Текст книги "Тот, кто стоит за спиной"

Автор книги: Евгений Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Верно… И все же не понимаю, кто в меня стрелял. Зачем, за что? Хотя сделать это мог… – лейтенант на мгновение замолчал и далее как-то неуверенно произнес: – Даже Пахом. Он вновь беседовал с собой.

– Едем в город? – спросил Половцев лейтенанта.

– Да, в город. А в Васкелове, вы правы, уже никого нет… Эй, паренек, как въедем в город, будешь показывать дорогу. Смотри, если заставишь петлять!

– Нет, прямо к Пахому повезу! Зачем мне петлять? – Кирюха постарался сказать это как можно убедительней. – Знаю, где он сейчас быть может: около одного НИИ.

– Где именно? – лейтенант открыл глаза.

– На Мойке!

– А что он там делает? – насторожился лейтенант.

– Я не знаю. Кузя мне как-то говорил, что Пахом там на компьютере играет. В общем, ерунда какая-то… Но сегодня он хотел получить там документы: расчеты или чертежи какого-то прибора… Кстати, уважаемый, – Кирюха повернул голову к литератору, – Пахом для этого и взял вашего сына с собой.

– Какого прибора? – лейтенант подался вперед. – Ну, вспоминай живо! – и он приставил дуло револьвера к курчавой голове несчастного бандита.

– Я не помню, начальник, забыл, ей-богу, забыл! – возопил Кирюха.

– Вспоминай! Считаю до трех: раз, два…

– Вспомнил! Только опусти ствол, брат! Не пугай так – сердце колотится. Я же нервный: могу прямо здесь концы отдать! Вспомнил, вспомнил… кино еще такое было, про инженера.

– Какого еще инженера?! Я сейчас из тебя мозги выбью! – лейтенант был очень возбужден, у него тряслись руки.

– Гарина! Инженера Гарина! – вопил Кирюха.

– Гиперболоид! – боясь, что лейтенант сейчас пристрелит бандита, испуганно крикнул Половцев.

– Лазер… – тихо произнес лейтенант и опустил грозную «пушку» себе на колени. – Ну Пахом, ну шустрила! Никак он весь кусок заглотить собрался?!

* * *

Сергей Пахомов все еще сидел перед экраном включенного компьютера в ожидании связи и размышлял о полученных от майорши документах.

Это была чистая физика. Несколько десятков страниц о каналированном излучении, о рентгено-рамановском резонансе, об экситонных долгоживущих межатомных уровнях. Но самым интересным здесь были расчеты и чертежи макета установки рентгеновского лазера, не использующего для «накачки» ядерный взрыв. Пахом кое-что смыслил в физике. Он прекрасно понимал, сколько миллионов может отвалить Пентагон за подобные чертежи. Рентгеновский лазер – оружие будущего…

Каким образом эти материалы попали в Управление, Пахомов не знал. Но он знал, что несколько месяцев назад пропал без вести один человек – полусумасшедший физик Солнцев, пытавшийся опубликовать в России свои труды. Никакие солидные издания не желали даже смотреть в сторону Солнцева: брезгливо воротили носы и трудов не публиковали.

На работу физика также нигде не принимали.

Увидев тесемки тренировочных, торчащие из-под брюк, рубашку из секонд-хэнда и пиджак, который на всякий случай следовало бы подвергнуть санобработке, а уж потом зашить, Солнцева не пускали дальше порога учреждения, а иной раз вызывали милицию, чтобы только избавиться от «козла душного».

А он, размахивая своим открытием, упрямо ходил по всем инстанциям, говоря, что может произвести переворот в области вооружений, в частности космических, что с его лазером Россия заткнет за пояс Америку.

И ему все же позволили выступить со страниц одной из питерских газет. После этого на квартиру к Солнцеву, который в это время питался, как помоечный кот, продавая из дома все, что только брали на барахолке, и теша себя грядущими научными премиями, пришли ласковые иностранцы с гостинцами и попросили физика дать им почитать его рукопись, ну скажем, до завтра.

Пылая неподдельным торжеством, физик показал им всем огромный и, надо признаться, весьма грязный кукиш, сказав, что ни за какие коврижки не отдаст проклятым немцам то, что принадлежит только России! И даже салями в упаковке и несколько банок «хот-догов» с бутылочкой водки не сломили его железной воли.

Выталкивая ласковых охотников поживиться «на халяву» чем-нибудь новеньким и секретненьким, он выкрикивал, что только через его труп эти засранцы с тупыми идиотскими рожами и толстыми сигарами во рту получат его интеллектуальную собственность и что он готов даже сдохнуть от голода и тоски здесь, в России, ограбленной всякими Хаммерами и Бернштейнами, лишь бы только не ехать на Гудзон к мертвякам в их крашеные гробы.

Особенно досталось двум японским «товарищам».

– Ага! – закричал вне себя от гнева физик, как только увидел приторно-сладкие мандариново-лимонные физиономии. – И вы туда же, косоглазые?

При этом он схватил обоих «товарищей» за шиворот и, не дав им даже переступить порог и просюсюкать что-нибудь очень вежливое и сугубо восточное, спустил обоих с лестницы вместе с их многочисленными японскими подарочками.

В тот же вечер после ухода иностранных гостей, шипящих от досады и уже вынашивающих злодейские замыслы по изъятию у этого русского хама любопытного матерьяльца, к Солнцеву на квартиру заявились молчаливые товарищи из компетентных органов и попросили материалы физика для ознакомления и научной экспертизы.

Физик от радости бросился к ним на шею:

– Наконец-то! Ну теперь они у нас попляшут, все эти засранцы да косоглазые! – кричал он, вероятно, имея в виду «засранцев» из Пентагона и НАТО, а также «косоглазых» с островов восходящего солнца…

Но уже на следующий день физик пропал.

В объявлении, данном по телевидению, было сказано: «Вышел из дома в одной рубашке вынести помойное ведро и не вернулся…» Сказано это было так скорбно, словно Солнцев не вернулся из разведки.

И вот в последнее время люди из Управления особенно плотно занялись пропавшим физиком. Дело в том, что экспертиза и научные консультанты подтвердили правильность и перспективность выбранного физиком пути создания рентгеновского лазера. А в одном из секретных институтов Министерства обороны уже шли работы по созданию опытной установки.

Однако ученым не все было ясно: они требовали автора для объяснений. Но, увы, автор был либо в бегах – где-нибудь в штате Алабама под фамилией Старк или Кларк и с пятью охранниками из ФБР за спиной, в шкафу и сортире, – либо безымянным трупом в сырой земле-матушке на балансе у червей, мокриц и каракатиц.

* * *

«Ну что же он не выходит на связь?» – думал Лахом. «Заказчик» уже давным-давно должен был сделать это. Вот сейчас, еще несколько секунд… Как все же хорошо, что не надо делиться, что теперь он один и, главное, нет свидетелей… Хотя один все же остался. Но это все равно. Уже завтра он, Сергей Пахомов, будет за пределами необъятной родины. «А может, все же не отдавать информацию «заказчику», а взять ее с собой? – думал он. – Да, так будет надежней! Что я без этой информации? Ничего. Ну будут у меня «бабки» на первое время. Но свое дело с ними не начнешь. Маловато. Нужен миллион, чтобы начать. Да, мне нужен миллион, не меньше. Никак не меньше!»

Пахомов уже «перебросил» информацию с винчестера на дискету и положил ее в карман. Как приятно было ощущать в кармане целый миллион долларов!

Наконец «заказчик» вышел на связь…

Пахомов с ходу сообщил «заказчику», что секретная информация у него, но за нее он требует миллион, потому что информация того стоит. Нет, конечно, она стоит в десятки раз больше, но ему нужен миллион, и если он этот миллион не получит, информация останется у него.

«Заказчик» возражал, что миллион это очень большая сумма и ему ее никто не заплатит – ни здесь, ни там. Пахомов никак не реагировал на возражения «заказчика». Он уже решил для себя: сегодня же перебраться за границу через свой «коридор» и лететь в Европу. В швейцарском банке у него для начала была приличная сумма…

«Выслушав» (зачитав!) «заказчика», Пахом передал ему, что обстоятельства изменились, что он разрывает связь с «заказчиком» и ложится на дно. Почему? Потому что остался в живых один свидетель, майор. Вновь возникла пауза. «Заказчик» обдумывал информацию, полученную от Пахомова. А сам Пахомов уже просчитывал варианты своего перехода через границу.

Пора было уходить. Со своими людьми он уже сполна «рассчитался». Действительно, помощнички были ему уже не нужны. Пахомов набрал на клавиатуре последнюю свою прощальную фразу и собрался выключить компьютер, но тут произошло необъяснимое.

На его мониторе стали высвечиваться те самые секретные файлы: тексты, формулы, рисунки и чертежи, за которые он только что требовал с «заказчика» миллион и которые сейчас лежали у него в кармане, записанные на маленькую трехдюймовую дискету. Пахомов приник к монитору. Его прошиб липкий холодный пот.

«Как же так? – повторял он про себя. – Как же так? Ведь я стер эту информацию с винчестера, оставив ее только на дискете. Откуда она здесь? Да это же он, «заказчик», передает ее мне!»

Не веря своим глазам, Пахомов откинулся на спинку кресла и зло выругался.

Он все понял.

Но как же он не додумался до этого элементарного хода «заказчика»? Пока он, торжествуя и предвкушая обильные лавры, принимал эту сверхсекретную информацию от майорши, которую он с азартом доводил до истерики, «заказчик» преспокойно перехватывал информацию на свой компьютер. Перехватывал, а он этого даже не замечал…

Дав проглотить своему «исполнителю» эту горчайшую пилюлю, «заказчик» извинился перед ним за свой невинный проступок, продиктованный разве что благоразумием человека, привыкшего лишний раз подстраховываться. Да-да, он на всякий случай продублировал прием этой ценнейшей информации на свой компьютер через модемную связь с компьютером «исполнителя», поскольку все ведь могло случиться…

Далее «заказчик», используя официальный язык дипломатов, поведал Пахомову, что, несмотря на односторонние действия «подрядчика» (Пахома!), нарушающие ранее достигнутые договоренности, их прежний договор остается в силе. И та сумма, которая была обещана, будет в точности передана ему послезавтра. Так что пусть он скорее доводит дело до конца, то есть пусть он…

Пахомов и сам понимал, что от него требуется. Оставался опасный свидетель, от которого следовало сегодня же избавиться.

«Где может быть теперь майор Беркович? Ну только не в Васкелове… И не в городе! Он на даче у „папы"!»

Пахомов встал из-за стола и выключил компьютер. Перед тем как выйти из комнаты, он бросил взгляд в окно и увидел… медленно прогуливающегося под окнами Локшина.

* * *

Полковник вместе с Еленой Максимовной и Филином молча ехали к Мойке.

Лишь иногда майорша просила водителя увеличить скорость, но тот, бледный и чуть пришибленный таким криминальным соседством, одними глазами показывал на светофоры, на которых то горел красный, то долго мигал зеленый – по крайней мере так ему казалось…

Пока они ехали, полковник позвонил в Управление и попросил одного из сотрудников связаться с Локшиным и передать ему, чтобы встречал: он сейчас будет на месте.

Как ни старались цедящий сквозь зубы грязные ругательства шофер и эта не терпящая возражений экзальтированная дамочка с блестящим браунингом в модной сумочке, средняя скорость автомобиля не превысила шестидесяти километров. Они буквально доползли до нужного адреса.

Когда настал момент расплаты и Елена Максимовна протянула набычившемуся шоферу пятьдесят тысяч, тот, скосив глаза на пассажира внушительной внешности, насмешливо смотревшего на него, буркнул себе под нос, что пятидесяти, пожалуй, много, и спрятал свои злые испуганные глаза под густыми бровями.

– Тут еще за моральный ущерб, – Елена Максимовна сунула бумажку водителю в руки и выскочила из машины.

Полковник, хмыкнув, вышел вслед за ней и вытащил за плечо Филина. Где-то здесь должны были находиться люди Локшина. Повернувшись к Мойке, он увидел спешащего к нему человека.

– Лена, иди… Подожди меня вон там, – сказал полковник и указал на черную чугунную решетку, тянувшуюся вдоль набережной. – Ну что, Локшин, машина здесь? – спросил он подошедшего к нему человека.

– Здесь, Вадим Анатольевич! – Локшин пристально смотрел на полковника. – А это кто с вами?

– Этот птенец? Да вот добровольно вызвался помогать нам. Зовут Филином. Так тебя именуют, птица?

– Так, – Филин, затравленно улыбаясь, смотрел то на полковника, то на Локшина.

– Да уж, на орла не похож! – весело сказал Локшин.

– Я же говорю – Филин. Между прочим, типичный уголовный элемент: в меру нагл, в меру жесток, но и в меру труслив. За хорошие деньги маму родную продаст, но если получит очень хорошие деньги – тут же маму обратно выкупит. В общем, нормальный бандит с обостренным, как у грызуна, чувством самосохранения. Живет от живота, но когда припрет, может и соображать. Этакая морская свинка… Ну хватит о физиологии. Как клиент?

– Пока никто из проходной не выходил… А кто он?

– Да один мой человечек, – сказал полковник, холодно и даже зловеще улыбнувшись. – Мальчик вообразил, что уже стал взрослым и самостоятельным – вот и безобразит. Ну ничего, я его выпорю… Твои люди давно здесь?

– Были через пятнадцать минут после вашего звонка, – отчитывался Локшин.

– Очень хорошо. Тогда мы его накрыли. Пойдем к машине.

* * *

Елена Максимовна с нетерпением ждала полковника, прислонившись к чугунной ограде. Где-то там, рядом с черной «Волгой», стояли люди Локшина. Полковник подошел к майорше.

– Вадим, скажи им. Я должна увидеть Андрея сейчас же! – Елена Максимовна была очень возбуждена. Полковник кивнул ей и вновь подошел к Локшину, напряженно смотрящему на одну из входных дверей здания.

– В салоне кто-нибудь есть? Ну или что-нибудь? – спросил Вадим Анатольевич Локшина.

– В салоне вроде пусто, хотя трудно сказать. Стекла-то темные! Правда, мои люди говорят, что на заднем сиденье что-то есть. Что-то большое.

– Ну давай, наблюдай. Уверен, он вот-вот появится. Деваться ему некуда! – полковник показал рукой на дверь, за которой наблюдал Локшин и, похлопав того по рукаву, не торопясь направился к майорше. – Андрей на заднем сиденье или в багажнике, Лена. Не беспокойся. Через пять-десять минут все разрешится.

– Я хочу сейчас же… – только начала Елена Максимовна.

Внезапно в кармане полковника зазвонил телефон и прервал ее на половине фразы.

– Да, я… Сивцов, ты? Тебя плохо слышно, брат. Ну давай, выкладывай, что там у тебя… Кто к нему приезжал? Кто-кто? Вот так номер! А детали? Ну, внешность… Ах вот как?! – полковник слушал Сивцова очень серьезно. Наконец он поблагодарил коллегу и рассеянно с ним попрощался. – Да, вот так номер! – воскликнул полковник и с интересом взглянул на Елену Максимовну.

– Вадим, давай уже откроем багажник! Теперь ведь Пахомов от нас не уйдет! Ну, Вадим, – Елена Максимовна тормошила полковника за плечо.

– Еще не время, – сказал полковник и, не в силах сдержать улыбку, посмотрел на Елену Максимовну.

– Прошу тебя, скажи своим людям, пусть пропустят меня к «Волге».

– Подожди минутку, – полковник остановил

Елену Максимовну. На лице у него сейчас болезненно отражалась какая-то внутренняя борьба. – Погоди, погоди…

Наконец он сделал глубокий вдох и посмотрел Елене Максимовне в глаза.

– Лена, зачем тебе понадобился этот спектакль?

* * *

Хромов гнал «рафик» «скорой помощи» по Выборгскому шоссе. Он ехал к сосновым лесам и скромным деревянным дачам, затерянным в душистой хвое.

Если бы не этот Миша Бурков, не этот беззаветный Дон Кихот трепанации и вивисекции, не этот Джек Потрошитель с комбината скорби и слез, предпочитающий банальное вскрытие трупа бессмертной чеховской пьесе, он, Валерий Хромов, на время вырвавшийся из собственной оболочки и получивший легчайшие сверхзвуковые крылья, завершил бы начатое дело и разорвал черное кольцо вокруг невинных душ, попавших в смертельную давильню по прихоти гениального и безжалостного режиссера.

Но Хромов более не имел возможности присутствовать одновременно в нескольких местах и не мог не только видеть насквозь, но и вторгаться в человека, вкладывая в него собственную волю, знания и веру. Тяжкая и тесная телесная оболочка сразу приковала его к земле и сделала таким слабым и беспомощным, каким может быть только человек…

Валерий Николаевич чувствовал, что опаздывает. Тот, кому он должен был помешать, ехал впереди него, и между ними было сейчас больше двух десятков километров.

Хромов надеялся сейчас только на то, что сей субъект не сразу приступит к делу. В пользу этого говорили некоторые черты характера субъекта: болезненное эстетство, приправленное садизмом, любовь к театрализации и рискованным инсценировкам… Ибо субъект более всего на свете любил зрелище: оно было целью и смыслом его существования. Ничто в жизни так не ценил он, как непосредственное участие в каком-нибудь гадком спектакле в качестве режиссера-постановщика или, на худой конец, исполнителя одной из главных ролей.

Хромов знал, что любитель зрелищ и на этот раз не удержится от того, чтобы разыграть трагедию, где он поначалу не спеша натянет на голову красный колпак палача с прорезями для глаз, потом возьмет в руки топор и заставит жертву умереть от страха прежде, чем топор коснется ее шеи.

Убить приговоренного дважды – вот в чем была изюмина!

В этом эстетском «изыске» и заключался собственный «художественный» метод субъекта…

Около постов ГАИ Хромов, не снижая скорости, включал сирену и строгие люди в фуражках и со страшными жезлами в руках лишь понимающе смотрели ему вдогонку.

Наконец «рафик» миновал дорожный знак «Комарове».

Сердце Хромова учащенно забилось. Только сейчас Валерий Николаевич поймал себя на том, что голова его была легка и ясна, как после пробуждения с первыми лучами солнца в палатке среди соснового леса.

Вот она, та злосчастная дача, с которой все началось.

Хромов теперь знал, что именно посещение этого дома сыграло в его судьбе роковую роль. Хотя именно благодаря этим роковым и трагическим для себя обстоятельствам, он познал нечто такое, что выводило его за рамки человечества. И эта жизнь, страстная и жестокая, превращенная воспаленной гордыней в погоню за призрачными достатком и успехом, более не устраивала его.

Сейчас ему было страшно и одновременно стыдно вспоминать, кем он был до этой своей «смерти»…

Вот какая-то иномарка, припаркованная возле автобусной остановки рядом с другими автомобилями.

«Он уже здесь, – подумал Хромов и промчался мимо. – Если остановлюсь прямо у дачи – выиграю пару минут!»

* * *

«С чего бы ему здесь быть?! – думал Пахомов, глядя на прогуливающегося под окнами Локшина. – Меня накрыли? Да нет, кто знает, что я сейчас здесь?! Просто у них здесь какой-то свой оперативный интерес. Простое совпадение. Но все равно Пахом – человек предусмотрительный, когда речь идет о таких «бабках». Он все продумал! – еще раз выглянув в окно, Пахомов усмехнулся. – И кого же вы, ребята, пасете здесь? А может быть, «папу»? Увидели его «тачку» и навострили уши. Ну-ну, давайте! Только вот почему Локшин? Он ведь вроде «папин»? Хотя за хорошие деньги и «папу» продать можно… Кто может знать, что я сейчас здесь? Филя… Или майор! Нет, майору это не нужно. Сюда он не сунется. За ним ведь идет охота, да и жив ли он? Ну да ладно: береженого Бог бережет…»

Открыв дверь, Пахом осторожно выглянул из комнаты. Коридор был пуст. Пахомов вытащил пистолет и, стараясь бесшумно ступать, быстро прошел по грязному линолеуму до конца коридора, где была лестница. Спустившись на первый этаж, он перешел в другое крыло здания и крадучись подошел к одной из дверей. Дверь была заперта. Из другого конца коридора доносились голоса припозднившихся сотрудников института. Усмехнувшись, Пахомов с силой отжал дверь в сторону и неслышно отворил ее.

Оказавшись в комнате, Пахом подошел к окну, спокойно открыл все шпингалеты, как фокусник, вытащил два больших гвоздя, вбитых в гнилое дерево рам и подоконника. Потом одним резким движением распахнул окно.

Эта стена институтского здания выходила в соседний с институтом парк, обнесенный красивой оградой, посреди которого раскинул свои флигели старинный особняк. В особняке шли какие-то реставрационные работы, и у почерневших от времени стен фасада лениво шевелилось несколько строителей.

Пахомов еще раз посмотрел по сторонам и, убедившись, что поблизости нет никого из молодых людей, отличающихся сдержанностью и спортивной выправкой, прыгнул на землю.

Нужно было спешить: в квартале отсюда стоял его личный автомобиль, на котором он и планировал завершить начатое дело.

– Слушай, парень, отсюда я как-нибудь могу выбраться? – спросил Пахомов одного из строителей, приветливо улыбаясь.

– А как забрался, так и выбирайся, – молодой парень в куртке, испачканной мелом, даже не повернул к нему головы.

– Так неинтересно. Мы ведь легких путей не ищем! – весело сказал Пахомов, подойдя вплотную к парню. – Посмотреть можно? – спросил он, указывая рукой на открытые двери особняка.

– Если печь с изразцами не унесешь, тогда валяй, – лениво ответил парень.

– Печь не трону, – усмехнулся Пахомов и вошел в особняк.

Спокойно пройдя мимо реставраторов, он вошел в одно из дальних помещений, в котором были разобраны полы, оторвал от окна доски и выдавил стекло. После этого Пахомов деловито вытащил из рамы остатки стекла и пролез в окно, держась руками за подоконник.

Под ним был тротуар соседней улицы. Люди с нескрываемым интересом смотрели на этого «реставратора» с повадками квартирного вора. Пахомов не обращал на них никакого внимания. Здесь уже не могло быть людей Локшина.

Спрыгнув на тротуар, он не спеша отряхнулся и пошел к своему автомобилю.

«Ну что ж, подождем развязки!» – усмехнулся Пахомов и сел за руль.

– Ну вот, профессор, и кончилось ваше заточение! Я к вам с корабля на бал!

В дверях комнаты, в которой вот уже который месяц безвылазно существовал физик Солнцев, скрываясь от кровожадных агентов иностранных разведок, охотившихся за гениальным русским и его открытием, стоял элегантный средних лет человек.

Бросив даже беглый взгляд на пришельца, можно было безошибочно угадать в нем человека, любящего дешевый блеск мишуры, денежные купюры и не очень дорогих, но веселых женщин. На нем был клетчатый, почти цирковой, пиджак, черная шелковая рубашка и широченные брюки с отливом.

Солнцев равнодушно смотрел на него своими мутными глазами, выцветшими, словно акварель на стене в антикварном магазине. Смотрел и никак не мог выйти из своего обычного полусонного, даже полуобморочного состояния…

И куда только девался прежний артезианский напор и почти обезьяний темперамент Солнцева, доставлявший столько хлопот отечественному чиновничеству?

Солнцев, обычно летавший от одной инстанции к другой с горящими от перевозбуждения глазами и перекошенным ртом, л при этом не знавший устали, теперь едва передвигался по скрипучему полу, всем своим видом показывая, что этот идиотский мир ему смертельно надоел. Казалось, что жизнь, имевшая в нем свой потаенный исток и ювенильные глубины, а потому в любых ситуациях бившая из него большим петергофским фонтаном, вмиг иссякла.

Этот непобедимый жизнелюб, всегда зверски хотевший есть и с упоением жевавший даже сухую хлебную корку, теперь неделями не притрагивался к еде, хотя ее было достаточно… Его пугал малейший шорох за окном. И самое главное: Солнцев стал бояться солнечного света.

Поначалу он пробовал заниматься своим любимым детищем: доводить до ума лазер. Но работа не шла… А все потому, что он вынужден был скрываться здесь от этих негодяев, этих вездесущих агентов вражеских разведок, рыщущих повсюду в поисках его самого и его гениального открытия. Физику не хотелось в затвор, но обстоятельства требовали от него этого монашеского уединения.

Привез Солнцева сюда тот самый человек, который спас его, буквально вырвал из лап злодеев, расшвыряв их, огромных и спортивных, вооруженных какими-то тупыми предметами, как снопы, в темном проходном дворе и даже произведя два выстрела из газового пистолета.

Спаситель подхватил тогда его, ошеломленного бандитским нападением, под мышки и, наставив пистолет на темный полукруг арки, втащил его в свой автомобиль. Спаситель так и повез его: в одной рубашке и с грязным помойным ведром в руке.

Петляя по переулкам, они пытались оторваться от преследовавшего их автомобиля. Им это удалось – спасибо светофорам и двигателю!

Человек, который спас физика, потом признался ему, что с самого начала, как только ознакомился с его газетным выступлением, предполагал подобные действия со стороны агентов иностранных разведок. Именно поэтому он и оказался в нужном месте в нужный момент. Физику просто повезло: опоздай спаситель лишь на пару минут, и физик, душевно сломленный и подавленный, уже давно делал бы свои чистосердечные «признания» акулам и ястребам из Пентагона…

Спаситель – имени своего он не называл из соображений секретности! – еще тогда строго предупредил физика, что в сложившейся ситуации нельзя даже думать о каком-то легальном убежище для него, поскольку и в недрах их могущественного и сверхпроверенного ведомства всегда найдется парочка-другая «кротов» – людей, работающих еще на две-три державы, которые продадут его как миленького с всеми потрохами ненавистной буржуинской Америке. И эта самая Америка, воспользовавшись его русским лазером, с превеликой радостью в шесть секунд поставит на колени горячо любимых соотечественников от Калининграда до Находки.

Нет, только в условиях сырой комаровской дачи, на сугубо нелегальном положении, можно было пересидеть эти трудные времена, пока «компетентные органы» только раскачивались и ждали от всяческих «светил» результатов научной экспертизы предложенного Солнцевым рентгеновского лазера. Увы, нужно было скрываться!

«Как Ленин в Разливе?» – шепотом спросил тогда физик, возбужденный быстрой ездой и грифом строжайшей секретности, который накладывал на его светлое чело суровый спаситель своими колдовскими речами.

«Как Борман в Аргентине!» – ответил так же шепотом спаситель.

Физик был тогда очень возбужден: он верил этому человеку и старался быть с ним предельно откровенным, как откровенны только с дедушкой, скоропостижно отыскавшемся где-то в Южной Америке, верхом на сундуке с несметными сокровищами, которые ну просто некому завещать…

И потянулись недели ожидания результатов экспертной оценки, переросшие в месяцы.

Спаситель приезжал к нему на короткое время, привозил продукты и кое-что из выпивки. А физик тем временем худел, скучнел и постепенно терял интерес не только к своему лазеру, но и к жизни. Словно изнутри его точил огромный и жадный червь, выедая всякую волю и любое желание…

* * *

– Кто вы? – вяло спросил физик и бросил отрешенный взгляд на стол, где из открытой консервной банки выглядывал оливковый и мускулистый, как Мистер Вселенная, таракан. – Вы за мной?

– Да. Час настал! – торжественно сказал гость и сделал вкрадчивый и одновременно торжественный шаг к столу, за которым, положив подбородок на руки и понимающе глядя на самодовольного таракана, сидел заброшенный и пропахший безвременьем физик.

– А вы не русский человек, – равнодушно сказал физик.

– Это почему еще? – насторожился гость, по-крысиному улыбаясь.

– У нас с вами отрицательная комплементарность. От вас так и веет буржуазным благополучием… – физик криво усмехнулся. – Знаете, если бы я не был теперь болен, я бы вам, пожалуй, дал в вашу наглую рожу. От души бы приложился!

– Это за что?! – гость опешил. В голове у него подул свежий апрельский ветерок, который моментально смешал все карты, или, если угодно, словно карточный дом, развалил блестящий план действий, разработанный «наглой рожей» по дороге сюда. – Вы не в себе!

– Да нет, пока в себе, – тихо ответил Солнцев, все так же наблюдая за тараканом, резвившимся среди сухих крошек белого хлеба. – Ох и дал бы я вам, ох и мызнул бы! За все хорошее приложился бы по вашей сытой физиономии…

– Что вы себе позволяете?! – зашипел гость. – Как вы смеете!

– Ну что ты пришел? – физик с трудом перевел на гостя свой затуманенный взор. – Убить меня? Убить… Вот все вы, толстозадые, одинаковы. На весь мир вопите о своей помощи слабым и обездоленным, охаете да ахаете, если где-то обижают демократию: не живых людей, а вашу сраную демократию, ради которой вы этих самых людей и давите… Утром спасаете, чтобы ночью перерезать глотку… Нет, конечно, не ножом, а нежно так, бескровно – санкциями да блокадами. Ну что молчишь? А я ведь тебя знаю!

– Очень интересно!

Гость стоял в двух шагах от стола, не решаясь подойти к физику ближе, и самым натуральным образом дрожал. Он понимал, что слова физика – бред, безумие, что надо скорей делать дело и уходить. Но он боялся этого безумца.

– И Кто же я?

– Ты? Ехидна, крыса… Выбирай, что тебе ближе. Вот ты и говоришь вроде по-русски, а не то: веет от тебя… душком. Я ведь, как баба-яга, дух человечий за версту чую. Так вот: у тебя духа-то совсем нет. Так, душок один. Ну что, палач, топор у тебя с собой? – и Солнцев, громко скрипя суставами, поднялся из-за стола, смахнув с него вместе с крошками вдруг мелко засуетившегося таракана, словно пытался спасти его от гостя. – Давай, действуй. Думаю, мои расчеты уже у тебя и, значит, я теперь не нужен…

Пришелец попятился к двери и остановился на безопасном расстоянии от безумца.

Теперь они стояли друг против друга. Физик устало улыбался; в тусклых глазах его даже вспыхнули слабенькие огоньки, отдаленно напомнившие прежний огонь, благородно пылавший когда-то в топке его бессмертной души.

– Как вы сообразительны. А ведь на первый взгляд – обыкновенный безумец, свихнувшийся на красных митингах где-нибудь у «стены плача», – гость хищно улыбался, нащупав у себя за поясом на спине спасительную рукоятку.

– Я долго не мог понять, почему все вы, добропорядочные и терпимые, сытые и законопослушные, так ненавидите нас, вечно голодных и нетерпимых, иррациональных и непредсказуемых… Но теперь я знаю. Даже если мы станем такими же богатыми и законопослушными, вы все равно будете люто ненавидеть нас. Дело тут не в образе жизни, мышления и даже не в нравственных ценностях… Все дело в истине, да, в истине! Вы ведь уже сотни лет воюете не с нами, а с истиной. Не золото и нефть наши нужны вам, не дешевая рабсила и даже не интеллект – вы пришли сюда воевать истину! Ты думаешь, можно победить истину? Даже если она голодна и не имеет крова, даже если ее оболгали и ошельмовали целые поколения ваших самодовольных пророков?

– Что ты несешь, идиот? Какая истина?! Что ты, жалкая личинка, можешь знать об истине?

Плотно сжав губы, гость вырвал сзади из-за пояса ствол с длинным набалдашником глушителя.

– Когда я создавал свой лазер, я думал об этом нашем с вами вооруженном нейтралитете, о противостоянии вас – цивилизованных, и нас – пещерных. Думал, и сердце мое наполнялось предчувствием грядущего торжества. Мне хотелось посмотреть на ваши вытянутые лица в момент предъявления вам этой моей игрушки. Только один краткий миг смятения и страха в глазах сытого, уверенного в себе зверя! Этого мне было бы достаточно… Но теперь до меня дошло: все это ерунда, мальчишество. Просто во мне жила обида: я видел, как меня обворовывают и при этом вежливо улыбаются, как, оскалившись, смеются над тем, что для меня свято, и выбрасывают на помойку то, что я храню в сердце. И еще я понял: мой лазер – обыкновенный большевизм, адская машина… Зачем защищать истину, если она непобедима? Скажи мне, зверь, разве можно победить истину?