Текст книги "Русские банды Нью-Йорка"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

32. Уильям Истмен, цветовод

Когда-то ему помогало кислое молоко. Теперь он все чаще и чаще лечился от похмелья с помощью шампанского. На этот случай в подвале на полках всегда лежали две дюжины бутылок. А за тем, чтобы их запас постоянно пополнялся, должен был следить Василь. И не уследил.

– Это что такое? – спросил Илья, показывая на пустую бутылку.

Василь стоял перед ним, угрюмо ссутулившись и сунув руки в карманы штанов.

– Ну, бутылка.

– Последняя, ты понимаешь или нет? Последняя. Я спускаюсь в подвал – а там пусто. Это как понимать?

– Извини, босс, сейчас пошлю кого-нибудь, привезут целый фургон.

Илья маленькими глотками ополовинил бокал и вытер губы. Мир постепенно обретал утраченную четкость очертаний. А мысли, вертевшиеся в голове, наконец, стали понемногу превращаться в слова.

– Ты меня не понял, – сказал он с укоризной. – Черт с ним, с шампанским. Я тебе за что плачу? За то, что ты меня охраняешь. Ты меня должен беречь. А ты? Заботиться должен обо мне, понимаешь?

– Виноват, босс.

Это был запрещенный прием, которым Василь пользовался постоянно. Как бы ни придирался к нему хозяин, он покорно признавал свою вину, даже несуществующую. И что с ним после этого делать? Дальнейшие упреки теряли смысл, а наказать рука не поднималась.

– Ладно. С чем пришел?

– Внизу к тебе рвется репортер. Говорит, что инспектор Салливан обещал устроить вашу встречу, а ты не пришел.

– Ну да, не пришел, – вспомнил Илья. – Как я мог придти, если…

Да, Салливан просил его уделить время для беседы с журналистом, но вчера Илья застрял в казино, проигрался, напился, и не помнил, как оказался дома. Какие уж тут беседы.

– Иди, скажи, что сейчас я занят, встретимся вечером. В «Нью-Брайтоне». В семь часов заедешь за ним, а я уже буду ждать за столом. Там и побеседуем. Раз уж Салливан ему обещал. Всё, иди. Мне надо с бумагами разобраться.

Перед ним на столе лежали рисунки и фотографии загородных домов. Одни были похожи на дворцы, другие – на замки, и не было ни одного, в каком ему хотелось бы жить. Жить одному, и чтобы вокруг не было ни души. Только берег моря и чайки.

Но нет, ему полагалось жить в роскоши. Полагалось принимать важных гостей, чиновников и политиканов. Нужен был большой зал для гостей, спальни для гостей, конюшня для гостей. Кабинет для переговоров, библиотека – для более важных переговоров. Винный погреб, помещения для прислуги, причал для яхты. И обязательно – оранжерея. Какой же он цветовод без оранжереи?

Выбор надо было сделать сегодня, чтобы агент по недвижимости успел все устроить до начала предвыборной кампании. Тогда наступит горячее время. Тайные встречи. Торги. Интриги. Политика, одним словом. Там, в этом загородном доме, станет ясно, за кого должны проголосовать районы, в которых заправляют люди Салливана.

На прошлых выборах такие встречи проходили в клубе на Ален-стрит. Но газетчики об этом пронюхали. Подняли шум. Известные политики собираются в гнезде порока! В самом сердце Десятого округа! Хорошо еще, что к тому времени уже все было решено и поделено.

Нет, Салливан, как всегда, прав. Для тайной политики нет более подходящего местечка, чем загородный дом. Кто станет следить за виллой молодого преуспевающего бизнесмена? Кому какое дело, чьи яхты причаливают к его пирсу?

Ему было тяжело сосредоточиться, но он старался. Вот этот домик, вроде, лучше остальных. Сколько за него хотят?

Цена не имела значения. Все равно платить будет банк. Илья только догадывался о размерах своего счета. Однажды он спросил об этом Салливана, и тот сказал, что, если они скинутся, то смогут купить небольшой кусочек Европы. Трансильванию, к примеру.

Глупая шутка. Кому нужна нищая Трансильвания? Тут не знаешь, какой дом выбрать…

Может, вот этот, с колоннами?

Илья махнул рукой, перетасовал все рисунки и фотографии и выбросил на стол одну из них, нижнюю. Вот и весь выбор.

Вилла в скандинавском стиле. Вокруг только дюны и чахлые сосновые рощи. Лимонные стены, белые наличники, оранжевая крыша. Причал с резными перилами. Ну, а оранжерею придется пристроить позже.

Он еще раз внимательно вгляделся в рисунок. В этом доме Илья собирался прожить всю жизнь. Пока не убьют.

* * *

Однажды он уже имел дело с пишущей братией, год назад, когда обходил кварталы с членами комиссии по приему иммигрантов. Пара ублюдков из мэрии, тройка писак – и представитель профсоюзов, Билл Истмен.

Члены комиссии поднимались по узким лесенкам в кошмарные комнаты, расспрашивали жильцов, раздавали леденцы детям – и быстро спускались обратно, не выдержав вони. Когда он потом читал в газете об их проверке, его поразило, как репортер умудрился все перевернуть.

Из пятисот жильцов, населявших дом на Мотт-стрит, четыре сотни были евреями, а итальянцев, немцев и ирландцев было по три десятка. Все комнаты на первом этаже снимали проститутки, и по ночам там было довольно шумно. Но причем тут жильцы?

А в газете вышло, что оргии и драки устраивают ирландцы – кто же еще? – к тому же не платят за жилье. Итальянцы нигде не работают. Немцы же не отдают своих детей в американские школы. Про евреев вообще не упоминалось – как раз потому, что они исправно платили, потому что среди них не было безработных, и потому что их дети прекрасно учились. Главный вывод статьи – зачем нам переполнять город новыми преступниками?

Илья попросил, чтобы того, кто написал эту муть, как следует проучили. Писаку выследили в баре, подмешали морфия и вывезли в нижний Вест-Сайд, в самый грязный притон, где и оставили голым. Парень выжил, хотя крысы едва не отгрызли ему яйца, и, говорят, теперь работает корректором. Так безопаснее.

– Мне все равно, что вы там напечатаете, – сказал Илья журналисту, когда Василь доставил того в «Нью-Брайтон». – Только не приписывайте мне чужих слов. И вообще, лучше бы не упоминать ни обо мне, ни о профсоюзе.

– Статья у меня с собой, – сухо ответил юный розовощекий очкарик. – Вы должны ее просмотреть и вычеркнуть то, что не должно появиться в печати.

– Единственное, что я должен, так это помочь вам сделать правильный заказ, потому что вы первый раз в этом ресторане, а я тут ужинаю чуть не каждый вечер – улыбнулся Илья. Паренек чем-то был похож на его младшего брата. Такой же важный, и так же гордится прозрачной порослью на верхней губе.

Он повернулся к официанту:

– Фред, нам – как всегда. И вина – на твой вкус.

Просмотрев статью, Илья смог понять только несколько фраз. Это был не тот язык, на котором он привык говорить. К тому же автор нагромоздил столько ученых слов, и строил из них такие замысловатые конструкции, что, наверно, и сам инспектор Салливан ничего не понял, потому и натравил юнца на своего молодого помощника.

Он вычеркнул фамилии всех, кого знал, и вернул листки репортеру.

– Могу я называть вас по имени? Видите ли, Джейк, вы затрагиваете тему, в которой я мало смыслю. Мне трудно даже представить, что значит «этническая преступность». Растолкуйте, а?

– Ладно, Билл, я растолкую. – Очкарик охотно подхватил его простецкий тон и даже положил локти на стол, как Илья. – Этническая преступность – банды, состоящие из земляков. Я ведь о чем пишу? Я пишу о том, как китайцы отравляют нацию опиумом. Пока они травят желтокожих – это их дело, раз уж азиаты не могут пить виски. Но подпольные курильни посещают и американцы! Еще я пишу, как итальянцы убивают свидетелей, поэтому полиция не может довести до суда ни одного дела против них…

– Ничего подобного! Год назад судили Морелло.

– Вы и сами прекрасно знаете, чем кончилось.

– Не знаю, – соврал Илья. – Я не слежу за судебной хроникой. Но точно знаю, что он был арестован и долго сидел.

– Сидел под следствием. А в зале суда, в тот самый момент, когда вызвали свидетеля обвинения, вдруг кто-то из публики достал красный платок и махнул ему. И всё. Свидетель язык проглотил. И все остальные тоже. И теперь Морелло гуляет на свободе.

– Что вы говорите! Это плохо.

– Это ужасно, – согласился журналист.

– Это более чем ужасно, – сокрушенно добавил Илья. – Джованни Морелло – мой главный конкурент на цветочном рынке!

– Не смешно, Билл.

Илья пригубил рислинг и подумал, что это не страшно – глоток легкого вина. Он всегда может остановиться. А пара глотков рислинга – своего рода смазка, они только помогут шестеренкам в голове вращаться быстрее.

– Вы немного заблуждаетесь насчет итальянцев, – сказал он. – Да, среди них полно бандитов. Но они варятся в собственном соку. Они обложили налогом только итальянские притоны и игорные дома, и не лезут к другим. И насчет убийств не стоит преувеличивать. Чаще всего это просто продолжение войн, начатых еще в Палермо или Милане. Нас, американцев, это не касается.

– А что вы скажете о войне между немцами и ирландцами?

– Да нет никакой войны, – он махнул рукой, подзывая официанта. – Фред, ты как относишься к ирландцам?

Фредерик Фогель, бывший стюард с бременской океанской линии, покосился на спутника Ильи.

– Говори откровенно, он свой.

– Если вы про Кеннеди, то я готов открутить ему голову после вчерашнего проигрыша.

– Спасибо, – торжествующе улыбнулся журналист.

– Вы ничего не поняли, – сказал Илья, отправив Фогеля обратно к буфету. – Они с Кеннеди живут в соседних комнатах и режутся в шахматы. Два психа. Поймите, Джейк, эти разговоры об иностранцах уже обросли плесенью. Какие они, к черту, иностранцы? Они приехали сюда, чтобы жить, а не убивать и грабить. А тот, кто здесь живет – это местный житель. Если же мы начнем обсуждать этническую преступность, то все иммигранты станут казаться захватчиками. А если вы будете возить вилкой по тарелке, то суфле остынет, и его нельзя будет взять в рот. Ваше здоровье!

Он поднял бокал и увидел, что Василь, сидевший за соседним столиком, смотрит на него и незаметно показывает пальцем в сторону входа.

Илья, не оборачиваясь, скосил глаза к зеркалу. Он всегда садился за этот столик именно потому, что тут было зеркало на стене. Сидеть спиной к входу было не очень уютно, зато так его трудней было сразу заметить. А он в зеркале видел всех. Вот и сейчас он увидел, как в зал входит инспектор Салливан. И не просто входит, а смотрит как раз в спину Илье. Вот их взгляды встретились в зеркале, и инспектор кивнул ему, а потом повел головой в сторону отдельных кабинетов.

Поболтав еще минут пять с журналистом, Илья извинился и направился вслед за инспектором.

Салливан устало развалился на диване, покачивая перед глазами бокал с коньяком.

– За стол не приглашаю, потому что некогда, – сказал он. – На сорок третьем пирсе тебя ждет катер. Отправляйся на Кони-Айленд. В салуне на Серф-авеню твои люди сидят за одним столом с людьми Джонни Француза. Я хочу знать, зачем они встретились. Думаю, что тебе это тоже интересно.

– Кто там?

– Не знаю. Знаю только, что твои ребята. Тебе и разбираться. Как разберешься, приходи сюда. Отчитаешься.

* * *

По пути в порт Василь забегал в каждый кабак, где могли быть его ребята, и набрал девять человек. Трое были с пушками, и, когда добрались до Кони-Айленда,

[i]

[Закрыть]Илья подсадил их в свою пролетку, остальные на двух колясках ехали следом.

Он понимал, чем вызвано беспокойство Салливана. Приближалась предвыборная кампания, и на этот раз в ней будет принимать участие Объединенная Рабочая партия, сформированная совсем недавно, но уже доказавшая свою эффективность. Салливан работал на демократов, а Джонни Француз, судя по всему, оказывал услуги «объединенным рабочим».

Ясное дело, его парни не могли сунуть нос в Десятый округ. Ну, а если он задумал перехватить несколько тысяч бюллетеней чужими руками? Работягам все равно, за кого голосовать. Но от демократов они слышали все время одни и те же песни, а новая партия могла понравиться просто потому, что она новая. Да еще, блин, «рабочая»…

Он расставил своих людей по улице и на заднем дворе у черного хода, чтобы никто не смылся. Сам же подцепил проститутку и в обнимку с ней завалился в салун.

Оседлав табурет у стойки, терпеливо выслушивал снятую девку, которая чуть не выпрыгивала из платья от радости, что с ней пошел такой приличный господин. А сам незаметно осматривался. Он еще надеялся, что Салливан что-то напутал. И еще на то, что он опоздал, и его люди уже разбежались. О чем они могли договариваться? Может быть, просто случайно пересеклись? На Кони-Айленде столько танцевальных залов, столько мест, где можно повеселиться, не опасаясь врагов – ведь это нейтральная территория…

И тут он заметил в глубине зала своих парней.

Столики в этом салуне были узкие, как гладильная доска, и народ сидел тесно, порой даже соприкасаясь спинами. Но Илья мгновенно различил лицо Андрея.

Рядом с ним сидел Петр. Кличка «Леший» приклеилась к нему навсегда, хотя он давно уже не напоминал того лесоруба, который когда-то махался с бандой «угольщиков».

Еще двое сидели напротив них, и это были чужаки. На столике теснились кружки с недопитым пивом. Эта компания забыла о выпивке. Разговор шел серьезный.

Он заказал еще пару виски, похлопал пташку по заду, вышел и забрался в пролетку, стоявшую поодаль у тротуара.

– Там Андрей и Леший, – сказал он Василю. – Будем ждать. С ними двое. Они, наверно, выйдут отдельно…

– Все понятно, босс. Сейчас отправлю туда Мулата, они его не знают. Проследит. Выйдет с «французами», мы их грузим. А Лешего и Андрюху – к нам.

– Извозчиков отпусти. Рассчитайся с ними и договорись, куда им придти за телегами.

– Мог бы и не напоминать, – обиделся Василь. – Что, первый раз перехватываем?

«Своих – в первый раз», – подумал Илья и откинулся на спинку, прикрыв глаза.

«А виски здесь – дрянь. Как и везде. Надо носить фляжку с собой. Сейчас бы сидел спокойно, потягивал, коротал время…»

Ему незачем было суетиться. Василь все сделает. Из него получился бы отличный полицейский – сообразительный, но не рассуждающий. И тот все сделал. Илья только было начал с тоской вспоминать недопитую стопку виски, как в пролетку залезли Андрей с Лешим. За ними – Василь.

– Что случилось, Илюха? – спросил Андрей. – Что за облава?

– Пока еще ничего не случилось. С кем ты был?

Они с Лешим переглянулись, и Андрей махнул рукой, словно разрубил невидимый натянутый канат.

– А, чего там! Тут все свои.

– Пока еще свои. Выкладывай, не тяни.

– Пацаны из Четвертого округа предлагают хороший товар. У себя его толкнуть не могут. Товар-то увели у Француза со склада. А у нас все пройдет гладко.

– Старый номер, – сказал Василь. – Подсунут, потом натравят ищеек. Да, босс?

– Ищейкам ловить нечего, – замотал головой Андрей. – Товар такой, что вот он есть – и вот его уже нет. Таблетки. Таблетки от зубов. Съел пять штук – все равно, что шкалик водки выпил. Только лучше. Тепло так, приятно, весело. И никакой похмелюги. Чисто опий, только не надо у китаезов прятаться, да во сто раз дешевле. Называется кокаин.

– И сколько таблеток ты сегодня уже сожрал? – спросил Илья.

– Да ты что, Илюха!

Леший дернул Андрея за плечо и подал голос:

– Так надо ж было испытать.

– Испытали?

– Ну. – Леший кивнул. – Товар стоящий. С руками отрывать будут.

– Во-во, – подхватил Андрей. – Кто пару раз попробовал, уже с дорожки не сойдет, так и будет к нам ходить, в ножки кланяться. Мы первую коробку продавали по пять центов за пачку. Со второй подняли до десяти. Ну, те, которые в первый раз – тем обратно по пятачку отпускаем. А то и даром отдаем. Но я тебе скажу, Илюха, никто после первой пачки не успокоился, все явились, как миленькие! Это ж такая вещь…

– Да что ты расписываешь, – остановил его леший. – Босс лучше нас с тобой все знает. Опий-то сейчас все курят.

– Я не курю, Петро, – сказал Илья. – Выпить могу, чего скрывать. Но курить – не курю. А про опий только слышал.

– Ну да, – протянул Андрей с вызовом, – ты у нас самый чистенький. Ангел без крылышек.

Если бы у Ильи сейчас оказался в руках нож или хотя бы трость, Андрей мог бы очень скоро увидеть настоящих ангелов, с крылышками. Или кого-то другого, с рожками.

Но он давно уже не носил с собой ни ножа, ни любого другого оружия. Даже садовые ножницы не носил, хотя мог бы – все-таки цветовод. Его оружием был Василь. Илье достаточно было показать на человека пальцем – и его не станет.

Погасив прилив ярости, он спросил деловито:

– Сколько коробок вы успели продать?

– Босс, у нас все посчитано, – суетливо заверил его Андрей. – Мы все, что положено, отдадим. Нам сначала оборот надо раскрутить. Но как пойдет доход…

– Я спрашиваю, сколько коробок вы продали?

– Ну, десять там или двадцать. Сколько, Петро, ты помнишь?

– Да немного, босс. Ну, дюжину они завезли в прошлом месяце, а до того первая партия была – шесть коробок. Ага, даже двадцати на круг не выходит.

«Два месяца, – подумал он. – За такой срок можно заработать неплохие деньги. Заработали, потеряли осторожность, и, конечно, Салливан пронюхал, что они связались с Французом. Почему он сразу мне не сказал? Все можно было исправить, пока они не заработали первых больших денег. Сколько пачек в коробке?»

– Сколько пачек в коробке? – спросил Василь.

– Ну, не помню, – замялся Андрей. – Полсотни, что ли. Или сотня.

– Двести пятьдесят, – сказал Петр. – Имеем по четвертному с коробки. А покупаем за пятерку. Доходное дело, босс.

Илья взъерошил волосы пятерней.

– Давай выйдем, – приказал он Василю. – Что-то меня замутило от этих разговоров.

Они отошли от пролетки, и Илья увидел ту девку, с которой входил в салун. Она уже висела на плече смущенного господина в пенсне. Тот воровато оглядывался, давая увести себя.

– Что будем делать, босс?

– Ты им веришь?

– А что? Дело-то обычное.

– Два месяца у нас под носом процветает чужой бизнес – для тебя обычное дело?

– Да нет, босс. Переметнулись – обычное дело. И брешут, что двадцать коробок. Двести – я бы поверил.

– Вези всех на катер. По дороге поспрашивай тех двоих «французов». Ты уже знаешь, о чем говорить, они вилять не будут. Узнай точно, как долго они у нас пасутся. И сколько коробок сплавили. И в каких кварталах. Все точно разузнай, а потом… – Он на секунду задумался. Но только на секунду. – А потом всех в воду.

– Всех? – Василь нахмурился. – Это ж Андрей…

– Да. Андрей – это Андрей. А я – это я. А ты – это ты, – сказал Илья твердо и сжал плечо Василя. – Всё, дальше – сам.

– А ты куда?

– На паром. Я к Салливану. Отчитаюсь.

33. Деревенщина на Бродвее

Кириллу приходилось бывать в больших городах, но то, что он увидел в Нью-Йорке, сразу будто придавило его к земле. Все вроде бы такое же, как в Чикаго, или в Мемфисе, или в Новом Орлеане – разве что дома повыше, да народу побольше. Только дома эти сливались в сплошные стены, превращаясь в каньон, по дну которого, не останавливаясь, бурлила людская река.

Контора Уильямса, судя по адресу на конверте, располагалась на Сорок седьмой улице. Извозчик довез туда Кирилла за несколько минут.

– Вы можете меня подождать? – спросил он, выходя. – Я ненадолго. А потом поедем искать отель.

– Какой отель?

– Мне забронировали номер в «Каледонии», а я даже не представляю, где она может находиться.

– Запад, Двадцать восьмая улица, – бесстрастно сообщил извозчик и застыл в величественной позе, презрительно оглядывая с высоты бегущих пешеходов.

Несколько раз пройдя по длинным коридорам и внимательно изучив таблички на дверях кабинетов, Кирилл не обнаружил ни «Атлантического ежемесячника», ни редакции «Ивнинг пост». Мимо него сновали деловые люди с бумагами и портфелями, в приемных дожидались посетители, и все это напоминало какую-нибудь уездную канцелярию, а вовсе не храм литературы.

Он долго стоял перед дверью, где красовались начищенные бронзовые буквы: «Поверенный Ф. Уильямс».

– Если вы к Филу, то зря ждете, – заметил пробегающий мимо клерк. – Его трудно застать на месте.

– Я дал ему телеграмму, что приезжаю сегодня, – сказал Кирилл. – Он снял для меня номер и обещал, что будет ждать в офисе.

– Возможно, вы прибыли слишком рано. Можете оставить ему записку. Видите, как блестит порожек? – усмехнулся клерк. – Все приходящие оставляют ему письма, просовывая под дверь. Филу впору прибить тут почтовый ящик.

Кирилл оторвал чистый лист рукописи и написал на нем: «Прибыл ненадолго. Уезжаю завтра. Теодор Грин».

На самом деле он, конечно, не собирался уезжать так скоро. Вернувшись к пролетке, он сказал извозчику:

– Заедем в отель, я оставлю там вещи, а потом мне хотелось бы посмотреть город.

– На какую сумму?

– То есть?

– Я могу отвезти вас к небоскребу со смотровой площадкой. Или к Бруклинскому мосту, оттуда тоже неплохой вид. Но вы, кажется, имеете в виду нечто иное, так? Вы имеете в виду экскурсию. Вот я и спрашиваю, сколько вы готовы выложить за нее.

– Для начала – десять долларов. Плюс чаевые.

Извозчик поправил кнутом свой древний цилиндр и ненадолго задумался:

– Это будет целое путешествие. Но что вы хотели бы осмотреть? Музеи, театры, биржу?

– Сказать по правде, я знаю в Нью-Йорке только одну достопримечательность. Это ресторан «Арсенал».

Извозчик расцвел в улыбке:

– Считайте, что вам крупно повезло, сэр. В таких-то достопримечательностях я разбираюсь. Поехали! Мы можем начать с самого дна, с «Чумы», «Адской дыры» или «Свалки». Это будет покруче «Арсенала». Можем даже заглянуть в бар «У доктора». Народ там может и выпить, и поспать на двух столах вдоль стенки. Место на столе – пять центов, под столом – три. Там собираются нищие из нищих! Вот где настоящее дно.

– На дне я уже бывал, так что этот пункт программы можете пропустить, – сказал Кирилл.

– Тогда начнем со старой пивоварни в Пяти Точках. Все лучшие люди Нью-Йорка вышли оттуда…

У Кирилла сохранились не самые приятные воспоминания о Нью-Йорке. Новые впечатления тоже были не радужными. Катаясь по городу в пролетке, он радовался тому, что скоро уедет отсюда. Впрочем, возможно, все дело было в комментариях его гида.

Оказывается, Нью-Йорком теперь называли не только город, выросший на острове Манхэттен, но и поселения на другом берегу Гудзона, а также те кварталы, что выросли на соседнем острове, на Лонг-Айленде. И для этого были веские основания.

Весь Манхэттен был поделен между бандитскими группировками. Центр принадлежал парням из Бауэри, и они все время расширяли свои владения, захватывая улицы на западных и восточных берегах острова. Но там хватало своих бандитов, и им тоже надо было как-то жить.

Что им оставалось делать? Они осваивали территории на материке и на Лонг-Айленде. Так был покорен Бруклин, а потом и Джерси. Дольше всех сопротивлялся Бронкс, расположенный на севере Манхэттена и отделенный от цивилизованного мира рекой Гарлем. Но и этот аристократический район нынче платит налоги в бандитскую казну.

А поскольку все бандиты, как бы они ни грызлись, все равно подчинялись политиканам из городской управы, стало быть, жители завоеванных территорий голосовали на выборах за этих самых политиканов.

Кириллу трудно было понять политический смысл предстоящего слияния Нью-Йорка и пригородов, но он надеялся, что по ходу экскурсии его гид обмолвится о жизни иммигрантов.

– А вот и наш Чайнатаун, – извозчик остановил пролетку. – Посмотрим на него со стороны, потому что внутрь заезжать не стоит. На Дойерс-стрит и двум пешеходам разминуться трудно. Потому-то эта улица и занимает первое место по числу убийств.

– Здесь живут китайцы?

– С некоторых пор. Раньше тут жили немцы. Лет пятнадцать назад на Дойерс появилась первая китайская лавчонка. Торговали всякой чепухой, но народ сюда валом валил. А все потому, что над складом там было такое заветное местечко, где резались в карты и курили опиум. Китайцы быстро поладили с копами, сюда повадилась всякая шваль, и приличная публика из квартала начала сваливать. Теперь тут полно притонов. Всем заправляют китайцы, а полиция их покрывает. Ну, на то она и полиция, чтобы охранять бизнес, верно? Едем дальше.

– А где живут русские? – не вытерпел Кирилл.

– Евреи-то? Они кучкуются в Ист-Сайде. Мы еще заедем туда в конце прогулки. Им там хорошо, хоть и тесновато. Зато все свои. Им же нужна особая пища, и церковь у них там своя имеется…

– Я спросил про русских.

– Я и отвечаю.

– Что, из России приезжают только евреи?

Извозчик пожал плечами:

– А кто еще оттуда может приехать? Медведи?

– В России живут разные люди.

– Они везде разные. Вот, скажем, итальянцы. Есть северные, те сразу устраиваются в литейку или на верфи. Сицилийские торгуют овощами. Сардинцы нигде не работают, сплошь бандиты. Но грабят только своих. А вот арабы, турки, греки – те все на одно лицо…

– Турки? – Кирилл вспомнил своих попутчиков по пароходу. – А армяне где живут?

– Таких не знаю.

Он понял, что его жалкая попытка отыскать следы Остерманов потерпела крах. И махнул рукой.

– Ладно, Вергилий, поехали дальше…

В «Каледонию» Кирилл вернулся уже под вечер. Портье окликнул его:

– Мистер Грин! Вас ждут в ресторане. Мистер Филипп Уильямс. Столик у окна, под пальмой.

«В ресторане? Очень кстати», – подумал Кирилл. За время экскурсии он не рискнул заглянуть ни в один из кабачков, столь красочно описанных его гидом. Мимо дорогих ресторанов он также проезжал без остановок, стесняясь своего провинциального костюма. Но в гостинице такими условностями можно и пренебречь.

Фил Уильямс оказался невысоким полным брюнетом лет сорока с живыми карими глазами и удивительно подвижным лицом. Пока он поднимался из-за стола, протягивая руку Кириллу, его улыбка была то вежливой, то удивленной, то приветливой, и остановилась на стадии восторга.

– Так вот вы какой! – Он энергично и долго тряс руку. – Признаться, не ожидал! Больше всего на свете я опасался, что увижу барышню! Знаете, сейчас столько дамочек прикрываются мужскими псевдонимами! Надеюсь, у вас за спиной не прячется та Паулита Гонсалес, которой отправлялись гонорары? Надеюсь, вы – это вы?

– Я – это я, – смеясь, заверил его Кирилл. – А тетушка Паулита – хозяйка дома, где я живу чаще всего. Я так часто бываю в разъездах, что не имею постоянного адреса.

– Именно так и должен жить настоящий писатель. Все время в пути. В поисках новых героев, новых впечатлений! Как жаль, что вы так ненадолго к нам! Я бы показал вам Нью-Йорк!

– Спасибо, я уже осмотрел город.

Уильямс подвинул к нему меню в кожаном переплете.

– Я ничего не заказывал, не зная ваших предпочтений.

– Нет у меня никаких предпочтений. Что подадут, то и съем.

– В таком случае рекомендую бифштекс, картофель, салат из крабов и бутылочку бордо. Предупреждаю: мне приказано вас накормить до отвала. «Атлантический ежемесячник» уже внес в смету расходы на вашу вербовку. Да-да, именно так это называется. Мы должны завербовать Теодора Грина для работы в нашей фирме, пока его не заполучили конкуренты. Вы привезли что-нибудь из нового?

– Не знаю, подойдет ли это вам…

– Изложите в двух словах.

Кирилл задумался. Этой повестью он дорожил больше, чем всеми рассказами, написанными прежде. Собственно, она была его первым чисто литературным опытом, потому что в ней он выдумал все, от первого до последнего слова.

– Это маленькая повесть о двух мальчишках-иммигрантах, которые убежали на Запад. Один оказался среди ковбоев, другого похитили команчи. Прошли годы. Они выросли. Ковбой стал скотопромышленником, и сгоняет со своих пастбищ всех, кто ему мешает – как индейцев, так и белых переселенцев. А его друг кочует по прерии с команчами, и не хочет жить в резервации. Они сталкиваются, и чуть не убивают друг друга. Но все кончается хорошо.

– А любовь? Есть там любовь? – деловито спросил Уильямс.

– Именно в ней-то вся соль! – Кирилл от удовольствия даже пальцами щелкнул. – Эти двое с детства влюблены в одну девчонку. Она живет в городе, и чтобы ее увидеть, оба наших героя туда отправляются. Там и сталкиваются. Ну, пожалуй, я рассказываю слишком долго.

– Сколько слов?

– А, вы про ее объем. Сорок тысяч.

– Целый роман. Хватит работы для редакторов. Хорошо, если после правки останется половина. А вот и наши бифштексы! Вот от них-то после правки останутся только облизанные тарелки!

Уильямс набросился на еду так, словно тоже не ел весь день. При этом он ухитрялся непрерывно расспрашивать Кирилла. Больше всего его интересовали короткие рассказы. Так сказать, литература малых форм. Откуда берутся сюжеты, герои, пейзажи? Как удается превратить сухой газетный репортаж в художественное произведение? Ведь все рассказы о гангстерах сделаны на основе газет, не так ли?

Наверняка в дело идут и личные впечатления, но откуда такое богатство у столь юного автора? Узнав, что Теодору Грину всего двадцать пять лет, Уильямс был потрясен. (А ведь Кирилл еще накинул пару лет для важности). Он стал расспрашивать о местах, где бывал Кирилл, и просто умирал от зависти, потому что сам за всю жизнь не уезжал дальше Чикаго.

Покончив с едой, Уильямс заявил:

– Смета расходов еще не исчерпана. Давайте заглянем в наш литературный клуб. Там можно с толком потратить оставшиеся денежки. Вы играете? Рулетка, покер, блэк-джек?

– Нет.

– Странно. У вас такие яркие и точные сцены в игорных домах… А это потрясающее ограбление «Колизея»! Честное слово, читаешь, и кажется, что ты сам наставляешь кольт на несчастных охранников!

Кирилл улыбнулся, польщенный. В жизни налет на «Одеон» получился гораздо менее красочным, чем в рассказе про «Колизей».

– Мне приятно слышать это от профессионала, – сказал он. – Если б вы знали, насколько моя жизнь далека оттого, что я пишу! Ведь я простой учитель. В маленьком городке. У меня двадцать три ученика, от шести до сорока лет…

– Все писатели ведут двойную жизнь, – перебил его Уильямс, явно испугавшийся, что собеседник начнет рассказывать о педагогических буднях. – Литература – способ убежать от реальности. И читатели охотно бегут за автором. Как из тюрьмы. Один заключенный делает подкоп, а за ним на свободу выползают и остальные. Важно, чтобы подкоп был достаточно удобен.

Он хохотнул и добавил:

– И чтобы потом можно было вернуться обратно в тюрьму, избегнув наказания за побег! Вот это да! Какая метафора! Сейчас приедем в клуб, и я глубокомысленно изреку ее, отредактировав по дороге. А вы потом можете использовать ее в романе. Литература как средство для побега из тюрьмы обыденности.

Они поднялись в номер, и Уильямс пролистал рукопись, пока Кирилл переодевался.

– Занятно, занятно, – бормотал он. – Иммигрантов выбросить. Пусть мальчишки будут коренными бостонцами. Один из обедневших аристократов, второй из простой, но состоятельной семьи. Фамилии поменять. Хорошая фамилия состоит из четырех слогов. Как минимум из трех, но все равно она длинная. Ридженхардт. Друзья зовут его Ридж.

Он поднял голову, отрываясь от рукописи:

– Кстати, Теодор Грин – это псевдоним или ваше настоящее имя?