Текст книги "Русские банды Нью-Йорка"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

18. Буфетчик с кастетами

Шнеерсон был прав. После того, как Илья побывал на яхте, в жизни семьи Остерманов начались перемены.

На рыбном рынке мать встретила соотечественницу из Минска. У той было собственное дело, портняжная мастерская, и ей как раз требовались две помощницы. Нужен был также слесарь, который мог бы чинить и настраивать швейные машинки. А еще требовался непьющий, крепкий паренек, чтобы заменить спивающегося гладильщика.

Так всем нашлась работа в Ист-Сайде. Нашлось и жилье – на чердаке дома, где располагалась мастерская. Подлатать крышу, застеклить окно да застелить циновками пол – вот и готова прелестная мансарда. Уже на следующий день все переехали на Мэдисон-стрит. Все, кроме Ильи.

Работа в салуне требовала его постоянного присутствия. Поэтому Гарри Хилл выделил новому «буфетчику» комнатку в полуподвале, с окном, через которое было видно крыльцо и вход. Очень удобно. Даже не вставая с постели, Илья мог видеть, кто там околачивается у дверей, и не пора ли ему выглянуть, чтобы помочь своему напарнику, Томасу. А тот жил в такой же комнатке, но с другой стороны крыльца, и тоже выскакивал, если у Ильи возникали сложности в работе с клиентами.

Однажды Томас появился в совершенно непотребном виде – из одежды на нем были только два кастета. Хорошо, что дело было ночью. Впрочем, днем-то в салуне обычно было тихо.

Здесь собирались воры и скупщики краденого, публика спокойная и деловая. Они заключали сделки за кружкой пива, обсуждали последние новости, делились слухами и иногда отмечали успех предприятия. Но вечером эти клиенты исчезали, отправляясь на работу, а их место занимали другие – те, кто весь день провел в доках, или на рынке, или в душных фабричных цехах. Забредали сюда и матросы. Они держались кучками и, напившись, обязательно начинали задираться.

В салуне Гарри Хилла к дракам относились спокойно, как к неизбежным издержкам. Столы и скамейки здесь были намертво прибиты к полу, посуда подавалась самая дешевая, в бутылках на витрине бара была подкрашенная вода, а не виски или вино – все было устроено так, чтобы даже массовое побоище не причинило существенного вреда интерьеру.

Персонал салуна вступал в действие только тогда, когда участники драки выдыхались. Тех, кто еще держался на ногах, вырубали дубинкой и, после тщательной ревизии карманов, выбрасывали на улицу. Многие из драчунов, очнувшись от холода, обнаруживали, что лежат на мостовой голыми. И только редким счастливчикам удавалось прийти в себя раньше, чем уличные мальчишки стягивали с них последние штаны.

Первое время Илье приходилось ограничиваться ролью зрителя. Он сидел у стойки, терпеливо выслушивая жалобы бармена Дика на ужасный нью-йоркский климат. Когда начиналась заваруха, помогал Дику убирать со стойки вазочки с орешками и прочую посуду, а потом ждал сигнала от Томаса.

Драки редко затягивались дольше, чем на десяток минут. Возможно, действовал коктейль, изобретение хитроумного бармена, в прошлом – ученика аптекаря Шнеерсона. Наконец, на сцене появлялся Томас и, не меняя приветливого выражения лица, наносил несколько точных ударов короткой дубинкой.

Вот теперь можно соскочить с табурета и заняться приборкой – вытолкать посетителей, собрать осколки бутылок, протереть пол от крови и блевотины и за ноги вытянуть последних клиентов наружу. Еще полчаса на наведение порядка и ужин с Томасом и музыкантами, пара сэндвичей и чашка кофе, – и двери салуна открыты снова.

Прошла неделя, прежде чем от Ильи потребовалось нечто большее. Это случилось, когда в салуне гуляли матросы с английского клипера. Их было четверо, и пили они не коктейль, а джин. Вели себя, как обычно – закуску не заказывали, щипали проституток, но не уходили с ними, бросали насмешливые реплики каждому, кто проходил мимо их столика, а под конец стали приставать к музыкантам.

Бармен Дик подмигнул Илье:

– Сегодня будет потеха. Дать тебе кастеты? Или обойдешься дубинкой? Загляни сюда.

Он выдвинул ящик из-под кассы, и Илья, перегнувшись через стойку, увидел там прелестную коллекцию свинчаток, кастетов и кистеней.

– Следи за их ногами, – предупредил бармен, глядя, как Илья примеряет кастет. – Иные вставляют в башмаки всякую дрянь, вроде зубьев пилы. Не подставляйся. И не вступай раньше времени.

Томас уже был в зале. Он подошел к эстраде как раз в тот момент, когда один из матросов отшвырнул пианиста.

Илья думал, что Томас для начала попросит клиента вернуться за столик. Надо же что-то сказать человеку, хоть он и пьяный. Ведь это клиент. Он только что отдал нам часть своих денег. Он поддерживает наш бизнес. Ну, погорячился, ну, не совпали его музыкальные вкусы с возможностями нашего пианиста. Надо ему объяснить, надо его успокоить, усадить на место – и выкачать из него еще немного денег, а потом еще и еще, и девочек усадить к нему на колени, а пианист пока отряхнется, и снова зазвучит музыка…

Однако у Томаса был свой взгляд на то, как ведется бизнес. Он подошел сзади к матросу, который был выше его на голову, и почти без замаха ударил дубинкой по подколенному сгибу.

Матроса повело вбок, он схватился за пианино и удивленно оглянулся. Увидев обидчика, он занес над головой огромный кулак – и Томас врезал ему по ребрам. Дубинка отскочила от необъятного пуза моряка, как мячик от стенки. Матрос словно и не заметил удара, его кулак описал дугу и пронесся над головой Томаса. А тот, нырнув под руку, схватил матроса за полу куртки, резко потянул на себя и отскочил.

Верзила рухнул с эстрады на пол, да так и остался лежать. Немногие успели заметить, что, падая, матрос получил по затылку легкий, молниеносный удар дубинки.

Его приятели загалдели и вскочили, сбрасывая куртки. В следующий миг они окружили Томаса.

Илья рванулся с места, но Дик его придержал:

– Ты куда? Еще рано. Пусть выберутся наружу, здесь вам не разгуляться.

Томас вывернулся и кинулся к выходу. Разъяренные матросы бежали за ним, громко топая тяжелыми башмаками.

«Да таким ботинком можно уложить и без всяких зубьев», – подумал Илья и продел ладонь в щель кастета. Другой рукой он сжал дубинку.

– Бей по почкам, – посоветовал Дик. – Пьяный боли не почувствует, но все равно свалится. А по морде даже не пытайся достать, бесполезно. Ну, давай, Билли!

Драка уже выплеснулась на улицу, и посетители салуна потянулись следом, чтобы насладиться зрелищем. Илья растолкал толпу и выскочил на крыльцо.

Он вдруг поймал себя на мысли, что эти матросы ему нравятся. Он бы и сам мог стать таким, и точно так же торчал бы с приятелями в кабаке, и был бы не прочь помахать кулаками… Но тут он увидел лицо Томаса, мелькнувшее между бугристыми широкими спинами. Под носом у него блестела кровь, и у Ильи перехватило дыхание от ярости. Эти ублюдки избивали его товарища! Втроем на одного!

Он ворвался в круг, образованный зрителями, и саданул одного из матросов по хребту дубинкой. Тот немедленно развернулся к нему и поднял кулаки к подбородку.

– Хочешь увидеть настоящий бокс? – сипло крикнул матрос и сделал выпад левой.

«Вот это бугай!», – восхитился Илья. Он шагнул ближе, подставляясь под удар, и отводя дубинку за спину. Все движения матроса казались ему замедленными, словно они дрались в толще воды. Как только правый кулак двинулся от подбородка, он отскочил. Матрос выбросил руку вперед, но не достал Илью. А вот дубинка не промахнулась, она рубанула по локтю, и рука матроса обвисла плетью. Шаг вперед, удар пяткой в колено. Такое чувство, словно попал в стену. Матрос покачнулся, но еще успел махнуть левой. Кулак со свистом пронесся перед носом Ильи, и матрос вдруг упал на четвереньки. Лежачего не бьют? Так он еще не лежит! Пара хороших пинков снизу под ребра – вот теперь другое дело. Растянулся, и никаких попыток встать.

Он не успел порадоваться. Левую скулу вдруг обожгло, и Илья отлетел к толпе. Его вытолкнули обратно в круг, и он успел поднырнуть под второго матроса, который несся на него, выставив вперед обе руки с растопыренными пальцами. Наверно, хотел схватить за горло. Илья попал кастетом ему по ключице и вывернулся из-под неимоверно тяжелого тела.

– Вот и все, – спокойно сказал Томас, вытер под носом и с удивлением посмотрел на окровавленную ладонь. – Ты как, Билли?

– Порядок, – задыхаясь, ответил Илья и еще раз пнул матроса, который пытался подняться с мостовой. – Быстро же они свалились. Я ему только раз попал.

Томас повесил дубинку на пояс.

– Ты попал, а я добавил. В следующий раз, когда вступаешь, сразу бей по затылку, не оставляй на меня эту работу.

– Я как ты… – попытался оправдаться Илья. – Ты же не сразу…

– Не сразу, мне же надо было их сюда выгнать. Нет, ты справился, только все можно было сделать в два раза быстрее. Так, джентльмены, – Томас наклонился, ощупывая карманы матроса. – Придется вас оштрафовать за дебош в общественном месте. Билли, проверь, как поживает любитель музыки. И тащи его сюда. Только не забудь оштрафовать.

Так Илья получил в салуне дополнительный заработок. Двенадцать долларов – все, что нашлось в матросских карманах – он отложил. Хотел поднакопить еще и открыть счет в банке. Однако скоро эти деньги удалось вложить в более выгодное дело.

* * *

Однажды в субботу к нему забежал Сверчок.

– Босс, я нашел для тебя лодку, – сказал он, с восхищением разглядывая амуницию вышибалы: простеганный кожаный жилет, браслеты с заклепками, кастеты на поясе и дубинку в набедренной кобуре.

– Лодку? Какую еще лодку? – рассеянно переспросил Илья, следя за пьяницей у стойки, который вот-вот должен был свалиться с табурета.

– Ты же сам просил!

Илья не сразу вспомнил свою последнюю встречу со Сверчком, под причалом, в день аудиенции у Князя.

– Ну, и что за лодка?

– Как ты просил, самая маленькая, – затараторил пацан. – За нее просят шесть долларов. Два доллара стоит парус, доллар сорок центов надо заплатить за весла. И еще, я договорился, хозяин сам ее покрасит, но это нам обойдется в доллар семьдесят пять. Получается одиннадцать долларов пятнадцать центов.

– Погоди минутку…

Оставив Сверчка, он подошел к пьянчужке и взял его за шиворот.

– Дик, этот рассчитался?

– С него еще тридцать центов.

Илья пошарил по карманам клиента, наскреб только два десятицентовика. Пьяница вдруг очнулся и заносчиво вскинул голову:

– Эй, парень, убери свои грязные лапы!

– Что? – Илья сделал вид, что окаменел от гнева. – Ты назвал меня грязной свиньей?

– Ничего такого я не говорил…

– Что?! Значит, я лгу? Ты назвал меня лжецом? Да ты знаешь, что полагается за такое оскорбление? А ну, пойдем, разберемся!

Он сдернул пьяницу с табурета и потащил к выходу. Тот вяло сопротивлялся. Илья выставил его на крыльцо, развернул и отправил дальше пинком под зад.

Пьянчужка поднялся с мостовой, отряхивая костюм, и погрозил пальцем:

– Зарываешься, Билли! Как бы тебе не напороться на хороший ножик! Много вас тут таких было, с дубинками-то все вы смелые. А вот получишь ножом под ребро, как Тони… Он тут был до тебя… Вот тогда узнаешь…

– Быстро же ты протрезвел, приятель, – удивился Илья. – Как платить, так ты просто труп. А как грозить, так прямо Цицерон.

– Ты меня Цицероном не пугай. Мы итальяшек вонючих давно загнали на свалку, там им самое место, – все больше расходился алкаш. – А будешь руки распускать, и тебя на свалку свезут, ногами вперед!

Илья потянулся к дубинке и топнул, как на собаку. Пьянчуга пригнулся и затрусил по улице.

Вернувшись к стойке, Илья пожаловался Дику:

– Где справедливость? Я его и пальцем не тронул, а он еще недоволен! Удрал, остался должен, и еще грозится!

– Никуда не денется, – процедил бармен, протирая стакан.

Илья повернулся к Сверчку:

– Пошли со мной.

Они спустились в его комнатку, и Илья достал коробку из-под сигар, где хранил сбережения.

– Так сколько, ты говоришь, стоит наша лодочка?

– Одиннадцать долларов пятнадцать центов.

– Вот тебе двенадцать. Чтобы завтра утром все было готово. Перегонишь ее к лодочному причалу, за стоянку не плати. Скажешь, что хозяин рассчитается. Я приду к полудню.

19. Шелк из Китая

По воскресеньям салун Гарри Хилла открывался только вечером. С утра сам Гарри, Дик, Томас и несколько проституток наряжались как на праздник и уходили в воскресную школу преподобного Джонса. Они и Илью с собой зазывали, но он всегда находил какой-нибудь повод остаться дома. В этот раз причина была вполне уважительной.

– Хочу навестить родителей, – скромно заявил он, и это была чистая правда.

Гарри Хилл благосклонно кивнул:

– Можешь выбрать себе любую рубашку из моего гардероба. И возьми с кухни хороший кусок говядины. И не торопись обратно.

Едва ступив на причал, Илья сразу увидел своюлодку. Свежая белая краска блестела на ее бортах. Перед ней с важным видом прохаживался Сверчок, в полосатой матросской майке и белом берете, явно украденном у англичанина.

– Босс, все готово! – доложил он. – Отец сказал, что для тебя стоянка бесплатная. Можем держать лодку здесь хоть до второго пришествия.

– Посмотрим, – с напускным равнодушием ответил Илья. – Еще неизвестно, как эта посудина поведет себя на большой воде.

Они отошли от причала на веслах, на середине Гудзона наладили парус, разобрались с несложным такелажем – и лодка весело побежала по мелкой ряби, кренясь под легким ветром.

Илья хотел пройти вдоль Манхэттена от парка Баттэри до затона Корлеара, и там найти место, где можно причалить. Оставить Сверчка сторожить лодку, а самому выйти на Мэдисон-стрит и заявиться в гости к родителям – в приличном костюме, с подарком, с деньгами. А главное, можно будет вставить в разговоре, что он не приехал к ним на омнибусе или даже на извозчике. Нет, он прибыл на собственной лодке. Отец это оценит. А Оська просто лопнет от зависти…

По Гудзону шли океанские пароходы и высоченные парусники, и лодка выглядела на их фоне жалкой скорлупкой. Но, обогнув Баттэри и свернув на Ист-Ривер, Илья перестал стесняться своего неказистого суденышка. Здесь он легко обгонял грязные буксиры, а вдоль обоих берегов теснились у пирсов рыбацкие шхуны, низкие баржи и пузатые шлюпы. Там и сегодня, в воскресный день, кипела работа – скрипели блоки, визжали лебедки, грохотали настилы под ногами бегущих грузчиков.

У затона ветер стих, и пришлось выгребать против течения, опустив парус. Сверчок упирался изо всех сил, пыхтел и раздувал щеки, однако Илье было ясно, что на пару с таким гребцом далеко не уйдешь. Он оглядел берег и направил лодку к двум старым баржам, сидевшим на мели. Если причалить к одной, то с нее можно перебраться на другую, а та лежит кормой на берегу. Берег, правда, отсюда просматривался плохо, и никаких признаков дороги или хотя бы тропинки Илья не заметил, но уж пробраться через прибрежные кусты он сумеет.

Они подгребли к барже и двинулись вдоль ее борта, густо затянутого порыжевшими водорослями. Заглядывая в проломы обшивки, Илья видел, что внутри плещется вода, а от верхней палубы остались только редкие доски. Он искал место, где бы привязаться, и дошел до самой кормы. И здесь обнаружил нечто странное.

Корма баржи была чистой. На досках обшивки, темных от воды, не было водорослей, ни старых, ни свежих. Приглядевшись, он заметил четкий стык. Можно подумать, что кто-то занялся ремонтом полусгнившей посудины и уже заменил целый кусок кормы. Причем сделал это совсем недавно, судя по тому, что шляпки гвоздей не успели заржаветь.

– Ты хочешь встать здесь? – спросил Сверчок, опасливо озираясь. – Нехорошее место.

– Чем это оно тебе не нравится?

– Не знаю. Мы тут как в ловушке. Нас не видно ни с воды, ни с берега. Если нападут пираты, никто и не заметит.

– Какие пираты? – рассмеялся Илья. – Ты, Сверчок, слишком много читаешь.

– Ничего я не читаю! А только отец говорил, что затон – самое что ни на есть пиратское место.

Илья постучал по корме и прислушался. За досками плескалась вода.

Он встал в лодке и ухватился за щель между досками. Подтянулся, забросил ногу и уселся верхом на фальшборт.

– Босс, ты куда? – ужаснулся Сверчок.

– Тут недалеко, – весело ответил Илья, осторожно трогая ногой сгнившую палубу. Ему все стало ясно. – Подожди немножко, фокус покажу.

Он сполз на палубу и лег на истлевшие доски. Под ногами они наверняка проломились бы, но лежа он смог доползти до трюмного люка и свесить туда голову.

Как он и ожидал, баржа оказалась с начинкой. Внутри, в затопленном трюме, стояла шлюпка, тяжело груженная, затянутая брезентом. Видимо, ее завели сюда через корму, как-то убрав заплату.

Илья живо разделся и спрыгнул в трюм. Ноги коснулись скользких брусьев, и он тут же отдернул их, опасаясь напороться на гвозди. Подплыв к шлюпке, развязал конец и немного отдернул брезент. Под ним оказались мягкие сплюснутые рулоны, обернутые серой бумагой. Вытянув один, он надорвал край упаковки. Это был отрез гладкой блестящей ткани.

Прихватив с собой три отреза, Илья вернулся в лодку.

– Смотри, что я нашел. Это шелк. Его там много. Очень много.

– Что? – Глаза Сверчка смешно округлились. – Полная баржа шелка? Босс, это же… Это же пиратский склад!

– Мне все равно, чей это склад. Садись на весла. Нам тут лучше не задерживаться.

Может быть, ветер стал дуть в другую сторону, а может, лодка попала в блуждающее течение, но только теперь она двигалась гораздо быстрее. И Сверчок больше не пыхтел, вытирая пот, а дышал резко, отрывисто, в такт частым гребкам.

Они вышли из затона Корлеар и снова, поймав ветер, подняли парус.

– Теперь куда? – спросил Сверчок. – Домой?

– Да мы же только что из дома. Нет, приятель, тебе придется еще потерпеть, – сказал Илья, направляя лодку к яхтенному причалу.

– Ну, здесь-то другое дело, – Сверчок облегченно выдохнул, заметив неподалеку катер береговой охраны.

По дороге к дому родителей Илья несколько раз останавливался перед витринами, придирчиво изучая свое отражение. Ему хотелось выглядеть прилично, и он затягивал галстук, чтобы из-под воротника великоватой сорочки не был виден новый шрам на шее.

Дверь открыла мама. Увидев на ней фартук с иголками и с ножницами в кармане, Илья понял, что пришел не вовремя. Остерманы работали.

– Я на минутку, – сказал он, торопливо поцеловав маму в щеку. – С работы отпросился. Вот, принес говядины на жаркое. И еще вот…

– Дора, и с кем ты там шушукаешься? – в коридор выглянул отец. – Сынок, что случилось?

– Ничего. А где Оська? А где наша конопушка?

– Они внизу, в мастерской, – ответила мама и потянула его за руку. – Почему ты не заходишь? Неужели трудно выбрать время, чтобы навестить родных? И что это за работа, при буфете? Я понимаю, там весело, там хорошо платят, но ты подумал о будущем? И сколько же там платят? Не стой на пороге, садись уже!

– Дора, что ты спрашиваешь! – усмехнулся отец, укладывая дымящийся паяльник на подставку. – Погляди на этот галстук, на эту заколку, на эти штиблеты! Сынок, ты всем доволен? Вот и хорошо, какие могут быть вопросы? Как поживает Шнеерсон? Скажи ему, что я таки выбросил все его мази в Ист-Ривер, потому что их аромат отпугивал клиентуру! Лучше иметь радикулит, чем потерять клиента.

Илья присел на табурет и заглянул в комнату. Постели были свернуты, а на кровати лежала раскроенная ткань.

– Мама, вот, это вам, пригодится.

– Что такое? – Отец перехватил отрез и потер между пальцами уголок. – Шелк. Очень приличный шелк. Франция или Китай. Где ты это купил? Надо сказать Мирре, пусть закажет…

– А на что ты это купил? – Мама устало опустилась рядом, не выпуская его руки из своей. – Это же бешеные деньги.

– Мне это подарили, а я дарю вам. Зачем мне шелк? А вы можете пустить его в дело…

Отец прислонился к косяку, скрестив руки на груди, и пытливо смотрел на Илью.

– В дело? Хорошенькое дело! Не надо сказок, Илюша, ты не девица на выданье, чтобы получать такие подарки.

– Моисей, что ты такое говоришь! – вступилась мама. – Почему барышня не может подарить кавалеру немного материи, чтобы он ходил в красивой рубашке? Может быть, здесь так принято!

– Я скажу вам, как здесь принято. Так же, как и везде! И в шинке близ Конотопа, и в ресторане на Бродвее – одно и тоже. Если выпить хочется, а денег нету, буфетчику дарят не то что отрезы шелка, а и родную маму закладывают, вот как принято. Спасибо тебе, Илюша, но мы с краденым товаром не работаем.

Илья не обиделся, не возмутился, не стал оправдываться. Он встал, сунул отрез под мышку и наклонился, чтобы поцеловать маму.

– Мне пора.

– Заходи к нам в субботу, вместе пойдем к Рабиновичам, – сказала она. – Вчера они были у нас, теперь наша очередь.

– Кто такие Рабиновичи? – спросил Илья. И махнул рукой: – А, какая разница. У вас теперь своя компания…

– А у тебя своя, как я погляжу, – неприязненно заметил отец. – Мой тебе совет, Илюша. Бросай свой буфет, пока не поздно. Приходи к нам, с двумя пресс-мэнами работа пойдет быстрее…

– Пресс-мэнами?

– Ну, так по-ихнему гладильщик. Ося все-таки еще мальчик, он старается, но вдвоем было бы лучше. Я поговорю с Миррой, она тебя возьмет.

– Хорошо, папа. Я подумаю.

Илья улыбался, и даже обнял отца на прощание. Но, сбегая по лестнице, он несколько раз яростно хлестнул отрезом по стене, вымещая злость…

В мастерскую он даже не заглянул, а леденцы и пачку имбирного печенья отдал Сверчку.

Попутный ветер и течение пронесли лодку вдоль южной оконечности Манхэттена, а в Гудзоне Илье пришлось поработать парусом.

– Ну, как, босс, ты доволен лодкой? – спросил его Сверчок, когда они, наконец, причалили к плотику на стоянке.

– Сойдет, – бросил Илья. – Скажи отцу, пусть заглянет в салун вечером. Ты сегодня хорошо поработал, но тебя я уже угостил. Надо бы угостить и Спиро.

– Вот и спросишь сам у него! – многозначительно сказал мальчишка. – Сам спроси, где орудуют пираты. Вот увидишь, он тебе такое расскажет!

От причала Илья направился не к салуну, а на Гринвич-стрит, где, как он слыхал, владели небольшим магазином братья Шекеры. Старший, Ури, часто заглядывал в салун. Днем. А младший, Соломон, сутки напролет торчал за прилавком. Илья видел его только раз, когда тот занес Гарри Хиллу какие-то неимоверной красоты носовые платки. Наверно, поэтому он и думал, что братья Шекеры торгуют мануфактурой. Оказалось, что на прилавках у них есть все, что только можно отыскать на городской свалке.

Соломон сидел возле кассы, читая биржевые котировки. Он поднял голову и подслеповато прищурился, разглядывая вошедшего. Судя по всему, покупатели сюда заглядывали нечасто.

– Привет, Сол, – непринужденно сказал Илья. – А где Ури? У меня есть к нему пара слов.

– Это ты, Билли? Тебя и не узнать. Настоящий лорд. Что за пара слов?

Илья бросил отрезы на прилавок и со скучающим видом отвернулся, разглядывая полки. Его внимание привлек штурвал, богато отделанный бронзой. Рядом висело изящное овальное зеркало, и в нем хорошо было видно, как Сол обнюхивает материю.

– И сколько ты за это хочешь? – спросил Шекер.

– Разве я сказал, что это мое? – Илья облокотился о прилавок.

– Понятно. Твой поставщик не умрет от счастья, если ты дашь ему двадцать пять долларов?

– Двадцать пять? За все?

– Тридцать. По десятке за штуку.

– Ты смеешься, Сол? Это же Китай, а не какая-нибудь Франция.

– Тебе нигде не дадут больше, – Шекер решительно отодвинул отрезы. Но не слишком далеко.

– Значит, мы нарежем себе носовых платков. На танцах девки повалятся в обморок, когда увидят, во что мы сморкаемся.

– Тридцать пять, и ни цента больше.

– По рукам.

Отсчитав деньги, Шекер заметил:

– Если у поставщика есть еще несколько таких отрезов, посоветуй ему не держать их в упаковке. Здесь написано имя владельца.

– Передам, – сказал Илья. – Да, кажется, у него что-то осталось. Кстати, сколько ты готов принять?

– Да хоть фургон, – улыбнулся Сол Шекер. – Оптовая цена – пятерка. Только не суйтесь с этим шелком в другие места. В Ист-Сайде на днях ограбили бриг с грузом мануфактуры. Полиция перешерстила все лавки. Так что, если тебя устраивает цена, вали все к нам.

– Да мне-то все равно, – Илья пожал плечами. – Ты же знаешь, я такими делами не занимаюсь.

– Я тоже когда-то не занимался. – Шекер сбросил отрезы куда-то под ноги и снова развернул биржевой вестник. – Но жизнь не стоит на месте, Билли.