Текст книги "Ленин. Эмиграция и Россия"

Автор книги: Евгений Зазерский

Соавторы: Анатолий Любарский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

В статье намечаются основные задачи практической деятельности большевиков, формулируется их позиция по наиболее злободневным вопросам теории и практики революционной борьбы. И Ленин принимает меры, чтобы в Россию было доставлено как можно больше экземпляров этого номера центрального органа партии.

Еще с тех пор, как арестовали большевистских депутатов IV Государственной думы, настойчиво добивается Владимир Ильич восстановления в России Бюро Центрального Комитета. Он писал о том Шляпникову из Зёренберга, считая, что главную роль следует отвести в этом рабочим-правдистам: “Ясно, что передовой слой правдистов-рабочих, эта опора нашей партии, уцелел, несмотря на страшные опустошения в его рядах. Было бы крайне важно, чтобы сплотились в 2-3 центрах руководящие группы (архиконспиративно), связались с нами, восстановили бюро ЦК... и самый ЦК в России; связались с нами прочно... мы посылали бы листки и листовки и т. д.”. Ленин подчеркивал: “Самое важное– прочные, постоянные сношения” [36]. И когда создано будет Русское бюро ЦК, ему сообщат из Питера: вошли в него передовые рабочие, опытные, стойкие революционеры. А в департамент полиции поступит тогда же донесение: “В Петрограде организовалось Бюро ЦК РСДРП большевиков– сторонников Ленина... В распоряжении Бюро имеется партийная заграничная литература, полученная в Петрограде из Швеции, а именно очередные номера “Социал-демократа” и “Коммуниста” (сборник статей Ленина и других)” [37].

Из дома на улице Зейденвег, где живут Ульяновы, уже налажена с Россией хорошо законспирированная связь. Через шведско-русскую и норвежско-русскую границы, при содействии скандинавских левых социалистов по многим адресам Петрограда и Москвы, Симферополя, Омска, Нарыма и других городов поддерживает переписку Ленин. Из Лелюа и Хапаранды на севере Швеции в Финляндию, через Торнео и другие финские пункты в Петроград, через норвежский порт Вардё в Архангельск идут выходящие за границей большевистские издания. И число их немалое. “...Литература на складе истощилась,– пишет Крупская Каспарову, ведающему экспедицией.– Еженедельно переправляют теперь 2000 экз. Шлите немедленно туда 500 экз. тонкой брошюры...” [38]

Но Ленин требует: теперь самое важное сделать эти связи еще более регулярными. Нельзя ли в переплете, запрашивает он находящегося в Стокгольме Шляпникова, посылать в Россию по одному экземпляру “Социал-демократа” и прокламаций? А можно ли организовать переписку химией для быстрой доставки в Питер отдельных статей центрального органа? И, в частности, статьи “Несколько тезисов”? “Обдумайте хорошенько!” [39] – настаивает он.

Как рад Владимир Ильич, когда подтверждают из России: дошли туда и номера “Социал-демократа”, и другая изданная за рубежом большевистская литература. Рад и письму, переправленному из Нарыма. “Меня чрезвычайно обрадовало то поразительное единомыслие между нами,– сообщает ему ссыльный большевик Н. Яковлев,– в котором я убедился, прочитав все полученное” [40].

В эти дни, уже на русском языке, выходит в Женеве ленинская брошюра “Социализм и война”. И ее сразу же нелегально отправляют в Россию. Только два месяца спустя узнают о том в министерстве внутренних дел. Сразу же разошлют оттуда распоряжение: принять меры “к недопущению распространения означенной брошюры”. Предпишут: “По обнаружении надлежит конфисковать и уничтожить” [41]. Но как это сделать, если она уже разошлась и читают ее тайком во многих городах империи!

Ленин предлагает не только в России, но и среди рабочих других стран пропагандировать большевистские лозунги о войне, мире, революции, бороться против социал-шовинистов и их пособников. Он пишет в Нью-Йорк Коллонтай, выехавшей туда по приглашению немецкой секции Американской социалистической партии: “Мы издаем здесь на днях (по-немецки, а затем надеемся пустить по-французски и, если удастся извернуться с деньгами, по-итальянски) маленькую брошюрку от имени Циммервалъдской левой. Под этим именем мы хотели бы пустить возможно шире в международное обращение нашу левую группу в Циммервальде... Надеемся на Вас, что Вы издадите это в Америке и по-английски... и, если можно, на других языках. Это должно быть первое выступление ядра левых социал-демократов всех стран, имеющих ясный, точный, полный ответ на вопрос, что делать и куда идти” [42]. Ленин просит М. Харитонова – секретаря большевистской секции в Цюрихе: “...надо наладить издания, брошюры, приложения к швейцарским газетам, конкретизирующие понятие “revolutionare Aktionen” (“революционные действия”) и все это тайком ввозить в Германию” [43].

Две недели назад М. Покровский, активный участник первой русской революции, член редакций ряда большевистских газет, ученый-историк, уже шесть лет вынужденный жить в эмиграции, предложил Ленину большую работу. Он опросил его из Парижа: Горький предпринимает выпуск серии “Европа до и во время войны”, не напишет ли Ленин к ней вводную брошюру – об империализме? “Никто, разумеется,– уверен Покровский,– не написал бы... лучше Владимира Ильича” [44], Ленин соглашается. Он считает, что нельзя дать глубокой оценки происходящей войны, не выяснив до конца экономической и политической сущности империализма.

И сразу же приступает к работе над книгой. С самого утра он в библиотеке. Делает выписки из только что вышедшей в Амстердаме книги Г. Гортера “Империализм, мировая война и социал-демократия”. Составляет список литературы по египетскому вопросу, об исторических предпосылках империалистической войны. Читает “Около войны” Ваньера, “Технику и культуру” Эд. Ф. Майера, “Продукты питания человека” Гартвига, книгу Ю. Гольдштейна “Рабочие и предприниматели в строительной промышленности Германии”.

Но, оказывается, в Берне нет всей необходимой литературы. Собственные же книги остались в Поронине, и неизвестно, какова их судьба. Надо съездить поэтому в Цюрих, чтобы поработать две-три недели в тамошних библиотеках. “Вопрос в том, сможем ли мы преодолеть финансовые затруднения” [45],– задумывается Ленин.

А они сейчас весьма серьезные. “У нас скоро прекращаются все старые источники существования,– сообщает Надежда Константиновна Марии Ильиничне Ульяновой,– и вопрос о заработке встает довольно остро. Тут найти что-либо трудно. Обещали мне урок, но дело все как-то тянется, обещали переписку – тоже ни черта. Предприму еще кое-что, но все сие весьма проблематично. Надо думать о литературном заработке. Не хочется мне, чтобы эта сторона дела падала целиком на Володю. Он и так много работает. Вопрос же о заработке его порядком беспокоит” [46].

Вот почему Ленин запрашивает М. Харитонова: помогут ли местные товарищи устроиться ему с женой в Цюрихе дешево? Можно ли будет снять комнату, самую дешевую, “в рабочей семье желательно”? Сколько будет стоить “обед в столовке, буде такая есть (здесь платим 65 сантимов в студенческой)” [47].

Ульяновы покидают Берн на две-три недели. Но обстоятельства складываются так, что не возвращаются они уже туда.

Живут Ульяновы в Цюрихе на Шпигельгассе, 14, в самой старой, средневековой части города, где узкие кривые улочки и переулки густо застроены двух-трехэтажными домами. Трудно взбираться по крутой, с винтовыми поворотами, темной лестнице, которая и днем освещается тусклой керосиновой лампочкой. Мрачно и в самой комнате, снятой у сапожника Каммерера.

Владимир Ильич пишет отсюда в Петроград: “Дорогая мамочка! Посылаю тебе карточки, одну для Маняши.

Мы живем теперь в Цюрихе. Приехали позаниматься в здешних библиотеках. Озеро здесь очень нам нравится, а библиотеки много лучше бернских, так что пробудем еще, пожалуй, дольше, чем хотели...” [48]

А в другом письме, еще ранее отправленном в Женеву, Ленин сообщает: “Мы сняли эту квартиру на месяц. В четверг (17. II) я читаю здесь первый реферат (“Два Интернационала”), а через некоторое время второй (“Условия мира и национальный вопрос” или нечто в этом роде)” [49].

В один из этих февральских вечеров Владимир Ильич выступает с рефератом в переполненном зале. Говорит он, вспоминает находящийся тут польский социал-демократ В. Краевский, о перспективах войны, о борьбе за превращение войны империалистической в войну гражданскую, о необходимости нести в окопы лозунги братства, борьбы за низвержение капитализма.

“Ленин,– пишет Краевский,– не любил эффектов красноречия, не любил изысканных оборотов речи; его язык был на редкость прост и ясен. В тот вечер он говорил с особым увлечением; вся его речь дышала сдерживаемой страстностью, проникновенной уверенностью, неотразимой силой. Положительно чувствовалось, что он не только продумал, но что он видит те грядущие события, о которых говорит. Я знал Ильича очень хорошо, но помню точно, что меня поразил в выступлении его этот новый, словно пророческий тон, эта какая-то сгущенная сила страсти, прорывающаяся наружу сквозь железные, логические построения его доклада” [50].

Ленин обрушивается на меньшевиков. Безжалостно обнажает он предательскую сущность их пацифистских фраз. Сидящих в зале меньшевиков охватывает бешенство. Несутся протесты, негодующие крики. А Ленин, как бы не замечая этого, продолжает говорить. Кончает он поздно. Приближается полицейский час – полночь.

По-прежнему сложно сейчас поддерживать из Швейцарии связи с российским большевистским подпольем. По поручению Владимира Ильича Надежда Константиновна пишет в Петроград членам Русского бюро ЦК. Она сообщает: к ним послан “специальный человек” для установления непосредственных связей.

“Специальный человек” – это С. Гопнер. Она появляется вскоре в России с заданиями Ленина. Ездит из города в город. Связывается с товарищами. И об этом становится известно петроградской охранке. Одно из ее донесений гласит: “В партийных кругах получено письмо из Сибири, в котором сообщается, что агент ЦК ездит по Сибири и читает там доклады... ведет чисто ленинскую линию в смысле возможности объединения и совместной работы лишь с теми социал-демократами, которые признают большевистский ЦК” [51].

В том письме, в котором Крупская сообщала о выезде в Россию посланца Ленина, передала она членам Русского бюро ЦК и требование Владимира Ильича регулярно информировать о работе петроградской, московской, харьковской и других партийных организаций, о настроениях рабочих, о работе больничных касс и профсоюзов, о листовках, собраниях. Но немыслимо, особенно в нынешних условиях, посылать с этими сведениями специальных людей. Проще прибегать к уже испытанным способам конспиративной переписки. “Возьмите,– рекомендовала Крупская,– к.-н. еженедельный журнал и пишите в нем между строками... крепким раствором лимонной кислоты или к.-н. другой кислоты... Этот журнал посылать еженедельно по одному из данных адресов...” Крупская заверяла товарищей: “Пятнадцатилетний опыт убедил нас, что только правильно поставленная химическая непосредственная переписка гарантирует правильность сношений” [52]. Она настаивала на том, чтобы “конспиративным сношениям” обучили товарищей из Москвы, Харькова, Нижнего Новгорода, Сибири, с Кавказа и других районов России. С тем, чтобы они переписывались не только с Русским бюро, но и непосредственно с Центральным Комитетом, с Лениным.

Из писем, которые приходят сейчас к Владимиру Ильичу, черпает он новые подтверждения того, что усиливается, обостряется в России революционный кризис. А. Елизарова сообщает ему, что в Петрограде и в других городах рабочие на многолюдных митингах обсуждают вопрос о всеобщей забастовке. А прокламации и резолюции, поступающие из Петербургского, Московского и других партийных комитетов, говорят о том, что экономические стачки превращаются все чаще в стачки политические. “...Чувствуется какое-то духо-подъемное настроение” [53],– пишет с удовлетворением Карпинскому Крупская, обобщая вести, идущие к Ленину из России.

В эти весенние дни 1916 года, когда в России все более ощущается “духоподъемное настроение”, когда местные большевистские организации разъясняют в массах ленинскую тактику борьбы с империалистической войной, Владимир Ильич готовится ко 2-й Международной социалистической конференции.

Еще в феврале, на созванном в Берне совещании расширенной Интернациональной социалистической комиссии, он предложил “Проект постановления” о ее созыве. Предложил собраться тем, кто стоит на почве циммервальдских решений.

И вскоре Ленин пишет “Предложение Центрального Комитета РСДРП второй социалистической конференции”. Он излагает в своих тезисах развернутую программу борьбы за окончание войны. И придает поэтому “Предложению” особое значение. “Надо,– настаивает он,– чтобы за несколько недель до конференции все левые и сочувствующие видели и обсудили” [54]. Владимир Ильич организует перевод документа на немецкий и французский языки. Его рассылают не только заграничным секциям большевиков, но и левым интернационалистам Франции, Швеции, Англии и других стран.

“Полгода, протекшие после Циммервальда, доказали,– утверждает Ленин,– что фактически работа в духе Циммервальда – мы не говорим о пустых словах, а только о работе – во всем мире связана с углублением и расширением раскола” [55]. И призывает не закрывать глаза на то, что фактически “обнаружились уже две, совершенно непримиримые, политики рабочего класса по отношению к войне” [56]. Так как в противном случае можно запутать рабочие массы, затемнить их сознание, затруднить ту революционную массовую борьбу, которой официально сочувствуют все циммервальдцы.

В Кинтале, горном поселке Швейцарии, созывается 2-я Международная социалистическая конференция. Ленин участвует в ее работе. Только поздно вечером Владимир Ильич возвращается в отель: весь день, с самого утра, он на конференции.

Там разгорается острая дискуссия вокруг предложений большевиков. Значительная часть участвующих в конференции представителей социал-демократических партий Европы колеблется по всем важнейшим вопросам. Но Ленин добивается принятия резолюции, подвергающей резкой критике оппортунистическое руководство II Интернационала. Он находит полную поддержку у левых других стран, когда идет речь о тактике пролетариата в борьбе за демократический мир, когда эта борьба ставится в прямую связь с социалистической революцией.

Дебаты идут и днем, и вечером. И Владимир Ильич записывает выступления ораторов. Делает заметки о том, что намерен сам сказать. Обменивается записками с делегатами: одному доказывает, что, до тех пор пока во всех странах господствуют империалисты, разговоры о справедливом мире – “это лишь буржуазное надувательство” [57]; другому излагает свои взгляды на вопрос о защите отечества. А в перерывах между заседаниями беседует с делегатами – социалистами разных стран. “Его вопросы были очень точны, -сообщит немецкая работница А. Шуберт.– От меня он хотел узнать, как обстоят дела в Берлине, какое настроение у рабочих и как они ведут борьбу против войны” [58].

Ленин возвращается в Цюрих. И сразу же через находящегося в Христиании Шляпникова сообщает в Россию, что готовится обстоятельное письмо о конференции. Пока же товарищи должны принять обращение “К разоряемым и умерщвляемым народам”, призывающее бороться всеми средствами за скорейшее окончание мировой войны, за немедленное заключение мира без аннексий. Это, подчеркивает Ленин, “шаг вперед”. Товарищам в российском подполье следует также сообщить: “Принята резолюция с критикой пацифизма и резолюция о Международном Социалистическом Бюро с резкой критикой его. В общем, это все же, несмотря на тьму недостатков, шаг к разрыву с социал-патриотами” [59].

Ленин пишет и в Петроград. Его письмо адресовано членам Русского бюро ЦК и Петербургского комитета РСДРП. От имени циммервальдских левых он передает горячий привет питерским рабочим, борющимся против войны. Пусть знают питерцы, что “интернационалистское поведение русских рабочих нашей партии, несмотря на всю бездну лжи, распространяемой Мартовым и др. друзьями Чхеидзе за границей, становится известно в Европе все шире” [60].

Среди многих дел, которыми забиты дни,– рукопись книги, над которой работает Владимир Ильич. Покровский торопит. Просит прислать в начале лета. И Владимир Ильич по многу часов изучает и обобщает огромное количество материала. Делает выписки из книг, диссертаций, статистических сборников, периодических изданий.

Работу над книгой “Империализм, как высшая стадия капитализма” Ленин завершает 2 июля. И тотчас же отправляет рукопись находящемуся во Франции Покровскому. “Что касается до имени автора, – сообщает ему Владимир Ильич,– то я предпочел бы обычный свой псевдоним, конечно. Если неудобно, предлагаю новый: Н. Ленивцын. Хотите, возьмите любой иной” [61].

Покровский должен переслать рукопись в Петроград, в издательство “Парус”. Но туда она не доходит. Владимир Ильич обращается за помощью к родным, в Питер. Просит их навести справки. “Пожалуйста, извести, когда получится,– пишет он Марии Ильиничне.– Я придаю этой экономической работе особенно большое значение и особенно хотел бы поскорее видеть ее в печати в полном виде” [62].

Рукопись найти не удается. Пройдет некоторое время, и Ленин вынужден будет отправить новый экземпляр. Когда с ней познакомится Горький, он напишет Покровскому, что книга превосходна. Но меньшевики, стоящие у руководства издательством “Парус”, не согласятся с критикой Лениным ренегатской позиции Каутского. Они внесут в текст существенные изменения, исказят ряд ленинских формулировок. И Ленин напишет в связи с этим Покровскому: “Вы “сочли возможным” выкинуть критику Каутского из моей брошюры... Грустно! Ей-ей, грустно. Зачем? Не лучше ли попросить издателей: напечатайте, господа милые, прямиком: мы, издательство, удалили критику Каутского. Право, так бы надо сделать...” [63]

А пока мысли и выводы, сделанные в своей книге, Ленин намерен изложить в публичных докладах. Однажды он обращается к С. Гольдштейну – основателю болгарского союза металлистов, эмигрировавшему в Швейцарию:

– Как вы думаете, стоит ли сделать для всех эмигрантов доклад о войне и революции?

– По-моему, очень нужно... На днях в эмигрантской столовой мне один человек сказал: “Хоть бы Ленин выступил у нас с речью, а то задыхаешься от чудовищной гнусности измен во всем Интернационале”.

И Ленин выступает с докладом. Он излагает в нем основные мысли отправленной в Питер рукописи. Излагает так просто, что присутствующий в зале меньшевик восклицает:

– Нельзя так упрощать сложные исторические вопросы! Неужели так просто взять банки в свои руки?

– А вы организуйте борьбу пролетариата за овладение политической властью,– спокойно отвечает Ленин,– тогда захват банков произойдет легче и проще, чем кажется.

– “Упрощенчеством” борьба за власть не кончится,– не сдается меньшевик.– Посмотрите, как германский пролетариат, не кончив борьбу, вынужден отложить до конца войны привлечение к ответственности своей буржуазии.

– Когда буржуазия укрепит свое пошатнувшееся во время войны положение,– говорит Ленин,– уже будет поздно. А думать, как Каутский, что “война сама себя изживает”,– вреднейший обман, прямая измена марксизму и революции...

Осенью и зимой Ленин много внимания уделяет теоретической работе. Старается использовать все время, пока открыта библиотека. В девять утра уже сидит за книгами. С двенадцати до часу в библиотеке перерыв. В это время он обедает. Затем сидит там до шести. “Дома было работать не очень удобно,– рассказывает Крупская.– Хотя комната у нас была светлая, но выходила во двор, где стояла невыносимая вонь, ибо во двор выходила колбасная фабрика. Только поздно ночью открывали мы окно. По четвергам после обеда, когда библиотека закрывалась, мы уходили на гору, на Цюрихберг. Идя из библиотеки, Ильич обычно покупал две голубые плитки шоколада с калеными орехами по 15 сантимов, после обеда мы забирали этот шоколад и книги и шли на гору. Было у нас там излюбленное место в самой чаще, где не бывало публики, и там, лежа на траве, Ильич усердно читал” [64].

По его собственным словам, ему по-прежнему “заботливо пишут” родные. Часто идут и к ним письма от Владимира Ильича. Идут в Петроград на Широкую улицу к сестрам. Идут в дом № 45 на Невском проспекте, в правление пароходного общества “По Волге”, где служит М. Елизаров. “Если можно, посылайте раз в неделю прочитанные русские газеты, а то я не имею никаких...” [65] – просит его Ленин 20 сентября. “Если не затруднит,– с той же просьбой обращается он к сестре Марии,– посылай раза 3-4 в месяц прочитанную тобой русскую газету, крепко завязывая бечевкой (а то пропадает). Я сижу без русских газет” [66].

В один из осенних дней Ленин пишет из Цюриха на служебный адрес Елизарова: “Весть о том, что Анюта в больнице, меня очень обеспокоила. В чем дело? Не та ли эта болезнь ее, из-за которой ей пришлось уже, как она писала, побывать в больнице и оперироваться? Надеюсь, что, во всяком случае, она и Вы обратитесь только к самым лучшим хирургам, ибо с посредственными докторами в таких случаях иметь дело никогда не следует. Буду с нетерпением ждать вестей почаще, хотя бы кратких” [67].

Но не о болезни сестры пишет на самом деле Ленин, Речь идет об ее аресте.

Только в конце ноября Владимир Ильич получает из Петрограда открытку о предстоящем освобождении сестры из тюрьмы. “Ужасно рад вести про Анюту,– пишет он Марии Ильиничне.– Очень большой привет ей...” [68] Ленин уже знает: сестру ссылают в Астраханскую губернию, и просит передать, чтобы она была осторожнее, не заболела в непривычно жарком климате.

Между тем материальное положение Ульяновых становится все тяжелее. Они экономят на всем. Ленин усиленно ищет заработка. Обращается с этой целью в Россию к издателю Гранату, к Горькому, к родным. “Засяду писать что бы то ни было, ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно” [69], – сообщает Владимир Ильич Елизарову. Это подтверждает и сестра Мария Ильинична: “Ильичу нужен был заработок, дороговизна в связи с империалистической войной нарастала с каждым днем, и как ни умел он ограничиваться лишь самым необходимым минимумом в своих потребностях, но одно время невозможность найти литературную работу и “пристроить” свои книги сказалась особенно остро” [70].

А стандартная сумка почтальона уже с трудом вмещает корреспонденцию, идущую на Шпигельгассе, Для почты даже приспосабливают ящик, в котором сапожник обычно хранит обувь заказчиков. Пишут отовсюду. Несмотря на трудность военного времени, с каждым днем все шире становятся у Ленина связи с Россией.

Примечания:

[1] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 260.

[2] См. А. С. Кудрявцев, Л. Л. Муравьева, И. И. Сшюлап-Кафтанова. Ленин в Берне и Цюрихе. Памятные места. М., 1972, с. 65.

[3] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 94-95.

[4] Там же, с. 95.

[5] Там же, с. 107.

[6] Там же, с. 117.

[7] Там же, с. 117 – 118.

[8] А.М. Коллонтай. Из моей жизни и работы. Воспоминания и дневники, с. 185.

[9] Там же, с. 187.

[10] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 89.

[11] Там же, с. 101.

[12] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, с. 309.

[13] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 123.

[14] Там же, с. 120.

[15] Там же, с. 131.

[16] Там же, с. 135.

[17] Там же, с. 126.

[18] Там же, с. 118.

[19] См. “О Ленине. Воспоминания революционеров Латвии”. Рига, 1959 с. 38.

[20] “Воспоминания болгарских товарищей о Ленине”. М., 1958, с. 20.

[21] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 27, с. 44.

[22] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 54, с. 375.

[23] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 27, с. 43.

[24] Там же.

[25] H.К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 265.

[26] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 158.

[27] Там же, с. 160.

[28] “Социал-демократ” № 47, 13 октября 1915 г.

[29] “Социал-демократ” № 47, 13 октября 1915 г.

[30] Там же.

[31] Там же.

[32] Там же.

[33] Там же.

[34] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 159.

[35] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 27, с. 48.

[36] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 133.

[37] См. “Большевики в годы империалистической войны”. Сборник документов. М., 1939, с. 204.

[38] См. Я. Е. Квачев. В. И. Ленин и заграничные секции большевиков (1914 – февраль 1917). Минск, 1971, с. 69.

[39] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 160.

[40] См. Э. Хазиахметов. Ленин и ссыльные большевики Сибири, с. 81.

[41] См. “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, т. 3, с. 423.

[42] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 163.

[43] Там же, с. 166.

[44] См. “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, т. 3, с. 405.

[45] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 178.

[46] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 454.

[47] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 178.

[48] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 364.

[49] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 184.

[50] “Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине”, т. 3. М., 1961, с. 104.

[51] См. Я. Темкин. Большевики в борьбе за демократический мир (1914-1918 гг.). М., 1957, с. 195.

[52] См. там же, с. 191.

[53] См. там же, с. 193.

[54] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 27, с. 516.

[55] Там же, с. 292.

[56] Там же, с. 293.

[57] См. “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, т. 3, с. 491.

[58] “Незабываемый Ленин”. Сборник воспоминаний, подготовленный Институтом марксизма-ленинизма при ЦК СЕПГ. (Пер. с нем ). М., 1958, с. 48.

[59] В.И. Ленин, Полн. соб-р. соч., т. 49, с. 222.

[60] См. “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, т. 3, с. 498.

[61] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 259.

[62] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 365.

[63] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 49, с. 344.

[64] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 283-284.

[65] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 365.

[66] Там же, с. 367.

[67] Там же, с. 364 – 365.

[68] Там же, с. 367.

[69] Там же, с. 365.

[70] “Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине”, т. 1. М., 1968, с. 215.

В Россию, как можно скорее!

Россия вступила в девятьсот семнадцатый год...

В первый день Нового года российские газеты выходят с политическими, дипломатическими, экономическими, военными и всякими прочими обзорами.

Почти восемь страниц отвело под них “Новое время”. “Силы наши ослаблены, благосостояние населения подорвано, многие отрасли промышленности разорены” [71],– вынуждена признать газета. И все же: война до победного конца!

Даже “Биржевые ведомости” сокрушаются сегодня: “Мы вступаем в новый год под знаком глубокого общественно-политического кризиса”. Они пишут “о полной разрухе, которая и министров сменяла, и ряд общественных эксцессов вызвала” [72]. В мрачном свете видится обозревателю либерально-буржуазных “Биржевых ведомостей” завтрашний день России.

– Какие новые горизонты откроет начинающийся 1917 год? – этот вопрос занимает корреспондента “Русских ведомостей”.

И безапелляционно на него отвечает:

– Все случившееся в прошлом году, все события самого последнего времени как бы соединились для того, чтобы придать этому вопросу особую мрачность... Никакое предвидение не в состоянии справиться с массой иксов, все более затрудняющих решение и без того запутанного уравнения... [73]

А Ленин в первый день 1917 года в доме на Шпигельгассе завершает статью “Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический”. Она должна быть как можно быстрее отправлена в Россию. И, вложив рукопись в конверт, Ленин делает на нем надпись: “Послать в Питер через Стокгольм особо (в первую очередь)” [74].

Статья Ленина направлена против империалистических коалиций, стремящихся истощить друг друга. Она – о пресыщении финансового капитала нейтральных стран – Соединенных Штатов Америки, Голландии, Швейцарии, гигантски нажившихся на военных поставках. “Обе империалистские коалиции,– заявляет Ленин,– награбили известное количество добычи, причем именно два главных и наиболее сильных хищника, Германия и Англия, награбили больше всего. Англия не потеряла ни пяди своей земли и своих колоний, “приобретя” немецкие колонии и часть Турции (Месопотамии). Германия потеряла почти все свои колонии, но приобрела неизмеримо более ценные территории в Европе, захватив Бельгию, Сербию, Румынию, часть Франции, часть России и пр.” [75].

Ни “масса иксов”, ни “запутанные уравнения”, о которых вещают “Русские ведомости”, не способны скрыть от Ленина истинного положения вещей. Не способны скрыть даже то, что предпринимается в строжайшей тайне: что самодержец российский вступил в контакт с Берлином, что по разным каналам ведет Николай II переговоры о сепаратном мире, который должен развязать ему руки для борьбы с революцией.

В доме на тихой цюрихской улице, шагая по комнате, выходящей окнами во двор, Ленин пытается представить себе сцену этой политической сделки между кайзером Германии и императором России.

Николай II: “Если я открыто подпишу сепаратный мир, то завтра тебе, о мой августейший контрагент, придется, пожалуй, иметь дело с правительством Милюкова и Гучкова, если не Милюкова и Керенского. Ибо революция растет... Расчет ли нам рисковать тем, что я могу потерять трон, а ты можешь потерять хорошего контрагента” [76].

Вильгельм II: “Конечно, не расчет. Да и к чему нам открытый сепаратный мир или вообще написанный на бумаге? Разве нельзя того же добиться иным, более тонким, путем? Я обращусь открыто ко всему человечеству с предложением осчастливить его благами мира. Под сурдинку я мигну французам, что я готов отдать назад всю или почти всю Францию и Бельгию за “божецкие” уступки их колоний в Африке,– а итальянцам, что они могут рассчитывать на “кусочек” итальянских земель Австрии плюс кусочки на Балканах. Я в силах добиться того, что мои предложения и планы станут известны народам: смогут ли тогда англичане удержать дальше своих западноевропейских союзников? А мы с тобой ! разделим Румынию, Галицию, Армению – Константинополя ; же тебе, о мой августейший брат, все равно, как ушей, не увидать!..” [77]

Был или не был на самом деле такой разговор? Разве столь уж это важно? Существенно, что именно так пошли дела. Об этом Ленин и пишет в “Социал-демократе”: “Мы за демократический мир. И именно поэтому мы не хотим лгать народам... Мы будем говорить правду: что демократический мир невозможен, если революционный пролетариат Англии, Франции, Германии, России не свергнет буржуазные правительства... На очередь дня – не по нашей воле, не в силу чьих-либо планов, а в силу объективного хода вещей – поставлено решение великих исторических вопросов прямым насилием масс, создающим новые устои, а не сделками на почве сгнившего и отмирающего старого” [78].

Номер “Социал-демократа” с этими ленинскими строками выходит 31 января. А несколько ранее в Народном доме Цюриха, где собирается обычно местная социал-демократическая организация, готовится молодежный митинг. Он посвящен двенадцатой годовщине Кровавого воскресенья. Ленин соглашается выступить на немецком языке.