Текст книги "Русские банды Нью-Йорка"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Я так к нему привык, что считаю настоящим, – сказал Кирилл, борясь с непокорным галстуком перед зеркалом. – На родине меня называли иначе. Но это было так давно. В Америке у меня началась новая жизнь, значит, и имя должно быть новым.

– Вы родились в Старом Свете? Ни за что бы не подумал! – воскликнул Уильямс. – В вас нет ничего ирландского, а говорите, как чистокровный англосакс! Признаться, был уверен, что вы откуда-то с Юга.

– Все верно. Я родился на юге. На юге российской империи. Пять лет назад эмигрировал. Всего пять лет… А кажется, что так давно.

– Вы из России прибыли в Нью-Йорк?

– Да. Но не задержался тут. Очень скоро я оказался на Западе, и мне там понравилось больше. Наверно, я не создан для жизни в большом городе.

– Нашим читателям будет интересно узнать о вас как можно больше! Похоже, ваша жизнь сама по себе может стать основой для романа.

– Как и ваша, – он отбросил галстук и поправил воротник сорочки. – Как и любая другая. Я готов, Фил. Едем в ваш клуб.

Пролетка везла их по ярко освещенным улицам. Вечерний Нью-Йорк так же отличался от дневного, как вечернее платье от домашнего халата. Скрылись от глаз переулки, заваленные мусором. Между горящими витринами не были видны провалы подворотен. Нарядная публика прохаживалась под фонарями, блестели пуговицы и бляхи на мундирах полисменов, и только какие-то неясные тени за каждым углом напоминали о том, что в городе живут не только преуспевающие обыватели.

Едва они ступили на тротуар, как перед ними появилась девушка с корзинкой цветов. На вид ей было не больше тринадцати. Большие глаза сверкнули, и Кирилл подумал, что давно не встречал таких красавиц.

Но, к сожалению, она улыбнулась, обнажив выщербленный ряд зубов. И заговорила хриплым голосом сорокалетней проститутки:

– Не дадите ли пенни, мистер?

– Ты получишь больше, если не станешь приставать, – быстро ответил Уильямс и вытянул из ее корзинки две маленькие розы. – Вот тебе доллар, и можешь отправляться домой.

– Вот еще! – с вызовом рассмеялась она. – Вечер только начался, и в этот дом валит столько мужиков, и все покупают розочки. Скоро они пойдут обратно, и уж одного-то я подцеплю. Может, и двух, так вам выйдет дешевле.

Швейцар, стоявший под козырьком на крыльце, спустился к ним:

– Она к вам пристает, мистер Уильямс? Прогнать ее?

– Нет-нет, все в порядке. Никто не может запретить человеку торговать. Особенно, если товар такой красивый.

Он вставил розу в петлицу себе, а потом и Кириллу.

– Вот теперь мы оба выглядим, как члены клуба. Как нам только что сообщила эта юная леди, мы далеко не первые участники сегодняшнего заседания.

Они вошли в просторный холл, наполненный мужчинами в хороших костюмах. И у каждого в петлице алел цветок.

Уильямс радостно хлопнул в ладоши:

– Какая удача! Надо же! Здесь сам Эдди Коэн, ваш будущий редактор!

Навстречу им от бара шел высокий угрюмый человек в черном костюме и белой, до горла застегнутой сорочке. Кирилл подумал, что он скорее похож на священника или полицейского, чем на служителя литературы.

– Все в порядке? – спросил он вместо приветствия.

Уильямс засуетился:

– Разрешите вас познакомить. Это Теодор Грин, писатель из Техаса. Тот самый, – многозначительно добавил он. – А это Эдвард Коэн, человек, прочитавший все сочинения Теодора Грина, от первой до последней строчки.

Коэн сурово смотрел на гостя, не протягивая руки.

«Ну и тип, – подумал Кирилл. – Представляю, что останется от моей повести, когда ее начнет кромсать эдакий редактор».

– Мне надо задать вам несколько вопросов, мистер Грин, – произнес Коэн. – Вопросы чисто формальные. Предлагаю пройти в курительную комнату, чтобы нам не мешали.

– Может быть, для начала осмотрим экспозицию в баре? – весело предложил Уильямс.

– Для этого у нас еще будет время, – отказался Коэн.

В курительной комнате они расселись в кожаные кресла вокруг низкого овального стола. Здесь царил приятный полумрак. Деревянные панели, картины на стенах, толстый ковер, массивные бронзовые пепельницы – все весьма солидное, основательное.

«В такой обстановке и последний голодранец сам себе покажется аристократом, – подумал Кирилл. – Вернусь, отделаю в таком стиле библиотеку. Кстати, здесь можно было бы прикупить картин. В городе полно художников, они сбивают цены. А у нас в радиусе тысячи миль живописца не отыщешь».

– Итак, мистер… – Коэн сделал паузу. – Мистер Грин? Предпочитаете, чтобы вас так называли?

– Так будет удобнее, – кивнул Кирилл.

– Вы бывали раньше в Нью-Йорке?

– Очень давно. Пять лет назад, когда я только что прибыл в Америку.

– Пять лет назад, – повторил Коэн. – Прибыли в Нью-Йорк, а затем…

– Затем уехал в Техас. Но я думаю, что такие подробности незачем сообщать читателям. – Он повернулся к Уильямсу, потому что тот казался более смыслящим в литературе, чем зануда Коэн. – Я даже думаю, что читателю нет никакого дела до автора с его биографией. Герои книг, их приключения – вот что занимает человека. Например, я понятия не имею, кто такой Вальтер Скотт или Стивенсон. И мне до этого нет дела. Но их герои более реальны для меня, чем живые авторы.

– Иногда авторы превращаются в героев, – усмехнулся Уильямс.

Кириллу показалось, что его речь привлекла внимание людей за соседним столом, находящимся за толстой пальмой в кадушке. Да, там сидели двое, и они обернулись, слушая его. Их лиц не было видно за перистыми листьями, но Кирилл точно видел – они его слушают. Ему стало неловко – какой аттракцион! Речи провинциала на столичной трибуне!

– Где вы жили в Нью-Йорке? – спросил Коэн.

– Мое пребывание здесь оказалось слишком коротким, – усмехнулся Кирилл. – Порт, несколько соседних улиц. Вряд ли я назову вам точный адрес. Но к чему эти расспросы?

– Простая формальность, – процедил Коэн.

Человек за соседним столиком встал с кресла и раздвинул ветви пальмы. Кирилл увидел, что он пристально смотрит на него. Кровь зазвенела в ушах. Лицо показалось ему знакомым.

– Да, это он, – сказал человек за пальмой.

Услышав его голос, Кирилл сразу вспомнил, где они встречались. На борту шхуны «Амазонка». Это шкипер. По кличке Красавчик. Пять лет назад Кирилл засадил в него пулю. Но не слишком удачно, как выяснилось.

Он соскользнул с кресла на пол, под ноги Коэну, который пытался схватить его за плечо. Перекатился, вскочил на ноги и едва увернулся от Уильямса. Кто-то рванулся наперерез, и Кирилл нырнул ему навстречу, боднув головой в грудь. Схватил латунную урну и кинулся к окну. Выбил стекло, вскочил на подоконник. Сзади кто-то вцепился, не оторвать. В лицо ударил прохладный ночной воздух. То был воздух свободы, и он придал ему сил. Кирилл перегнулся вниз и оттолкнулся, увлекая за собой преследователя. Они вдвоем упали на мостовую, а за ними посыпались осколки стекла.

Но тут на него навалились со всех сторон, подняли и скрутили руки.

– Что вы себе позволяете! – задыхаясь, возмутился он. – Это грубое насилие!

– Не более грубое, чем то, что позволяли себе вы, мистер Черный Испанец, – с ликованием заявил Уильямс.

В толпе зевак на тротуаре кто-то ахнул. Толпа загудела, раздался восхищенный свист.

– Вы меня с кем-то путаете, – крикнул Кирилл.

– В таком случае полиция Нью-Йорка и агентство Пинкертона принесут вам свои искренние извинения, – заявил Коэн, стряхивая с черного сюртука осколки стекла.

34. Самозванец

– Выпьешь? – предложил Салливан. – Похоже, тебе не помешает. Коньяк, виски?

Илья помотал головой:

– Сначала расскажу. Потом выпью. А то лишнего наговорю.

– Лишнее мне тоже хотелось бы услышать. Но – как знаешь, – Салливан отставил бутылку. – Ты их успел застать?

– Только четверых. Не знаю, может быть, там была большая сходка, но этих четверых я застал.

– Все верно, – кивнул инспектор. – Они обычно так и встречались, двое на двое.

– Вы давно за ними следили?

– С месяц. Осведомитель не мог подобраться к ним ближе, а сегодня утром его нашли в канаве, со свернутой шеей. Я решил, что пора вмешаться и тебе. Ну, о чем шли переговоры?

– Левый товар. Продажа с рук мимо общей кассы. Подробности будут известны завтра. Их сейчас допрашивают. – Илья посмотрел на часы. – Наверно, уже все выяснили. Но я не стал ждать, не хотел тратить ваше время.

– Что ты решил? Как будешь разбираться?

– Уже разобрался.

– Со своими – тоже?

– Они не свои.

– Катер пригодился?

– Да, спасибо.

– Что ж, хорошая работа, – улыбнулся Салливан. – Мне всегда нравилось, как быстро ты соображаешь. А действуешь еще быстрее. Давай теперь вместе подумаем, как нам ответить Французу. И надо ли отвечать? Может быть, сделаем вид, что мы ничего не заметили? Мало ли что могло случиться с его парнями?

Илья поморщился и потянулся к бутылке:

– Не знаю, сэр. Не знаю. У меня сейчас голова забита всякой ерундой. Ничего толкового я не придумаю. А горячку пороть не следует.

Он глотнул виски и откинулся на спинку дивана. «Что ему еще от меня надо? – подумал он с раздражением. – Я только что потерял двух своих лучших ребят. А ему на это плевать. Он уже весь в политике. Просчитывает ходы. К черту. Сейчас напьюсь, и пусть он сам все решает».

– Это ты верно заметил, они уже не свои, – сказал инспектор. – Кто служит двоим, тот не служит никому. Не ты, так Француз бы с ними разобрался. Они просто не знали, чем кончается измена. Вот я и думаю: другие ведь тоже могут этого не знать. Надо учиться у итальянцев. Если они убивают кого-то из мести, то об этом знают все. Они не станут караулить врага в темном переулке. Нет, они выкрадут его и казнят, а труп бросят на пороге дома. Или расстреляют на глазах у толпы, да еще объяснят зрителям, что к чему.

– Мне следовало их повесить на Аллен-стрит? Всех четверых? – устало осведомился Илья. – Такие детали контракта надо было оговаривать заранее.

– Вот теперь ты начинаешь говорить лишнее, – засмеялся Салливан. – Выпей еще, мне интересно будет послушать.

– Если позволите, сэр, я выпью в другом месте.

– Хочешь побыть один? Понимаю. Не стану навязываться в компанию. Но имей в виду, Билли – завтра у нас будет серьезный разговор об этом «левом товаре».

Да, он хотел побыть один. Да только как это сделаешь в Нью-Йорке? Даже если запереться в комнате, городской шум все равно ворвется к тебе через закрытые окна, а с шумом придут и мысли, и картинки начнут кружиться перед закрытыми глазами, и ты все равно останешься частицей толпы, которая не засыпает, не умолкает и не останавливается ни на миг.

Он шел по Хестер-стрит, заглядывая в каждый бар, чтобы сделать глоток виски, и держал курс на «Арсенал». Почему именно туда? Наверно потому, что не был там уже лет пять. Ну да, с тех самых пор, как стал Черным Испанцем. Настоящим, а не тем мальчишкой, которому дали кличку боязливые иммигранты из турецких кварталов.

Года два назад он снова побывал там, возле рынка «Вашингтон». Теперь вместо Роя Сильвера здесь заправлял Пол Келли. «А Сильвер погиб, – вспомнил Илья. – Пал на поле брани. Не устоял в битве с Джонни Французом. Лучше бы они пали оба. Но так не бывает. Кто-то должен остаться в победителях. И ждать, когда и его прикончат. Когда-нибудь прикончат и меня». Да, он побывал в Вест-Сайде, чтобы потолковать с Полом Келли. Ни о чем не договорились, но и врагами не стали. Они сидели в небольшом ресторанчике, одни, без посторонних, и без охраны. И в конце вечера к ним подошел хозяин, старый армянин. Ничего не говоря, он положил на стол перед Ильей диковинный предмет – какой-то старинный нож с бронзовой рукоятью и клинком вроде бы из темно-серого стекла с красным отливом. «Это с моей родины, – сказал он. – По-вашему называется обсидиан. Самый острый нож на свете. Он должен принадлежать самому лучшему воину. Мы уже не воины. Пусть он останется у тебя, Черный Испанец».

Ножик был и вправду острее бритвы. «Куда он делся? Валяется, наверно, среди старых шмоток. Или потерялся где-нибудь по пьянке», – подумал Илья, уже подходя к «Арсеналу». «И правильно. Какой из меня теперь воин? Я теперь военачальник. Щелкнул пальцами – и армия побежала умирать. Красота».

– Эй, мистер, это не вы уронили бумажник?

Он остановился, едва не наступив на вертлявого пацана перед собой. Тот размахивал толстым кошельком.

– Не вы уронили?

– Шел бы ты спать, – сказал ему Илья. – А завтра с утра можешь ловить простаков на свою дурацкую удочку. Ну, что вылупился? Сейчас начнешь просить у меня десятку, и тогда вернешь бумажник. А там одна бумага, да?

– Мистер, что вы такое говорите! – заверещал малец, продолжая трясти кошельком перед Ильей. – Вы посмотрите, тут полно денег!

Илья увидел на мостовой мелькнувшую тень. Кто-то приближался к нему сзади. «Черт, да меня, кажется, грабят!» – весело подумал он.

Отступив к стене, он развернулся в тот самый момент, когда грабитель взмахнул трубой. Резко нырнул вперед и боднул головой в лицо. Труба упала и зазвенела, прокатившись по булыжникам. Илья заломил руку и пнул бродягу под зад:

– Иди поучись хорошим манерам, сопляк!

Однако нападавших было гораздо больше, чем ему показалось сначала. Кто-то повис у него на спине, вцепившись в волосы, а еще двое выбежали из подворотни, размахивая палками.

Илья повалился на мостовую, стряхивая с себя тщедушного врага, и лежа, подсечкой, сбил подбежавших. Вскочил, подхватив трофейную трубу, и закричал:

– Шли бы вы спать, пацаны! Поубиваю всех к чертовой матери!

И сам испугался: «А вдруг уйдут?»

* * *

Он не помнил, как оказался здесь. Как сидел с инспектором в кабинете – помнил. Как пил в баре виски, не разбавляя – помнил. Какие-то знакомые… Кажется, еще и дрался с кем-то…

Ощупав лицо, наткнулся на распухшие губы.

– Больно? – спросила девчонка, лежавшая рядом с ним на полу, в куче тряпья. – Тебе вчера досталось. Но и ты им навалял, будь здоров.

Он выгнулся, подтягивая спущенные до колен брюки. Затянул пояс и встал, осматриваясь.

На ящике светила керосиновая лампа. В комнатке не было ни окон, ни дверей. Сквозь прорехи в рыхлой штукатурке проглядывала кирпичная кладка. От середины стены до пола висела холщовая занавеска, и девчонка на четвереньках юркнула под нее. И тут же вернулась, с кувшином и горбушкой.

– У меня тут хорошо, тихо, – сказала она, протягивая ему молоко и хлеб. – Принимай, кого хочешь, никто не мешает.

Илья сел на пол, рядом с ней.

– Какое вкусное молоко, – сказал он, вытирая губы. – Я и забыл, что оно может быть таким вкусным.

– Я твоими деньгами расплатилась, – деловито сказала она. – И фараону доллар отдала из твоих. А то бы уволок обоих в кутузку. Но все остальное в целости-сохранности.

Девчонка сунула пальцы в щель под стеной и выудила оттуда его бумажник.

– Вот, держи. Другая бы схватила и смылась. А я так не могу. Уж больно мне жалко тебя стало. – Она взвесила бумажник на ладони и кинула ему. – Да и дела-то у меня сейчас хорошо идут. Попала на уловистое место. Теперь главное чтоб не согнали. Ну, я фараону заплатила, а швейцар там стоит на входе – козел. Все докапывается. Завидно ему, что ли?

Я раньше на другом углу стояла, так не каждый день удавалось брюхо набить. Потом накопила немного, стала цветы для виду продавать. Иной и купит розочку – все доход. А теперь стою на Бродвее, возле клуба какого-то. Там такие ходят! Бывает, что и подхватят, покатают на коленках, – она хрипло рассмеялась. – А вчера что было-то, что было! Подкатывают двое, такие расфуфыренные. Доллар за две розочки отвалили – и в клуб. Я и забыла про них. Тут – ба-бах! Стекло вдребезги, и этот самый, с моей розочкой в петлице, как сиганет из окна! А за ним другой! И копы откуда ни возьмись! Как они его, бедного, заломили! И говорят – сдавайся, говорят, Черный Испанец, ничего ты, говорят, против Пинкертона не сделаешь!

Илья чуть не подавился куском хлеба.

– Сдавайся – кто? – переспросил он.

– Ну, Черный Испанец! Хотя никакой он не черный.

– Ты не путаешь? Ты точно расслышала?

– Не глухая. Так и говорит, мистер Черный Испанец. А что?

– Ничего.

– Видать, хорошего парня сцапали, – вздохнула она. – Вон сколько на одного-то. Толпа еще долго не расходилась, всё друг друга спрашивали – что такое, да кто такой. Потом из клуба стали выходить, ну, тут-то все и прояснилось.

– Что прояснилось?

– Ну, про этого парнишку-то. Он, говорят, самый, что ни есть знаменитый пират. Напал, говорят, на шхуну. Один всех там порешил. А потом смылся на Запад. Пять лет там прятался. Теперь вот вернулся – а они его и сцапали.

Илья аккуратно поставил кувшин на пол и скрестил руки, чтобы скрыть, как они трясутся. Но дрожь сотрясала все его тело.

– Застыл? – заботливо спросила девчонка и укрыла его плечи обрывком армейского одеяла.

– Ты… Тебя как зовут?

– Меня-то? – она зачем-то пригладила волосы. – Вильгельмина Анжелика. А на улице я – Пчелка.

– Слушай, Вильгельмина…

– А мама меня знаешь, как называла? Геля. – Она скорчила умильную рожицу и певуче протянула по-польски: – Гелю-у, ходзь ту! (Геля, иди сюда!)

«Почему все они так любят рассказывать о себе, и особенно о маме?» – подумал Илья.

– Слушай, Геля, сейчас ты выйдешь на улицу, остановишь извозчика и попросишь его встать так, чтоб я мог сесть незаметно. Ну, прямо у входа.

– Он меня не послушает…

– А ты покажи ему вот это, – он достал из бумажника десятку. – Как только подъедешь, приходи за мной.

* * *

Приехав домой, Илья первым делом прошел на кухню. Гельку он тащил за руку. Она ворчала, но не больно-то упиралась.

Кухарка уставилась на него, будто он только что встал из могилы. Илья увидел свое отражение в начищенных кастрюлях, и сам содрогнулся.

– Миссис Донован, – сказал он как можно солиднее, – вот это существо следует накормить, помыть, причесать и так далее. То есть сделать все прочее, в чем вы разбираетесь лучше меня. Обращайтесь с ней так, будто это моя племянница.

– А вы, Билли? Вас не следует накормить, помыть и так далее?

«Меня следует расстрелять, повесить и сжечь на костре», – подумал Илья и сказал:

– Надеюсь справиться с этим самостоятельно.

Василь дремал в кресле, посреди коридора, как раз между кабинетом и спальней – так, чтобы Илья не мог пройти незаметно. Но он и не собирался таиться. Наоборот. Он пнул по ножке кресла, чтобы разбудить Василя.

– Ты куда пропал, босс! У меня люди с ног сбились, тебя ищут…

– Плохо ищут, – бросил Илья, на ходу стаскивая измятый и пыльный пиджак. – Как у тебя?

– Все в порядке, – помрачнел хохол. – Через них прошло больше ста коробок. Шляпная фабрика, красильщики, картонажники – в общем, пять кварталов обработали.

– Об этом после. Ты все чисто сделал?

– Как всегда. Тихо и спокойно. С утра в церковь сходил, заказал сорокоуст.

– А теперь найди моих адвокатов. Обоих, Бена и Соломона. Чтоб через час были у меня.

Василь почесал нос, что означало сомнение.

– Босс, время одиннадцатый час ночи. Они или спят, или гуляют. Нельзя подождать до утра?

– А у меня сейчас как раз утро, – сказал Илья и заперся в ванной.

Почему-то ни Андрея, ни Петра ему не было жалко, хотя они прожили рядом с ним пять лет. И не просто прожили, а, можно сказать, дрались вместе с ним. Плечом к плечу, как пишут в профсоюзных листовках. Но вот они исчезли, и осталось только странное чувство, смесь досады и брезгливости. Они переметнулись, Василь правильно выразился. Они сами себя вычеркнули.

Гораздо больше ему было жалко грязную голодную проститутку, которую он подобрал где-то на Бродвее. Да нет, это она его подобрала. И, возможно, спасла от серьезных неприятностей.

И все-таки больше всего он жалел того безвестного парня, которого приняли за Черного Испанца. Наверно, если б не эта история, он бы и Гельку не решился взять с собой. Да, точно. Слишком сильный удар. Чувство вины навалилось на него, как рухнувший дом, и чтобы выбраться из-под обломков, он и потащил за собой девчонку. Это немного помогло. Но только немного.

Его юристы появились далеко после полуночи. Соломон Глейзер и Бенджамин Фокс принадлежали к разным адвокатским конторам и считались конкурентами. Это не мешало им дружно и согласованно работать на Билли Истмена.

Сол был немного пьян и дымил сигарой, Бен с отвращением разгонял дым и поминутно зевал, и оба ждали, когда же Илья сформулирует задачу. А он ходил по кабинету вдоль книжных стеллажей, водя пальцем по выпуклым тисненым корешкам, и не знал, с чего начать.

– Пять лет назад на Гудзоне случилось убийство, – сказал он, наконец.

Адвокаты переглянулись, и Соломон Глейзер отложил сигару.

– Бандит по кличке Черный Испанец забрался на шхуну с краденым товаром и перебил всю команду, – продолжал Илья, тщательно подбирая слова. – Был арестован. Бежал из-под стражи. И скрылся на Западе. На его поиски получило заказ агентство Пинкертона. Кстати, у нас есть с ними связь?

– Можно поискать, – ответил Бен. – Хотя эта контора не работает на профсоюзы.

– Пока будем считать, что дело не касается профсоюза. Пока это только частный интерес. Итак, прошло пять лет. Вчера агенты схватили на Бродвее одного парня. Называли его Черным Испанцем, действовали грубо, и им помогала полиция. Мне надо знать все об этом случае, и как можно скорее. Где он сидит, в чем его обвиняют, кто ведет его дело. И самое главное – кто он такой. Это первое. Второй вопрос звучит так: сколько будет стоить его свобода?

Сол Глейзер вальяжно провел рукой в воздухе, словно отводя занавес:

– Это не вопрос. Это загадка. Ты, Билли, уже знаешь правильный ответ. Ты уже отложил на это дело какую-то сумму. И теперь хочешь, чтобы мы ее угадали. Если скажем больше – ты будешь недоволен. Скажем меньше – подумаешь, что мы ничего не смыслим. Переходи лучше к третьему вопросу.

Ему больше не о чем было с ними говорить. Но адвокаты не поняли бы его, если б вся их встреча свелась к обсуждению частного интереса. В конце концов, они – не его личные юристы. Работают на профсоюз, пусть и негласно. Значит, разговор придется завершить какой-то серьезной темой. И тут он вспомнил Андрея…

– Третий вопрос, наверно, не по вашей части. Вы же юристы, а не медики. Что такое кокаин? Кокаиновые таблетки от зубной боли? Кто этим промышляет? Насколько законным считается такой бизнес?

– Нас уже пытал на эту тему инспектор Салливан, – сказал Бен. – Мы копаем в этом направлении. Еще две-три недели, и вы получите исчерпывающее заключение.

– Спасибо, господа, – Илья пожал руки обоим. – Спокойной ночи.

– И все-таки, Билли, – укоризненно сказал Сол Глейзер, – разве нельзя было отложить эту встречу до утра?

– Нет. Теперь у вас впереди целая ночь. Вам есть над чем подумать. А утром вы будете готовы действовать.

– Итак, – подвел итог Бен. – Пинкертоны, Черный Испанец, кокаин. Не вижу пока никакой связи. Но чувствую, что она должна быть. Да, есть над чем подумать. А ты говоришь – «спокойной ночи»…