Текст книги "Тот, кто стоит за спиной"

Автор книги: Евгений Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Я не боюсь, – тихо сказал мальчик. – Что с папой?

– Я же сказал: бегает где-то. Мои подчиненные пошли искать его, чудака такого… Слушай, Андрей, если ты не возражаешь, я сделаю себе укольчик и посплю немного, а ты пойди в кухню: там на сковороде мясо. Наверное, проголодался?

– Нет. Я не хочу есть, – сказал мальчик, кажется, начиная верить этому большому человеку с веселыми глазами. – А вы главный у… них?

– Главный, главный. Я тебя, парень, в обиду не дам, – подмигнул он Андрею, делая себе укол в руку шприцем, который он ловким движением извлек из внутреннего кармана пиджака. – Вот теперь посплю. Только ты, Андрюха, не убегай больше, а то мало ли что случится, – он широко зевнул и добавил: – А папа твой скоро вернется: набегается и вернется. Это точно.

Когда человек отвернулся к стене и затих, Андрей неожиданно для себя успокоился. Все, что говорил этот «главный», было очень правдоподобно. И потом, он знал, как зовут мать Андрея!

На улице стояла почти африканская жара. Солнце пекло нестерпимо, загнав в кровати и гамаки тех немногочисленных дачников, которые отважились сегодня подставлять себя немилосердному ультрафиолету. Андрей выглянул в окно.

«Может, пойти искупаться?» – подумал он.

* * *

Половцев стоял на раскаленном железном понтоне и пытался отвязать одну из лодок.

В качестве весла он уже приготовил для себя обгорелую с одной стороны доску. На озере был мертвый штиль.

Развязывая узел, литератор то и дело оборачивался и смотрел на склон: не спускается ли кто-нибудь из лагерного начальства?

Внезапно Половцев спиной почувствовал, что кто-то приближается к нему со стороны лесных зарослей, расположенных левее по берегу. Посчитав, что лодку ему уже не успеть отвязать до того момента, как человек подойдет к нему, литератор внутренне собрался и стал готовиться к встрече.

Шагов не было слышно, но Половцев почему-то не сомневался, что этот кто-то стремительно приближается к нему. Ему не было страшно: он просто рассчитывал, как, в каком месте схватить припасенную доску, чтобы не потерять равновесие…

– Любезный, вы что там делаете? – услышал Половцев звонкий и очень знакомый голос.

«Как что делаю? Лодку ворую!» – собирался равнодушным тоном ответить литератор, но ничего, кроме нечленораздельного скрипа, из этого не получилось.

– Як вам обращаюсь! – человек уже прыгал по мосткам.

Медленно развернувшись, Половцев взял в руки доску за обгорелый край. Он узнал Валька, того самого, которого уже однажды остановил сосновой дубиной на опушке возле оврага.

– Ну вы даете, господин литератор! Вы что же, серьезно хотите меня убить? – лейтенант шел к Половцеву, миролюбиво разводя руки и всем своим видом показывая, что у него самые невинные намерения.

Стояла тридцатиградусная жара, а на лейтенанте был его красивый шелковый пиджак. Лейтенант терпел жару, в пиджаке. «Зачем? – недоумевал Половцев. – Может, он хочет подчеркнуть, что даже тут, на озере, он на работе, а, может, ему жаль расставаться с модной тряпкой?» Литератору просто не приходило в голову, что под мышкой у этого модного парня может быть табельное оружие.

– Стой! – испытывая резкую боль, выдавил из себя Половцев, и из его глаз хлынули слезы, словно в отместку за такое насилие над речевым аппаратом.

– А я и стою! – лейтенант остановился, с улыбкой глядя на литератора, который угрожающе замер с доской в руках.

– Стой, стой! – раздался чей-то злорадный голос с берега. – Стой, голубчик! Сейчас, сейчас!

Половцев опустил доску. С берега, мелко семеня по железу понтона и стараясь не потерять равновесие, к ним приближался какой-то старик. В одной руке старик держал толстое бамбуковое колено от удочки, а в кулаке другой сжимал что-то круглое. Вид старика был весьма угрожающим.

* * *

ОН висел над блестящим, как рыбья чешуя, озером. Прямо под ним на узких деревянных мостках поверх стальных понтонов стояли трое мужчин, между которыми назревало столкновение.

Тот, кто интересовал ЕГО и так в НЕМ нуждался, увы, уже не мог вместить ЕГО: в нем не было ни капли агрессивности, в нем не было даже злости. Он просто не подчинялся властным ЕГО командам и совсем не собирался вступать в поединок.

Назревавшая ситуация грозила стать неуправляемой.

Приблизившись к людям до уровня их голов, ОН перевел свой взгляд на высокого и сухопарого старика, который мог сейчас выступить в роли союзника и даже спасителя. Не мешкая, ОН вошел в него.

Вошел и вздрогнул.

Вокруг НЕГО, вздымая вверх бархатные и ситцевые волны, забилось красное море. ОН попал на какую-то грандиозную демонстрацию, где все смешалось в одном вихре и даже сама жизнь стала бессмыслицей и пустяковиной на фоне этого космического хаоса… Да, ОН вошел в этого старика, но тут же заблудился в бескрайнем море его нескончаемой, перманентной революции, бурлящей в старике горячей магмой и выжигающей беднягу изнутри.

* * *

– Ну ты, старик, прямо ниньзя! Где такую клевую палку добыл? – лейтенант попробовал свести в шутку неожиданное появление трагикомического пенсионера. Но он недооценивал «рыбачка»!

– Щас узнаешь где, бандюга!

– Дед, ты еще не успокоился? – довольно мрачно спросил побледневший лейтенант, понимая, что разрешить инцидент мирным путем ему теперь вряд ли удастся.

– Щас успокоюсь. Тебя вот только к рыбам на корм отправлю! А вы не бойтесь, товарищ! Он вам ничего не сделает! Я ему, мерзавцу, не дам, не позволю!

Половцев вытаращил на старика глаза. Возможно, он и открыл бы при этом рот, если бы только его нижняя челюсть сохранила способность отпадать от верхней.

– Дед, не подходи ко мне! – закричал лейтенант, не зная, как ему теперь поступить: в самом деле, не стрелять же в полоумного старика?

Но пенсионер бежал на лейтенанта, как отважный, но несколько тупорылый «И-16», идущий в лобовую атаку на «мессершмитт». Когда отважный «ишачок» был уже в нескольких шагах от лейтенанта, тот, с опаской поглядывая на сжатый кулак пенсионера (а вдруг там какая-нибудь Ф-1, заны-канная стариком еще со времен Сталинградской битвы?), от греха подальше вытащил из-под мышки табельное оружие и, взяв его в свободную от гипса руку, стал пятиться, как-то не очень уверенно угрожая пенсионеру:

– Уйди, старик, уйти, гад, ведь пристрелю!

– Не пристрелишь, бандюга! Хватит, натерпелись от вас. Ну ты у нас щас за всех дружков своих ответишь! – старик упрямо пер на лейтенанта, который все пятился и пятился на растерянного Половцева.

Это «у нас» неприятно удивило инженера человеческих душ. В его планы совсем не входило теперь лезть под пули, даже если этого требовали высшая справедливость и праведный гнев ветеранов всех битв от Бородина до Сталинграда. «Какой странный старик, – думал Половцев. – Откуда он только взялся? И, главное, почему он стал защищать меня? Он что-то знает, этот старик!»

А лейтенант тем временем действительно не знал, что ему делать. Стрелять? Детский сад! В кого? В сумасшедшего старика? Он обязан скрутить этого полоумного пенсионера. Обязан, да… но ведь сзади еще этот литератор, который сам не свой – дай ему только разочек тюкнуть доской по голове какого-нибудь лейтенанта.

– Мужики! – закричал Валек. – Кончай базар! Я лейтенант ФСБ! Вы понимаете это, идиоты проклятые? Вот мои документы! – лейтенант полез в карман за книжечкой, заслоняясь от гневного взгляда пенсионера, который, если бы ему только удалось добраться до этого бандитского лейтенанта, пожалуй, перегрыз бы ему горло.

– Что, струсил?! – торжествующе закричав пенсионер и как-то надтреснуто и оттого немного жутковато захохотал во все горло. Половцев решил про себя, что старик явно не в себе: он шел грудью на «Макаров» и при этом нисколько не боялся. Нет, он даже не шел, а как-то сладострастно бежал навстречу смерти, словно заранее предвкушая тот последний оглушительный момент проникающего сквозь собственную грудную клетку удара струи огня. – Теперь все, попался! – злорадно сказал старик, в углах губ которого обильно выступила пенистая слюна, и вдруг махнул сжатым кулаком в направлении лица лейтенанта.

Хотя лейтенант немного и обалдел от такого напора чокнутого ветерана, он все же успел отклонить корпус назад. Старик качнулся в сторону воды, но равновесие удержал. Одобрительно крякнув, мол, ну-ну, посмотрим что ты за орел, он неожиданно рубанул лейтенанта бамбуковой палкой сбоку по бедрам, и лейтенант, взвизгнув, вытаращил глаза на агрессора.

– Ну падло! Ну старая вонючка! – крикнул лейтенант и пошел на старика, набычившись и прикрыв челюсть плечом.

– Ага! – радостно вскрикнул пенсионер, понимая, что вызов его принят, и оттого впадая в азарт решительной схватки и весь исполняясь праведным гневом. – Дайте ему доской по кумполу! – крикнул он Половцеву. – Не бойтесь его! Щас мы его, таракана поганого, скрутим!

Сделав над собой усилие, инженер человеческих душ поднял свою доску и осторожно двинулся на врага с тыла, заставляя того нервничать и руку с пистолетом держать на всякий случай сзади.

Лейтенант был взят в клещи. Все, что ему оставалось, это опрокинуть один из флангов неприятеля в воду и потом, перестроившись на месте, разделаться с другим. Но противник сражался слишком ожесточенно, а лейтенант не был Суворовым, весело взявшим Измаил с Очаковом и скатившимся с альпийских вершин на голову неприятелю… Неожиданно пенсионер бросил небольшой булыжник – а именно его он сжимал в кулаке – и угодил побледневшему от невиданной наглости лейтенанту в живот (бросать булыжник в голову старик не стал, ведь бандюга мог увернуться, и тогда камешек угодил бы союзнику между глаз!). После этой «артподготовки» пенсионер начал яростно колотить лейтенанта бамбуковой палкой по всем частям тела, словно ленивого и лукавого раба, пойманного на воровстве. В общем, старик рубил лейтенанта, как белокочанную капусту, причем делал это с величайшим наслаждением.

Бедный лейтенант, понимая, что стрелять ему не положено по регламенту, защищался от бешеного пенсионера как мог, подставляя под удары плечи, предплечья, а то и просто ладонь незагипсованной руки, и пытался поймать зловредную палку.

Наконец, изловчившись, он схватил рукой палку и изо всех сил дернул ее. Но старик-то держал палку обеими руками, к тому же он был дьявольски силен: ярость добавляла ему сил.

– Ну что же ты смотришь, сынок?! Бей его, бей этого фашиста! – завопил старик, обращась к Половцеву и видя, что инициатива постепенно переходит от них к разъяренному беспредельщику. – Скорей!

И Половцев, не вполне осознавая, что он делает, поднял свою доску и по возможности не очень ситьно опустил ее на голову лейтенанта – так, едва погладил…

Но тут произошло совсем уж невероятное.

Лейтенант, этот спортивный крепыш с ровными белыми зубами телеведущего, неожиданно вздрогнул, ноги его подогнулись, и он начал валиться в воду, как срубленное дерево. И только тут до ушей литератора долетело эхо далекого выстрела.

Подняв тяжелые брызги, лейтенант упал в воду и стал тонуть. Он и в самом деле тонул. Не сопротивляясь тянувшей ко дну силе тяжести и отдавшись поглотившим его теплым объятиям зеленоватой глубины.

Пенсионер вылупил глаза и восхищенно посмотрел на испуганного Половцева.

– Так держать! – крикнул он, торжествуя. – Можно было и покрепче. Молодец!

Тем временем до Половцева дошло, что лейтенант сейчас утонет, и эта бессмысленная смерть, возможно (нет, наверняка!), ляжет на абсолютно невиновного прозаика полосатой тенью приговоренного к высшей мере мокрушника. А что он такого сделал? Ну тюкнул разик покойничка досочкой по голове!

Лишь несколько мгновений раздумывал прозаик, что ему делать. Кто-то вдруг словно толкнул его в спину. Даже не успев сгруппироваться, литератор плюхнулся в воду…

* * *

День был очень жарким, и потому «главный» милостиво отпустил Андрея на озеро искупаться, на всякий случай дав ему в сопровождающие дядю Богдана – рыжеусого здоровяка, мрачного и немного подозрительного. Когда они выходили за калитку, их догнал водитель, который собрался ехать на станцию – купить чего-нибудь к столу.

Зарывшись по горло в песок, Андрей смотрел на озеро, на его глянцевую зеленоватую поверхность. Он уже успел несколько раз окунуться и теперь грелся, думая об отце.

Внезапно его внимание привлекли крики, доносившиеся со стороны пионерского лагеря. Трое человек что-то громко кричали и размахивали руками, вероятно, выясняли между собой отношения прямо на понтонной пристани. Причем двое из них были с палками в руках, а третий, взятый ими «в клещи», по всей видимости, в чем-то оправдывался. И вдруг один из них, высокий и сутулый, начал бить палкой того, кто пытался оправдаться…

Андрей вскочил. Тот, кого в трехстах метрах от пляжа били сейчас палкой, был одним из дневных преследователей, молодых людей, которые избили отца. А бил его старик – тот самый отважный рыбак, вступившийся сегодня за отца Андрея на станционной площади. Но самым удивительным было то, что третьим человеком, стоявшим с доской в руках позади побиваемого «преследователя», был отец Андрея.

Бросив свою одежду, Андрей в одних плавках быстро побежал вдоль берега к понтонной пристани.

Когда мальчик уже подбежал к мосткам, ведущим к небольшой купальне с пристанью и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы крикнуть, где-то совсем рядом раздался выстрел. Пуля пролетела совсем близко от Андрея, и он даже почувствовал запаха пороха.

Мальчик испугался, думая, что стреляют в него. Присев и машинально вжав голову в плечи, он заметил, что молодой человек на пристани начал валиться в сторону и вдруг рухнул в воду. Отец Андрея растерянно опустил доску, а рубивший с плеча пенсионер выпрямился и замер.

Но тут грянул второй выстрел, и отец Андрея исчез в воде вслед за противником. На пристани остался лишь растерянный старик с бамбуковой палкой. Мальчик вдруг понял, что отца застрелили. Понял и закричал…

* * *

Пуля, которая должна была угодить Половцеву в ухо и застрять в обширном мозгу литератора, навсегда похоронив все его еще не изложенные на бумаге мысли, прожужжала в нескольких миллиметрах над его макушкой, едва не оцарапав ее.

Но падающий в озеро Половцев даже не заметил этого. Подчинившись воле извне, он воспринял свое неожиданное падение как должное.

Зато стрельбу наконец-таки заметил пенсионер. Он мгновенно бросился животом на раскаленное железо понтона, почему-то крикнув: «Воздух!». Прижимаясь к железу, пенсионер гуттаперчевым червяком пополз с открытого места в укрытие, как-то совсем не по-военному оттопырив свой острый зад. В укрытии старик продолжал что-то возбужденно бормотать, то и дело выкрикивая: «Врешь, фашист! Не возьмешь!»

Старик откровенно радовался, что, пусть косвенно, так сказать, чужими руками, но все же нанес удар по организованной преступности!

– Ну что, съели, бандюги? – злорадствовал он, осторожно выглядывая из укрытия и почти плача от радости. – Своего же и ухлопали!

Что и говорить, на взвинченного удачной боевой операцией пенсионера нашло настоящее упоение битвы. Потенциал хорошей солдатской злости и боевитости рвался из него на свободу, жаждая воплотиться в каком-нибудь приличном Т-34 или, на худой конец, в обычном АКМ.

Пенсионер уже забыл, что у него в этой схватке был союзник. Когда после второго выстрела этот бедняга упал в воду, он начисто ушел из памяти ветерана. Ведь если сказать правду, Половцев был для старика чем-то вроде катализатора для вскипания праведного гнева. Когда ветеран еще там, на станции, увидел его беспомощные ноги, не влезавшие в салон автомобиля, он понял, что «наших бьют» и кровь ударила ему в голову, помутив разум.

Даже в автобусе, куда его забросили эти бандиты с помощью несомненно подкупленного милиционера, он никак не мог успокоиться. Скрипел зубами и страшно ругался на всех: на милиционера-предателя, на водителя автобуса – тоже предателя, на пассажиров – трусов и дезертиров, на власть – воровскую и бездарную, наконец, на всю эту подлую эпоху вместе с продажной планетой Земля!

* * *

Странно, но увалень Половцев сравнительно легко донырнул до самого дна озера и начал шарить вокруг себя руками. Он примерно знал, где должен находиться утопленник, потому и исследовал ил метр за метром, не открывая при этом глаз. Обшарив дно, он, однако, так никого и не нашел. Лейтенанта исчез.

«Интересно, куда он делся?!» – недоумевал литератор, захватывая легкими новую порцию воздуха над поверхностью воды. Старика на пристани уже не было, и Половцев подумал, как бы ему не пришлось теперь вылавливать сразу двоих… О собственной безопасности литератор сейчас не думал. Конечно, кто-то стрелял с берега и очень возможно, что стрелял именно в него, Половцева. Но для него сейчас не это было главным. Главным, каким странным это ни могло бы показаться ему самому в этот момент, была жизнь лейтенанта, человека, который избил его.

Нырнув еще раз, Половцев открыл глаза и огляделся. Так и есть: лейтенант висел в толще воды под железным понтоном, как поплавок, и даже слегка покачивался, как дохлая рыба…

* * *

Литератор схватил бездыханного лейтенанта за шиворот и рванул на себя. Когда голова раненого показалась над поверхностью, Половцев, держась одной рукой за какое-то железо, крикнул:

– Эй, где вы там? Помогите мне поднять его!

– Не могу, браток! Плацдарм простреливается! Мы в кольце… Но я им не сдамся! А вы?

– Да помогите же мне, ведь он захлебнется!

– Так ему и надо, фашисту! А вы бросьте его, бросьте: собаке – собачья смерть! – крикнул пенсионер, выглядывая из-за укрытия и показывая палкой в сторону леса. – Вон еще кто-то из банды бежит сюда! Товарищ, будем держаться до последнего! На всякий случай: меня звали Михал Михалычем. А тебя как, сынок?

«Да пошел ты!» – подумал литератор и посмотрел на берег. Прямо по воде к ним бежал Богдан, сжимая в руке пистолет.

– Па-па! – вдруг услышал Половцев голос Андрея. Он кричал откуда-то с берега.

– Не высовывайся, Андрей! – что было силы крикнул Половцев, издав на самом деле что-то вроде простуженного хрипа жителя сырого бомжатника на Лиговском проспекте.

Добежав до понтонов, Богдан крикнул: «Всем лежать!» – и бросился в заросли. Пробегая мимо Андрея, он прошипел ему:

– Только не вставай, парень! Лучше не надо! Прислушиваясь к лесу и озираясь по сторонам,

Богдан стал пробираться вперед, к тому месту, откуда могли стрелять.

А Половцев тем временем буксировал лейтенанта к берегу. Цепляясь одной рукой за пристань, а другой держа лейтенанта за шиворот (у коротко стриженного Валентина, к несчастью, был лишь небольшой чуб, за который его просто невозможно было тащить), литератор кое-как добрался до места, где смог встать на дно.

– Это они тебя так? – тревожно спросил Андрей Половцева, когда тот, надрываясь, вытащил лейтенанта на берег и стал щупать пульс у него на шее.

– Зачем ты пришел сюда? – с отчаянием прошептал Половцев. – Зачем? Мы ведь договорились.

Литератор был удручен. Он понимал, что теперь все его надежды разом рухнули. Он до сих пор не верил ни единому слову «друзей».

– Но ведь они увезли тебя на машине… Я видел, я думал…

– Эх, Андрюша, Андрюша…

– Папа, он шевелит губами, он жив! – сказал Андрей, и Половцев приложил ухо к груди лейтенанта.

Из леса выскочил рыжеусый Богдан: лицо его было перекошено от злости. По берегу со стороны пляжа быстрым шагом к ним приближался еще кто-то. Это был майор.

– Андрей, – испытывая сильную боль, шептал Половцев сыну, не отрывая головы от груди лейтенанта и всем своим видом показывая, что слушает раненого. – Беги! Сейчас уже пойдут электрички. Приедешь домой – позвони маме и все расскажи ей…

– Ну и куда бежать, любезный? Под пули? – над Половцевым стоял Богдан и в упор смотрел на литератора. – Ну-ка, отойдите оба в сторону, – он опустился на колени перед лейтенантом и стал осматривать его.

– Ну что, Валя, живой? – спросил он лейтенанта, когда тот слабо застонал и открыл глаза.

К Пивню подошел майор Беркович и отвел его в сторону. Майор тяжело дышал, и прежде чем он заговорил, прошло около минуты.

– Видел, кто стрелял? – спросил он мрачного Богдана.

– Нет, только треск сучьев.

– Когда я шел сюда, двое или трое быстро шли к шоссе через лесополосу.

– Я их тоже видел. Даже позвал их, но ребята дали деру. Эх, надо было хоть одному задницу ковырнуть!

– Брось, Богдан, свои шутки! У нас тут уже керосином пахнет, а ты все зубы скалишь! Может, это и не они вовсе! Только вот почему эти ребята не по дороге шли, а через болото? Странно… – майор задумался. Он выглядел очень больным.

– Вот-вот… Мы тут разыгрываем комедию, дурака хором валяем, а нас вместе с нашей комедией уже кто-то в свою драму вставил и раком поставил! Полная хреновина! Ничего понять не могу!

– И я не могу. Или это за мной пришли, а? Дома не застали, вот и заявились сюда? Ведь я у них, судя по всему, – номер второй: первый номер был у Валеры Хромова. Но как они узнали, что я здесь, в Васкелове?… Да, Богдаша, обложили нас, как волков в норе. А, может, это «папин» оппонент? Может, это «лампасы»? – майор улыбался, но у него дрожали губы.

– Что, Боря, страшно? – Богдан ухмыльнулся. – Не бзди. Тебе голову открутят, только переступив через мой труп. Так что у тебя третий номер… Слушай, а что там Пахом, уже приехал?

– Нет еще… Как бы его… – начал майор.

– Его?! – грубо оборвал Пивень Берковича. – Этого… козла? Ты, Борюня, в людях не разбираешься. Пахом – жлоб, и за ним много чего водится.

– Ладно, я знаю: у вас с Серегой взаимная антипатия. Но теперь, Богдан, лучше забыть об этом, иначе нас… Кстати, что с Валентином? Рана серьезная?

– В грудь. Врача бы, – как-то лениво сказал Пивень. – А то сожмурится парень во цвете лет.

– Нельзя, Богдан… Уже нельзя.

– Знаю, майор… Ну что, будем связываться с «папой»?

– Нет, теперь не будем, сам позвонит, – ответил майор взволнованно. – А это что за «дух»? – Беркович указал рукой на пристань, от которой с шумом отчалила лодка.

В лодке суетился отважный пенсионер, изо всех сил орудуя доской литератора, как веслом, словно был не заслуженным ветераном, вспоминающим чувство глубокого удовлетворения и отдельную колбасу по два двадцать, а заправским гондольером в сыром венецианском квартале, никогда не знавшим уверенности в завтрашнем дне.

– Возможно, тот старый пень, о котором говорил лейтенант. Потом расскажу…

– Как бы он там, – Беркович указал на противоположный берег озера, – панику не поднял…

– Да кто этому идиоту поверит, Боря?

– Хорошо. Тащим Валентина на дачу. Там решим, как быть дальше… Теперь только этих двоих не упустить бы, – шепнул майор, кивнув на Половцева и Андрея, покорно ждавших около раненого лейтенанта своей участи.

Взяв лейтенанта на руки, рыжеусый понес его к даче. Впереди шел майор, сжимая в руке пистолет. Замыкали шествие литератор с сыном.

– Вот видите, до чего дошло, – обернулся майор к прозаику, криво улыбаясь. – Пуля предназначалась вам, любезный, а угодила в нашего человека. Берегите своего сына. Упаси вас Бог отсылать его куда-нибудь от нас! Ведь это охотятся за ним, да и за вами тоже. Не думаю, что вы сами сможете защитить его. А вот мы сможем. Так что оставьте свои глупости и держитесь поближе к нам.

Они подошли к даче. Рыжеусый положил раненого на траву, а сам, пригнувшись и озираясь по сторонам, пошел к дому. В доме уже могли быть «гости».

– Осторожней, – шепнул вдогонку майор. – Через дверь не заходи. Попробуй через кухонное окно.

Рыжеусый остановился и присел.

– Что-то мне здесь не нравится. Чего-то я никак не могу понять. Кто? Почему? Зачем? Одного звена какого-то не хватает, – сказал раздраженно Пивень, неприязненно посмотрев на Половцева и Андрея. – Зачем это все, майор?

– Надо, Богдан. Ради этих людей! – Беркович кивнул в сторону литератора. – Слишком большая ставка!

– Ну мы-то здесь ни при чем! – усмехнулся Половцев и поймал себя на мысли, что эти слова прозвучали против его воли. – Думаю, ставка в вашей игре гораздо больше, чем моя жизнь и жизнь моего сына.

Майор, прищурившись, посмотрел на литератора и спросил его:

– Откуда вы взялись? Ведь вас тут не должно было быть? – Половцев молчал. – Ладно, Богдаша, оставайся здесь, я пойду в дом, – на лбу у него выступили крупные капли пота, а лицо обрело землистый оттенок, как у раненого лейтенанта.

Взяв в руку пистолет, майор неожиданно резво подбежал к стене дома и начал осторожно заглядывать во все окна. Дойдя до края стены, он огляделся по сторонам и завернул за угол.

Через минуту дверь в доме открылась, и майор знаками показал, что можно входить.

* * *

Лейтенанта положили на кровать в одной из комнат. Пивень колдовал над ним с йодом и бинтами, взятыми из аптечки Половцева. Валентин пришел в себя, и теперь они с Богданом о чем-то тихо разговаривали.

– На станции, говоришь? – слышал Половцев приглушенный голос Богдана. – А какая у кучерявого была тачка? Значит, «опель»…

Майора знобило. Он сидел в большой комнате у окна и, кутаясь в одеяло, смотрел во двор. По его просьбе Половцев то и дело выходил в соседние помещения и там украдкой смотрел из окна.

Когда он в очередной раз выходил из комнаты, его внимание привлекла маленькая пустая ампула, валявшаяся возле дивана. Литератор поднял ее и недоуменно прочитал маркировку. Сидевший на стуле Андрей заметил это.

– Разве у нас это было? – задумчиво пробурчал себе под нос литератор и посмотрел на Андрея. Андрей глазами показал на Берковича, стоящего спиной к ним у окна, и сделал жест, который должен был означать укол в руку. Половцев с удивлением посмотрел на майора и на несколько секунд задумался. Потом покачал головой и туманно изрек: – С точностью до наоборот!

Майор резко обернулся.

– Вы что-то сказали? – он пытливо посмотрел на Половцева и Андрея, потом подошел к открытой двери, за которой находились Богдан и раненый. – Нет, не могу, – сказал Беркович, нервничая. – Если будем сидеть так, сложа руки, нас здесь, как куропаток, перебьют.

– Что предлагаешь, майор? Звонить нельзя, да и не можем. Телефон у водилы в машине. А сам он тю-тю…

– Не говори глупостей, Богдан. Что ты на него тянешь?

– Это мое дело, майор.

– Не заводись, Богдан Григорьевич, сейчас лучше не надо. Вот что, я все же выйду, вокруг дачи посмотрю. Они должны быть где-то здесь…

– Куда ты пойдешь, Боря? Тебя же всего трясет, температура небось под сорок? Езжай-ка ты отсюда, – усмехнулся рыжеусый, глядя на Берковича.

– Не говори глупостей! Все, пошел… – майор бросил взгляд на раненого лейтенанта, который беззвучно шевелил губами и, распахнув окно, прыгнул в шиповник.

После того как майор исчез, рыжеусый, оставив раненого, вышел в соседнюю комнату, где на диване молча сидели Половцев с сыном.

Литератор не шевелился. Только теперь, когда он сидел на диване, он чувствовал, насколько устал. Ноги и поясница сделались деревянными, руки налились свинцом и ныли, а многострадальная челюсть литератора, как после местной новокаиновой блокады, просто перестала существовать. Глаза его были закрыты.

Рыжеусый посмотрел на них и сказал:

– Вот так и сидите. Молча. Диван не покидать, из комнаты не выходить, если, конечно, пожить еще хотите.

К даче подъехала «Волга».

Из автомобиля вышел Пахомов с двумя объемистыми пакетами, в которых, очевидно, были продукты. Не оборачиваясь, он в полный рост и даже немного вразвалку шел по песчаной дорожке к крыльцу.

Рыжеусый подошел к окну и посмотрел на приближающегося водителя. Хмыкнув, он еще раз посмотрел на Половцева и, вытащив свой «Макаров», быстро вышел за дверь…

* * *

Когда водила, прижимая к груди тяжелые пакеты, проходил по коридору, из кухни навстречу ему стремительно вышел Богдан.

– Что так долго? – спросил он вздрогнувшего водилу.

– Да на станции в магазине пусто, хоть шаром покати. Пришлось гнать по шоссе до первого приличного сельмага…

– Ребят-то своих встретил? – Богдан невозмутимо улыбался, глядя в глаза водиле.

– Каких ребят? – насторожился Пахомов.

– Каких, каких… Крутых. Небось уже где-то вокруг окопались, а?

Пахомов опустил глаза. На его мускулистой шее вздулись жилы.

– Что за ерунда! Мне надо положить продукты, – тихо сказал он.

Пока Пахомов говорил это, рыжеусый буквально сверлил его взглядом. Когда же Пахомов сделал шаг вперед, чтобы, миновав Пивня, войти в кухню, тот, слегка посторонившись, сбил водилу с ног неожиданным жестким ударом своего тяжелого правого кулака. Клацнув зубами, Серега упал навзничь, выпуская из рук пакеты с едой.

Вытаращив глаза и раскрыв рот, из угла которого узкой струйкой побежала кровь, водила смотрел на Пивня. Он был оглушен таким неожиданным поворотом событий. Видя, что Пахомов собирается встать, Пивень рванул его рукой за грудки на себя и тут же нанес второй удар по болтающейся голове водителя.

После этого, уже убедившись в неспособности к физическому сопротивлению со стороны водилы, рыжеусый нанес ему третий удар, самый тяжелый – правой сбоку, в результате которого нижняя челюсть водителя на миг потеряла симметрию относительно верхней.

Отпустив водилу, голова которого безжизненно ударилась об пол, Богдан быстро прошел в кухню, где погрузил кулак правой руки в ведро с колодезной водой. Все это грозный рыжеусый нокаутер проделал без единого слова.

В страхе замерев и сжав рукой плечо сына, Половцев в это время напряженно слушал, что происходит там, за дверью. Никаких слов – только отдельные весьма характерные звуки, похожие на удары кулака по сырому мясу и потом звук падающего тела.

Отмочив в холодной воде кулак, Пивень обыскал Пахомова и, улыбнувшись, извлек у него из кобуры под мышкой пистолет. Подумав несколько секунд, Богдан приставил дуло пистолета водилы к его затылку и… Нет, убивать Пахома пока было нельзя. Эти двое за дверью могли его не так понять.

Вырвав с «мясом» ремень из брюк водителя, Богдан крепко связал ему руки. «Упаковав» таким образом Пахома, рыжеусый огляделся по сторонам. Взгляд его упал на пол, где четко вырисовывался квадрат крышки погреба. Дернув за веревочное кольцо, он открыл тяжелую крышку. В лицо остро пахнуло сырым и кисловатым холодом.

Под полом был довольно глубокий и вместительный погреб, представлявший собой бетонный колодец. На земляном полу внавал лежал картофель. Довольно хмыкнув, Богдан легко поднял связанного шофера и, словно мешок со старым хламом, бросил его вниз головой в бетонный колодец, нисколько не заботясь, удачно ли он приземлится…

Хлопнув крышкой погреба, Пивень поставил на нее пустое ведро и кастрюлю, которые должны были сигнализировать о том, что пленник очнулся и собирается податься в бега.

Внезапно где-то внизу около озера раздались выстрелы. Богдан остановился и вслушался. Стреляли из пистолета. И вдруг заговорило автоматическое оружие. «Узи!» – определил марку автомата Пивень.