Текст книги "Братва. Пощады не будет"

Автор книги: Евгений Монах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Глава 5

Какое-то странно-неприятное ощущение – будто скользкий холодный зверек забрался в мою душу, шевелится там, перебирает лапками мысли, желания, а ты с тоскливой безнадежностью ждешь, что он сейчас отыщет что-нибудь интересное для себя и вонзит в «это» остренькие зубки.

Я с надеждой взглянул на книжку Агаты Кристи, но она была уже прочитана и не могла отвлечь от этого глупого шизоидного состояния самочувствия.

«Предчувствие шевелится, – вяло подумалось мне.– Опять продуюсь, наверное. Азарт!..»

Мне пришел на память любимый книжный герой – профессиональный игрок Джек Гемлин Брет Гарт.

«Основное, – говорил тот, – быть равнодушно-спокойным во время партии. Ни в коем случае не повышать ставки, уметь вовремя остановиться...»

Я резко поднялся с кресла – жребий брошен – и подошел к маминому письменному столу. Выдвинул верхний ящик, никогда не запиравшийся. Бумажник лежал на виду, даже искать не потребовалось. В нем обнаружил пять десяток, сберкнижку и собственную фотографию в детском возрасте. Из-за этого фото чуть было не отказался от затеи и не засунул все обратно на место.

Но, подумав, деньги я все же забрал и выскочил на улицу. Настроение заметно поднялось.

Холодный зверек в душе почти затих, чего-то ожидая, мерзкая бестия!

– Ничего! Все будет ладушки! Пять червонцев – это сильный актив! – шепнул я сам себе, убыстряя шаги к парку.

Артист уже сидел в своей излюбленной позе – нога на ногу. Под его опухшими глазами были болезненно-черные круги – не слишком дорогая дань за вчерашнее усиленное веселье.

Доброжелательно кивнув мне, он лениво выплюнул сигарету и вынул колоду карт:

– Ставка?

– Червонец.

Артист удовлетворенно хмыкнул и, дав мне сдвинуть колоду, раздал карты.

– Бура! – облизнув невольно пересохшие губы, заявил я и выложил перед Жорой тройню старших козырей.

– Повысим? Удачу надо хватать за попочку! Ей, как женщине, это очень по вкусу! – ухмыльнулся Артист.

Ставка удвоилась, затем утроилась.

– Как плебеи по мелочам размениваемся! – пренебрежительно скривил тонкие губы Жора. – Давай, как серьезные деловые – ва-банк! Кто не рискует, тот шампанского не пьет!

И на отполированные временем доски скамейки веером легли четыре банкноты по полсотни рублей.

Я с досадой почувствовал, что на лбу выступила испарина, по всему телу пробежала горячая, а следом ледяная волна.

– Лады! – проглотив застрявший комок, предательски дрогнув голосом, согласился я. – Давай на все. Пан или пропал!

Я очень медленно, чтобы не спугнуть удачу, раздвинул розданные Жорой карты. И облегченно перевел дух.

– Моя партия! – сдерживая ликование, я выложил перед Артистом самую мощную «молодку» из туза, десятки и короля треф.

– Молоток, Джонни! Но есть у тебя маленький недостаток – говорить гоп, пока не перепрыгнул! – широко осклабился Артист и смачно шлепнул передо мной свои карты. – Три туза в паре с козырями. Московская бура, не бьющаяся даже козырями!

Со смешанным чувством нереальности происходящего, опустошенности и боли наблюдал я, как Жора нарочито-небрежно складывает купюры и кладет к себе в карман.

– Что это, Джонни, у тебя морда вытянулась? – захохотал Артист, насмешливым взглядом изучая мою физиономию.

– Ну ладно! – выдохнул я, стараясь, чтоб голос звучал бодро. – Пора мне. Прощай, Жора!

Я поднялся на ватных ногах со скамьи и сделал несколько шагов по аллее.

– Постой-ка, Джонни! А завтра придешь?

– Нет, пожалуй... Нет.

Артист прищурил серые глаза, губы его скривила снисходительная усмешка.

– Погодь, Джонни. Сядь. Побазарим давай.

Я послушно вернулся на скамейку. Домой идти совсем не хотелось. Предстояло нелегкое объяснение с матерью по поводу опустевших копилки и бумажника.

– Где «капусту» взял? У мамаши-учительницы надыбал?

Я нахмурился, ощущая, как привычно-крепко сжимаются кулаки и напрягается тело. Жора был один, и выхлестнуть его труда не представляло.

– Не нервничай, Джонни! И можешь не отвечать – все и так ясно. – Артист, страхуясь, отодвинулся от меня и будто ненароком сунул руку в карман, где у него лежал пружинный нож.

– Не крал я, а только на время взял, – буркнул я.

– Ага. Ясно. Каким же манером собираешься возвращать?

– Жорик, не суй нос не в свое дело! Это моя проблема!

– Хочу тебе помочь, чудак человек! И не гляди на меня волком!

– Я не нуждаюсь в акте благотворительности, Жора-филантроп!

– Речь вовсе не о благотворительности! И я не филантроп. И никогда им не стану – слишком не верю в людскую благодарность. Ведь человек по сути своей – неблагодарное животное. Не согласен? – Артист, криво ухмыляясь, глядел на меня как на одного из представителей животного мира.

– Нет. А благодарность детей к родителям?

– Пальцем в небо попал! Это же не благодарность, а банальный животный инстинкт, зов родства крови! Не будь таким наивным!

– Не знаю...

Глаза Жоры насмешливо сузились. Они словно говорили:

«Младенец! Как смеешь сомневаться в общепризнанных истинах?!»

– И что за помощь хочешь предложить? – деланно-равнодушно поинтересовался я.

– Материальную помощь не жди. Дураки давно вымерли. Могу лишь дать дельный совет, как раздобыть столь необходимые тебе дензнаки.

Я, почему-то наивно ожидавший, что Жора предложит мне по-братски взаймы, разочарованно отвернулся.

– Ну и как, любопытно?

– Очень даже просто! Надеюсь, тебе знакомо понятие – экспроприация экспроприаторов?.. Грубо выражаясь, выхожу один я на дорогу... Все на бочку и живей!

– Грабеж? – я не очень удивился. – Ты шутишь, Жора?

– Да? – лицо Артиста стало серьезным. – Ничуть! Так что решайся, будь мужиком! Или тебя смущает такое детски-наивное понятие, как мораль?! Не смеши, браток! Кто придумал это словечко? Слабые и никчемные людишки. Ничтожества, для которых предел мечтаний – домашние шлепанцы, телевизор и теплая баба под боком! И эти животинки изобрели мораль, чтоб превратить сильных личностей в таких же тупо-послушных скотин, как они. В стадо! А что мешает нам, сильным личностям, создать собственную мораль? Мертвый лист отпадает, чтобы не мешать живому, слабый обязан уступать место сильному, трусливый – смелому! Разве не это истинная мораль? И ее придумала сама Природа, а не человечишки! Что молчишь, Джонни?

– Сказать правду, я над этим никогда не задумывался. Но как так – хватать без причины человека и... экспроприировать?

– Тебя тормозит подобная чушь? Не будь дешевым чистоплюем! И запомни: нет на свете человека без греха! Каждый когда-то принес горе кому-то! А за все надо платить! И мы – те Черные ангелы, взимающие долги! Добрые, кстати, так как будем наказывать быдло лишь материально, оставляя им их никчемную жизнь!.. Да и нет у тебя, браток, другого реального выхода из финансовой ямы! Ну, по рукам?

Я вяло ответил на рукопожатие.

– Джонни! Я с самого начала понял, что на тебя положиться можно! От судьбы не уйдешь – ты хищник, а не овца! Я это с первой встречи просек!

...Я торопливо шел по направлению к своему дому. Четко печатали по мостовой каучуковые подошвы. Прохожих не было. Людишки-плебеи давно устроились перед телевизорами или с газетами в руках в своих квартирах-норах.

Стоял теплый вечер. Солнце уже загасилось за крышами домов, но небо было еще светлое, наэлектризованное за день прожектором-светилом. Кое-где на небе угадывались холодные точки далеких равнодушных звезд.

Я чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов – большим и сильным.

«Глупые, маленькие, смешные людишки! – думал я, глядя на мирно светящиеся окна близлежащих домов. – Вы и не подозреваете своими куриными мозгами, что сейчас идет под вашими окнами гангстер-мститель. Черный ангел, от которого вам не спрятаться и под дюжиной замков-засовов!»

Сунул руку в карман – там приятно хрустнули ассигнации.

«Даже ангел задаром работать не станет! Наказал козлов – и сам не внакладе! Ха-ха!»

Все еще смеясь, поднялся по старым, выщербленным ступеням подъезда.

– Нынче ты поздно что-то, – встретила меня мама, стараясь скрыть в голосе обеспокоенность. – И не скучно одному гулять? Ведь все твои друзья разъехались на лето.

«Ладушки! – радостно подумал я. – Значит, она пока еще не засекла пропажу денег!»

– А я не один. Друзья не копченая колбаса – их везде найти можно!

– Познакомился с кем-то?

– Да. В парке. Клевые ребята. Двое учатся в строительном училище, а третий – в мединституте на третьем курсе мается.

– Как так – мается?

– Его истинное призвание – музыка. Артист, одним словом!.. – мне стало смешно от этой случайной двусмысленности.

– Вот и замечательно, а то я все голову ломала, куда бы тебя на каникулы пристроить, чтоб совсем не закис.

– Пустяки! Мне вовсе не скучно! Даже наоборот.

– Да? Ты какой-то странный последнее время был. Я думала, что от одиночества и безделья измаялся.

– Нет. Все ладушки!

Я открыл глаза, уставясь в потолок. Сон, видать, совершенно про меня забыв, не приходил.

«Вот почему всегда так получается? – подумалось. – Когда хочешь заснуть – ну ни в какую! А желаешь просто поваляться, помечтать о чем-нибудь – враз засыпаешь! Лады. По этой теории бог сна сейчас ко мне примчится как ошпаренный!»

Я до мельчайших подробностей стал восстанавливать в памяти события прошедшего вечера.

Почти сразу после откровенного разговора с Артистом на аллее появились Серый и Дантист.

Последовало ставшее уже традиционным алкогольное возлияние, вмиг рассеяв последние мои сомнения в принятом решении.

Затем мы всей компанией направили свои уже немного нетвердые шаги на облюбованную Артистом еще днем улочку, где висели только два фонаря, да и то слепые – с выбитыми лампами.

Ждать клиента пришлось недолго. Из-за поворота вынырнул какой-то прохожий с портфелем и, беспечно насвистывая модный мотивчик, направился в сторону нашей засады.

– Ну?! – ухмыльнулся Артист. – Давай, Джонни, покажи-ка братве, на что способен!

Я неуверенно взглянул на быстро приближавшуюся фигуру, враз вспотевшей ладонью, до боли в пальцах сжав медный кастет.

– Ладно, Джонни! Впервой завсегда трудно. Смотри, как это делается! Учись, пока я на свободе!

Артист вынырнул из мрака густых акаций и разболтанной походкой подвыпившего гуляки побрел по тротуару. Прохожий на какое-то мгновение остановился, но, увидя, что встречный всего-навсего один и в стельку пьян, уверенно продолжил путь и даже возобновил свои глупые музыкальные упражнения.

Артист внезапно-резко прекратил ходьбу так, что прохожий чуть не налетел на него.

– Ты что, малый?! Сдурел?

– Дай-ка закурить, землячок! – сквозь зубы процедил Артист, загораживая дорогу.

Тип с портфелем, видно, не любил осложнений и сунул ему сигарету.

– А ты, оказывается, законченный жлоб! Всю пачку, фраер! – оскалился Артист.

– Тебе что, парень, мозги давно не вправляли? Иди-ка проспись, а то уложу тебя спать прямо здесь на тротуаре!

– Шутишь ты, фраер! Но я-то человек серьезный, и чувство юмора у меня начисто отсутствует!

В руке Артиста металлически щелкнул пружинный нож, тускло блеснула сталь длинного лезвия. Держал нож он профессионально – одними пальцами, чтобы свободно можно было менять направление острия.

– Ах ты, гаденыш! – Прохожий отскочил в сторону, хотел было замахнуться портфелем, но его локти надежно-крепко уже были зажаты Серым и Дантистом, неслышно подошедшими сзади.

– Без истерики, козел безрогий! Нам нужны монеты твои, а вовсе не ты! – процедил Артист и сунул руку в карман клиента.

Тот сделал отчаянную попытку вырваться, но ребята вывернули ему руки. От нестерпимой боли клиент упал на колени. Портфель отлетел в кусты.

Из-за угла, крутя мигалкой, выехал «газик» ПМГ.

– Милиция! Помо...

– Не рыпайся, тварь! – Артист с оттяжкой пнул кричащего в поддых.

Тот захлебнулся и больше не выступал. Подхватив под руки, его оттащили с тротуара в кусты акации.

Артист, профессионально-быстро ошмонав карманы клиента, расстегнул портфель. Выудил оттуда лишь смену белья, бритвенные принадлежности и комок слипшихся леденцов в целлофановом пакетике.

– Эй, командированный! Очухался? Мы люди деловые и не раздеваем граждан, как какие-нибудь мелкотравчатые сявки! Так и сообщи ментам в отделении!

Артист презрительно отшвырнул не представлявший никакой ценности портфель в кусты.

– Рвем когти, братва!

На одном дыхании проскочив несколько темных проходных дворов, мы достаточно удалились от ставшей опасной улицы.

– Навар не хилый! Пожалуй, разбежимся, чтоб зря не рисковать, – заявил Артист, исследовав содержимое бумажника командированного. Там оказалось больше трех сотен рублей мелкими купюрами.

– Что у вас?

Серый и Дантист вынули золотой перстень-печатку и часы «Полет». Перстень и часы Артист сунул в карман, а пустой бумажник с паспортом зашвырнул в заросли акации.

Серому и Дантисту отсчитал по стольнику.

– На, держи, Джонни, свою долю! – протянул мне деньги Жора. – Здесь восемьдесят рваных. Хватит?

– Да... Но ведь я ничего не делал...

– Пустяки. У тебя еще все впереди! – усмехнулся Артист. – Отработаешь. Кстати, сволочной судейской шатией-братией присутствие рассматривается как прямое соучастие!.. Учти!

...По моему телу прошла теплая расслабляющая волна, накрывая с головой. Обыкновенная перовая подушка вдруг показалась пухово-мягкой.

– Я же точно знал, что сон сейчас прибе... – полуулыбнулся я и тут же провалился в бездонно-глубокий свинцовый сон.

Глава 6

– О, Джонни! Ты пунктуален, как часы «Полет», что мы вчерась экспроприировали у командировочного лоха. Точность – вежливость королей! Ты случаем не загримированный принц? – как всегда, встретил меня плосковатой шуткой Артист.

– От тебя ничего не скроешь! – улыбнулся я и плюхнулся рядом с ним на скамейку.

– Как почивали, Ваше Высочество? Комары не беспокоили? – Жора щелчком сбил с моего плеча несуществующую соринку и, сняв воображаемую шляпу, приложил ее к сердцу, всем своим верноподданническим видом демонстрируя почтение, смирение и еще целую кучу разных чувств, присущих слуге по отношению к своему господину.

– Благодарю, неплохо. Вот тебе на водку, то бишь на чай! – я щедро-небрежно опустил гривенник в руку Артисту. Тот благодарно поклонился и загоготал, весьма довольный игрой.

– По ходу, я крупно промахнулся! Следовательно, не в медицинский, а в театральный подаваться!

– Вы почему постоянно опаздываете?! Главное – это у вас вошло уже в привычку! Генрих ждать не станет, он не сявка какая-нибудь!

– Мы же не нарочно. Наверно, часы у Серого отстают, – извиняющимся тоном попробовал оправдаться Дантист.

– Хрен с вами, – смилостивился Артист. – Потопали.

– Генрих решил устроить у себя маленький междусобойчик, – объяснил мне по дороге Жора.

Через десять минут ходьбы мы вошли во двор пятиэтажного дома, выстроенного буквой П.

– В натуре, похоже на тюрягу? – оскалился Жора, обводя взглядом обшарпанные, во многих местах с обвалившейся штукатуркой, унылые стены дома. К тому же на первом этаже размещалось какое-то учреждение – все окна были зарешечены.

– Да, – согласился я. – Копия.

– Здесь и проживает мой брательник.

«Тут ему самое место!» – хотел добавить я, но благоразумно промолчал.

Поднялись на второй этаж. Жора трижды коротко надавил на кнопку звонка.

Открыл Генрих:

– Пламенный салют Черным ангелам, отбросившим никчемные условности. Входите!

За солидным столом под малахит я чувствовал себя несколько скованно, разглядывая дорогую импортную мебель комнаты.

Серый восхищенно-одобряюще кивнул. В его маленьких глазках читалось: «Вот это личность! Когда-нибудь и я таким буду!»

– Прозит, господа! – поднял наполненный пузатый бокал хозяин квартиры.

Жора, не глядя, нажал на клавишу магнитофона. Полилась тревожная, как-то странно щекочущая нервы песня группы «АББА» «Деньги-деньги».

Артист блаженно прикрыл глаза и откинулся на спинку кожаного кресла.

– Ну как, Джонни? Перековка в супермены состоялась? Идиотские иллюзии о долге, совести, морали и подобную бодягу ты наконец выбросил в унитаз и слил за ними воду? – с улыбкой поинтересовался Генрих.

– Да. Очень похоже на то!

– Весьма похвально! Глотнем за это славное знаменательное перерождение!

Прозрачные разноцветные бокалы из богемского хрусталя сошлись с чистым звоном, напомнив мне маленькие церковные колокола, слышанные в Нижнем Новгороде, куда ездил с мамой прошлым летом.

У входной двери раздался настойчивый звонок.

Серый нервно встрепенулся:

– Кто это?

– Пока не в курсе. Но не дергайся, дурашка! Накрайняк, уйдем через балкон. Внизу цветочный газон. Можно смело прыгать.

Генрих выдвинул верхний ящик секретера. В его руке оказался тяжелый вороненый «ТТ».

Заметив мой взгляд, Генрих усмехнулся:

– И мы не лыком шиты!..

В комнату вошла-влетела полная, раскрасневшаяся женщина в домашнем сарафане.

– Гена, ну разве так можно?!

– В чем, собственно, дело, сударыня?

– Твоя сумасшедшая музыка не дает моему маленькому спать. Он искричался до слез! Нельзя же только о себе думать!

– Вы серьезно так считаете? – прищурился Генрих, придерживая карман стеганого халата, где лежал пистолет, чтобы тот не оттопыривался. – Постановление вам, думаю, известно. Или неграмотная? До двадцати трех часов я имею полное право у себя в квартире хоть волком выть – советская власть разрешает.

– Вот, значит, каким ты стал!.. И с таким-то отцом! Избаловал он тебя, даром что генерал!

Генрих смахнул с лица снисходительно-презрительную мину и готов был уже высказать что-то резко-грубое, но соседка, видно догадавшись, вовремя перебила.

– Сделай хотя бы потише, – попросила она. – Дай Сашику поспать. Или я буду вынуждена обратиться в домоуправление!

– Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! – Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. – О'кей?

– Спасибо! – поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.

Артист хохотнул:

– Чертова бабенка!

– Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицына – моего кумира, – подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.

Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.

Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.

Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:

– Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий – не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя – что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил даже, когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай. До завтра!

При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.

Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.

Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.

Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губы бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.

– Ты чего?! – с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.

Увидев бордовые пятна на моих щеках и сжатые кулаки, Серый вмиг заткнулся и, отводя глаза, весь напрягся.

– Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера – так и хочется со смеху лопнуть!

– А... Лады. Лопайся себе на здоровье! – щедро разрешил я.

– До встречи, Джонни!

Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:

– Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!

Но оборачиваться счел необязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного

Глава 7

В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.

Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждавший, что ничегонеделание – лучшее из развлечений.

«Он прав», – вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.

Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться наконец в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».

Я лежал, смежив веки и боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком эту блаженную расслабленность.

С улицы доносились фырканье автомашин и деловитое погромыхивание трамваев на стрелках.

«Лениться все-таки не самое приятное занятие на свете, – решил я. – Куда лучше развлекаться с ребятами, изымая излишки у прохожих – то бишь проходимцев. Продразверстка своего рода! А совесть – давно устаревшая антикварная химера, как говорят Артист и Ницше. Первый из них дока во всем. Если б не его мускатный орех – влип бы вчера как пить дать! Мамуля и так странно поглядывала, а с запахом – вообще крышка! Тамара... Обратит вот на меня внимание, а там уж я покажу, на что способен! По крайней мере, я лучше Серого с его вечной ухмылкой на лисьей физиономии и Дантиста, глуповатого коротышки со слюнявыми, толстыми губами».

Настенные часы пробили половину двенадцатого. В полдень была назначена встреча в парке. «Слет молодых, да ранних», – так пошутил Артист.

Я мухой позавтракал, оделся и легкой пружинистой походкой направился на место сбора. Все ребята уже были там. Рядом со скамейкой притулился мотоцикл Жоры. Последний приветственно помахал рукой и усадил меня рядом с собой;

– Слушай сюда, Джонни! Не пора ли нам заняться серьезными делами?

– В каком смысле?

– Генрих предложил экспроприировать выручку пары магазинчиков. Ты как?

– Даже не знаю... Я как все...

– Молоток! Хватит нам кусочничать, а то мелочевка затягивает не хуже болота! Значит, сделаем так. Мы с тобой сейчас рвем к тебе. Ты садишься на «Яву», и катим сюда. Цепляем Серого с Дантистом – и на улицу Блюхера. Там, в тупичке, два магазина есть – «Мясо» и «Молоко». Тормозим у перекрестка и дальше топаем на своих двоих. Спокойненько входим. Мы с тобой в «Мясо», а Серый с Дантистом в «Молоко». Изымаем дензнаки и рвем когти на мото к центральной улице. Оставляем колеса на автостоянке и исчезаем в толпе. Да, чуть не забыл – номера заляпайте до неузнаваемости и шлемы на деле не снимать! Все ясно?

Дантист хмуро кивнул. Серый, глубоко затянувшись сигаретой, выдохнул:

– Опасное мероприятие... Жареным попахивает. Ну да кто не рискует – тот шампанского не пьет! Согласен!

– Я как все, – невольно изменившимся голосом повторил я.

Артист, поправляя упавшую на глаза челку, провел ладонью по осунувшемуся лицу:

– Все о'кей! Приступаем к реализации!

– Я могу один смотаться за мото. Дом-то рядом.

– Не хочешь, чтоб я знал адрес, Джонни? – глаза Жоры остро прищурились. – Не доверяешь, выходит?

– Да нет... Пошли!

Дальнейшие события промелькнули для меня, как ускоренно прокрученная пленка в сломавшемся видеомагнитофоне.

Уже через полчаса мы были на Блюхера. Оставив мотоциклы недалеко от перекрестка, прошли полквартала до торговых точек. Сначала, для страховки, оценили обстановку через витрины.

– Всего несколько бабенок с авоськами. Приступаем! – приказал Артист.

Покупателей в магазине «Мясо» почти не было, так как в ассортименте вместо мяса почему-то присутствовала мороженая рыба.

Молоденькая толстушка-продавщица, ойкнув, замерла, увидев направленный на нее черный зрачок «ТТ».

– Коли вякнешь – хана тебе, крошка! – ласково сообщил Артист. – Джонни, за прилавок!

Немногочисленные покупатели ошарашенно-испуганно замолкли.

Я перемахнул через прилавок и, выдвинув ящик, стал лихорадочно рассовывать по карманам смятые банкноты. Мешали мотоциклетные перчатки – были великоваты.

– Заканчивай! Рвем когти!

Мы с Жорой выскочили из магазина и побежали к припаркованным у тротуара мотоциклам. Скорость я развил натурально спринтерскую – во мне явно пропадал бегун-рекордсмен. Из соседнего магазина «Молоко» донесся сдавленный женский крик, и оттуда вырвались Серый с Дантистом.

Артист, чуть не упав, резко остановился – на тротуаре у мотоциклов стоял сержант милиции.

– Здесь стоянка транспорта запрещена. Придется уплатить штраф. Предъявите водительские права! – казенным тоном сказал тот, раскрывая свой засаленный блокнот.

Из магазинов выскакивали люди.

– Держите! Держите бандитов! – вопили они.

Милиционер кинулся на стоявшего к нему ближе всех Артиста.

– А-а! Легавая падла! – прохрипел тот и дважды выстрелил. – Получай, сука!

Потом-то я узнал, что целил он в ноги, но от отдачи ствол увело вверх, и одна пуля угодила менту в живот.

Сержант продолжал по инерции бежать, но вот ноги его подкосило, лицо исказила судорога боли, и он рухнул под ноги Жоре. Тот, видно, в шоке застыл перед телом с опущенным пистолетом.

Серый дернул его за плечо, круто разворачивая:

– Сматываемся, короче! Заметут же!

Жора, очнувшись, встрепенулся и бросился к мотоциклу. Моторы завелись с пол-оборота. Мотоциклы взревели и сразу взяли предельную скорость.

Проскочив несколько улиц, мы уже были на центральном перекрестке. Здесь из-за плотного встречного движения сбавили обороты. На стоянке пристроили мотоциклы в разных концах и поодиночке просочились в парк.

Встретились на старом облюбованном месте у скамейки. Отсутствовал только Артист. Минут через десять появился и он. Карманы его пиджака заметно топорщились. По контурам было ясно, что это винные «бомбы» по ноль восемь.

– Для профилактики необходимо срочно промыть мозги, – мрачно сказал он и выставил на доски скамейки две бутылки «Волжского». – Черт бы побрал поганого мента! Надо же – так не вовремя нарисовался!

Жора необычно долго возился с полиэтиленовой пробкой, но вот наконец, справившись, стал жадно, не отрываясь, пить.

Серый, завладев второй бутылкой, последовал его примеру.

– Не стоило палить, Жора! Мент был без оружия, к тому же совсем зеленый. И без пушки бы его уделали! – передавая вино Дантисту, заметил он.

– Да? Много времени у меня оставалось прикидывать, болван? – Артист, утолив жажду, передал наполовину опустошенную бутылку мне.

Серый, закуривая, усмехнулся:

– Не кипятись, Жора! Нас не найдут. Номера на мотоциклах были замазаны грязью, и зацепок у ментов просто-напросто нету.

– По теории, конечно. Но кто их знает... А у вас там что за крики были, Серый?

– Да ерунда! – пренебрежительно отмахнулся тот. – Продавщица на руке повисла, и я врезал ей в ухо, чтоб не больно усердствовала.

– А я думал – ты перышком ее.

– Вот еще! Зачем к грабежу «мокруху» еще вешать. Это ж верная вышка! Прости, Жора, я не про тебя говорил.

Дантист, в полминуты разделавшись с бутылкой, зашвырнул ее в кусты.

– Отлегло чуток! Ну и натерпелся я... – он тяжело плюхнулся на скамейку и закурил.

Я, даже не заметив, прикончил «Волжское», но опьянения или тошноты не чувствовал. Только почему-то обострились зрение и слух.

– Ну, братва, пора поделить навар, ради которого все шкурами своими рисковали! – заявил Артист, не увидя поблизости посторонних.

Серый и я выложили на скамейку мятый ворох разноцветных дензнаков. Жора, старательно мусоля большой палец, сосчитал добычу. Всего оказалось тысяча пятьсот семьдесят шесть рублей.

– Я думал, будет куда больше! – подозрительно покосился он на Серого.

Тот, ухмыляясь, вывернул карманы.

– За дурака держишь?! – взвизгнул Артист. – Если ты догадался прикарманить часть навара, то наверняка додумался и припрятать по дороге! Ну, черт с тобой! Здесь каждому по триста пятнадцать рваных, так как в долю входит и Генрих. Разбирайте!

Когда деньги исчезли в карманах у ребят, Артист поднялся:

– Сейчас расходимся. Встречаемся здесь в шесть. Забуримся в какое-нибудь приличное заведение отметить выгоревшее дельце по-культурному. Не забудь, Джонни, отогнать свои колеса в гараж. Ну, бывайте до вечера!