не был здесь гостем и мог знать ходы-выходы, как никто другой.

– Простите, вы мне не поможете? – Мужчина оглянулся. Одутловатое, несмотря на крайнюю худобу, лицо, набрякшие, почти прозрачные веки. Последние сомнения рассеялись – «местный». Выплыл из своих дум мужчина не сразу – несколько секунд смотрел сквозь окликнувшего его незнакомца. Казалось, старался сфокусировать взгляд на очень далёком объекте. Наконец, радужки вопросительно блеснули из тёмных колодцев глазниц. Рахматов терпеливо ждал ответной реплики, но, не дождавшись, продолжил: – Не подскажите, как пройти к главному корпусу?

Мужчина, всё так же молча, принялся озираться. В первое мгновение Рушан даже подумал, что ошибся и замысловатые лабиринты для мужчины в спортивном костюме такая же загадка, как и для него самого.

– Вы его прошли, – минуту спустя определился «абориген» и махнул рукой в противоположную движению Рушана сторону. – Возвратитесь по этой аллее на три корпуса назад и сверните налево. Там спросите.

Рахматов обернулся и печально воззрился на нескончаемые бетонные стены. Три корпуса – минимум, четверть часа быстрым шагом. На том плане, что вчера изучал Рахматов, корпусов было всего три – устаревшие сведения. Разросся комплекс. И продолжает расти, захватывая пустеющий с каждым днём город. Расползается, как неумолимые щупальца нагуалей, как раковая опухоль.

Когда Рушан достиг своей цели, часы показывали 15.23 – едва ли не полчаса опоздания. Рахматов поднял голову. Оставалось только удивляться, как он раньше не заметил солидную вывеску над входом – Центр экспериментальной и клинической онкологии (ЦЭКО) им. А. Ф. Кружевникова. «Спасибо, расшифровали! – подумал Рушан, отгоняя боязливый холодок. – Чёрт ногу сломит в этих аббревиатурах». Фамилию Кружевников он слышал краем уха и прежде – светило медицины ни то XXI-ого, ни то XXII-ого веков. Как всякий здоровый человек, чья профессия далека от дел болезных, Рахматов старался не слишком вдаваться в подробности. Тьфу, тьфу, тьфу, как говорится! Однако жизнь заставила.

Поборов липкую изморозь в солнечном сплетении, Рушан нажал на кнопку.

– Куда? – тут же откликнулся из динамика густой, не окрашенный ни единым оттенком эмоций баритон.

– ВКБГА, – отрапортовал Рахматов и в подтверждение своих слов сунул в считывающее устройство чип, где, помимо данных о личности, значилось и место работы.

Повисла тишина. Бдительный страж изучал высветившуюся на мониторе информацию.

– Проходите, – буркнул секунду спустя динамик. Заветное сочетание букв действовало наподобие открывающего любые двери заклятья, неизменно и повсеместно.

– Фортификационное укрепление какое-то, – укоризненно заметил Рушан, ожидая пока плечистый детина зафиксирует его данные. – Больше часа по катакомбам вашим плутал. Куда только не сунулся! Хоть бы указатели повесили что ли.

– У нас дактилоскопические датчики, – пояснил страж. – Открыто только больным и персоналу. И то в те корпуса, куда им надобно. Не заблудятся. А посторонним что тут делать? Не проходной двор.

– Сотрудники ВКБГА числятся во всех базах допуска, – не без гордости заявил Рахматов. – Неужели вы этого не знали?

– Раньше ваши не больно-то к нам заглядывали. На своих планетах, небось, лечитесь, если уж чего, – пробурчал охранник. – Ну, надо, так надо. Значит так, из главного, если потребуется, в любой корпус попасть можно. Линии подземные у нас. Что-то вроде локального метро. Кабины на две, четыре и шесть персон. Каждый корпус – станция. У входа датчики, так что пройдёте со своей VIP-дактилоскопией. – Страж фыркнул.

– Серьёзно строитесь, – похвалил Рушан. – Нагуалей не боитесь? А ну как за день-два сворачиваться придётся?

– Есть варианты? – Глаза охранника недобро сверкнули. – Расстояния-то у нас какие! Сами видели.

– Это точно, – поддакнул Рахматов. – Больным такие марафоны…

– Ясное дело, – детина засопел. – Многим не по силам. Да и с охраной легче. Три охранника на весь комплекс, что нам, разорваться? Поэтому через главный корпус фильтруем.

– Три?! – Рахматов сочувственно прищёлкнул языком. Людей, узнавших о его месте службы, и не впавших при этом в благоговейный трепет, Рушан уважал.

– Три. – Охранник насупился. – Где ж теперь людей напасёшься? Все с Земли драпают. Кто остался? Вы, понятно – аномалийщики за день работы на Земле имеют больше, чем я за десяток лет! Фанатики-сектанты? Ха! Те слишком заняты, призывают на кладбище ползти, раз так уж сверху велено. Энтузиасты, вроде Бердина? На него равняться трудно – вот он и впрямь святой. Мы ещё вот затесались… кто комиссию не прошёл.

Рахматов вздрогнул. Только сейчас он обратил внимание, что полнота охранника совсем не похожа на ту, что свойственна обжорам или спортсменам-богатырям: рыхлая, водянистая, медикаментозная. «Гормоны, – догадался он – Неужели тоже «абориген»?».

– Вы не прошли комиссию? – осторожно поинтересовался Рушан. Не верилось, что здоровяк за стойкой тоже «местный» с грозным диагнозом в анамнезе.

Охранник невесело хохотнул.

– Семь «химий», три курса «лучей»! Кто меня выпустит?! Кому мы нужны?! Здоровым-то там тесно.

– Вы ошибаетесь, – запротестовал Рахматов. – На планетах-«челноках» места хватит всем. Над этим работают. Создаются новые. Комиссия не даёт право на выезд, руководствуясь исключительно принципом «не навреди». Вы же понимаете, перелёт, адаптация – всё это стресс для организма. Ослабленный болезнью человек может просто не выдержать! Сначала надо решить проблемы со здоровьем.

– Знаю! – оборвал охранник. Его лицо стало наливаться краской. Он попытался спрятаться за своими непосредственными обязанностями – взялся копировать данные с персонификационного чипа – но вдруг вскинул голову и прошипел: – Тысячу раз слышал! Списали нас в утиль! Значит, пока я на шахте работал, годен был, а как скрутило, так и… Да кто ещё сюда работать пойдёт? Ты? Он? – Детина зло махнул головой на «аборигена» в больничном халате, согнувшегося, у стены. Мужчина жадно, с хрипом втягивал в себя воздух и с вожделением поглядывал на притулившийся в углу диван, до которого предстояло преодолеть ещё метров десять. – Все драпают…

Страж, отвернувшись, протянул Рушану отмеченный документ. Рахматов тоже молчал. Жаркое «ты», внезапно вырвавшееся у собеседника, ударило в сознание раскалённой иглой.

Пока Рушан справлялся с опалившей его горечью, охранник рассказывал как добраться до нужного посетителю кабинета. Похоже, теперь он стыдился своего взрыва. Снова обращался к гостю подчёркнуто официально, на вы. Голос опять стал тусклым, непробиваемым, точно захлопнувшаяся дверь сейфа. От намертво запертых замков веяло холодом и безысходностью. Ценную информацию Рахматов пропустил мимо ушей, о чём сильно пожалел впоследствии.

Лифты, лестничные пролёты, нескончаемое единообразие коридоров, холлы, сотни одинаковых дверей – всё смешалось в неподатливую головоломку. Рахматов петлял по незнакомым помещениям и чувствовал, что закипает. Бестолковость планировки делала задачу почти невыполнимой. Вдобавок люди… Много, непривычно много людей! На Эмерии сроду такого столпотворения не бывало! О заброшенных земных городах и говорить нечего – за неделю столько не встретишь. Каждый проходящий окружён наэлектризованным колким облаком эмоций: пронизывающие разряды радости и надежды, тяжёлые удары обречённости, тугой чёрный страх. И во всех билась своя собственная боль. Физическая и та, что медленно, по капле выдавливала сердце, складываясь в безнадёжно простую формулу – один, не нужен. Целые океаны боли. Галактики! От этого у Рахматова начала кружиться голова, точно снова он погружался в Великое Ничто. Перед глазами стелился мутный смок, мысли путались.

Быть интраморфом, человеком с паранормальными способностями, не всегда сладко. Всесильный Абсолют иногда зачем-то подбрасывал непрошеные, не имеющие никакого отношения к Несущим, Знания. Рушан и раньше замечал, что среди людей порой ему становилось тревожно, а, иногда, и жутковато, словно запретное подсматривал. Это мешало, сбивало, заставляло искать спасительного одиночества.

И всё же свой уникальный дар Рушан ценил. Не будь его, не работать бы Рахматову в ВКБГА – аномалке, как панибратски называли её сами сотрудники. Не обладать бы неограниченной властью, какой был наделён всякий из его коллег. Не пользоваться бы правом безоговорочной неприкосновенности со стороны любых служб. Да и вряд ли мог бы позволить себе те сибаритские слабости, которые делали его жизнь довольно приятной штукой. Приятной, несмотря ни на что. Нет, Рахматов не был бесчувственным фаталистом. Радость его брала исток не только в привилегиях, подаренных ему социумом. Гораздо большее удовлетворение он испытывал от мысли, что сам принадлежит к числу тех, кто способен хотя бы попытаться оттянуть неизбежное. А там как знать…

Когда дар впервые подал голос, Рушану было семнадцать. Спешная эвакуация из родного городка. Мечущиеся люди, выброшенные из пневмопоездов вещи (не хватало мест), испуганные глаза матери, потерявшаяся в толкучке сестрёнка. И над всем этим зловещее: «Нагуаль, нагуаль…». В те годы Рушан ещё мало знал о них. Знал одно – нагуаль это смерть. Незримая, неясная, но неизбежная. Он не понимал, как такое возможно. Был город – нет города. Нет пространства, нет света и воздуха, нет материи. Всё скрыто завесой приходящей из ниоткуда тайны. Оттого становилось ещё страшней.

Именно тогда, в сутолоке и панике это и произошло. Окружающий мир внезапно утратил значимость, сжался в невесомую малость, погас. Вместо него в сознании вспыхнул псимонолог – без образов, без слов. Рушан слился с чем-то абсолютным, не имеющим ни границ, ни объяснений…

Дальше была дорога, остановка на таможне, поиск инфернального излучения, исходившего от состава. Затем ВКБГА, нейросканирование, расшифровка полученного Знания. Имя. Томас Вельт оказался Несущим. Благодаря ему, удалось замедлить рост нагуалей. Человечество отвоевало ещё немного времени. Его хватило, чтобы Рахматов нашёл Второго. Им был изобретатель гравитационного метода строительства искусственных планет, «челноков», как метко нарекли их за сходство со спасательными челноками, снующими вокруг тонущего корабля. Началась тотальная эвакуация с Земли. Рахматов стал полноправным сотрудником ВКБГА, получил прекрасное образование, а затем и учёную степень. Но главной его обязанностью оставалось вовремя передать в руки Комитета даруемое Великим Ничто Знание.

Этот Несущий был Шестым. Нечасто бесчувственный макрокосм подкидывал подсказки, словно играл с человечеством. Так дети играют с букашкой – присыплют и наблюдают, как тщится выбраться из-под кучи песка жалкое насекомое. Едва на поверхности показываются тоненькие лапки, сыплют снова. А потом, когда забава надоест, раздавят. Без злобы, не осознавая своей жестокости. Эта параллель не раз приходила на ум Рахматову. И всё же ему хотелось верить, что в тот самый момент, когда над человечеством будет занесена чудовищная подошва, кто-то отвлечёт злое «дитя». Барахтаться, несомненно, стоило.