Текст книги "Братва. Пощады не будет"

Автор книги: Евгений Монах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3

– Все еще нежишься в постельке? – спросила мама, раздвинув плотные портьерные шторы.

Я открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, залившего потоком комнату.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела – завтрак стынет!

Я улыбнулся: у меня с утра было отличное настроение. И не из-за привычной маминой шутки. Просто солнечные лучи, бившие веером из высокого окна, напомнили, что пришло наконец беззаботно-веселое лето, настали долгожданные каникулы. С сегодняшнего дня я свободен от нудно-скучных школьных занятий и противных заданий на дом.

В окно, любопытствуя, заглядывал кусок голубого безоблачного неба.

– И почему люди не летают?! – засмеявшись, задал я риторический вопрос Катерины из «Грозы» Островского, но не Николая.

– Потому что тогда никто не остался бы на нашей грешной многострадальной земле! – ответила мама не то в шутку, не то всерьез.

После сытного завтрака я устроился на балконе в шезлонге дочитывать детектив Агаты Кристи.

...Раздался глухой бой старинных настенных часов.

«Пора в парк», – встрепенувшись, вспомнил я.

Захлопнув за собой дверь, все еще слышал за спиной монотонно-торжественные удары часов: пора! пора! пора!

В этот день непостоянная удача явно демонстрировала мне свою задницу. Колесо карточной фортуны как-то незаметно быстро повернулось на сто восемьдесят градусов, и я остался ни с чем.

Серого и Дантиста на этот раз в парке не было. Не появились они и к вечеру. На мой вопрос Артист многозначительно осклабился и ответил, ткнув указательным пальцем куда-то в небо:

– Они заняты весьма важным делом, достойным внимания всех деловых людей!

Я хотел было уточнить, что это за дело такое, но передумал, увидев мрачно-хмурое лицо Артиста, который только за последний час уже несколько раз нетерпеливо поглядывал на наручные часы, не объясняя своего странного беспокойства.

– Завтра можешь не приходить. Нас здесь не будет, – пожимая мне руку на прощание, обронил Артист.

– Почему? – я не сумел скрыть разочарования, так как твердо рассчитывал на завтрашний карточный реванш.

– Решили устроить маленький пикничок на лоне природы. Прошвырнемся на мото за город.

– А я? Разве не могу с вами?

– Чудак человек! Мотоцикл рассчитан только на троих, – снисходительно объяснил Жора. – Для тебя, Джонни, просто нет места.

– Проблема лишь в этом? Пустяк! – я воспрянул духом, вновь обретая надежду отыграться. – У меня свой мотоцикл имеется, «Ява».

– Красиво жить не запретишь! Любопытно, откуда бабки? – Жора изучающе уставился мне в глаза. – Или я тебя недооценивал, или ты трахаешь дочурку миллионера?..

– Промахнулся, Жора! Просто мама подарила «Яву» на шестнадцатилетие.

– А-а! Ясненько. Ну тогда добро. Завтра по утряне в семь часов будь здесь на колесах, как из рогатки! Бензобак залей под завязку.

– Лады!

Глава 4

Неописуемый кайф было мчаться на второй скорости по ровно-гладкой, блестящей от недавнего дождика, асфальтированной дороге.

Мощно ревел мотор. В его басистом голосе слышалась могучая уверенность машины в своих силах. И в то же время к этой солидности примешивалось что-то ребяческое, нахально-бесшабашное. В самоуверенном рокоте мотора, казалось, угадывалось: «Прочь с дороги! Всех сомну! Все снесу!»

Если бы не реальное опасение нарваться на пункт ГАИ – я все еще не обзавелся водительскими правами, – было бы совсем замечательно.

Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по шоссе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.

Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «С-сам черт тебе не бра-ат-с!»

Наконец, выжав из взвывшего от перепряга «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то, что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.

– Улю-лю! Ха-ха! – насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».

Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не прельщала.

Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если б берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы – столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.

Как дикие чудо-кони, насильно остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.

– Прибыли! – весело гаркнул Жора.

Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности. Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.

Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, – все это вносило в мою душу чудно-легкое настроение.

Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг...

– Умаялся с дороги? – дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. – Сейчас развеемся – будь спок!

В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшей в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.

По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.

Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.

– За вчерашнюю удачу! – поднял наполовину наполненный стакан Артист.

– За тебя и Генриха! – вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.

– А кто такой Генрих? – полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.

– Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! – сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.

– Его старшой брательник, – пояснил Дантист.

Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.

Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходная смертельная тоска:

...Пейте, пойте, друзья, веселитесь,

Вспоминайте кента своего!

Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,

А теперь расстреляли его...

– Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! – криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.

Солнце уже поднялось довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались слабые кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх, к безнадежно далекому солнцу.

– Хочешь жить – умей вертеться! – сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.

Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.

– Небось сыграть желаешь? – взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.

Повторилась вплоть до мелочей вчерашняя история. Вся моя наличность – двадцать семь рублей, выуженные из моей домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунув смятые бумажки в боковой карман куртки, и закурил.

– Завтра обязательно отыграешься, браток! – успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.

Настроение мое совсем упало в минус – я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствий проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.

Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.

Жора скосил на меня смешливо-издевательский взгляд.

– Не гони, Джонни, по пустякам – дело житейское. Суета сует!

– Душно что-то. Искупнусь.

Тяжело ступая, безуспешно стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.

Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.

– Жить хочешь? – я вдруг озлобился и нырнул.

Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажаты вырванные кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.

– За жемчугом охотишься? – захохотал Серый, наблюдая за этими моими манипуляциями.

– Угадал! – Я растянулся на песке.

«Где достать «капусту» для реванша?» – не давала покоя нудная мысль.

Из лесочка медленно выехала «Волга»-такси.

Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.

Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос – точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком красном платье.

Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже весьма изрядно приложиться к самогонке.

– А-а! Наша ненаглядная принцесса Тамарка прикатила! – хохотнул он.

– Отстань, козел. Надоел, – скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.

– А меня, пьяная твоя харя, ты и в упор уже не видишь? – спросил рыжий таксист.

Артист осоловело воззрился на него.

– Генрих?! Ты как здесь очутился?

– Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки – она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас запросто – ты же сам сказал, на старом месте будете.

– Между прочим, эт-то не водка, а самогон! – заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.

– Тем более! – засмеялся Генрих. – Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.

Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.

Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.

– Садитесь! – махнул тот рукой. – Как водичка? Ништяк?

– Первый сорт!

– Как парное молоко!

– Отлично. Отдохну немного от служения Родине и Отечеству! – Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочке.– Забавная, скажу я вам, эта штучка – жизнь, братишки! – сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.

Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.

Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка лет двадцати с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные, плотоядные взгляды всех ребят.

Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.

– Скучно что-то, – томно вздохнул таксист.

Серый с готовностью взял гитару и стал старательно настраивать струны.

– Нет уж, уволь! – притворно испугался Генрих. – Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье.

Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.

В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «ХУ». Пташки волновались не напрасно – голоса певцов смахивали то на вой, то на мяуканье, то на плач изголодавшегося волка, жалующегося на луну.

Стая птиц поднялась в небесную синь и упорхнула подальше от опасного соседства.

Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке, восхищенно вертя маленькой головкой и треща без умолку, словно даже солидарно подпевая.

А может, она, наоборот, сердилась и выражала тем свое бурное птичье недовольство.

– Вот это я понимаю – современная цивилизация! – мечтательно заявил Генрих. – Не то что наша балалаечная пьяная Русь! Знаете, ребятишки, сколько «ХУ» зашибает за одно турне по Штатам? Два миллиона долларов! – он завистливо вздохнул. – Вот настоящая красивая жизнь!

Генрих вдруг вспомнил обо мне.

– Новенький, что ли? Серый, почему я не в курсе?

– Да нет, это так... Жора с ним в карты шпилит.

– А-а! Цыпленок! Неравнодушен, значит, к дензнакам? Логично! Но поосторожнее, дружок. Жорик дока в этом деле. Талант! Враз ощиплет. «И радостно не вой, – как в песне поется, – ты бежишь домой раздетый и босой!» Информация к размышлению – сопли и слезы позднего раскаяния Жорика не разжалобят! Давай задний ход, мальчонка, пока времечко позволяет!

– Я не цыпленок! И не лезь в мои личные дела! Тебя они нисколько не касаются! – процедил я, еще более распаляясь, заметив заинтересованно-удивленный взгляд Тамары.

– Брось, Джонни, не связывайся ты с ним! – шепотом посоветовал Дантист.

– Нет, ты – цыпленок! – не меняя удобной позы, словно выдавливая из себя слова, смакуя, сказал Генрих, хищно прищурясь. – А сейчас ты к тому же станешь еще и жареным!

Он скользнул взглядом по Серому и Дантисту. Те послушно поднялись и направились ко мне.

Дантист сочувственно вздохнул, а Серый оскалился в злобной ухмылке.

Как говорил вождь мирового пролетариата: промедление – смерти подобно!

Поэтому я быстро прыгнул к своей одежде и мигом выхватил из кармана медный презент Дантиста.

«Попробуйте-ка меня сейчас взять, чайки облипанные!»

Серый растерянно огляделся – ни камней, ни палок поблизости не наблюдалось.

– Крутой пацан! – улыбнулся Генрих. – Уважаю! Признаю, ты не цыпленок, а матерый волчара! Не хотел бы я повстречаться с тобой в темном переулке... Мне бы с десяток таких хватов – весь мир перевернули бы запросто, без всяких там идиотских рычагов Архимеда! Ха-ха!

Серый и Дантист, будто ничего и не произошло, снова устроились на бережку.

Солнце стояло в зените. Прошитый его агрессивными лучами, даже слабенький бриз с реки рассеялся и сховался, спасаясь в густой тени листвы, лишь легким пошевеливанием в ветках напоминая, что еще жив.

Тамара, кокетливо изгибаясь, стянула через голову цветастое полупрозрачное платье-мини и осталась в голубеньком купальнике.

Когда она шла к воде, соблазнительно покачивая главной своей достопримечательностью, мы восхищенно уставились ей вслед. Тонкий импортный купальник совсем не скрывал, а, наоборот, подчеркивал замечательные прелести ее гибкого тела.

– Не насилуйте девочку глазами, братва! – усмехнулся Генрих. – Она пока не про вас!

Дантист бросил на Тамару последний алчный взгляд и потянулся к плетеной бутыли. Серый зло сплюнул и перевернулся на живот. А я зарыл ноги в прокаленный песок. На душе было и легко, и как-то грустно.

«Вот ради таких мужики, не раздумывая, идут и на подвиги, и на преступления... И прыгают с отчаяния в пролеты лестниц», – подумалось вдруг мне.

По грудь зарывшись в теплый песок, я почувствовал себя как-то по-особенному. Будто, как дерево, расту на земле.

«Все мы оттуда, – улыбнулся, засыпая. – Все в землю ляжем, все прахом будем...»

Весьма довольный своими нехилыми познаниями Горького, я забылся в тяжком сне.

Мне снилась очаровательная Тамара. Она задорно смеялась и нежно ласкала пальчиками мои волосы. Рядом кружился в мистическом танце шамана Артист. С каждым взмахом рук у него из рукавов пиджака почему-то вылетали игральные карты с голыми девками на их «рубашках». Они тут же превращались в крупных черных ворон и, противно каркая, кружились надо мной. Особенно выделялись три вороны: пиковый туз, шестерка треф и бубновая голая дама.

Я возмутился, сам не понимая почему.

– Отчего дама бубновая, а не пиковая?! Это неправильно! – кричал я до полной хрипоты, до изнеможения, хотя никак не мог понять, что меня здесь так раздражает.

Артист продолжал свой фантастически-страшноватый танец, крутя над головой гитару в наклейках хохочущих девиц, которые все вдруг приняли облик Тамары. Они, заигрывая, подмигивали и лукаво шептали:

– Приклейся к нам, и тогда мы навсегда будем вместе!..

Вдруг появился Генрих, в руках у него болталась хозяйственная сетка, битком набитая пачками денег. Смешно подпрыгивая, он бежал по картофельному полю. А за ним, вопя, мчались длинноволосые парни и орали:

– Отдай наши два миллиона долларов!

Опять появилась Тамара. Ее насмешливые карие глаза оценивающе смотрели на меня из-под длинных ресниц. Внезапно черты лица стали мгновенно расплываться, и голова превратилась в яркий золотой диск. Он так невыносимо сверкал, что я зажмурился от острой боли в глазах.

– Мальчик, проснись! – услышал я голос откуда-то издалека.

С трудом разлепил веки. Надо мной склонилась Тамара. Она случайно заслонила от меня солнце, и ее голова оказалась как бы в золотом ореоле.

– Богиня! – прошептал я хрипло.

Тамара звонко рассмеялась, довольная комплиментом.

– Дурашка! Хватит нежиться на солнышке! И так, по-моему, лицо сжег! Пойдем-ка обедать, мой облезлый дурачок!

Я выбрался из плотных песочных объятий и перебрался к ребятам.

Импровизированный стол был обставлен уже по-новому. Опустошенная литровая бутыль куда-то исчезла, ее место заняли принесенные из автомобиля две бутылки виски «Белая лошадь», несколько банок шпрот и термос с пивом.

– Командовать парадом буду я! – явно подражая Остапу Бендеру, заявил таксист, сворачивая бутылочные пробки и наполняя граненые стаканы.

– Без тостов! Каждый пьет за свое! – предложил успевший отоспаться Артист.

«За то, чтобы Тамара стала моей!» – загадал я и залпом осушил свои полстакана. Виски, хоть и было теплым, оказалось приятным и мягким на вкус.

В скором времени Генрих с Тамарой укатили. Жора Артист почему-то заметно сник. Серый протянул ему гитару, но тот лишь отрицательно покачал головой, продолжая потухшими глазами смотреть на покрывающуюся к вечеру мелкой рябью поверхность реки.

– Паршиво жить на свете! – тяжело вздохнул он. – Размаха настоящего нет! Счастья хочется! Хотя, как сказал русский классик араб: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»

– Твой араб – конченый дурак! Есть «капуста» – имеешь все, что пожелаешь. В этом и есть счастье! – завистливо разглядывая заграничную этикетку американского виски, высказался Серый.

– Не в деньгах, братцы, счастье! – кисло улыбнулся Жора Артист. – Покой и воля...

Его глаза наполнились слезами. Непослушной тяжелой рукой он взял гитару. Сначала его баритон звучал тихо и тоскующе, но затем, все более распаляясь, Жора запел с настоящим надрывом.

«Под Высоцкого подделывается», – решил я.

...Сижу на нарах, как король на именинах,

И пайку черного мечтаю получить,

Гляжу, гляжу в окно, теперь мне все, равно –

Решил я факел своей жизни потушить!..

– Кончай гнать, Жора! Вчера мы сработали чисто! – сказал Дантист. – Или, может, хвостов просто нахватал в институте?

– Всего-то один. Лажа! – устало отложил семиструнный инструмент Артист. – И к чему, спрашивается, я вообще туда поступил? Все одно хирург из меня не выйдет, а быть заштатным терапевтом – не цель моих мечтаний!

– Так отчислись, и все дела! Генрих же бросил юридический – и ничего, – посоветовал Серый.

–Не выгорит. Характера не хватит, – вяло махнул рукой Жора. – Привык плыть по течению. Видно, придется волочь свой крест. Ну, да и черт с ним!

Назад ехали в обратном порядке. Артист с Серым, а я с Дантистом – нам оказалось по пути.

– Гуд бай! – крикнул Жора, перекрывая рев мотора, на развилке дорог и свернул налево.

«Налево пойдешь – богатство найдешь; направо пойдешь – любовь найдешь, прямо пойдешь – смерть найдешь», – почему-то вспомнилась мне надпись на валуне древней русской сказки.

Мне стало весело: «Не знаю, как насчет право-лево, а прямо – верная смерть – девятиэтажка стоит. На скорости вмиг расшибешься!» – подумал я, катя по правой дороге.

Вспомнилась Тамара.

– Хорошо бы предсказание о правой сбылось!

– Что ты сказал? – не понял Дантист,

– Ничего! Проехали! – засмеялся я и дал полный газ.

– Тормозни здесь, – попросил попутчик через некоторое время. – Ну, бывай, Джонни! Завтра по новой играть придешь?

– Непременно!

– Не советую... Повадился кувшин по воду ходить... Ну, как знаешь. Хозяин – барин.

– Да, а почему у брательника Артиста заграничное имя?

– В натуре-то он Геннадий. Просто ему в кайф, когда его Генрихом зовут. Ничего парняга. Но не пофартило ему в жизни. Если б не турнули с третьего курса, сейчас юристом бы зажигал, а не баранку крутил!

– А что так?

– Точно не знаю. Какая-то история с однокурсницей... Кажется, даже уголовное дело завели. Но родичи-профессора отмазали. Ну, бывай! И лучше больше не играй, Джонни!

– Ладушки! Бай-бай!