Текст книги "Жертва ума (СИ)"

Автор книги: Евгений Кострица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Кострица Евгений Валерьевич

Жертва ума

   Пролог

  Автор все утро пыхтел над книгой, пытаясь найти там хоть малюсенькую дыру, в которую удалось бы втиснуть новую большую главу. А лучше – две. Но все было напрасно. Сценарий давно вышел из-под его контроля и наотрез отказался дробиться. Нет, конечно же, можно было бы добавить безумный эвент вроде 'атаки коварного и мерзкого кракена с богатым и сложным внутренним миром' или окончательно уйти в жанр эротики, расписывая 'невероятные и умопомрачительные переживания экстаза в тротиловом эквиваленте...', но так насиловать роман, который сейчас пока имел, хоть какую-то видимость композиции – не поднималась рука. Глаза не поднимались тоже, они слезились и от напряжения уже сильно болели. В голову лезли вялые, смутные, обрывочные слова в самых нелепых сочетаниях, не желающие связываться в осмысленные фразы. Ум был совершенно забит и оттуда, словно воняло несвежими, тупыми и банальными мыслями. Мозг был сейчас способен только к выдаче очередных затертых до дыр штампов. Стоило сделать перерыв и проветриться.

  Из открытого окна запахло весной. Солнце старательно топило сосульки, длинными очередями капель талой воды залив подоконник. Снег под окном был уже почти черным и успел как следует утрамбоваться от лап шмыгавших мимо котов. Природа просыпалась под ритмичные звуки капели, птичьего пения и утробного кошачьего воя. А вот мозг автора, наоборот – засыпал, плавясь в теплых весенних лучах и приступах авитаминоза. Усталость, апатия и раздражение – все признаки были налицо. Хотя, именно последнее из них, могло быть, как раз вызвано необходимостью растянуть книгу на одну ее треть, до полумиллиона знаков, как того хотело издательство.

  Он никак не мог найти решения этой проблемы, не искалечив попутно то, что ему самому, сейчас казалось 'целостным сюжетом, где действия и мотивы героев имеют внутреннюю логику, диктующую развитие событий'.

  Автор уже, как получилось, развил двух второстепенных персонажей книги, при этом, едва не сделав их главными. Поступить так же с оставшимися, было нельзя – это бы уничтожило интригу и доконало развязку, с которой он и так протянул сколько смог. Разбавить же все, вставив через каждый абзац пространное описание дивной природы, значило усыпить пугливого читателя, заставив далее только мельком просматривать книгу по диагонали, цепляясь за редкие сигнальные маячки отдельных строк, которые могли еще хоть как-то удерживать на ней его внимание.

  Все эти попытки привели лишь к замене нескольких корявых фраз и новой версии расстановки знаков препинания, ни на шаг, не приблизив его к цели. Измученный разум был стихийно захвачен бунтарскими мыслями о редакторской черствости и трагизме непонимания гениального замысла автора, чей гордый и свободолюбивый интеллект вынужденно прогибается под весом бездушной коммерческой машины.

  'Эта книга никак не может быть написана в большем объеме. По крайней мере, не им. И не про это. И вообще не книга', – автор раздраженно отпихнул от себя клавиатуру. Он не мог заставить себя продолжить это бесполезное вчитывание, в практически уже наизусть выученный текст.

  Для приличия, немного нервно побарабанив пальцами по краю стола и выдержав паузу, соответствовавшую скорости восстановления его величия и потерянного было достоинства, автор, изображая на лице всепрощение, подвинул клавиатуру обратно. К сожалению, свидетелем этого храброго демарша, был только его серый кот, чья невозмутимая усатая морда сейчас равнодушно взирала на эти терзания и творческие муки. Животное уже давно привыкло к взрывам такой легкой истерики этого двуногого постояльца на его территории, которому только из милости иногда разрешалось убрать его грязный лоток.

  Не полагаясь более на понимание и сочувствие этой пушистой, бесчувственной твари, автор с горестным вздохом, вернулся к роману, скользя усталыми глазами по бесконечной стене мелкого текста...

   1

  Мира пряталась в эти холодных камнях со вчерашнего вечера. Девушка очень долго и тщательно искала место, откуда ей хорошо было бы видно ту часть берега, где сейчас шли последние приготовления к событию, на которое она бы предпочла не смотреть, ненавидя этих людей и даже себя за то, что пока не могла этому никак помешать.

  Стена ветвей, немного расступаясь, образовала небольшое окно, которое оставалось только подчистить, срубив несколько мелких веточек, все еще заслонявших обзор. Джунгли на этой горе были настолько плотными, что даже в солнечный день здесь было сумрачно и прохладно. Прелая и влажная листва после вчерашнего ливня, все еще скользила под ногами, обнажая скользкую коричневую глину, обещавшую быстрый и болезненный спуск при любом неловком или неосторожном движении. А ей этого очень не хотелось, поскольку такое падение, неизбежно бы привлекло внимание большей части того оцепления, которое пряталось на этой же горе, чуть ниже уровнем. Мира не боялась свалиться прямо им в руки, будучи совершенно уверена, что они совсем не обрадовались бы такому подарку. Но, все это бы вызвало столько ненужного шума и гама, что неизбежно провалило бы ее операцию.

  Задание казалось очень простым – просто смотреть, запоминать все и вернуться живой и незамеченной. Ей, в этот раз, не требовалось выслеживать ее цель или наводить хаос и панику в боевых порядках противника. Напротив, требовалось избегать малейшего риска. Даже одно только ее обнаружение, могло стоить жизни очень многим людям, а такие потери бы ей не простили. Внедрить своих людей, было чрезвычайно трудно, и любая ошибка угробила бы годы агентурной работы. На такую тонкую работу, она сама была неспособна, внося во все, что она делала, слишком много личного. Но в боевой обстановке, ей уже не было равных.

  Мира помнила, что не всегда была совершенным орудием смерти. Ее милое личико выполняло роль приманки-фонарика морского удильщика, но за ангельской внешностью скрывалось бездонное озеро бешеной злобы, которую она лишь изредка могла вызвать в мир, при этом, всегда рискуя не вернуть все обратно. Но ее невинный вид и хрупкость фигурки, уже давно никого не обманывали – она была для этого слишком известна, а награда за ее красивую голову, была сравнима с бюджетом небольшого городка.

  У девушки очень устали глаза и она позволила им отдохнуть, осторожно положив на камень мощный бинокль с антибликовой оптикой. Эту вещицу протащили в анклав контрабандой, но сейчас он полностью окупил все вложения. С его помощью, она прекрасно видела все детали происходящего, без всякого риска быть замеченной, несмотря на внушительный радиус контролируемой противником зоны.

  На пляже, тем временем, все было почти готово. Далеко внизу, на узкой и золотистой полоске пляжа, суетливо бегали маленькие черные точки, завершая работу. В прошлом, Мира провожала этой же дорогой свою мать и память об этом сейчас выжигала ей сердце. Лютая ненависть, была не самым приятным свойством ума, заполняя в нем собой все свободное пространство и оглушала разум, не оставив ни малейшего места для тайника в ее уже темной душе, где могла бы сохраниться хотя бы тень сострадания к тем, кто так поступил с ее мамой. Она всегда была для девушки единственной опорой, светильником в холодной тьме этого равнодушного мира. Тогда он погас и Мира осталось в этой бездонной ночи одна, прячась в ее кошмарных тенях и осторожно впитывая их в себя до тех пор, пока сама не стала одной из них, взрастив тщательно лелеемое семя своей мести.

  Она многому научилась от матери, но так и не успела перенять ее самое главное качество – безусловную любовь к людям и сострадание даже к своим палачам. В конце концов, они были ни в чем не виноваты, поскольку никогда не выбирали ни свою судьбу, ни ее обстоятельства, ни весь сложный набор эмоций и мыслей, омрачающих их несчастный разум. Их даже не за что было прощать, как нельзя винить грабли, за шишку на лбу – их просто туда положили. Но, мама в тот раз простила их всех, чтобы им стало легче, но не успела научить этому дочь.

  Девушка отчетливо понимала, что она потеряла, превратившись в чудовище, использующее тот дар, что она получила от матери, как оружие, но все это, только еще ярче раздувало ее ярость и жажду. Она, порой чувствовала себя инвалидом, все чаще теряя эмоциональный контроль в уже самых безобидных ситуациях. И тогда была опасна даже для собственных людей, находясь во власти ослепляющей вспышки безжалостного гнева, и больше всего боялась остаться такой навсегда, с каждым разом, все труднее возвращая ясность рассудка. Именно поэтому, она чаще всего теперь ходила на задание одна. Пока же, ей ничего не угрожало, а люди внизу, сейчас всматривающиеся в непроходимые заросли джунглей, могли пребывать в спокойной иллюзии их безопасности, не зная, какое исчадие ада притаилось, буквально над их головами.

  Мира снова поднесла к глазам бинокль – все были на месте, но что-то было не так. Как обычно, шел безобразный седой старичок, а несколько человек несли носилки с неподвижным телом, но она впервые видела тут девушку, которую хорошо знал каждый житель анклава. Впрочем, на отсутствие популярности, Мира тоже не жаловалась, будучи самым разыскиваемым человеком в стране. Сопровождающих, на этот раз, было тоже необычно много. Люди явно волновались, все время оглядываясь и озираясь, как будто искали поддержки у нервного старика, который с унылом видом плелся сзади и энергично жестикулировал, видимо, руководя всем этим процессом.

  Красивая, стройная девушка уверенно шла в центре этого шествия, но выглядела очень расстроенной, бережно держа лежащее на носилках тело за руку. Она явно охраняла его, раздраженно и властно распихивая неловко столпившихся вокруг нее людей, и держалась подчеркнуто отстраненно и с врожденным достоинством, что указывало на ее высокое положение в местной иерархии.

  Мира перевела взгляд на лицо человека, которого только что положили на землю, и едва не вскрикнула, чуть не выронив тяжелый бинокль от удивления. Она мгновенно все поняла и ловкой змейкой бесшумно скользнула между мокрых камней. Ей надо было поспешить с докладом. Происходило что-то неординарное и удивительное и они обязаны были в этом разобраться.

   2

   Ощущение движения, неясного шума, какая-то смутная возня. Совершенно нейтральное, ничем не окрашенное переживание бытия, словно холодный и бездушный автомат монотонно и равнодушно фиксировал происходящее. Амплитуда звука мягко увеличивалась, словно кто-то подкручивал регулятор громкости. Его тон стал мерным, спокойным и убаюкивающим. Движение прекратилось. Возникла какая-то смутная картинка. Просто пара мазков на черном фоне, которые стали постепенно складываться во все более крупные и отчетливые фрагменты. Что-то очень яркое и круглое больно слепило. Ум возрождался и наводил резкость, словно объектив фотоаппарата.

  Влажность, легкое ощущение холода, что-то больно кололось. Тяжесть тела на песке. Солнце, волны, камень под щекой. 'Хану'. Откуда вдруг всплыл этот звук? Похоже, объекты появились все вместе, когда набирающий силу ум, привычно и удобно разделив, схваченную картинку на отдельные зоны, дал рождающимся объектам свои имена и связав их в понятия. 'Хану' и мир, 'я' и 'другое'. Просто ярлыки, таблички с названиями. Он не знал или не помнил, что это за имя и кто им когда-либо называл его так. Но, это было для него в этот момент, столь же бесспорно, как и то, что этот яркий и слепящий круг называется "солнцем".

  И море. Перед ним было настоящее море. Мягкий песок блестел крохотными алмазными звездочками. Зеленая, с бегущими клеточками солнечных зайчиков, вода. Легкий и теплый ветер едва шевелил верхушки деревьев. Все это выглядело, как на банальных рекламных картинках в офисах туристических кампаний. Слишком хорошо, чтобы быть правдой и всерьез претендовать на реальность.

  С чего же все началось? Возможно, это был сон – в этом Хану был почти уверен. Но даже эта версия, тогда появилась не сразу. Потому, что в самом начале не было совсем ничего – даже этого "начала" или этого "ничего". Ни темноты, подобной тому, что мы видим, когда закрываем глаза. Ни восприятия отсутствия этой темноты. Ни самого восприятия. Не было ни предыдущего момента, ни памяти, которая могла бы эти моменты связать в привычную для ума цепочку причины и следствия. Это состояние едва ли можно было назвать небытием, поскольку даже такое отсутствие воспринять было бы некому, как некому было сделать и вывод о невозможности такого восприятия. Времени не было, но не было и того, кто мог бы это заметить.

  Хану помотал головой. Залезть умом в это переживание и разобрать все аккуратно "по полочкам" было совершенно невозможно. Похоже, это некий вид "осознанного сновидения", который ему, видимо, был хорошо знаком и ранее. Он даже знал, что события, объекты и сюжет такого сна можно какое-то время менять по своему желанию, вплоть до того всегда разочаровывающего момента, когда сновидение начинает превращаться в уже контролируемую полудрему перед окончательным пробуждением. Все понемногу рассыпается на части. События более не происходят столь же спонтанно и естественно, как это было чуть ранее, а персонажи застывают, превращаясь в скучных марионеточных кукол. Увлеченный разум отчаянно пытается все это оживить, собрать заново и продолжить. Растянуть ускользающий мир хотя бы на несколько секунд. Закончить все эти дела так, чтобы сюжет сохранил хоть какой-то смысл и иллюзию независимого и самостоятельного бытия.

  Зачем он сейчас вообще думает об этом? Хану лениво потянулся и посмотрел прямо перед собой. Стоило бы позаботиться о себе и у него был повод волноваться. Даже, если это только сон, то все равно, это выглядело чрезвычайно реально. А значит, столь же реальными, тут могут быть неприятности. С другой стороны, осознанные сны, обычно очень редки, но в остальных случаях, никаких претензий по поводу нереальности, чаще всего, в снах никто не имеет.

  Хану все еще так же комфортно лежал на мелком и белом, словно мука, песке, под узловатой веткой в тени большого раскидистого дерева, которое росло как бы из десятка различных мест, но все же, было одним и тем же деревом. В голову опять полезла какая-то мудреная ассоциация со словами 'одним и тем же...', требовательно и нагло настаивавшая на ее немедленном развитии и осмыслении и Хану с некоторым усилием, опять вернул ум к более насущным для него сейчас мыслям.

  Кто он, как здесь оказался и почему сон столь неестественно реален? А может, уже сама реальность так неестественна? Прошлого, которое бы относилось лично к нему, Хану не помнил. Эта информация не была скрыта неким темным облаком и ее не заслоняла смутная преграда – ее просто не было.

  Песок вокруг него был утрамбован десятками, если не сотней, отпечатков ног и грубо расчерчен какими-то геометрическими фигурами и линиями с небольшими кострищами по краям. В центре этого странного чертежа, некоторое время назад и обнаружил себя Хану, вывалившись тут из своего "небытийного небытия".

  Все это, было подозрительно похоже на некий каннибальский ритуал, участники которого вдруг разом удалились, внезапно вспомнив о нехватке какого-то важного ингредиента. Тем более, что вытоптанная тропинка вела куда-то на покрытую джунглями гору.

  В уме вдруг возникла идея рекламы эдакого баунти-рая с улыбающейся, длинноволосой и стройной девушкой в гамаке и в ослепительно белом купальнике, мило жующей что-то или скорее, кого-то. Рядом булькал большой, зловещего вида котел. Туда, образовывая застывающие в воздухе брызги прозрачной и вкусной воды, медленно и аппетитно засыпались золотые луковые кольца, кружки томата и прочей неестественно яркой и свежей зелени. Вокруг яростно прыгали доброжелательные каннибалы с великолепно нарисованными кубиками пресса. Они жизнерадостно потрясали рекламными баннерами вместо оружия, кричали "Спарта!" и "Аллоха!".

  Хану закрыл глаза, чтобы опять попытаться сосредоточиться, но поняв, что больше ничего из памяти выдавить уже не удастся, осторожно похлопал вокруг рукой, убедившись в том, что встав, не провалится в черную бездну, утонув в очередном и уже не столь романтичном сновидении.

  Песок выглядел очень обычно, а боль в щеке от ранее впившегося в нее камня, была очень доходчива и убедительна. Обычным щипком отсюда явно не выбраться. Да и странный рисунок, как бы намекал на то, что лучше отсюда убраться, пока его творцам, вдруг не пришла еще в голову мысль вернуться, чтобы закончить то, что неудачно начали.

  Оставалось только гадать, какую он мог играть роль в этом пейзажном перфомансе. Информации не хватало, а за ведущей на ближайшую небольшую гору "людоедской тропинкой", как он ее для себя назвал, была хоть какая-то перспектива.

   Откуда-то из-за горы слышался неясный и монотонный, как от осиного роя, гул и Хану не спеша пошел по направлению звука. Подъем, временами был очень крутым и приходилось цепляться за уже хорошо отполированные руками корни деревьев, которые тут служили ступенями. Маршрут, видимо был очень популярен, а пение цикад только подчеркивало нереальность и неестественность происходящего. Почему-то вспомнились картины Сальвадора Дали со сломанными и стекающими с горизонтали вниз, громадными часами и подобная атмосфера фантастического абсурда, показалась ему вполне гармоничной для этого места.

   Взобравшись, наконец, на гору и восстановив дыхание, Хану посмотрел вниз. Чудовищных часов, он там не увидел, как и гротескно-нелепых тварей, которых, по крайней мере, замечено не было. Впрочем, в этой ситуации, едва ли нашлось бы то, что могло его сейчас удивить.

   3

  Хану неторопливо спускался вниз по тропинке, еще не решив про себя, какую тактику ему сейчас выбрать. Он понятия не имел, что его ждет и как внизу встретят. Место было уже совершенно открытое и скорее всего, его было хорошо видно из любой точки города. Таясь, перебежками спускаться от камня к камню, было совершенно бессмысленно и глупо, грозя вызвать всплеск волны интереса у очевидцев его странной активности. С другой стороны, он был здесь один, а значит, это был не самый популярный у местных маршрут, что так же не могло остаться незамеченным. В конце концов, он плюнул и уже спускался так, как ему это позволяла гора, не в силах просчитать вперед ситуацию.

   Внизу был город, а на горизонте покрытые дымкой горы. Кривые короткие улочки в центре расчерчивали город на небольшие кварталы и сходились к набережной и порту у моря. Цветущие террасы, узкие ручейки людей и невысокие аккуратные домики с красной черепичной крышей внушали надежду на отдых, бутылочку хорошего вина и жареную на мангале рыбку.

  Но вот, окраины города уже были явно далеки от столь идиллической и приятной взгляду картинки. Низенькие и явно временные сооружения мирно соседствовали с помпезными высокими зданиями с покрытыми золотом башенками и просто сгоревшими или разбитыми сооружениями, напоминающими небольшой военный полигон. Если тут когда-то и был архитектор и генеральный план, то, похоже, он большую часть времени находился в переживании непостоянства. А цель, возможно, как раз и состояла в том, чтобы вызвать у наблюдателя ощущение бренности и преходящести всего сущего. Для полноты картины не хватало только веселой свадьбы и похорон по соседству. Впрочем, большое кладбище Хану уже здесь заметил, спускаясь вниз к улочке, которая, почему-то, выглядела сейчас наиболее безопасной. Смешавшись с небольшой и озабоченной своими делами толпой, он с любопытством стал разглядывать строения и окружающих их людей, не решаясь приблизиться и заговорить с кем-либо из них.

  Хану задумался о сознании всех этих людей вокруг него. Если это действительно, только его собственный сон, то сознательны ли они так, как он сам? Он вспомнил когда-то прочитанное выражение о том, что если в собственном уме, перед любым своим действием, ты наблюдаешь предваряющий его "волевой акт", то наблюдая схожие действия у других людей, логично предположить о существовании таких же "волевых актов" и у них, а значит и сделать вывод о том, что они так же обладают сознательностью. Но, следуя этой логике, тогда вообще любое снящееся существо обладает осознанностью и волей и просыпаясь, мы уничтожаем их всех?

  Очевидно, что-то было явно не так, либо с таким определением, либо с его пониманием и Хану решил больше не тратить время на разрешение этого парадокса, тем более что обстановка вокруг него изменилась.

   Он заметил, что несмотря на его стремление сохранять дистанцию и не привлекать внимания, так и не смог остаться незамеченным. Почти в любом здании, мимо которого он проходил, была хотя бы одна пара внимательных глаз, не выпускающих Хану из своего поля зрения. Люди были самого разного вида и вероятно, вероисповедания, о чем говорила их одежда, украшения, татуировки и всевозможные внешние атрибуты, большинство из которых имело явно какое-то религиозное значение и тематику.

  Никто из них не стремился подойти к нему, но несмотря на непринужденный разговор с прохожими или просто с соседями, чувствовалось, что все они, словно ждали с его стороны какого-то сигнала, неявного жеста или просто неуверенной позы. Не зная их возможную реакцию, Хану старался не делать резких движений и осторожно шел мимо них, нигде надолго не останавливая свой взгляд.

  Кто-то осторожно дотронулся до его руки сзади.

  – Мистер, я могу помочь вам?

  Хану резко обернулся. Никакого другого "мистера" рядом не было, а значит, обращались к нему. Перед ним уважительно наклонив голову и сложив на уровне груди кисти рук "лодочкой" стоял совершенно рыжий мальчик, на вид лет четырнадцати. Он старался выглядеть очень серьезным и, насколько возможно, более взрослым. На лацкане пиджачка приколот маленький значок лотоса из белого металла. Мальчуган был очень аккуратно, подчеркнуто строго и нейтрально одет, по крайней мере, в сравнении с оригинальными нарядами других горожан, продолжавших дырявить Хану косыми взглядами.

  – Да, конечно. Что это за место? – Хану решил на всякий случай называть его на "Вы", неуверенный в том, с кем на самом деле он сейчас разговаривает.

  Его вопрос был очень странным, поскольку был задан не из окна заблудившейся машины, а значит, изначально предполагал, что с Хану что-то не так и надо вызвать полицию, пограничников или врача. С другой стороны, что еще он мог сейчас спросить? Вопрос 'что со мной?', скорее всего, бы призвал санитаров.

  Но ему облегчили задачу, мальчик, видимо был в курсе его затруднений. Из его речи логично следовал вывод, что в городе сейчас пик большого сезона шатающихся и страдающих амнезией людей, а Хану был, этим утром, его уже не первым клиентом.

  – Меня зовут Эдди, я уполномочен представлять тут Сакральное Сертификационное Бюро Аутентичных Учений Непрерывной Линии Передачи и Благословения. ССБАУНЛПиБ, – без запинки выдал мальчишка.

  – А этот городок называется Спирит-таун. Духовный базар, ярмарка, пир духа, так сказать. Здесь вы можете целиком и полностью удовлетворить свои любые духовные потребности, если будете пользоваться услугами и рекомендациями нашего Бюро, конечно же, – все это, было сказано в тщательно отрепетированной позе и с таким величием и достоинством, которым позавидовала бы и такая же непрерывная линия рода лучших английских дворецких.

  Хану задумался, не издевается ли он тут над ним таким высоким слогом. Такую аббревиатуру произнести было непросто и попытка повторить ее в уме скороговоркой, видимо, на пару секунд замкнула и парализовала какие-то нервные цепи коры головного мозга. Как только его мыслительные способности вернулись в норму, Хану подумал о том, что это за "духовные потребности", как ему их нужно "удовлетворить", почему это надо делать, во что это все удовольствие может ему обойтись и как вообще уму удается прогнать сразу несколько мыслей и тем сразу, не проговаривая их про себя последовательно.

  Но едва ли, стоило сейчас вываливать все это на Эдди, ведь единственное, что в этот момент ему было действительно необходимо, так это, своего рода, мостик между настоящим и прошлым. Память, на которую его ум бы мог опереться в поиске стабильности, уверенности и ясного понимания происходящего. Пока же все складывалось для него достаточно уныло. Он понятия не имел, кем он был и что ему с этим делать. Хану не знал, есть ли тут некий аналог сумасшедшего дома для таких как он и устроят ли его условия содержания в нем, но четко помнил, что когда-то встречал упоминания о частых случаях полной или частичной потери памяти. А вот информация о том, как и чем это лечится, к несчастью, видимо, была тоже потеряна.

  С другой стороны, такая забывчивость была, наверное, самым затертым и банальным штампом в литературе и киноиндустрии сразу после "любовного треугольника", поэтому не было ничего удивительного в том, что этот не слишком оригинальный сюжет, клонировался и в его сне.

  Решив, на всякий случай сделать вид, что хорошо понимает, о чем идет речь, уверенным и полным осведомленности голосом, он в том же высокопарном стиле произнес:

  – И как я могу это сделать тут наилучшим образом?

  Для полноты образа, не хватало только импровизации с широкополой 'мушкетерской' шляпой с большим белым пером. Галантно чиркнуть ей о землю перед этой 'канальей' и чуть присесть с легким изящным поклоном. Но, видимо невольный сарказм остался незамеченным и все настолько хорошо пошло по заранее заготовленному сценарию, тщательно вызубренной Эддичкой методички, что эти слова вписались как родные. Это позволило мальчику, в рекомендованном Бюро темпе и ритме, после тщательно выдержанной паузы, и ни на секунду не теряя величия, выдать тираду:

  – Для более подробной информации, мы обычно рекомендуем провести некоторое время в нашем местном офисе, где мы бы могли вместе с вами провести краткое, но всеобъемлющее тестирование, чтобы на его основе выработать список необходимых мероприятий, их сроки и согласовать с нашим руководством. Составить, утвердить и заключить договор, назначить ответственных за его исполнение лиц и ревизионную комиссию из числа доверенных членов, чтобы затем...

  Голос вдруг по подростковому сломался и последние слова Эдди буквально пропищал фальцетом, что вынудило его беспомощно запнуться и взять вынужденную паузу, чтобы восстановить потерянное было достоинство, без которого продолжать столь высокую беседу, видимо было настоятельно не рекомендовано все тем же Бюро.

  Хану вся эта бюрократия была откуда-то до боли знакома и предлагаемый организационный план, потому его никак не устраивал, но с видимым усилием погасив быстро вспыхнувшую улыбку и давая мальчику возможность не потерять лицо, он меланхолично произнес на том же жаргоне, прерывая его:

  – Постойте, я вовсе не уверен в том, что все эти, несомненно, важные мероприятия, мне действительно необходимы и хотел бы некоторое время самостоятельно осмотреться и пробежаться по окрестностям.

  Это уже походило на пародию и Хану далее, чуть было машинально не попросил визитку, чтобы уже вежливо отшить своего нового знакомого. Однако, вспомнил о том, что совсем не может быть уверен, как в том, чем все это обернется и будет истолковано, так и в том, позволят ли обычаи этого места, сейчас безнаказанно провернуть все это. Он все же решил смягчить голос и немного сократить дистанцию:

  – Эдди, меня зовут Хану и честно говоря, я немного не в форме и не очень хорошо понимаю, что мне сейчас делать...

  Мальчик прокашлялся, чтобы вернуть себе уверенность в тембре своего голоса. Поняв, что выбрал неудачный тон, он сделал шаг к нему и уже без напыщенного официоза и переигрывания тихо и доверительно сказал:

  – Хану, с вами едва ли кто-нибудь еще будет говорить сейчас. Вы должны сами сделать первый шаг, проявив тем самым свою "кармическую предрасположенность". Это и должно было бы выявить наше тестирование. Вы очень важный клиент, а тут все очень дорожат своей сертификацией. Ее получить у Бюро очень непросто.

  – И чем же я так важен? – сказал Хану, с трудом представлявший себя в круге VIP-персон страдающих амнезией, но эта фраза Эдди все равно произвела на него впечатление, даря тень ощущения избранности и какой-то устойчивости.

  – Таких как вы, называют "Приходящий", а еще именно тем, что вы вообще еще до сих пор, имеете возможность такого выбора, а это сейчас бывает все реже. Поэтому, очень важно использовать эту возможность наиболее эффективным способом, – ответил мальчик, видимо решив откровенно польстить ему.

  Хану не терпелось задать максимально проясняющие его положение вопросы. Они больно толкались локтями в его голове, пробиваясь в его речевой центр параллельным потоком. В этот момент, возможно, было бы даже жаль проснуться. Интрига распаляла его воображение.

  – И что же я должен выбрать? И у кого? И где? И почему "Приходящий"? – спросил он, все же вывалив все разом.

  – В нашем городе большой выбор, а вы должны найти подходящее вам духовное учение и возможно наставника, если получится, – ответил мальчишка с детской непосредственностью проигнорировав все остальные вопросы.

  Он явно не спешил раскрывать все карты. Похоже, ему сейчас нравилась эта роль. Эдди владел информацией и явно наслаждался этим.

  – Должен? – Хану невольно даже сделал крошечный шажочек назад.

  Когда и кому он вдруг успел задолжать, едва успев появиться здесь? Мальчишка, явно брал его на испуг и навязывал излишние услуги. Он все это не заказывал и не собирался никого и ничего искать, хотя бы потому, что даже не помнил, что он тут потерял.

  – Конечно, должны, иначе как вы вообще могли здесь вдруг оказаться? – Эдди посмотрел на него как на полного идиота. Очевидно, что он не мог себе представить более нелепого вопроса.

  – Наш офис располагает кармомографом, точно взвешивающим количество накопленных вами "благих заслуг" и после собеседования наши новые специалисты...

  – Стоп-стоп, а что случилось со старыми? – Хану подозрительно посмотрел на мальчика, словно на заболтавшегося торгового агента, заигравшегося в жадной увлеченности, казалось бы, уже вот-вот завершившейся сделки.

  Он даже не стал уточнять про этот 'кармомограф' наверняка представляющий собой что-то вроде старой шарманки и потасканного судьбой попугая, вытаскивающего замусоленные билетики с предсказаниями типа – 'вас ждет казенный дом!'. Сейчас его уже больше заботило то, чтобы не повторить участь шарманщиков.

  До Эдди дошло, что он явно ляпнул лишнее. Не понимая еще, как именно возможно спасти положение, он решил выиграть время: