Текст книги "Ленин. Эмиграция и Россия"

Автор книги: Евгений Зазерский

Соавторы: Анатолий Любарский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Курс на новый съезд

Ленин обращается к опыту Парижской коммуны, ее завоеваниям и достижениям, недостаткам и ошибкам, рассматривая Коммуну как величайший образец величайшего пролетарского движения XIX века. И в мартовские дни здесь, в Женеве, на собрании социал-демократов, выступает с докладом о Парижской коммуне.

Его речь, как всегда, проста и ясна. И слушатели, свидетельствует М. Эссен, ощущают могучее дыхание Коммуны ее пафос, ее трагедию, ее мировое значение. Парижская коммуна встает перед ними как сверкающая заря новой жизни.

“Мы мысленно видели осажденный Париж, трусость и предательство господствующих классов, продажное правительство, сбежавшее в Версаль и предавшее родину,– рассказывает Эссен,– мы увидели героический рабочий класс, взявший на себя защиту отечества и задачу построения государства на новых началах. Ленин показал все трудности выполнения этих задач, вскрыл все противоречий ошибки Коммуны, рассказал о ее гибели... Из всей речи Ленина, такой вдохновенной и огненной, стало ясно, что Парижская коммуна-не только героический эпизод историй показывающий силу и мощь рабочего класса, но и вдохновляющий пример для нас” [60].

После доклада возвращаются небольшой компанией. Все радостно возбуждены. Эссен спрашивает Ленина:

– Неужели мы доживем до того времени, когда Коммуна снова встанет в порядок дня? Ленин останавливается:

– А вы сделали такой вывод из моего доклада?

– Да, и не одна я, а все, кто слушал вас сегодня. В эти же дни один из противников большевиков – Н. Валентинов спрашивает Ленина:

– Неужели вы в самом деле думаете, что в России в близком времени может быть социалистическая революция?

Но ведь можно доказать, что в России нет и долгое время не будет никаких возможностей для такой революции. Социалистическую революцию ни вы, ни я во всяком случае не увидим.

– А вот я, позвольте вам заявить,– отвечает Ленин,– глубочайше убежден, что доживу до социалистической революции в России...

В эту весеннюю пору 1904 года бессонными ночами пишет Владимир Ильич большую книгу “Шаг вперед, два шага назад (Кризис в нашей партии)”. Книгу, призванную осветить действительные причины, приведшие к расколу на II съезде. Он обосновывает организационные принципы большевистской партии, которой суждено стать политическим вождем пролетарских масс.

То, что пишет сейчас Ленин, направлено, в частности, против оппортунистических взглядов Троцкого, утверждающего, что организационные задачи партии вообще якобы не заслуживают особого внимания, заявляющего, что даже самые неотложные из них разрешаются будто бы попутно в процессе политической борьбы, что партия якобы совсем не должна быть централизованной организацией и может представлять собой сумму течений всех оттенков политической мысли.

То, что пишет сейчас Ленин, направлено и против того, что утверждает солидарный с Троцким Аксельрод, против его статей в новой “Искре”, также отвергающих централизм в построении партии, ее руководящую роль в системе классовых организаций пролетариата.

Источником для создания книги становятся протоколы съезда. Почему до сих пор к ним не проявили должного внимания?– задумывается Владимир Ильич. Может быть, потому, что слишком много в них горькой правды? Ведь именно протоколы партийного съезда, уверен он, “дают единственную в своем роде, незаменимую по точности, полноте, всесторонности, богатству и аутентичности, картину действительного положения дел в нашей партии, картину воззрений, настроений и планов, нарисованную самими участниками движения, картину существующих политических оттенков внутри партии, показывающую их сравнительную силу, их взаимоотношение и их борьбу” [61].

Ленин проделывает то, к чему зовет каждого члена партии: тщательно изучает, анализирует и “краткие конспекты речей”, и “сухие экстракты из прений” [62]. И протоколы партийного съезда позволяют установить, насколько “удалось в действительности смести все остатки старых, чисто кружковщинских связей и заменить их единой великой партийной связью” [63].

По протоколам вновь прослеживает Ленин ход борьбы на съезде. И доказывает: “меньшинство”-оппортунистическое течение в РСДРП. Характерные его черты: жирондизм – выражается он в том, что “меньшинство” представляет правое крыло в рабочем движении, отрицает диктатуру пролетариата, выступает за союз с буржуазией, преклоняется перед буржуазной демократией, стремится широко открыть двери партии для мелкобуржуазных элементов; хвостизм– “меньшинство” продолжает цепляться за старые кружковые формы; барский анархизм – “меньшинство” выступает против организованности и дисциплины в партии; автономизм – он выражается в отстаивании “меньшинством” такой независимости местных партийных организаций, которая исключает централизованность и сплоченность партии рабочего класса.

Существует изречение, напоминает Ленин, что каждый имеет право в течение двадцати четырех часов проклинать своих судей. “Наш партийный съезд, как и всякий съезд всякой партии,– заявляет он,– явился тоже судьей некоторых лиц, претендовавших на должность руководителей и потерпевших крушение. Теперь эти представители “меньшинства”, с наивностью, доходящей до умилительности, “проклинают своих судей” и стараются всячески дискредитировать съезд, умалить его значение и авторитетность” [64].

Ленин разбивает в книге взгляды меньшевиков, изобличает их позорное поведение после II съезда партии, их приемы борьбы.

Что значит – шаг вперед, два шага назад? “Шаг вперед” – это создание на II съезде партии рабочего класса. А “два шага назад”? Их сделало “меньшинство”, вернувшись к временам идейного и организационного разброда в социал-демократическом движении России.

Владимир Ильич развивает в книге марксистское учение о партии. Он утверждает, что марксистская партия – это часть пролетариата, его передовой, организованный отряд, что марксистская партия вбирает в себя богатейший опыт, революционные традиции рабочего класса, что она может стать крепкой, сплоченной лишь в том случае, если будет построена на началах централизма, если в ней будет обязательная для всех ее членов дисциплина, что она должна привлекать к участию во всех партийных делах все более и более широкие массы, чтобы не только на словах быть партией масс.

“У пролетариата,– пишет Ленин,– нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации. Разъединяемый господством анархической конкуренции в буржуазном мире, придавленный подневольной работой на капитал, отбрасываемый постоянно “на дно” полной нищеты, одичания и вырождения, пролетариат может стать и неизбежно станет непобедимой силой лишь благодаря тому, что идейное объединение его принципами марксизма закрепляется материальным единством организации, сплачивающей миллионы трудящихся в армию рабочего класса. Перед этой армией не устоит ни одряхлевшая власть русского самодержавия, ни дряхлеющая власть международного капитала” [65].

В мае нынешнего, 1904 года здесь, в Женеве, книга Ленина выходит из печати. Ее переправляют в Россию – в Москву, Петербург, Киев, Ригу, Саратов, Тулу, Орел, Уфу, в десятки других больших и малых городов.

Владимир Ильич придает этой книге особенно большое значение. Он просит находящегося в Москве Ленгника: “Непременно познакомьте всех с брошюрой...” [66] Настаивает в письме к Кржижановскому: “...непременно ознакомься с моей брошюрой...” [67] Запрашивает находящегося в Баку Красина: “...как относитесь к моей брошюре?” [68]

Книгу Ленина уже читают повсюду. Доставленные в чемодане с двойным дном 15 экземпляров, вспоминает командированный Владимиром Ильичей в Питер В. Липшиц, были большим подарком для петербургских большевиков. Эта книга, пишет он, “оказалась тем оружием в руках наших товарищей-большевиков, которым они должны были крыть меньшевиков” [69].

Петербургские большевики поддерживают все, что отстаивает Ленин в своем труде. Они принимают резолюцию, констатирующую, что в оценке “настоящего положения дела в партии Петербургский комитет солидарен со взглядами, изложенными т. Лениным в “Шаг вперед...””; что только немедленно созванный III съезд “может спасти партию от возникновения в ней раскола”; что он явится “действительным и правдивым выразителем взглядов партии” [70].

Приходит письмо из Закавказья от М. Цхакая. Он сообщает Владимиру Ильичу: здесь ни о чем не хотят слушать, “если не заговорит агитатор о Ленине”. И добавляет: “...тов.; Ленин может гордиться, что пропагандисты и агитаторы... вынуждены по всем углам разыскивать его “Что делать?” и “Шаги”” [71].

А Ленину давно уже необходим отдых. Борьба с меньшевиками отняла столько сил, так истрепала нервы! И вместе с Крупской он покидает на время Женеву.

“Мы... выбирали всегда самые дикие тропинки,– описывает Надежда Константиновна это путешествие летом 1904 года по Швейцарии,– забирались в самую глушь, подальше от людей... Сегодня не знали, где будем завтра, вечером, страшно усталые, бросались в постель и моментально засыпали. Деньжат у нас было в обрез...” [72]

Да, было их очень и очень мало. “На что мы все жили тогда,– подтверждает Лядов,– было бы трудно ответить. В особенности на что жил Ильич с Надеждой Константиновной. Мы знали, что они здорово тогда нуждались, питались кое-как. Надежда Константиновна писала книжки для детей, кажется, Ильич кое-что переводил. На заработанные таким образом гроши они жили, причем всегда решительно отказывались оба от какой-либо помощи” [73].

На скудные средства путешествуют Ленин и Крупская. Чаще питаются всухомятку – сыром и яйцами, запивая ключевой водой.

– Вы обедайте не с туристами, а с кучерами, шоферами, чернорабочими: там вдвое дешевле и сытнее,– советует в одном из трактиров рабочий.

И они следуют его совету. “...Владимир Ильич,– свидетельствует Надежда Константиновна,– с особенным удовольствием шел обедать в застольную, ел там с особым аппетитом и усердно похваливал дешевый и сытный обед” [74].

А затем они снова надевают мешки. И снова отправляются в путь.

Мешки у них тяжеловатые. В тот, который несет Владимир Ильич, уложен увесистый французский словарь. В мешке Надежды Константиновны – столь же тяжелая французская книга, которую она только что получила для перевода. Но за все время путешествия не открывают Ульяновы ни словарь, ни книгу. “...Не в словарь смотрели мы,– рассказывает Крупская,– а на покрытые вечным снегом горы, синие озера, дикие водопады” [75].

Из разных мест посылают они письма родным в Россию.

По скупым, лаконичным строчкам прослеживается маршрут путешествия.

2 июля пишет Крупская: “Сейчас мы в Лозанне. Уже с неделю, как выбрались из Женевы и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем... За неделю мы уже значительно “отошли”, вид даже приобрели здоровый. Зима была такая тяжелая, нервы так истрепались, что отдохнуть месяц не грех, хотя мне уже начинает становиться совестно” [76].

Ленин приписывает: “Дорогая мамочка!.. Мы гуляем и отдыхаем отлично. Крепко тебя обнимаю” [77].

7 или 8 июля из Фрутигена: “Привет от бродяг дорогой мамочке и Маняше. Ваш В. Ульянов [78].

16 июля Ленин сообщает из Изельтвальда: “На днях снимаемся опять” [79].

Четыре дня спустя: “Были сегодня у новой дороги на Jungfrau и идем через Meringen к Люцерну. Твой В. Ульянов” [80].

Эти письма комментируются строками из воспоминаний Крупской:

“...Взобрались куда-то над Монтрё, забрались в дичь и глушь, к каким-то лесорубам, которые рассказали нам, как выбраться на дорогу и где заночевать. Через Эгль (Aigle) “пустились в долину Роны, зашли в Бе-ле-Бен (Bex-les-Bains) к моей товарке по школе и курсам, потом долго брели вдоль Роны, верст 70 сделали -это была самая утомительная часть путешествия. Наконец, перебрались через Геммипас (Gemmipass) в Оберланд, были у подножия Юнгфрау, потом, отбив себе порядком ноги и изустав вконец, поселились на Бриенцском озере (Brienzerzee) в Изельтвальде (Izeltwald), где прожили около недели, чтобы потом опять двинуться в путь-дорогу, через Интерлакен и Зимменталь назад в женевские края” [81].

Но действительно ли, путешествуя, Ленин и Крупская дела и заботы оставили в Женеве”?

Оказывается, что перед самым отъездом Ленин условился все же об адресах с Бонч-Бруевичем. И по этим адресам он высылает ему газеты, сообщает обо всех делах и новостях, переправляет поступающую из России корреспонденцию.

“Спасибо за Ваше письмо от 23.7.04 о делах” [82],– благодарит Бонч-Бруевича Ленин. И откуда-то с пути отвечает на все возникшие у товарищей вопросы: о том, что он стоит по-прежнему “за старую тактику” в борьбе с меньшевиками – “опротестовывать всякое нарушение, оглашать, агитировать, не давая поводов к желанному для них coup d`etat (перевороту) [83], о необходимости издания отдельной брошюрой открытого письма женевской большевистской группы Плеханову, призвавшего членов ЦК отмежеваться от Ленина, от его книги “Шаг вперед, два шага назад”.

“Я получил Ваше письмо без даты во время путешествия...”– сообщает 10 августа Ленин Мартову. И категорически пишет ему в Женеву: “...я считаю в принципе совершенно недопустимым и незаконным, чтобы члены Совета вне заседания Совета подавали свой голос или договаривались о каких бы то ни было делах, входящих в компетенцию Совета” [84].

“Получил Ваше последнее письмо” [85],– читаем в письме, уходящем в Гомель. Из глухой швейцарской деревушки Ленин помогает товарищу – большевику М. Владимирову разобраться в положении, сложившемся в партии. Он пишет ему о раскольнической деятельности меньшевиков, о том, что те “жгут все, чему вчера поклонялись, совершенно искажая перспективу, толкуя искровство так, как толковали раньше его злейшие враги” [86], что громадное большинство местных комитетов стоит на позициях противников меньшинства. “Уже более 10 комитетов,– сообщает Ленин,– высказались за съезд” [87]. И называет Питер, Тверь, Москву, Тулу, Сибирь, Кавказ, Екатеринослав, Николаев, Одессу, Ригу, Астрахань. Нет, не может Ленин хоть день не думать о делах. И на отдыхе продолжает он работать.

В августе Владимир Ильич с Надеждой Константиновной поселяются на берегу небольшого живописного озера Лак де Бре в деревне Пюиду. Здесь, в равнинной местности, наступила уже пора жатвы. Ленин с удовольствием работает в огороде, помогает хозяину дома – крестьянину Форне, у которого снимает комнату.

Однако и здесь все время помнит о делах партии. Он встречается с отдыхающими в Пюиду несколькими членами женевской группы большевиков, договаривается с ними о плане работы, об издании за границей нового печатного органа, об агитации за III съезд партии...

Еще перед отъездом Ленина на отдых один из лидеров германской социал-демократии и II Интернационала, Карл Каутский, дал согласие на публикацию в “Искре” своей статьи против большевиков. Потресов с радостью сообщил тогда об этом Аксельроду: “Итак, первая бомба отлита и – с божьей помощью – Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина. Прежде всего, мне думается, следует на него выпустить авторитетов... Но как бить затем – всем нам, заполнить ли собою “Искру” и в какой мере, если выпустить коллективный памфлет против него... Ваше предложение потребовать от ЦК отозвать Ленина из Совета едва ли, мне думается, приемлемо и, во всяком случае, надо сначала настроить против него общественное мнение, и тогда можно будет о чем-либо подобном подумать” [88].

Не первый месяц шантажируют меньшевики и Центральный Комитет. Пугают его угрозами раскола, хотя фактически партия уже расколота меньшевиками, хотя лишь формально находятся они вместе с большевиками в составе единой РСДРП. И без ведома двух членов ЦК – Ленина и Землячки откровенные примиренцы принимают так называемую июльскую декларацию”. Она провозглашает полную сдачу позиций меньшевикам.

Примиренцы лишают Ленина прав заграничного представителя Центрального Комитета. Они объявляют цензуру его произведений, запрещают ему агитацию за III съезд. Они оставляют за ним лишь обязанность обслуживания литературных нужд ЦК.

Большинство местных организаций осуждают “июльскую декларацию”. Петербургский комитет заявляет, что, приняв ее, Центральный Комитет “вместе с ЦО и Советом партии встал в противоречие с направлением большинства местных комитетов”, что это “заставляет Петербургский комитет еще Решительнее высказаться за созыв съезда” [89]. Московский комитет выражает свое негодование “по поводу подобного, с партийной точки зрения, совершенно незаконного бойкота самого крупного и авторитетного партийного литератора”. Он принимает резолюцию, в которой “высказывает полную солидарность со взглядами Ленина, высоко ценит всю его деятельность, в которой Ленин стремился к созданию действительно крепкой пролетарской партии” [90].

Л. Фотиева, только недавно вышедшая из тюрьмы и перед угрозой нового ареста бежавшая из России, убеждается: "и большевистская группа в Женеве крайне тяжело переживает создавшееся положение. Особенно тяжело Ленину. Он лучше всех понимает, что раскольнические действия меньшевиков ведут к бесплодной растрате сил, дезорганизации всей партийной работы в России. И это в то время, когда рост революционного движения в стране требует от партии максимального напряжения сил.

Оставить “июльскую декларацию” без ответа? Нет, этого допустить нельзя! И Ленин предлагает созвать живущих в Женеве большевиков, обсудить с ними создавшееся положение.

– Но сделать это надо так,– предупреждает он Бонч-Бруевича,– чтобы оградить себя от провокаций. Подготовить собрание следует конспиративно, помещение подобрать в необычном месте.

Бонч-Бруевич предлагает провести это собрание в одном из пригородов Женевы, который не так часто посещается меньшевиками и другими русскими эмигрантами. Здесь живут ремесленники, мелкие служащие. В пригороде много маленьких мастерских и фабричонок, открытых рынков для продажи фруктов, овощей, мяса, хлеба. А налево от моста через мутную Арву стоит небольшая гостиница, нечто вроде постоялого двора. В ней есть ресторан с отдельной комнатой, окна которой выходят в сад.

В этой комнате августовским днем 1904 года собираются девятнадцать человек, стоящие на точке зрения большинства Второго партийного съезда. И Ленин выступает перед ними с докладом. Он рассказывает о положении дел в партии, заявляет, что терпеть подобное далее – преступление. Тут же добавляет: исполняя настойчивое желание многих активных членов партии, он написал проект письма или обращения, которое необходимо отправить в Россию.

Ленин зачитывает письмо. Ко всем российским социал-демократам обращается он из Швейцарии: ”

“Товарищи! Тяжелый кризис партийной жизни все затягивается, ему не видно конца. Смута растет, создавая все новые и новые конфликты, положительная работа партии по всей линии стеснена ею до крайности. Силы партии, молодой еще и не успевшей окрепнуть, бесплодно тратятся в угрожающих размерах.

А между тем исторический момент предъявляет к партии такие громадные требования, как никогда раньше. Революционное возбуждение рабочего класса возрастает, усиливается брожение и в других слоях общества, война и кризис, голод и безработица со стихийной неизбежностью подрывают корни самодержавия. Позорный конец позорной войны не так уже далек; а он неминуемо удесятерит революционное возбуждение, неминуемо столкнет рабочий класс лицом к лицу с его врагами и потребует от социал-демократии колоссальной работы, страшного напряжения сил, чтобы организовать решительную, последнюю борьбу с самодержавием” [91].

Но может ли партия, спрашивает Ленин, удовлетворить этим требованиям, когда ее единство глубоко подорвано, дисциплина расшатана до самых основ? Разумеется, нет! И единственный выход из кризиса видит он в немедленном созыве нового съезда партии.

Только новый партийный съезд, категорически заявляет Ленин, поставив лицом к лицу борющиеся стороны, заставив их определенно и открыто выразить свои стремления, способен внести полную ясность во взаимные отношения партийных течений и партийных сил.

То, о чем говорится в написанном Лениным обращении, отражает настроение всех сидящих в комнате загородной гостиницы. Они согласны с Лениным: надо как можно быстрее распространить обращение и в России, и за ее пределами.

Несколько дней спустя принятое девятнадцатью большевиками ленинское обращение, к которому присоединяются еще трое, не присутствовавшие на совещании, доставляется и Ригу. Здесь, в нелегальной типографии местного комитета РСДРП, сообщат вскоре Ленину, обращение “К партии” печатают отдельным листком. Двести экземпляров всеми доступными средствами – разумеется, нелегальными – переправляют в разные города России. А там местные социал-демократы уже на гектографах размножают эту программу борьбы за единство партии. Повсюду читают написанные Лениным в Женеве строки, полные глубочайшей веры в силу партии, в силу рабочего класса:

“У нас рождается партия! – говорим мы, видя рост политического сознания передовых рабочих, видя активно выступающие в общепартийной жизни комитеты. У нас рождается партия, у нас множатся молодые силы, способные заменить и оживить старые, теряющие доверие партии, литературные коллегии; у нас все более становится революционеров, которые выдержанное направление партийной жизни ценят выше, чем любой кружок прежних вождей. У нас рождается партия, и никакие уловки и проволочки не удержат ее решительного и окончательного приговора.

Из этих сил нашей партии черпаем мы уверенность в победе” [92].

Тонкий лист бумаги с текстом обращения “К партии” уложен в углубление маленького зеркальца, к нему шурупами прикреплена дощечка. С этим зеркальцем посланная Лениным опытный конспиратор Р. Землячка объезжает местные комитеты – Рижский, Московский, Тверской, Тульский, Бакинский, Батумский, Тифлисский, Кутаисский, Екатеринбургский, Пермский, Ярославский, Вятский.

Приехав в Закавказье, она пишет Ленину: “На Кавказе нами одержана полная победа” [93]. А из Москвы сообщает: “Наши дела обстоят прекрасно. Питерский и Московский комитеты присоединились к резолюции 22-х товарищей. В Питере я столкнулась с делегатом от ЦК, приехавшим туда с декларацией, победа одержана полная, и он уехал совершенно уничтоженный и прибитый... Резолюция 22-х произвела огромное впечатление. Всякие колеблющиеся элементы переходят на нашу сторону благодаря этой резолюции. Что касается друзей, то резолюция эта буквально с ликованием принимается ими” [94].

Это письмо уже застает Ленина в Женеве. Смена впечатлений, горный воздух, отдых – узнаем от Крупской – целительно повлияли на Владимира Ильича. Опять вернулись к нему сила и бодрость, вернулось веселое настроение.

Ульяновы поселяются теперь поближе к центру. Сперва – на улице Каруж. А три недели спустя переезжают на улицу Давид Дюфур. В их квартире – две комнаты и кухня. Одна отведена Ленину, как и в Сешероне, обставлена она просто: железная кровать с мочальным матрацем, небольшой стол, два стула. Столь же скромен, как всегда, быт. По-прежнему хозяйство ведет Елизавета Васильевна. Спокойная, несуетливая, она заботится о дочери и зяте, в котором не чает души.

Каждое утро приходит сюда Л. Фотиева. Она помогает сейчас Крупской в конспиративной переписке. И убеждается: тяжела, трудоемка эта работа. Множество писем поступает из России в адрес Ленина. И почти каждое требует незамедлительного ответа. Одним отвечает он сам. Другим пишет от его имени Надежда Константиновна, но Владимир Ильич перед отправкой внимательно перечитывает эти письма.

Сентябрьским утром приходит письмо из Таганской тюрьмы в Москве. Пишут Ленгник, Стасова и другие большевики. Они заверяют в своей решимости продолжать борьбу против меньшевиков, против примиренческого ЦК. Ленин поручает Крупской ответить товарищам: “Нас бесконечно обрадовало Ваше письмо, оно дышит такой бодростью, что придало и нам всем энергии...” [95]

Из Одессы Ленину пишут в эти дни: три местных большевистских комитета – Одесский, Екатеринославский и Николаевский– созвали Южную конференцию. Она высказалась за созыв III съезда партии, поручила Ленину подобрать полный состав Организационного комитета по его созыву. И Ленин немедленно отвечает: Демон *, Барон **, Сергей Петрович ***, Феликс **** и Лебедев ***** фактически уже приступили к объединению комитетов большинства. (* Землячка. ** Э. Эссен. *** Красиков. **** Литвинов. ***** Гусев.)

Сообщают Ленину и из Питера: в Колпине собрались большевики-петербуржцы, посланцы большевиков Москвы, Твери, Нижнего Новгорода, Риги, Севера. Делегату Петербургского комитета партии поручили здесь запросить Центральный Комитет о его готовности “взять, наконец, на себя немедленно созыв экстренного съезда”. Конференция приветствовала выступления Ленина и его соратников “не только в вопросах организационных, но и программных и тактических” [96].

Эта весть особенно радует Ленина. “Ура! Вы работали великолепно, и Вас (вместе с папашей******, мышью******* и другими) можно поздравить с громадным успехом,– пишет он в Россию Землячке.– Такая конференция – труднейшее дело при русских условиях, удалась она, видимо, отлично. Значение ее громадно...” [97] (****** Другой псевдоним Литвинова. ******* Кулябко.)

Литвинов, Кулябко, Землячка разъясняют местным социал-демократам смысл, значение призыва двадцати двух большевиков. Ездит с этим обращением по местным организациям и Лядов. Он сообщает Ленину: “Мы окончательно убедились, что партийная масса рабочих всех промышленных центров за нас” [98].

Об этом говорят и резолюции партийных комитетов. Отовсюду поступают они сейчас в Женеву. Московский комитет “высказывает полную солидарность со взглядами Ленина” и сообщает, что “высоко ценит всю его деятельность, в которой Ленин стремился и стремится к созданию действительно крепкой пролетарской партии” [99]. Рижский комитет выражает “пожелание, чтобы тов. Ленин безусловно оставался в ЦК в качестве его единственного заграничного представителя, в надежде, что ему, может быть, удастся повлиять на товарищей по коллегии и удержать их от дальнейших необдуманных и рискованных шагов” [100]. О солидарности с Лениным гласят доставленные в Женеву резолюции Тифлисского, Бакинского, Кременчугского, Имеретинско-Мингрельского, Екатеринославского, Петербургского и других комитетов.

Все это известно провокатору, проникшему в местную социал-демократическую группу. Тот доносит о положении в партии заведующему русской заграничной агентурой в Берлине. И оттуда в Петербург, в департамент полиции, уходит сообщение; “Центральный комитет социал-демократической партии сошелся с так называемым “меньшинством”. “Большинство”, руководителем которого является Ленин, объявило войну и Центральному комитету и требует съезда. Центральный комитет и “меньшинство” – против”. В донесении указывается, что за “Ленина и за съезд” высказалось огромное число комитетов, и среди них комитеты Одессы, Николаева, Екатеринослава, Москвы, Твери, Петербурга, Тулы, Казани, Нижнего, Сибири, Кавказа, Риги, Воронежа, Гомеля, Северный и Северо-Западный комитеты. Сообщая о том, что “большинство” все-таки фактически сильнее “меньшинства”, и к нему примкнули новые теоретические силы, глава заграничной агентуры предупреждает департамент полиции, что “Ленин готовится к изданию новой газеты...” [101].

В эти дни Крупская по поручению Ленина пишет в Россию: “...настроение теперь у всех нас бодрое, масса планов, старик тоже принялся за работу...” [102]

Старик, как мы знаем,– это Ленин. Ранним утром уходит он в библиотеку “Общества любителей чтения”, что находится на узкой Гран-рю, в самой старой части города, окруженной крепостной стеной.

Здесь, вспоминает Крупская, “было очень удобно заниматься, члены общества – по большей части старички-профессора– редко посещали эту библиотеку; в распоряжении Ильича был целый кабинет, где он мог писать, ходить из угла в угол, обдумывать статьи, брать с полок любую книгу” [103].

Нередко отправляется Ленин и в университетскую библиотеку. Много лет спустя хранитель ее манускриптов Бернар Ганьебин расскажет о том, что читает здесь Владимир Ильич. В течение зимы он знакомится с докладами рабочей комиссии Соединенных Штатов. В январе 1904 года проявляет особый интерес к истории философии, а в мае внимание Ленина привлекает Азия. И в частности, Япония. Он читает изданные на французском, немецком и английском языках книги: “Возрождение Азии” Леруа-Болье, “Япония на переходной стадии” Стеффорда Рейсома, “Японцы” Карла Мюнцингера и “Маньчжурия, ее население, естественные богатства и новейшая история” Александра Хози.

Усиленный интерес Ленина к Японии вызвала, конечно, русско-японская война. В эти майские дни, когда он читает в университетской библиотеке труды о далекой азиатской стране, ее войска в битве у реки Ялу наносят первое поражение царской армии. В эту пору начинается японское наступление с суши на Порт-Артур.

“С 30 сентября по 26 октября 1904 года,– продолжаем знакомство со свидетельством Б. Ганьебина,– будущий вождь советской революции приходит очень регулярно читать французский перевод произведения Жана Блоха в четырех томах “Будущая война с технической, экономической и политической точек зрения”. Одновременно он просмотрел серию немецких произведений о войне: “Политическая география” д-ра Ратцеля, “Экономическое и техническое развитие морского судоходства” Фитгера, “Во время войны через Китай 1900/01” Вегенера. Наконец, он просмотрел книгу “Анализ ощущений и отношение физического к психическому” д-ра Эрнста Маха...” [104]

Возвращается Ленин домой к обеду. А обедает в строго установленное время. За столом он обычно весел, шутит. Ни за обедом, ни за чаем не ведет деловых разговоров.

Нередко после обеда Ленин вновь уходит заниматься. Но городские библиотеки уже закрыты. И он держит путь к дому № 91 на улице Каруж.

Еще летом в русском социал-демократическом журнале “Рассвет”, издаваемом в Женеве, появляется объявление об отткрытии библиотеки и архива РСДРП. Инициативу в их создании проявили В. Бонч-Бруевич, П. Лепешинский, В. Воровский, М. Ольминский. Их горячо поддержали остальные большевики-эмигранты. Так из переданных ими легальных и нелегальных книг возникла новая библиотека.

Ленин стал приходить сюда по вечерам. Чтобы создать все условия для работы, ему сделали ключ: теперь он может сам войти в библиотеку и выйти, когда ему будет удобно. В той комнате, где находится архив, к вечеру освобождают большой стол, оставляя на нем те книги, которые он заказывает из библиотечных запасов. Тут же раскладывают для него все поступающие в библиотеку новинки легальной и нелегальной литературы, все новые журналы и газеты. Отовсюду идет сюда революционная литература; она очень интересует Ленина, и он внимательнейшим образом ее прочитывает.