Текст книги "Реликт 0,999"

Автор книги: Евгения Лифантьева

Соавторы: Алена Дашук,Владимир Одинец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

3. Доктор Бердин

Кто-то из «местных» подвёл Рушана к двери, на которой значилось «Бердин Л. С., заведующий отделением нейроонкологии ЦЭКО им. Кружевникова». С чего начинать разговор Рахматов не знал, полагался на интуицию. Как правило, Несущие довольно быстро откликались, принимая к сведению, что им выпало стать ещё одним шажком к спасению. Немного удивляло Рушана, что Шестой не физик, не военный – врач! Какие из его знаний могут помочь погибающей планете? Впрочем, что значат, с точки зрения Вселенной, все человеческие выдумки: образование, профессия, регалии. Само человечество не более чем каприз Великого Ничто. Сиюминутный, и, возможно, мимолётный. Букашка…

Рахматов стукнул костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет. Полумрак, царящий в помещении, на мгновение заставил притормозить на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к предложенным условиям.

– Вы опоздали почти на час, – донёсся из глубины кабинета недовольный бас.

«Вот так-так, – опешил Рахматов – сердитый дядька!».

– Добрый день, – подчёркнуто вежливо сказал он, давая понять, что не собирается поддерживать тон собеседника. – Прошу прощения, заблудился в ваших палестинах.

– Могу уделить вам двадцать минут.

Теперь, когда глаза привыкли к рассеянному свету, Рахматов сумел разглядеть негостеприимного завотделения. Илья Муромец в возрасте пятидесяти лет – тут же определил для себя Рушан внешность хозяина кабинета.

– Боюсь, за двадцать минут уложиться не сумею, – взял быка за рога посетитель. – Разговор требует обстоятельности.

– А мои больные требуют внимания! – огрызнулся Муромец. – Не будем терять время.

Отчего-то принадлежность к привилегированной касте аномалийщиков в этом отчуждённом мирке не срабатывала. Рахматов уселся в предложенное ему Бердиным кресло.

– Если коротко, наша организация заинтересована в сотрудничестве с вами, – выдал Рахматов фразу, заготовленную на конец беседы. Заинтриговать хмурого доктора – а там как пойдёт.

– С каких пор ваша организация интересуется проблемами онкологии? – скривился Бердин. – И для начала озвучьте ваше имя-отчество, пожалуйста. Вчера моему секретарю вы представились только по фамилии.

– Рушан Галлибулаевич, – отрекомендовался Рахматов. – Можно просто Рушан. Отчество порой вызывает… эээ… некоторые затруднения.

– Леонид Сергеевич, – представился Бердин. – Не думаю, что у человека, в чей активный лексикон входят конструкции вроде «супратенториальная опухоль хиазмальноселлярной области» ваше отчество вызовет какие-то сложности. Итак, в чём причина столь странного предложения? Насколько я понимаю, онкология не кажется вашему руководству глобальной аномалией.

«Язва! Язва и сноб!» – ругнулся про себя Рушан, но широкую улыбку сохранить сумел.

– Буду с вами откровенен, мы не знаем, какую лепту вы внесёте в наше общее дело, – Рахматов сделал ударение на слове «общее» – однако, знаем наверняка, это в вашей власти.

– Любопытно. Откуда такие сведения?

– Я, видите ли, интраморф. Вам знаком этот термин?

– Наслышан.

– Отлично! – Рахматов просиял. Часть разъяснений отпадает. – Мои паранормальные способности заключаются в том, что я чувствую Несущих.

– Гм…

– Скажем так, вы обладаете знаниями, которые помогут решить некоторые задачи, являющиеся на сегодняшний момент первостепенными.

Бердин откинулся на спинку кресла, посмотрел на Рахматова так, словно перед ним ползало неведомое, довольно мерзкое насекомое – с брезгливой заинтересованностью.

– На данный момент моей первостепенной задачей являются три операции, которые я должен сегодня провести. Надеюсь, на это моих знаний хватит.

– Леонид Сергеевич! – Рушан был в замешательстве, ещё ни один из его подопечных не отказывался от заманчивого предложения вступить в ряды организации, перед членами которой расшаркивались даже президенты. Он нервно забарабанил пальцами по столу. – Ваша профессия благородна и крайне необходима, мы понимаем это, но именно вы избраны, чтобы спасти не трёх, а миллионы. Быть может, миллиарды! Человечество! Позвольте, я немного объясню суть вещей…

В груди доктора забулькало, заклокотало, что, должно быть, означало смех.

– Милейший Рушан Галлибулаевич, я, простите, с настороженностью отношусь к таким громким словесам, как человечество. Всю жизнь я лечил Иванова, Петрова, Сидорова. Таково моё человечество – в лицах. Я знаю цвет их глаз и характеры. Знаю, кому можно говорить правду без прикрас, а кто из них может сломаться. Плохо представляю, как вы собираетесь спасать человечество за счёт конкретных жизней. Разве Иванов, Петров, Сидоров – это не то самое человечество? Так что я-то уже спасаю помаленьку. Вряд ли могу быть вам полезен.

– Тогда разрешите чуть-чуть пояснить что представляют собой Несущие, – настойчиво повторил Рахматов и, не дав доктору возможности возразить, пустился в объяснения. – Известно ли вам, что такое Универсум?

– Увы, я не…

– Универсум – это макрокосм, разумная система, целостный организм, если хотите. Как всякий организм, он состоит из клеток – доменов. Складывается каждый домен из бесконечного множества галактик, объединённых заложенными Универсумом законами.

– Извините, – перебил гостя Леонид – но так ли необходимо читать мне пространную лекцию о строении космоса? Всяк из нас мыслит своими категориями. Когда передо мной на операционном столе лежит человек, я знаю – это и есть макрокосм. Его сознание вмещает в себя все ваши галактики, домены, универсумы и ещё многое и многое сверх того. И я знаю, погибнет макрокосм по имени Петров – вместе с ним безвозвратно исчезнет то, что несёт в себе его сознание.

Рахматов поморщился. Гуманистический пафос перед лицом глобальной аномалии – крепкий орешек этот Шестой.

– Согласен, но я продолжу. Как и любые организмы, Универсумы вступают во взаимодействие. Эти контакты нельзя однозначно назвать войной, хотя поначалу мы придерживались именно такого мнения. Они могут быть разных уровней. Если продолжить параллель с людьми, эти контакты можно назвать беседой, игрой – любым из способов контакта, одним словом. В такую Игру как раз и вступил Универсум, которому принадлежит домен, где располагается Солнечная система. В том числе и Земля. Чуждый нам Универсум мы называем ФАГом – Фундаментальным Агрессором. Это не значит, что ФАГ агрессивен по отношению к нашему Универсуму, однако, те законы, по которому он построен, отторгают нас, крохотную частичку Универсума, человечество.

– Чуждые нам законы и есть нагуали? – уточнил Бердин.

– Именно.

– Но почему наш Универсум не борется с ними? По всему выходит, нагуаль это инородное тело или болезнетворная бактерия, не так ли?

– Как вам сказать… Назовём домен так же организмом. Тогда человечество – одна из множества его клеток. Мы не знаем, какой вид клеток представляем. Мы ценны со своей точки зрения. Универсум же имеет собственную непостижимую логику. Вполне вероятно, клетка под названием человечество не так уж необходима ему. А, может быть, и вредна. Допустим, это раковая клетка. Поэтому Универсум вполне может и не быть заинтересован в нашем спасении. Хотя и на этот счёт у нас есть сомнения.

– Резонно. И на чём те сомнения основываются?

– Скажу немного о том, как складывался наш домен. Это важно. Изначальный вакуум доменов реализуют Архитекторы Мира. Благодаря им, домен проходит многие стадии развития: инфляционную, стадию раздувания, фридмановского расширения…

– В общих чертах понятно, – пробурчал Леонид Сергеевич.

– Этап следующий – Конструкторы. Они корректируют рост домена. Оптимизируют вакуум. Создают примитивный уровень – трёхмерный каркас. Их задача сделать мир сложным и многообразным. Воплотить основы конкретного домена, начиная с элементарных частиц и заканчивая галактиками. Кроме того, Конструкторы выполняют роль приемников Универсума. Они фиксируют принципы, согласно которым домен будет развиваться в соответствии с законами, заложенными Универсумом.

– Здоровая клетка никогда не противоречит тем законам, по которым существует организм в целом, – подтвердил доктор. – Ясно. Однако должен признать, всё это так далеко от меня…

– Ещё минутку внимания. Как раз сейчас я подхожу к моменту, касающемуся лично вас.

– Меня?!

– Именно! Конструкторы инициируют третью волну разумного развития домена – Инженеров. Инженеры должны усложнить взаимосвязи в системе. Однако Инженеры в случае становления нашего домена не появились.

– Почему? – Бердин впервые глянул на собеседника с любопытством. – На мой взгляд, это патология, если развитие идёт вразрез с заложенными изначально принципами.

Рахматов развёл руками.

– Если бы мы могли знать первопричины, мы смогли бы бороться и с последствиями. Увы. Одним словом, Инженеры не появились. Похоже, Конструкторы воплотили что-то вне законов, определённых Универсумом. Были ли Конструкторы уничтожены по этой причине или самоустранились, мы не знаем. Им просто не стало места в данной структуре. Появились цивилизации вероятностного разброса, которые стали развиваться как Бог на душу положит. Вся система пошла вкривь и вкось. Вот вам причина проникновения в наш домен иных реальностей, нагуалей. Скорее всего, такое проникновение было бы невозможно, если бы развитие шло по плану и появись вовремя Инженеры. Вы понимаете?

– Хотите сказать, наша клетка-домен больна и являет собой угрозу здоровому организму Универсума?

– Весьма похоже на то! – Рушан глянул на доктора с признательностью.

– Простите, но я-то здесь причём? – Леонид Сергеевич недоумённо уставился на Рахматова. – Вы жонглируете совершенно абстрактными для меня понятиями. Я же привык к конкретике. Вот клетка здоровая, вот клетка больная. Чтобы спасти организм, необходимо любой ценой уничтожить клетки, развивающиеся вне общей системы. Такова позиция врача. По моей логике, «больной» домен необходимо уничтожить. Но, поскольку человек – часть этого самого домена, я отказываюсь думать на подобные темы. Клятва Гиппократа, знаете ли.

– Да. Но тут не всё так однозначно. Существуют люди, несущие в себе крошечную частицу Инженерных Знаний. Скорее, не знаний даже, а эхо тех Знаний, интуицию что ли. Именно через этих людей Универсум говорит с ничтожной своей частицей – человечеством – напрямую, минуя исчезнувшее звено Конструкторов. То есть, доносит до нас первоначальные принципы. Здоровые, так сказать, идеи. Несколько Несущих уже отдалили гибель Земли и человечества. Вы Несущий. Какое-то ваше знание поможет нам выжить. Но для этого вы должны работать с нами.

Доктор задумался. Рушан ждал.

– Сожалею, но я ничем не смогу быть вам полезен, – повторил, наконец, Бердин. – Мои знания узкоспециальные. На Земле они сейчас крайне необходимы. Я неплохой специалист, но сугубо в своей области. Всё что вы сейчас тут говорили, мне малопонятно и абсолютно чуждо. Вот, – доктор указал на тёмные силуэты строений за окном. – Видите, сколько их? Все битком. Думаю, для вас не секрет, что каким-то образом распространение нагуалей связано с изменением радиационного фона на Земле.

– Вполне объяснимо, – покачал головой Рахматов. – Внедрение несвойственных нашему домену законов изменяют амплитуду флуктуаций вакуума. В нашем домене более шести тысяч комбинаций протонов и нейтронов, но только около двухсот восьмидесяти стабильны. Изменение амплитуды грозит, в том числе, тем, что даже основные элементы могут стать радиоактивными. На Земле сегодня множество зон, поражённых нагуалями, повышен общий радиационный фон планеты.

– Мне трудно судить о причинах, – перебил Бердин. – Я имею дело со следствием. Я всегда изучал законы физиологии нашей реальности. Из этих законов следует, что повышенный радиационный фон ведёт к росту онкозаболеваний. Я онколог. Знаете ли вы, сколько онкологов осталось в нашем Центре? Восемнадцать! Вы не ослышались, нас всего восемнадцать на тысячи больных. Кто-то болен сам и лишь поэтому не эмигрирует. Кто-то… у каждого свои причины, одним словом. Моя специализация нейроонколог, но я давно забыл об этом! Торакальная онкология, абдоминальная, онкоортопедия, онкогематология… это далеко не всё, с чем приходится сталкиваться лично мне. Я вынужден быть онкологом-многостаночником, простите за циничность выражения, потому что у моих пациентов нет выбора – или такая помощь, или никакой. На Земле остаются врачи, которые либо не прошли комиссию на эмиграцию, либо такие, как я. Как думаете, много ли их? Больные же здесь, на Земле, не по своей воле. Их просто не выпускают. Пациентов всё больше и больше, а медиков всё меньше и меньше. И вы предлагаете мне в этой ситуации сменить профессию? – Последние слова Бердин произнёс тихо, но в них Рахматов почувствовал некое предупреждение, почти угрозу. Так рычат очень большие собаки, утробно и негромко, но от этого рыка по коже ползут мурашки.

– Всё понимаю, доктор, – Рушан попытался продемонстрировать максимум участия. – Но подумайте, может быть, завтра случится непоправимое, и все, вы слышите, ВСЕ, кто остался на Земле, погибнут! Ваши пациенты и врачи-энтузиасты; те кто, невзирая на страх и риск, выполняет на этой планете свой долг; и те, кто просто стрижёт купоны во что бы то ни стало… На Земле ещё очень много людей!

– Прошу прощения, я сегодня почти не спал, – прервал Рахматова Леонид Сергеевич. – Хочу чуть-чуть взбодриться перед операцией. Не выпить ли нам кофе?

– Не возражаю, – Рушан растерялся. Казалось, собеседник его не слушает.

Завотделения нажал кнопку связи с приёмной.

– Дашенька, нам кофейку. Только скоренько, если можно.

Рахматов с удивлением глянул на Бердина. Уменьшительно-ласкательные суффиксы и мягкость интонаций сурового Муромца его огорчили. Получалось, неприязнь, с которой Рахматов был принят, адресовалась конкретно ему.

В кабинет вошла небогато, но со вкусом одетая женщина, та самая, с которой он беседовал накануне. На ней был синтетический парик. Круглое лицо и тени под глазами заставили Рушана поёжиться – снова «местная». Секретарша поставила поднос на большой, заваленный какими-то снимками стол.

– Сахара достать не удалось, – предупредила она вопрос. – Завоз с «челноков» почти прекратился. Транспортники заламывают за полёт на Землю совершенно безумные цены.

– Да, да, – откликнулся Бердин. – Можно понять. Земля то ещё местечко, никогда не знаешь, где вылупится следующий нагуаль.

– Нагуаль может вылупиться не только на Земле, – ввернул Рушан. – За пределами земли их куда больше. Весь наш домен опутан паутиной Мёртвых Пространств.

– А я думаю, что «челночные» торговцы просто пользуются нашим безвыходным положением. Всгда найдутся те, кто за хороший куш готов рискнуть. Но цены будут уж совсем заоблачные, – вздохнула Дашенька, чем порядком умилила Рахматова. Женщины! Каждую секунду планета может рухнуть в тартарары, а у них на уме цены и парички.

– Что ж, сахара нет… Стало быть, будем пить здешний чёрный кофе со здешними экзотическими фруктами, – доктор потёр руки. – Кто бы мог подумать, что Африканский континент будет таким непривлекательным для нагуалей!

– Вероятно, не любят жары, – пошутил Рушан, но поймал на себе хлёсткий взгляд Бердина и замолчал.

Дашенька вышла, но повисшая тишина всё ещё колыхалась в воздухе тяжёлой дымовой завесой.

– Хороший кофе, – смилостивился минуты три спустя Бердин.

– Отличный! – схватился за соломинку Рахматов. – Итак, я напомню, вы – Несущий. Не могу утверждать, что вы непременно спасёте оставшуюся часть землян, но вы единственный, кто может дать им шанс. На Земле сейчас около четырёх миллиардов жителей. Это гораздо больше, чем в вашем центре. И все хотят жить, как и каждый из ваших пациентов. Я – звено, которому Универсум послал дар чувствовать. Вы – звено, способное указать дорогу. Будет следующее. Может быть, макрокосм именно так даёт знать человечеству, что оно не лишнее. Протягивает руку. Только цепь не должна разорваться. Выпади одно звено, цепь распадётся. Снова не будет выполнена воля Универсума. И что? Не ожидает ли нас тогда участь исчезнувших навсегда Конструкторов?

Пока Рушан говорил, Бердин встал и, держа в руке чашку, проследовал к трёхмерному транслятору. Он отхлёбывал кофе и разглядывал кружащиеся в воздухе модели. Когда доводы у Рахматова иссякли, кивнул на изображение.

– Результаты обследования одной из моих пациенток, – сказал он. – Ангиосаркома. Чрезвычайно злокачественная и агрессивная опухоль. Сосудистая. Метастазирует очень быстро. Видите эти отсевы? – Он ткнул в глубокие язвы на жировой ткани мозга. – Это и есть метастазы. Одна из характеристик ангиосаркомы – опухоль распространяется по сосудам с чудовищной скоростью. Поражённые сосуды прорастают в окружающие ткани и разрушают их… Больную зовут Руслана Гольм. У неё есть муж и сын, которых она не видела около года. И вряд ли уже увидит, поскольку пассажирских сообщений между Землёй и «челноками» нет. Нет даже трансляционной связи. Для простых смертных нет. Дорого. А теперь разрешите откланяться. Меня ждёт работа.

Всю дорогу от Центра до базы Рахматов не мог отделаться от мучительного видения – перед мысленным взором вращался поблёскивающий серый ком, испещрённый узловатыми сосудами и устрашающими язвами. Узлы были похожи на крохотные гроздья винограда жёлто-бурого цвета. Ком имел имя – Руслана Гольм. От этого в груди набухала тоскливая тяжесть.

Прежде чем набрать номер Аристарха Щёткина, Рахматов заехал в казино. Посреди опустевшего города сверкал огнями похожий на пряничный замок комплекс. Рушана немного удивляло, что влечёт сюда этих людей со всего континента, и так живущих в постоянном состоянии игроков в русскую рулетку. Однако такого разрывного веселья и таких ставок не приходилось видеть даже на Бахусе – планетке-«челноке», предназначенной специально для азартных игр и маленьких безобразий. Да, хозяевам земного заведения явно было ради чего рисковать.

– Он отказался, – стараясь урезонить заплетающийся от выпитого язык, доложил Рахматов, когда имеющаяся в карманах наличка перекочевала в бездонную мошну держателей притона. Лицо президента ВКБГА не выказало ни удивления, ни досады.

– Свяжитесь со службами правопорядка. Ждём вас в среду.

Монитор погас. Рахматов тяжело вздохнул и направился в сектор, предоставляющий услуги иного толка. Рушан всегда носил с собой старинный семейный талисман – серебряную ящерку с рубиновым глазком. Он надеялся, безделушка придётся по вкусу хохочущим служительницам египетской кошки Бастет – покровительницы сексуальных утех.

Ждать люди с зеркальными лицами не любили. Едва Бердин взял на зажимы Микулича разрез на брюшине, в операционную вошли трое. Сигнал считывающей системы на входе истошно заверещал: «Не пройдена стерилизация кожных покровов!».

– Вон! – зарычал доктор.

К вошедшим бросились операционная сестра и ассистент Бердина. Идущий чуть впереди троицы человек коротким движением отбросил обоих в угол.

– Не сердитесь, доктор, – донеслось из-за зеркальной маски. – Мы никому не причиним вреда, если вы последуете за нами.

– Вы… вы… – Бердин задохнулся от бешенства. – Вы не смеете!

– Мы выполняем приказ, – спокойно ответил «зеркальный». – Вы отказываетесь подчиниться?

– Лариса, срочно Гровса сюда!

Сестра поднялась с пола и, прихрамывая, засеменила к двери.

«Зеркальный» обернулся и выпустил из встроенного в перчатку световода едва заметный парализующий луч. Беглянка упала.

– Ваша охрана вряд ли поможет, – так же спокойно пояснил он.

«Зеркальный» ошибался. Доктор Гровс был коллегой Бердина, маленьким шустрым старичком, большим докой в вопросах абдоминальной онкологии.

4. Во что играют нагуали

Доставленный на корабль ВКБГА доктор играл в молчанку. Рахматов был в отчаянии. Ситуация усугублялась тем, что Рушан не терпел насилия и испытывал сейчас перед своим пленником мучительное чувство вины. Удобная каюта, давно забытые на Земле лакомства и напитки смотрелись нелепо – утешительный леденец для смертника.

– Почему вы смотрите на нас, как на врагов?! – уже который час бился с забетонированным в своём упрямстве эскулапом Рахматов. – Неужели не понимаете, ФАГ – наша общая беда! Мы не озвучиваем это, чтобы не провоцировать всеобщую истерию, но, угодно вам знать, если Земля погибнет, не исключено, что вместе с ней погибнут и «челноки»! Они связаны с гравитационным полем Земли, а, следовательно… Понимаете ли вы, что это значит? Наверняка у вас есть близкие на одной из сопредельных планет. Подумайте хотя бы о них!

– Все мои близкие на Земле, – неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.

– Вы говорите о своих пациентах?

Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.

– Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, – пробормотал он.

– Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, – пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.

– Удивительно.

– Что вас так удивляет? – Рушан улыбнулся. – Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.

– Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.

– Неужели?

Бердин повернулся к Рушану.

– Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.

– Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, – предположил Рахматов.

Доктор горько усмехнулся.

– Вы ошибаетесь. Ещё в начале XXI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но…

– Что НО? – не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. – Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?

– Научились, – согласился доктор. – Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя – макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.

– То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?

Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем «Руслана Гольм».

– Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. – объяснил Бердин. – Однако посмотрите сюда. – В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. – Это ПЭТ Русланы – позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. – Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали. – А вот это… – доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок – это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. – Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны – чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.

– Позитронное сканирование Земли, – определил Рахматов. – Красным обозначены нагуали.

– Совершенно верно, – Бердин угрюмо смотрел на точно отражавшие друг друга модели. – Не правда ли, похоже? Не знаю, случайно ли такое совпадение, но заставляет задуматься.

Что ответить Рушан не нашёлся. Теория доктора вдруг перестала казаться ему утопией, стала зримой и выпуклой.

Аристарх Щёткин не сомневался, что именно ему удастся сломить сопротивление Шестого. В конце концов, должен же тот понять всю значимость дела, коль уж сам президент ВКБГА взялся за ликбез.

Щёткин остановился, вдохнул полной грудью пахнущий озоном, словно после хорошей грозы, воздух.

– Эмерия первая рукотворная планета. Опытный образец, так сказать. И весьма удачный. Как вам кажется?

– Да, здесь красиво, – вынужден был согласиться доктор. – Но почему Эмерии нет в эмиграционных списках «челноков»?

– Это узкопрофильная планета, – торопливо ответил Щёткин. Поворот разговора ему не понравился. – Здесь ведутся разработки, требующие огромных затрат, соблюдения высокой точности и некоторой секретности. Но… – Президент цепко глянул на Бердина. – Если вы согласитесь сотрудничать с нами, любые двери на Эмерии будут для вас открыты. И не только на Эмерии.

– Заманчиво, но я не привык заглядывать в чужие окна, – хмыкнул Леонид Сергеевич. – Тем более, когда в собственном доме пожар.

– А не мешало бы заглянуть, – холодно произнёс Щёткин. – Вероятно, именно у соседа вы увидите в углу нечто, что заставит вас изобрести помпу. – Некоторое время шли молча. Наконец, Аристарх счёл, что взаимные колкости не лучший способ добиться ожидаемого. – Безусловно, если в процессе работы появятся вопросы, вы можете обращаться с ними напрямую к любому из ваших будущих коллег.

– У меня есть выбор? – криво усмехнулся Бердин.

– Нет, – улыбнулся Щёткин.

Они прошли в похожую на японскую пагоду беседку, где уже был накрыт кофейный столик.

Бердин внимательно изучал каплю кофе, медленно растекающуюся по блюдцу. Щёткин ему не мешал. Заговорил доктор нескоро.

– Поймите меня правильно, Аристарх Леонович. Я рад бы помочь, но просто не могу породить идею, столь далёкую от областей знаний, которыми владею. Я могу всю жизнь проторчать на вашей чудесной планетке, предаваясь размышлениям, но так и не произведу на свет сколько-нибудь полезную мысль. Отпустите меня, пожалуйста. Меня ждут больные.

Просительные интонации в голосе великана-доктора неприятно поразили Щёткина. Отчего-то именно в это мгновение он понял, что тот не кокетничает, что, действительно, рвётся на спешно покидаемую всеми Землю.

– Рахматов ещё ни разу не ошибался, – жёстко заявил Аристарх. – У вас в рукаве туз, и, пока этот туз не окажется на столе, вы останетесь нашим гостем. Слишком много на ту карту поставлено, доктор!

– Но я мог бы совмещать…

– Мы прекрасно знаем, насколько вы погружены в свою профессиональную деятельность, – отрубил Щёткин. – Вряд ли, занимаясь ею, вы сможете думать о чём-то другом. К тому же, вам потребуется время, чтобы вникнуть в тонкости. Наши лаборатории открыты для вас. А для начала приглашаю на одну увлекательную прогулку, – Аристарх многозначительно глянул на доктора.

– Хотите устроить мне экскурсию по Эмерии? – предположил Бердин.

– Эмерию вы сами посмотрите. Я хочу показать то, с чем вам предстоит бороться – нагуаль. Вы же, насколько я знаю, поклонник конкретики.

– Да, пожалуй.

– Завтра мы направляем к ближайшей сети нагуалей корабль. Это ещё одна попытка внедрить зонд в иную реальность и получить хоть какие-то сведения о тех законах, которые проникли в наш мир. Буду рад видеть вас на борту. Посмотрите, с чем мы имеем дело.

– Экскурс в Зазеркалье, – съязвил Бердин.

– Надеюсь, до этого не дойдёт, – Щёткин осклабился и трижды стукнул по деревянному столику.

– И, конечно, выбора у меня нет.

Сарказм доктора вышиб искру из всегда невозмутимого президента ВКБГА.

– Конечно, нет! Завтра за вами заедут. Встретимся на космодроме.

– Вы тоже летите? – Было видно, что Бердин удивлён.

– Я принимаю непосредственное участие во всех наших исследованиях, – припечатал Аристарх и вышел из беседки.

Над транслирующей плоскостью клубился пронзённый голубыми червоточинами звёзд мрак. Сколько доктор ни вглядывался, никаких красных паутинок видно не было. Только где-то на периферии вилась тонкая разноцветная лента.

– И где же нагуаль? – не выдержал он.

Сидящий у пульта Рахматов расхохотался.

– Это и есть нагуаль, дорогой Леонид Сергеевич. А вы думали, они и впрямь красные?

– Я видел записи гибели Марса. – Брови доктора сошлись на переносице. – Знаю, что они… похожи на северное сияние. Как вон те, – он указал на ленточку у края поля. – Но вы сказали, что мы подлетели на предельно возможное расстояние к одному из нагуалей.

– Это так, – подтвердил Щёткин. – К числу опасностей для космических кораблей относится и тот факт, что нагуали видны только на большой дистанции. По мере приближения они становятся невидимыми.

– Но их как-то можно заметить?

Рахматов сочувственно глянул на доктора. Сейчас тот выглядел растерянным первоклашкой, что явно для известного и почитаемого хирурга было непривычно.

– Как раз над этим и работаем, – пояснил он. – Мы пытаемся запустить в нагуаль зонд, чтобы выявить какой-то характерный признак изменённой реальности. Если у нас будут такие сведения, мы сможем разработать на их основе датчики для навигации космических аппаратов. Знали бы вы, доктор, – голос Рушана дрогнул – сколько людей погибло, попросту не заметив, что впереди раскинуты сети ФАГа.

– Но… как же…

– Пока мы ориентируемся исключительно по картам, которые составляются непосредственно перед стартом корабля, – объяснил Щёткин. – Отсматриваем траекторию полёта и, если обнаруживается, что её пересёк нагуаль, корректируем. Это единственное, что мы можем сделать. Но давайте к делу. Все готовы?