Текст книги "Тот, кто стоит за спиной"

Автор книги: Евгений Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Он открыл дверь в комнату и приказал вскочившему на ноги и бросившемуся было к окну литератору лечь на пол.

– И не подымайте головы! – сказал он с угрозой в голосе.

Половцев собрался возразить рыжеусому, что ложиться на пол глупо, что если только нападающим будет надо, они запросто расстреляют их, лежащих здесь на полу, даже из окна, что надо, пока не поздно, бежать отсюда.

– Или мы все же ваши заложники? – спросил он, пытаясь правильно выговаривать слова своей абсолютно не слушающейся челюстью.

– Может быть. А пока слушай мою команду: лечь! – сказал рыжеусый, с улыбкой направляя дуло пистолета на литератора. – Будете делать то, что я вам скажу. Лечь и не выходить из комнаты. Попробуете выйти – пеняйте на себя!

Отец и сын повиновались. Они легли на пол и испуганно смотрели на стоящего у окна рыжеусого, коренастого и хищно-пружинистого, по лицу которого пошли красные пятна. Стрельба приближалась. Бросив еще один, последний взгляд на испуганных «заложников», Пивень легко прыгнул в окно.

* * *

После того как шум ломающихся веток стих, Половцев поднялся с пола и выглянул в окно. Мальчик остался лежать на полу.

Прозаик наблюдал за рыжеусым, стоящим у бани с «Макаровым» в поднятой руке. Богдан осторожно выглядывал из-за угла бани и пытался определить на слух положение, а также направления передвижений противоборствующих сторон. Из низины доносилась то пистолетная, то автоматная стрельба.

И вдруг, пригнувшись, Богдан бросился вниз по склону – в низину. Совсем внезапно у него возникла мысль, так, предположение, на первый взгляд весьма нелепое, даже несуразное. Но оно само собой вытекало из всей этой странной и до сих пор непонятной. ему логики событий. «Зачем они так много стреляют?» – ухмыльнулся Богдан.

Крадучись и припадая ко мху, он приближался к тому месту, откуда прозвучала последняя очередь. Богдан старался не шуметь и не высовываться. Чтобы разгадать загадку, он должен был остаться незамеченным и при этом разглядеть действующих лиц. Вдруг кто-то побежал между деревьями метрах в пятидесяти от него. «Может, крикнуть, позвать его? – промелькнуло в голове Богдана. – Нет, подожди, спокойно. Сейчас я это дело…

Но Богдан не успел додумать!

Узи вдруг резко заговорил прямо напротив него из-за высокой, поросшей густым черничником кочки. Пули, ударяющие в грудь с силой и неожиданно острой болью, – это было так нереально!

С искренним удивлением он посмотрел на вспышки (лица стрелявшего человека он так и не увидел!), только и успев подумать: «Как?! Уже?!»

Банально, как фальшивый злодей из телесериала, он рухнул лицом в канаву с бурой, пахнущей гнилью болотной водой. Рухнул, даже не сумев заставить себя произвести ответный выстрел…

* * *

Половцев прислушивался к стрельбе. Там, в низине под дачей, продолжалось сражение.

«Но почему не здесь, в доме? – думал он. – Что-то здесь не так. Нет, все здесь не так. Даже эта ампула больного майора. Во всем этом нет даже элементарной логики. Кого защищают эти «друзья»? Андрея? Но от кого и почему именно здесь, в Васкелове? Елена Максимовна… Очень похоже на то, что у нее большие неприятности…»

Он продолжал размышлять… А тот невидимый, кто стоял за его спиной, кто уже не раз вмешивался в этот стремительно катящийся к развязке сюжет, все настойчивей стучался в него, вламываясь в сознание и буквально крича: «Уходи сейчас же! Скорей!»

Лишь на секунду прислушавшись к этому внутреннему крику, Половцев поспешил отмахнуться от него и тут же вступал с ним в полемику: «Но как я могу? Ведь там стреляют… А здесь, здесь мы, по крайней мере, в укрытии!»

«Не думай об этом! Уходи!» – волчком вращалось в его мозгах.

Литератор посмотрел на Андрея: мальчик спал на полу, положив голову на руки.

«Но я не хочу его будить! Он устал, и потом, я боюсь…» Внезапно Половцев услышал глухой стук, доносившийся из кухни и вспомнил о водителе.

«Этот рыжеусый оставил его где-то там. Ах да, он еще открывал крышку погреба. Я слышал, значит, водитель там!»

«Беги!» – острая волна страха ударила в виски литератору.

«Не могу, – оправдывался он, – ведь там живой человек, которому нужна моя помощь…» Конечно, этот Серега не вызывал у него особых симпатий. Но все же он казался литератору менее страшным человеком, нежели рыжеусый здоровяк, который всегда так неприязненно смотрел на инженера человеческих душ, что у того легкой поземкой пробегал мороз по спине.

Половцев бросился в кухню и, с одышкой нагнувшись, поднял крышку погреба, предварительно отшвырнув ногой ведро. Водитель стоял, повернув свое распухшее лицо к свету.

– Помогите мне! – прохрипел водитель. – Где Богдан?

– В доме никого нет, кроме меня и сына. Ваши коллеги «воюют» на болоте у озера, – ответил Половцев, стараясь не слышать свой «внутренний» голос.

– С кем воюют? – удивился водила.

– Не знаю… Какие-то люди сначала обстреляли нас у озера, – ответил литератор, с интересом глядя на одного из своих «преследователей», на лице которого выросли примерно такие же «излишества», какими пару часов назад «украсили» физиономию тишайшего литератора.

– Скорей развяжите меня! – глаза водителя лихорадочно заблестели. – Да нет, режьте ножом! Нельзя терять ни секунды, он может вернуться, и тогда всем нам крышка!

Половцев замер. Именно такой поворот событий он и предполагал, просто все это время боялся себе в этом признаться.

– Как?! Почему конец?! Что мы сделали?! – слова отчаянно прыгали у литератора в гортани, появляясь в эфире исковерканными и оттого немного смешными.

– Потому что этот Богдан… – Пахомов недоверчиво посмотрел на литератора. – Ладно, об этом после! А пока, – водитель легко выбрался из подпола после того, как Половцев разрезал на его руках ремень, – откуда стреляли?

– Со стороны озера, если я не ошибаюсь.

– Ждите меня здесь. Никуда не уходите. Я только разведаю обстановку… – и водила исчез на веранде, выходившей окнами в сторону озера.

* * *

По-рысьи мягко ступая по мху, Пахомов спустился к уборной и огляделся. Солнце едва просачивалось сквозь плотно сдвинутые кроны деревьев и лишь кое-где высвечивало ядовито-зеленые или малиново-красные фрагменты болота.

«Этот придурок издевается надо мной, что ли? Какая еще война? Здесь ведь стрельбище поблизости, вот ему и пригрезилась война… Хотя, может, это «братва» порезвилась?» – думал он, осторожно ступая по кочкам.

Выйдя на открытое место и ничего подозрительного не обнаружив, он начал разворачиваться, намереваясь бросить последний взгляд вокруг себя и бежать к машине…

И вдруг он замер: в пяти шагах от него лежал Богдан, погрузив голову и плечи в ржавую болотную воду. Водила присел и прислушался. Нет, Пивень уже не пускал пузыри. На корточках подобравшись к Богдану, Пахом стал его обыскивать.

Так и есть: его собственный «Макаров» был тут. Водила осторожно извлек из кармана Богдана вместе с какой-то бумажкой («Ага! План расположения „папиной" дачи!») свой пистолет и снял его с предохранителя. Потом он разжал пальцы правой руки мертво лежащего коллеги и сунул пистолет Богдана себе за ремень. Все это водила проделал быстро, с едва заметной улыбкой.

– Ну вот ты свое и получил, Богдаша! А это тебе на сдачу! – сказал сквозь зубы водила, приставив к затылку коллеги дуло пистолета.

– Богдан! Где ты? – вдруг раздалось метрах в пятидесяти. – Богдан!

Водила вздрогнул: он узнал голос Берковича. Майор шел сюда со стороны озера.

Пахомов упер ногу в бок Богдана, погруженного наполовину в болото, и столкнул его в воду. Плавно, словно с горки, Богдан Пивень съехал на дно глубокой воронки, наполненной черной болотной водой, разогнав ряску, которая, как только тело скрылось под водой, вновь затянула поверхность зеленой вуалью. Бросив взгляд в сторону озера, Пахомов стал пятиться к склону, ведущему к даче…

* * *

Литератор стоял над спящим сыном и растерянно смотрел на него. В его висках попавшей в силки птицей билась одна и та же навязчивая мысль: «Беги! Беги, еще не поздно!» Но бедный инженер человеческих душ никак не мог решиться на побег. Не мог, словно ему предстояло бежать через проволочные заграждения, раздирая свои белые руки и нежный зад стальными колючками, бежать под прицелом недремлющих охранников – поголовно чемпионов по стрельбе в «бегущего кабана».

Он почему-то знал, что ему уже никуда не убежать и не скрыться, поскольку теперь это было бы не обыкновенное бегство от опасности, а побег от самого себя.

Половцев мог бы теперь сгинуть, малодушно схоронившись в одной из лесных воронок, и заставить себя ни о чем не думать, но, увы, он не мог заставить молчать в себе то, что было выше страха боли и самой смерти. Ибо то мучительное и страшное, что предстояло ему, что ощущал литератор всем своим источенным болью и страданиями существом, он обязан был принять как должное и перетерпеть, пересилить, перемочь.

Он должен был выпить чашу до дна.

Половцев понял это, и на душе у него стало спокойно.

Он собирался с духом пусть для последнего, но самого главного в своей жизни мгновения…

– Скорей будите сына и за мной, к машине! Сейчас те, кому нужна голова мальчика, будут здесь. Где ваш сын? – водила глубоко дышал и все время смотрел в окно. – Спит? Будите его скорей и бегите к машине, – сказал водила и пошел к выходу.

– Простите, э… – Половцев не знал, как обращаться к водителю, – там, во второй комнате, лежит раненый.

– Раненый? Какой раненый? – Пахомов остановился и вытаращил глаза на литератора.

– Лейтенант. Его подстрелили на озере, – Половцев вопросительно посмотрел на водителя.

– Подстрелили на озере? С ума сойти! – округлив глаза, водила смотрел на литератора.

– Я вытащил его из воды. Он ранен в грудь…

– Ладно, уважаемый, берите сына и бегите к «Волге». У нас уже нет времени. Бегите, я – за вами. Только не через калитку, пожалуйста, а через забор. Быстрей!

– А может быть, мы подождем, пока… – литератор с подозрением смотрел на водилу.

– Пока не убьют меня, вас, вашего сына? Вы это хотели сказать? – не дал закончить Половцеву Пахомов. – Будите мальчика. Живо!

– Но разве мы оставим его, вашего лейтенанта? – Половцев показал рукой на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

Водила открыл дверь и подошел к лейтенанту. Кинув на него беглый взгляд и приложив ладонь к его землистому виску, он обернулся и сказал:

– Похоже, мы уже ничем ему не поможем!

– Но я попробую, попытаюсь донести его до машины, ведь здесь недалеко, – сказал Половцев и, взяв раненого под мышки, с трудом приподнял его над кроватью. – Какой тяжелый!

– Оставьте его! Он не жилец! – раздраженно крикнул водила.

Литератор медленно распрямился и неожиданно для себя спокойно сказал:

– Не оставлю, потому что он еще жив! Водила плюнул себе под ноги и выругался.

Потом он подскочил к литератору и, грубо отпихнув его плечом, взвалил раненого на себя. При этом лейтенант слабо застонал.

– Ну если меня сейчас подстрелят, – засипел водила, – извините! Защитников у вас и вашего сына больше не останется!

– Давайте я помогу вам… – начал было Половиев, но водитель оттолкнул его и одними глазами показал на спящего мальчика.

Литератор быстро (и куда только делась его усталость?) подошел к сыну и разбудил его. Спросонья мальчик не понял, что от него хотят: он долго тер глаза и вспоминал, почему он спал на полу. Половцев уже распахнул одно из окон и ждал, когда Андрей наденет куртку.

– Андрюха, за мной! Бежим к «Волге». Не бойся, скоро будем дома! – сказал литератор и постарался улыбнуться мальчику.

Когда они побежали к забору, за спиной у них что-то тяжело шмякнулось о землю. Половцев оглянулся: лейтенант лежал на земле, неловко подломив под себя руки. Водила либо выпустил его из рук, когда вылезал из окна, либо попросту бросил. Половцев собрался броситься на помощь водиле, но тот гневно сверкнул на него глазами и кивнул головой в сторону «Волги».

Когда они уже были возле автомобиля, с другой стороны изгороди хлопнула калитка: кто-то вошел во двор. Водила приложил указательный палец к губам и, осторожно открыв багажник, положил туда раненого лейтенанта – прямо на запаску и пустую канистру. От удивления у литератора вытянулось лицо. Он не понимал, как можно так обходиться с ранеными.

– Скорей, иначе нас накроют! – шепнул водила и открыл дверь автомобиля.

Не успели еще Половцев с сыном влезть на заднее сиденье и закрыть дверь, как «Волга» рванула с места, глухо и напористо взревев.

Внезапно впереди по ходу движения автомобиля кто-то закричал «Стой!» и бросился наперерез. Половцев повернул голову и узнал последнего из приехавших сегодня «охранников». Это был майор.

Ломая грудью верхушки прогнившего штакетника, Беркович рыбкой перелетел через него и, уже на земле перевернувшись через голову, оказался в десяти метрах от автомобиля с пистолетом, направленным в лобовое стекло.

– Пригнитесь! – крикнул водила, и Половцевы мгновенно упали на сиденье. В тот же момент грянули сначала один и потом еще два выстрела уже сзади, рассыпая по салону стеклянные крошки.

– Отбой, – с облегчением сказал водила, когда дача под резкий скрип тормозов скрылась за поворотом. – Ну что, страшно было? – спросил он, радостно улыбаясь своим пассажирам в зеркало.

* * *

Вадим Анатольевич подошел к двери квартиры Елены Максимовны. Петр Сивцов все не звонил, а полковник не хотел раздражать товарища своими звонками. Он знал, что Сивцов обязательно выполнит его поручение, и если он до сих пор не позвонил, значит, еще не довел дело до конца. «Будем надеяться, что Петя скоро позвонит и даст мне еще один козырь», – подумал полковник и нажал кнопку звонка.

Елена Максимовна была искренне удивлена его приходом и немного раздосадована.

– Ты? Зачем пришел? Я болею. Зайди в другой раз, – сказала она сухо и уже хотела закрыть дверь, но полковник успел просунуть между косяком и дверью ботинок.

– В другой раз не могу. Другого раза не будет, – полковник улыбался и держал дверь.

Окинув Вадима Анатольевича холодным насмешливым взглядом с ног до головы, она прекратила оказывать бывшему любовнику сопротивление и широко распахнула дверь.

– Что ж, входи. Только недолго.

– Постараюсь недолго. Но это зависит не только от меня.

Полковник прошел за Еленой Максимовной в комнату и сел на стул.

Комната имела ухоженный вид. Тяжелые портьеры мягких красноватых тонов, не слишком блестящий гарнитур, какие-то вазочки, несколько десятков книг в переплетах с тиснением, современные светильники. Да, на письменном столе у окна стоял компьютер, одна из самых совершенных моделей…

– Ну, слушаю тебя, Вадим. Излагай суть, – хозяйка села напротив полковника в кресло.

– Хорошо, я начну.

– Только давай, Вадим, с главного. Слушаю тебя внимательно, – Елена Максимовна немного насмешливо смотрела на гостя.

– Вообще-то это я хотел тебя послушать… Ну да ладно. Ты сюжет в криминальной хронике видела, ну тот, где генерал выступал: про икону?

– Ах, тот… Ну и что ты мне хочешь сообщить?

– Брось валять дурака, Лена. Ты же знаешь, я ни при чем. Меня кто-то подставил.

– Да о чем ты?

– О микропленке, которую обнаружили в шпонке!

– Ну и что ты так волнуешься, Вадик, если не виноват? – Елена Максимовна, словно кошка, смотрящая на солнце, сощурила глаза. Не хватало еще того, чтобы она, глубоко зевнув, начала вылизывать себя. Видно было, что разговор ей пока нравится. И все же она немного волновалась.

– Ты знаешь – что! У тебя та моя фотография, где эта икона висит на заднем плане, – полковник пока сдерживался.

– Да, припоминаю…

– Отдай ее!

– Но ты сам подарил ее мне. Как же я верну ее теперь?

– Ну хватит! – полковник отрывисто рявкнул. – Хватит ломать комедию! Отдавай мне фотографию. Ты прекрасно знаешь, что эту икону я продал Гордону. С твоей, между прочим, подачи!

– Ну уж нет! Никто тебя за руку не тянул! Я тебе только предложила покупателя. Это тебе вдруг понадобилось столько «зелени», а не мне. Ты сам ее продал!

– Да, я продал ее, но никакой микропленки я в нее не закладывал! – закричал полковник.

– Не закладывал, и хорошо! Значит суд тебя оправдает! – зло засмеялась Елена Максимовна. – И не кричи на меня, пожалуйста! Это еще надо доказать, дорогой мой, что ты здесь ни при чем! Разве не ты говорил мне, что порядочный разведчик, настоящий профессионал, работает на две, а то и на три разведки сразу?

– Но это же шутка, Лена! Что-то вроде присказки! – полковник как-то по-женски всплеснул руками.

– Ну вот и расскажешь это московской комиссии. Они люди умные и образованные. Вместе с тобой посмеются над твоей шуткой! – закричала хозяйка, идя в наступление на гостя.

– Ну все, успокойся, – полковник старался говорить, не повышая голоса, – попробуем без крика договориться.

– Договориться? О чем?

– Ты мне отдаешь фотографию, а я тебе – твоего сына, – сказал полковник и решительно посмотрел на хозяйку. – Твоего Андрея, Лена.

* * *

– Мы едем домой? – тревожно спросил Половцев водителя, после того как тот свернул с шоссе на проселочную дорогу, подняв желтоватую пыль столбом.

– Домой нельзя. Там вас будут ждать.

– Кто?

– А вы не догадываетесь? – ухмыльнулся водила.

– Но ведь там, в городе, милиция, там, наконец, моя жена Елена Максимовна. Мы отвезем мальчика прямо к ней в Управление, – Половцев отчаянно пытался убедить водилу в том, во что и сам не очень верил.

– А вы уверены, что там он будет в безопасности? Мы ведь к вам как раз оттуда, из Управления, прибыли. Да и те, кто стрелял в вас, между прочим, там работают. Ну а в милицию – это уж точно исключено! Вы что же, уважаемый, действительно так доверяете родной милиции?

Литератор молчал, со все возрастающим волнением глядя в окно и пытаясь определить свое местонахождение.

– Домой мы не поедем. Поедем в одно надежное место и оттуда, – водила повернул голову к Половцеву и криво усмехнулся, – позвоним Елене Максимовне. Все будет хорошо, не беспокойтесь, дядя!

– Но у нас раненый… в багажнике! – кровь прихлынула к лицу литератора, когда он вспомнил о раненом, который теперь трясся в душном багажнике, безжалостно подбрасываемый на каждой кочке. Половцев подумал о том, что они вряд ли довезут лейтенанта живым.

– Ничего. Скоро приедем. Ему окажут помощь, – сухо ответил водила.

– Он там может задохнуться. И потом, вы так бросили его…

– Перестаньте. У нас не было другого выхода. Или вы предпочли бы получить пулю в лоб? – водитель усмехнулся.

– А почему я? Я им не нужен! – разволновался литератор, чувствуя, что водитель, пожалуй, прав.

– Именно потому, что не нужны, и получили б! Так проще, а то еще возись с вами! – водила вновь обернулся и весело подмигнул инженеру человеческих душ, заставив его внутренне съежиться.

– Но почему мы едем по проселочной дороге, – вновь занервничал литератор, – да еще зачем-то петляем?

Он заметил, что водила уже несколько раз сворачивал с проселочной дороги в сторону и потом опять выруливал на нее.

– У того, кто сейчас стрелял в нас, свой собственный автомобиль. Заметили? Он непременно пустился за нами в погоню. Думаю, он поехал по шоссе с намерением догнать нас. Улавливаете мысль? Это раз. Во-вторых, у него есть еще люди, которым он – я просто уверен в этом! – уже сообщил о нас. И конечно, они попытаются перехватить нас где-нибудь на подъезде к городу, чтобы меня и вас, уважаемый, продырявить, а вашего сына…

– Прекратите! – Половцев оторвался от окна и посмотрел на пришибленно сидящего рядом Андрея. – Что вы себе позволяете?!

– Я лишь хотел вернуть вас, уважаемый, к действительности. Когда корабль тонет, то пассажиры имеют обыкновение толкать друг друга локтями или просто давить, поскольку шлюпок на всех почему-то всегда не хватает. Везет, как правило, сильным. Поэтому слабым обычно приходится пополнять собой список неминуемых жертв.

– Но мы-то с вами еще не тонем, – мрачно заметил литератор.

– Мы – сильные… По крайней мере, нам повезло! – хохотнул водила.

– А почему вы – с нами, а не…

– … с ними? Хотите знать, почему я на вашей стороне?

– Да. Почему все эти люди, которые якобы приехали охранять моего сына, на самом деле… – Половцев замялся, подыскивая нужное определение.

– Бандиты? Не стесняйтесь. Все правильно… Ведь это неважно, есть у тебя погоны и служебный долг или их нет. И человек в погонах станет бандитом, если ему хорошо заплатят. Как, впрочем, и бандит за хорошие деньги всегда может надеть себе погоны. Так что, уважаемый, как ни поверни эту жизнь, а с любой стороны «бабки» вылезут. Человек без «бабок» – жалкий продукт системы, болтающийся где-то в придонном слое между участником общественных маршей и отбросами общества, – водитель поднес к уху радиотелефон и набрал номер: – Все в порядке. Вы на месте? – весело спросил он. – Да. Буду минут через двадцать…

* * *

Молоденькая медсестра Катя вбежала в ординаторскую, где в мензурке уже закипала вода и, вытаращив глаза, сказала, что у тяжелораненого Хромова нет пульса, только что пропал. Бросив сигарету в пепельницу, доктор Горчаков быстро пошел в реанимационную палату. Медсестра еле поспевала за ним.

– Где его родные? – устало спросил Горчаков Катю, спустя некоторое время после того, как ему не удалось оживить Хромова.

– Еще едут. Телеграмму его жене послали, – испуганно сказала Катя. – Ой как жалко! – она всплеснула руками.

– Ничего, привыкнешь. На следующей практике уже не будешь так бездарно за докторами бегать. Сама управляться будешь… Надо было, милочка, самой попытаться: вот ведь вся аппаратура здесь. Возможно, и жил бы майор Хромов…

– Так это я виновата?! – девушка в ужасе прижала к груди руки.

– Не ты, а смерть. Она у нас с тобой не спрашивает разрешения. Пойду звонить полковнику. Не хотелось, конечно, огорчать его, но… Скажи Саше, чтобы убрал здесь все и вез майора к Буркову в прозекторскую. Ну-ну, ты еще тут плакать мне будешь! – Горчаков подошел к всхлипывающей Кате и взял ее рукой за подбородок: – А слезы-то, слезы! Пойдем-ка, девушка, лучше чаю попьем. Пойдем-пойдем…

* * *

Профессионально и весело перебросив бездыханного Хромова на каталку и накрыв его простыней, санитар Саша, от которого за несколько шагов разило спиртным, погнал каталку в больничный морг.

Лицо у Саши было суровым, даже чересчур суровым. Когда он особенно перебирал с «этим» (больше стакана спирта!) на своей нелегкой, но такой необходимой людям (а может, лучше: покойникам?) работе (на нем были все местные «жмуры» плюс чистота помещений), ему хотелось глупо улыбаться всему вокруг, потому что в эти высокие моменты он любил всех без исключения, даже своих «жмуриков». Но поскольку по этой его улыбочке старшая медсестра всегда безошибочно «вычисляла» Сашу даже из другого конца коридора и гнала его (конечно же, только словесно!), как француза по Смоленской дороге, санитар избрал для себя в качестве маскировки мрачную суровость и нелюдимость.

И посему, чем больше он пил, тем ближе к переносице сдвигались его брови, пряча бездонные и, надо сказать, глуповатые небесно-синие глаза санитара.

И в этот раз, находясь в высшей точке блаженства, он едва сдерживал свою улыбку и телячий восторг перед мирозданием. Все, что он мог себе в эти минуты позволить, – это философия. Да-да, санитар в душе был философом. Может, не настоящим, без диплома и звания, но философом.

Освобожденный от всяких обязательств перед семьей, страной и Организацией Объединенных Наций, ум санитара постоянно требовал работы, в которой крылатая душа его находила бы отдохновение. Не размышлять о жизни, о вселенной, то есть не философствовать, даже когда стены учреждения и медперсонал уже проплывали перед ним в дымке, как мыс Доброй Надежды, двоясь, троясь, четверясь, или попросту уплывали от него во мрак, он, увы, не мог.

«Что жизнь? – рассуждал он про себя, счастливо ощущая некоторую невесомость в теле. – А ничего! Вот хотя бы майор этот: говорят, у него и дача была. И как раз там, на даче, его и того… Ну и зачем дача? Жизнь должна быть чистой. Чем меньше у тебя есть, тем легче тебе: не надо ничего сторожить. Спи себе спокойно в любой канаве или гуляй по полям. Нет у тебя ничего – ты и свободен. Только тогда и свободен, когда ничего не имеешь… Вот взять меня. Ведь я для себя не обуза? Нет! Вот в чем штука вещей! Где меня ни положи – там и хорошо. А встал я – и пошел, куда хочу пошел, а не куда надо… Эх, я бы и отсюда ушел в Крым или на Азовское море: там ведь рыбы – завались, но не могу пока – здесь радость, то есть «шило», «шильце» родимое… Привязало оно меня. Нехорошо это… Ну что мне их деньги?! Зачем они мне?! Деньги, деньги. Помешались все на деньгах… Ну скажи мне, майор, зачем тебе нужна была эта дача? Нет, понимаешь, понавешают на себя вериг и потом стонут, не знают, как снять их. Ну что, майор, легче тебе стало? Да, теперь тебе хорошо. Теперь ты никому ничего не должен. Лежи себе да помалкивай, а тебя и разрежут, и выпотрошат, и в костюмчик новенький с ботиночками обрядят. А потом повезут под музыку новенького в ящичке. А там уже «бьется в тесной печурке огонь», потрескивает, понимаешь… Хорошо!»

* * *

– Что??? Ты… – растерянная Елена Максимовна стояла перед полковником.

– Да, твой Андрей у меня, у моих людей.

– Ну за это ты ответишь, подлец! – Елена Максимовна выскочила из кресла и подбежала к полковнику. – Где он?

– Я же сказал, у меня. Иди, сядь на место! И не смотри на меня так. Ты и сама знаешь, что пленка в иконе не моя, что меня кто-то хочет подставить. Сейчас, когда идет чистка, кому-то очень мешает моя персона. Да, Лена, я люблю жить широко: люблю предметы искусства, антиквариат, люблю все красивое. Вот и тебя я тоже не зря выбрал…

– Как антиквариат?

– Не надо так мелочно… Я, наконец, люблю деньги. А кто их не любит?! И мне надо много денег, очень много, потому что я такой человек: большой и широкий. Таким уж уродился: с размахом и с запросами… Но я – не предатель, и ты это знаешь. Так почему ж ты не хочешь отдать мне эту проклятую фотографию, которая может стоить мне карьеры, даже свободы? Ведь ты прекрасно понимаешь, что эта московская комиссия долго разбираться не будет. А если через полгода меня все же оправдают, поезд уже уйдет… Ты сама вынудила меня сделать это. Ведь я просил тебя по телефону вернуть фото? Пойми, Лена, у меня нет иного выхода…

– Ну и скотина ты, Вадик… Что с Андреем?

– Не волнуйся. Мои ребята охраняют его.

– Где они, в Васкелове?

– Это неважно. Хочешь, я позвоню им и спрошу о мальчике?

– Да, – взволнованная Елена Максимовна вновь встала со своего места и заходила по комнате, то и дело поглядывая на полковника.

Вадим Анатольевич набрал номер и стал ждать. Но и через минуту ожидания никто не вышел на связь.

– Не отвечают. Позвоню еще раз минут через десять, – сказал • полковник, пытаясь скрыть волнение.

– А ты не думаешь, что только за одно это тебя не то что уволят, а самым натуральным образом отправят за Полярный круг этапом в железном вагоне с решетками?

– Думаю, но у меня нет иного выхода. Ты сама меня вынудила сделать это…

– А если мальчик вдруг убежит от твоих людей и позвонит в милицию? Что тогда?

– Тогда, дорогая Леночка, мне крышка! Но я все же надеюсь на своих ребят.

Внезапно зазвонил радиотелефон. Полковник, не торопясь, поднес его к уху.

– Слушаю… Умер? – Вадим Анатольевич нахмурился. – Когда? Только что… Спасибо. Да нет, ничего не надо теперь. Да, в обычном порядке, – полковник задумчиво положил радиотелефон на колени и, не глядя на хозяйку, устало произнес: – Хромов умер. Еще одна ниточка оборвалась…

– Так его еще вчера убили, – Елена Максимовна удивленно посмотрела на полковника.

– Утром он был еще жив. Умер, не приходя в сознание. Теперь вся надежда на… – полковник запнулся и бросил быстрый взгляд на хозяйку.

И вновь зазвонил телефон. Теперь уже на журнальном столике.

* * *

Автомобиль свернул с проселочной дороги на едва заметную двумя широкими колеями в высокой траве тропинку и поехал на плоскую вершину большого холма, поросшего густым лесом. Вероятно, здесь совсем недавно проехал какой-то трактор или гусеничный тягач.

Половцев узнал это место. Это был полигон ракетной бригады, находившейся вблизи поселка Пери.

«Волга» упорно ползла вверх, а водила, словно пытаясь помочь автомобилю, напрягался телом всякий раз, когда мотор начинал захлебываться и реветь от бессилия.

Наконец они достигли ровного и довольно пологого места и на небольшой скорости выехали на небольшую поляну, где располагались три бетонные площадки. Половцев знал, что на этих площадках разворачивалась ракетная установка, и боевой расчет начинал готовить ее запуск в сторону своих северных соседей… Двадцать лет назад литератор проходил здесь офицерские сборы.

Навстречу автомобилю вышли трое молодых людей.

– Посидите в машине, – сказал водила и вышел навстречу молодым людям.

Несколько минут отец и сын томились в душном и горячем салоне. Андрей испуганно молчал. Он ничего не понимал.

Половцев потрепал сына по голове, чтобы хоть таким образом немного приободрить мальчика. Тяжелое, как свинец, предчувствие чего-то жестокого, предстоящего теперь ему и его сыну, давило на него, потихоньку вселяя в душу ту меру страха, которая способна парализовать волю…

Наконец водила вновь подошел к автомобилю и с улыбкой пригласил их выйти.

– Вот тут, в этом живописном месте мы и переждем, пока ситуация не уляжется. Те трое – мои люди. Это друзья. Слава Богу, мир не без добрых людей. Выходите, здесь у нас найдется место, где можно отдохнуть.

Половцев решил пока не задавать никаких вопросов. Ему хотелось прежде оглядеться и оценить ситуацию.

Новые «друзья» литератора, молчаливые и грубоватые, были одеты «по-рабочему», если иметь в виду их спортивные костюмы. По мнению инженера человеческих душ, именно такие ребята занимались рэкетом и съемом долгов. Что ж, может быть, они и впрямь служили в какой-то официальной силовой структуре, где у них был начальник офицер и два раза в месяц они получали жалованье у окошка кассы, но уж больно однозначны были их лица: плоские, увенчанные низкими и сложенными в сердитые складки лбами, которые и лбами-то назвать было нельзя, скорее затянувшимися надбровными дугами, мгновенно переходящими в волосяной покров теменной части черепной коробки. О самих «коробках», скорее служивших для того, чтобы носить на них прически, кепки и уши, Половцеву не хотелось даже размышлять.

Эти ребята общались в основном жестами… Хотя, возможно, на них так действовала жара, разжижавшая мозги.

Один из них, выгодно отличавшийся от своих коллег наличием улыбки на тонких бесцветных губах, протянул Андрею яблоко. Мальчик послушно взял его и посмотрел на отца. Литератор едва заметно кивнул.

– Пойдемте в землянку. Там можно отдохнуть. Вот эти двое – Кирилл и Владик – покажут, где она, – сказал водила и пошел вместе с «улыбчивым» к автомобилю.