Текст книги "Звездная рапсодия"

Автор книги: Евгений Закладный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Евгений Михайлович Закладный. Звездная рапсодия

Е. Закладный, ныне демобилизованный из рядов Советской Армии участник Величой Отечественной войны, уже много лет живет и работает в Тбилиси С 1954 года он начал заниматься литературной деятельностью. С тех пор вышли две его книги, разновременно опубликовано пять повестей (журн «Литературная Грузия», сб. «Дом под чинарами» и «На привале», газ, «Ленинское знамя»), более десяти научно-фантастических рассказов. Статьи, очерки, стихотворения Е. Закладного печатаются на страницах центральной и республиканской периодической прессы.

«Звездная рапсодия» – остросюжетный, изобилующий приключениями фантастический ромaн.

Часть I. Внимание! Слушайте голос Солнца..

Третьи сутки они гнали машину на предельной скорости.

Двое солидных мужчин и молодая женщина, сменяя друг друга каждые четыре часа, спали урывками, делая короткие остановки лишь для того, чтобы долить в баки горючее, сменить воду в радиаторе. За эти трое суток они надеялись пересечь континент, чтобы успеть, успеть so что бы то ни стало...

Казалось, все было рассчитано точно, У них даже оставался какой-то резерв времени, но он был поглощен дорожной катастрофой. И пока они, сжимая кулаки и кусая губы, глядели, как тяжелые вертолеты растаскивают с шоссе искореженные машины, время ушло далеко вперед. Теперь им не хотелось разговаривать, даже смотреть друг на друга.

– Стив, давайте-ка руль, – глянув на часы, сказала женщина.

– Я еще не устал, – мотнув тяжелой головой, процедил сквозь зубы сидящий за рулем крепыш. Говорил вам: нужно лететь!

Второй мужчина, худой, долговязый, устало развалившийся на заднем сиденье, сдвинул белесые брови к переносице, положил руку на плечо водителя.

– Ты забыл наши условия? Ни минуты лишней. Отдай управление Лоле, она не слабее нас.

Чертыхнувшись, Стив круто свернул к обочине, затормозил и, завалившись на бок, многократно отработанным, автоматическим движением проделал «рокировку» с женщиной. На этом они потеряли несколько драгоценных секунд, потом машина снова прыгнула и помчалась вперед, наматывая на колеса все быстрей пробегающие мили.

Склонившись к щитку, Лола до предела вывела регулятор кондиционера. Его система барахлила со вчерашнего дня, а в Аризоне даже утреннее солнце печет немилосердно... В то же время молодая женщина настороженно прислушивалась к дыханию спутников: всем своим сушеством она чувствовала напряженность, приближение грозы, и теперь ей хотелось, чтобы как можно скорее блеснули Молнии мыслей, громыхнули слова – пусть даже зяые, для кого-то из них обидные. Это хоть немного может разрядить обстановку взаимной неприязни, возникшей совсем не по их вине. Может быть, тогда ей удастся вмешаться. Или всем вместе найти какое-то решение...

И гроза не заставила себя ждать. Оглянувшись, Стив скорчил презрительную гримасу:

– Нужно было лететь! Ты, Карл, вечно остаешься в дураках со своей немецкой точностью. И других за собой тянешь.

Лицо долговязого осталось бесстрастным, только глаза за толстыми стеклами очков чуть сузились.

– Но ты сам понимаешь: мы не могли улететь так, чтобы...

– Еще бы! Коллеги нашей уважаедлой мисспресс-Лолы тут же спохватились бы: «Известный физик-ядерщик Карл Вольфсон, долгие годы трудившийся над укрощением плазмы, и нейрокибернетик Стив Норман бросают свои исследования, тайно фрахтуют самолет...» Так? И ты воображаешь, будто нас не хватились еще вчера утром?

Тонкие губы Вольфсона сжались еще плотнее.

Пригладив ежик седых волос, он постарался миролюбиво улыбнуться.

– Допустим, хватились. Но самолет обнаружить гораздо легче, чем эту машину. Благодаря Лоле мы имеем возможность получить интересующую нас информацию. А благодаря нам Лола получит сенсационный материал и возможность испытaть новую машину.

Бычья шея Нормана налилась кровью, тугой воротник врезался в лоснящуюся потом хожу

– А благодаря тебе мы опаздываем! И не будет ни информации, ни сенсации. А что касается нового автомобиля, так тут нам с тобой самим придется раскошеливаться. Не смешно!

Нет, Лоле показалось, что имеет смысл вмeшатся.

Чем-то их нужно огорошить, переключить с эмоций на логическое мышление.

– Вы слышали о законе сохранения информации? – Краем глаза она увидела в зеркальце, как ее спутники обменялись удивленными взглядами, и улыбнулась, – Так я предполагала! Один мой приятель, – он работает в области теории систем, – сумел растолковать мне, что законы сохранения распространяются и на информацию. Даже так: если бы не было закона сохранения информации, мы вообще бы понятия не имели о каких бы то ни было законах.

– Чушь собачья! – передернул крутыми плечами Стив. – Накапливается не информация, а энтропия.

– Любопытно, – немного подумав, заметил Вольфсон, стряхивая с рукава невидимые пылинки. – Энтропия действительно накапливается в замкнутых системах.. А поскольку в природе принципиально не может существовать абсолютно замкнутых систем... И как же он формулируется, этот ваш закон сохранения информации?

Лола мысленно поздравила себя с успехом.

– Кажется, так: «Информация сохраняется, какие бы изменения ни происходили с ее материальными носителями». Еще, по-моему, там были такие слова: «вплоть до аннигиляции», А что это за штука?

– Полное уничтожение! – провозгласил Стив. – Значит, так: я могу сжечь газету, но информация, которая в ней содержалась, останется? На чем и в чем? Или она обретет статус идеи, которая «носится в воздухе»?

– Но ведь кто-то же читал эту газету или такую же? —сказала Лола. – Кто-то писал в нее, набирал, вычитывал...

– А если теперь всех этих «кто-то» уничтожить? – поинтересовался Вольфсон. Лола улыбнулась.

– В результате ознакомления с данной информацией люди стали хоть чуточку другими, чем были прежде. Под ее влиянием они совершили определенные поступки или, наоборот, отказались от каких-то поступков... Так или иначе, мир изменился, Ц если бы вы вздумели уничтожить даже всех людей, информация останется. Как некие следы. Вот так и получается: уничтожить информацию – знaчит уничтожить весь мир, Вселенную.

Вольфсон покрутил головой, поморщился.

– Допустим. Однако все это только в принципе. В действительности же, в повседневной жизни такая вот передача информации от носителя к носителю приводит к ее рассеянию, делая практически недоступной для считывания. Ценность ее во времени падает. Шумы...

– А разве любой криминалист не занимается считыванием такой вот труднодоступной информации? – не сдавалась Лола. – Да и любой врач, ставя диагноз, – разве он не перерабатывает эту рассеянную информацию, стараясь добраться до ее истоков, найти причину заболевания? И не на этом ли строится работа археолога, историка, ПРоктолога, всякая разведка? И не так поступaем порой и мы, журналисты? Там – слово, там – фраза, и в результате...

– Домысел – вымысел! – перебил ее Норман. – К науке все это не имеет отношения. Ученому нужны факты, первоисточники, математически точные доказательства. Повторяемость и воспроизводимость. Все прочее – от лукавого. Мура и бред.

Лола почувствовала, как ее снова захлестывает мутная волна раздражения. Губы ее непроизвольно сжались, глаза сощурились. Но тут же, боясь потерять контроль за дорогой, она взяла себя в руки, улыбнулась, рассчитывая на обратную связь («Когда нам легко и весело, мы улыбаемся; а когда мы улыбаемся, нам становится легче и веселее..»). Может быть, сейчас ей удастся вынуть из них хоть что-то? Наверное, это будет просто интересно: уж слишком щедро они аванcировали ее посулами некой грандиозной сенсации, Несколько секунд стояла напряженная тиш, нарушаемая лишь шелестом шин по бетону, гудением двигателя да посвистом ветра. Молчаниe затягивалось, грозя очередным всплеском астенических эмоций. Лола заговорила снова, и голос звучал теперь почти беспечно, даже весело.

– Уж больно вы мудрите, ученые сухари. Только вам никогда не удастся упрятать мир за рeшетку математических формул. Что-то нужно прoсто чувствовать. Не умом – сердцем, чем лучше просто догадываться или принимать на веру. Вот я говорю вам, а вы верьте: даже если мы прискачем с опозданием, вы еще не раз возблагодарите провидение, пославшее вам меня!

– Да разве мы в этом сомневаемся? – принимая ее тон, шутливо вопросил Стив. – До сих пор по крайней мере... А вот и ангелы!

Над шоссе прострекотал полицейский вертолет.

Обогнав машину, он снизил скорость – блюстители порядка и демократии явно старались рассмотреть людей, сидящих теперь в открытой машине: Лола, отчаявшись привести в чувство кондиционер, сдвинула крышу на багажник. Потом вертолет снова ушел вперед и вверх.

– Вот и хорошо, мальчики, – облегченно вздохнула Лола. – Только, сдается мне, если вы уже теперь сочтете возможным посвятить меня в суть вашей затеи, я сумею помочь вам на месте своим собачьим нюхом журналистки гораздо больше.

– Если нам вообще такая помощь понадобитcя, – проворчал Норман. Лола покосилась на Вольфсона.

– Можешь считать, Стив, что эта помощь нам уже необходима. Эксперимент начнется через деcять минут. Не далее как через двадцать, радиоcтанции оповестят мир о небывалой в истории человечества сенсации... Так что никакой тайны практически уже не существует. Короче говоря, Лола должна знать.

Молодая женщина внутренне вся сжалась, ее пальцы, судорожно вцепившиеся в руль, побелели.

Сейчас, сию минуту она узнает что-то такое, о чем еще недавно в ее присутствии эти люди не говорили даже шепотом.

– Что ж, будь по-твоему, – согласился Норман. – Тебе известно, Лола, что в центре радиоизлучений Солнца присутствуют те же частоты, что снимаются электроэнцефалографом с человеческого мозга... Теперь-то мы понимаем, что если бы такое сходство не обнаружилось, это было бы просто удивительно. В конечном счете все живое на нашей планете – производное Солнца. Все мы – дети Солнца, реализующие какую-то часть его генетической программы... Занимаясь теорией стабилизации и управления термоядерной плазмой, мы с Карлом пришли к выводу, что успеха можно быстрее всего добиться не за счет «смирительных рубашек», мощных электромагнитных «сосудов», но в результате повышения внутренней организации движения горячей плазмы, привнесения в нее порядка, системности. И вот оказалось, что необходимые частоты лежат именно в диапазоне, общем для Солнца и нашего мозга. Иными словами – пусть только внешне, я не смею понимать это слишком буквально – управляемая плазмa должна быть не только живой, но и разумной.

– Ух ты, черт! – вырвалось у Лолы.

– Присутствие нечистой силы вовсе не обязательно, – заметил Вольфсон. – Скорее наоборoт – только выработав у плазмы ангельский хараю мы надеемся уговорить ее не бесноваться. Мы пытаемся убедить ее, что разумнее созидать, но разрушать.

– А уж это когда как, – подал реплику Стив. – Что и где...

– Не нужно философии, – поморщилась Лола. – Продолжайте, Карл. Вы довольно толково весьма популярно излагаете самую суть моей 6yдущей статьи.

Вольфсон коротко вздохнул, поправил очки.

– Польщен. Ты уже должна было догадаться, что в поисках оптимального решения мы должны были рано или поздно обратиться к... самому Солнцу.

Лола тихонько взвизгнула, то ли от ужаса, то ли от восторга: такой сенсационный материал (ученые обращаются за советом к звезде!) попадает к одному журналисту из миллионов да и то раз в миллион лет... Если вообще попадает!

– Здесь нет ничего нового, – продолжал физик. – Таков принцип бионики: сначала мы что-то придумываем, «изобретаем», а потом вдруг обнаруживаем, что аналог существует в природе испокон веков, к тому же более совершенный, действенный. И тогда, сравнивая собственное творение с природным, начинаем исправлять свои ошибки... В истории нашей технологии еще не было случая, чтобы мы сработали нечто совершенно оригинальное. Наверное, в принципе это просто невозможно. И я уверен: если когда-нибудь нам удастся создать искусственный интеллект, на несколько порядков превышающий наши собственные мыслительные Способности, мы обнаружим, что в природе уже есть нечто подобное, но гораздо более совершенное м экономичное. И, конечно не наше, не человеческие...

– Этo вы не про бога? – осторожно спросила Лола. Вольфсон неторопливо покрутил головой.

– Насколько я разбираюсь в теологии, одним из основных атрибутов божественной сущности является принципиальная непознаваемость и неизъяснимость. А в случае с искусственным интеллектом или его природным аналогом все ясно априори... Итак, я надумал провести диалог с Солнцем. Исходной посылкой, прибавившей мне уверенности в успехе, было известное определение разумности системы, данное Эшби: всякая система разумна постольку, поскольку она в состояние производить в среде подходящий отбор...

– Вирус разумен постольку, – саркастически прокомментировал Норман, – поскольку он перестраивает клетку в своих интересах!

Физик пожал плечами.

– Обрати внимание, Лола, на этого джентльмена: его характерной особенностью является приплюснутость. И если на его жизненном пути встречается человек, который на несколько голов выше него, он судит о нем постольку, поскольку в поле его зрения попадают грязные ботинки, в лучшем случае – небрежно повязанный галстук.

– Лола, не слушай! Знай: еще ни одна дылда не жаловалась на свое жирафоподобие и антеннообразие, – осклабился Норман. Лола нетерпеливо тряхнула головой.

– Мальчики, это уводит нас в сторону. Карл, вы рассуждали о степени разумности Солнца. Я жду более веских аргументов.

– Изволь. Если за несколько миллионов лет св его существования человек успел прийти к определенным ступеням сознания и разума, то те же категории у иных материальных образований, которые мы именуем звездами, в течение десятков миллиардов лет могли достичь высот, неизмеримо превышающих наши. Конечно, мы, привыкнув к биологическим формам жизни, с великим трудом можем представить нечто принципиально новое, небелковое. Но если конкретизировать понятие жизни вообще, то окажется, что главное отличие живого от мертвого заключается в том, что во времени живое не деградирует, а совершенствуется, активно противостоит энтропии за счет своей открытости внешним влияниям, за счет интенсивного обмена со средой, энергией, веществами, информацией. Получают ли звезды вещество из среды? Безусловно: это мощные потоки протонов, рождающиеся в ядре Галактики и несущие громадное количество энергии. А поскольку нет энергии без информации, звезда получает сведения о «положении дел в среде». Усваивая вещество и энергию, перерабатывая, звезда синхронно обрабатывает и информацию. Она берет необходимое, отметая избыточное либо перерботанное... Живет! Это особая, плазменная форма жизни, а ее стойкость во времени говорит о многом: это весьма совершенная, гармоничная, целесообразная форма жизни.

– Гигантский... мозг? – тихо спросила Лола.

– Не совсем так, наверное. Геометрически человеческая голова – седьмая часть тела. Но мыслит в ней лишь мозг. Да и то не весь мозг, а лишь некоторые его отделы, ответственные за переработку информации... Но это область Стива, пусть тебя здесь и просвещает. Для понимания самой ги достаточно знать, что в любой системе переработка информации течет в относительно малых збъемах, поэтажно, иерархически... Так вот, разрабaтывая эту идею, я столкнулся с такой трудностью: если нам когда-либо удастся послать к Солнцy сигналы достаточной мощности, то где гарантии, что они будут приняты и поняты? Ведь большинство наших, сугубо человеческих, понятий должно быть принципиально чужды звезде. И потом, как расшифровать сигналы, которыми может ответить Солнце? Вот и пришлось мне не Старости лет идти на поклон к этому начинающему, но многообещающему балбесу, – Вольфсои кивнул в сторону Нормана. – Знаешь, что он сказал?

– Минуточку, – попросила Лола. – Пусть об этом расскажет он сам.

Норман сел прямо, нахмурился.

– Да, я продолжу. Этот старый дуралей, – качнул он затылком в сторону Вольфсона, – чуть не засадил меня в тюрьму за «антиамериканский образ мыслей»... Да, не удивляйся. Идя навстречу его бредовым замыслам, я несколько модернизировал лайдетектор, потом испытал его на себе, в результате чего и выяснилось, что ход моих мыслей и побуждений не соответствует официально принятым: стандартам.

– Вы усовершенствовали «детектор лжи» до такой степени?! – поразилась Лола, – Неужея даже... мысли?!

– Именно. Те самые мысли, ход которых отр жается на экранах энцефалографов. И которые еи недавно никто не умел расшифровать. Мне удалое решить эту задачку довольно просто: я пригласил сильного гипнотизера, надел колпак на голову какого-то психа и предложил последoвательно внушать ему образы различных предметов, действий, понятий – от конкретных до прeдельно абстрактных. В результате мы получили определенные кривые, отражающие не только рocт банана или зерен маиса, но и переживания ходьбы или бега, спокойствия, радости, гнева... Мы получили кривые понятий пространства и времени, определенных чисел... Короче, всего, что имеет хоть какое-то отношение к нашему бренному существованию на этой планете. На следующем этапе мы провели уже массовые обследования, в результате получили нечто среднестатическое. А вот здесьто и вмешался представитель ЦРУ, а мы все оказались у него под колпаком. Со своими помощниками он умудрился составить толковые словари; графики кривых уже тогда, когда мы только начали подбирать штат для этой адовой работы. Конечно, eму было легче: чтобы проверить лояльность чeловека, вовсе не обязательно гонять его по тестам, включающим всякие абстракции... В общем со многими пришлось расстаться. Меня они тронуть нe посмели, я был еще нужен. Предстояла нудная кропотливая работа по анализу периодичности, системности и характера колебаний солнечных излучений на найденных нами частотах. Но потом и эта работа подошла к концу. И мы пришли к выводу: да, есть некоторые соответствия нашим понятиям, главным образом, философского характера. Скажем, таким категориям, как время и вечность, протяженность и бесконечность, начало и конец, изменения вообще. А вот когда пришло время создания технорабочего проекта, нам дали понять, что в целях соблюдения интересов нации принято решение о децентрализации работ по этой проблеме. Нам же предложили всячески расширять и углублять чисто теоретические положения, а все собранные нами данные поступили в то место, куда мы теперь так сильно торопимся... Говоря откровенно, Лола, меня гложет самое обыкновенное человеческое любопытство. Да и как это можно – не показать родной матери дитя, которое она породила? Что касается Карла, так он надеется, что ему милостиво разрешат перекинуться парой-другой фраз с Солнышком: может быть, это поможет ему обуздать плазму.

Норман умолк. Несколько минут никто не решался заговорить снова. Лола была потрясена. Ей очень хотелось не просто поверить в услышанное, но и прочувствовать; привыкнуть к этой необычности. И тут вдруг ей вспомнились слова, сказанные некогда знакомым системщиком: «Объесться информацией иной раз страшнее, чем перегрузить желудок пищей». Наверное, это как раз тот самый случай... Однако она все-таки должна как-то отреагировать.

– Кажется, все логично. Но вот такая деталь: почему вы считаете, что мы обязательно должны попасть именно к началу эксперимента? Откуда опасения, будто полученная от Солнца информация может быт; законсервирована, закрыта? Ведь это же чистая наука!

Вольфсон и Норман молча переглянулись,

– Видишь ли, Лола, – задумчиво начал Норман, – с некоторых пор мы, ученые, начали глубже чувствовать и понимать полную несостояТельность мифа о так называемой «чистой науке». Любое лекарство может обернуться ядом. И обратно. Все зависит от того, в чьи руки что-то попадает. Самое доброе начинание может обернуться самым страшным злом... На эту тему мы с Карлом вели обширные дискуссии, а в результате пришли к такому вот выводу: спрячут или уничтожат. Сотрут. Хоть ты и пытаешься изо всех сил убедить нас, будто информация неуничтожимa.

– Да, но зачем, почему?! – крикнула Лола. – Цель, смысл?

– Да потому! – заорал в ответ Норман. – Потому, девочка моя ты распрекрасная, что любому здравомыслящему человеку не нашей планете ясно, что порядки на этой планете не соответствуют здравому смыслу. Что система наших взаимоотношений вообще ни к черту не годится. И если это понимают люди, если у них по данному поводу находятся всякие сильные слова и целые выражения, то что может сказать Солнце?

– Но почему вы думаете, что с ним будут говорить об этом?

– Да хотя бы потому, что эти темы – наиболее важные. Это тебе не «умная плазма», а вопросы будущего нашей цивилизации, нашей гип-гип-демократической системы. Именно эти вопросы и станут задавать те, кто будет допущен за «Круглый Солнечный Стол», – извечные вопросы смысла бытия и назначения человека!

– Кажется, поняла,– тихо сказала молодая женщина. – И еще более уверилась, что сумею быть полезной...

– Все!!! – заорал вдруг Вольфздн так, что его спутники вздрогнули. – Вы забыли о времени, друзья, – уже более миролюбиво сообщил он. – А я все прикидываю: двадцать минут назад к Солнцу умчалась первая серия сигналов, десять минут назад люди должны были получить ответ. Сейчас репортеры уже обрывают телефоны, дикторы получают первые тексты экстренных сообщений.... Норман, радио, радио! Включай! Лола, все к чертям, делаем привал. Нужно не только слушать, но и немного думать,

Несколько секунд из динамика неслись только писки, шорохи, свисты Потом в этот хаос ворвались щелчки метронома наконец раздался взволнованный человеческий голос,

– Слушайте, слушайте! Несколько минут назад мы получили сообщение, которое открывает новую страницу в истории человеческой цивилизации: yчeным удалось наладить двусторонний информационный контакт с Солнцем! Солнце – разумно! Оно согласно ответить на вопросы людей! Слушайте, звучат первые слова и фразы, сказанные Солнцем!

Полученные сигналы – колебания в радиодиапазоне, соответствующие колебаниям, которые сопровождают работу человеческого мозга. Они были трансформированы до диапазона слышимых звуков и записаны нашим корреспондентом, который находился в студии приема. Слушайте голос Солнца!

Хрустальной чистоты аккорда не могло смазать даже несовершенство автомобильного приемника.

Нежнейшее пиано перешло в широкое, широчайшее форте, одновременно сгущаясь до почти физической осязаемости, заставляя дрожать и вибрировать в резонанс каждую клетку существа человеческого.. И так же незаметно, плавно и мягко, будто цвета радуги или влага из сосуда в сосуд, аккорд этот перелился в еще более красочный, могучий, ликующий...

Люди слушали, бyдто зачарованные, эту воистину неземную, нечеловеческую музыку, несущую в сути своей накопленную миллиардами лет мудрость, опыт и знания своей дневной звезды – Солнца, дающего и забирающего жизнь у мирнадов существ. Но вот сила звучания стала спадать, аккорды будто рессылались на составляющие звуки и обертоны, замерли. Еще несколько секунд царила первозданная тишина, потом снова раздался голос диктора.

– Благодаря большой подготовительной работе машинам удалось практически мгновенно расшифровать посланные Солнцем ответные сигналы. Передаем текст ответа: «Сигнал принят. Мысль верна, вопросы ясны, сотрудничество возможно и необходимо». Слушайте, слушайте! В большой аудитории, откуда мы ведем свои передачи, собраны представители всех видов массовой информации. Мы с нетерпением ждем, когда снова откроются двери в святая святых – к участию в переговорах допущены очень немногие... Они сообщат нам о том, какие вопросы еще были заданы и как на них ответило Солнце... Вот снова в дверях представитель комиссии Контакта, вот он подходит к микрофону...

Диктор умолк, а невидимый представитель сообщил: «Мы только что послали очередной запрос, что именно и насколько полно известно Солнцу о жизни на нашей планете? В чем сущность человеческого счастья и счастья звезд? Что есть счастье вообще?» И снова – голос диктора:

– В среднем, дорогие радиослушатели, между временем посылки каждого запроса и получением ответа на него проходит двадцать-двадцать пять минут. Первый вопрос уже мчится со скоростью света к этому гигантскому очагу разума и высшей мудрости...

Норман наугад крутнул ручку, и в уши людей полез приторно-елейный тенорок какого-то проповедника:

«Божественный разум Солнца, как и его божественное происхождение, показано нам сегодня в эксперименте передовой науки. Как живое воплощение Самого Господa предстает нам Солнце, его божественная мудрость, даруюшая в своем несказанном величии и бескорыстии жизнь тем, кто недостоин даже лицезреть его в неизреченной благодати... Воистину – Он всюду и во всем, но видеть Его не дано. И потому не замечаем мы порой своей греховности, что нэ можем сравнить себя с Ним, не смея даже глядеть на Его воплощение...»

– Нельзя ли там что-то другое, Стив? – не выдержал Вольфсон. – Пожалел бы хоть нашу даму...

Лола включила мотор, вопросительно поглядела на Нормана.

– Знаете, мальчики, можно ведь сочетать приятное с полезным...

– Пожалуй, – кивнул Норман, меняя настройку.

Машина рванулась на шоссе, а кибернетик, прослушав несколько фраз, снова и снова крутил ручку, тыкал в кнопки диапазонов. В сознание людей ворвался и затопил его весь мир с его разноязыким многоголосьем...

«... теперь, станем надеяться, оно объяснит нал некоторые свои действия в отношении эволюции! жизни и разума, смысл некоторых социальных изменений...»

«... и наконец-то поняли самое главное: главное от нас не зависит...»

«... практически ничего изменить не в состоянии. Не здесь ли глубочайшие корни фатализма древних?»

«... могли бы договориться. Хотя на таком расстоянии и при такой пропасти между жизненными интересами и временными сроками немудрено и просчитаться, как бы тщательно ни взвешивались все «за» и «против»...»

«... на первый наш вопрос раньше, чем мы могли ожидать. Напоминаю: что именно и насколько полно известно Солнцу о жизни на нашей планете?»

И снова поплыли звуки величественной симфонии, но теперь диктор не позволил насладиться музыкой. На ее фоне он начал медленно произносить слова, решив, как видно, щегольнуть синхронным переводом:

«Известно... все... более... полно... чем вам... самим... Вы – моя часть... Частица... моего... разума... мои исполнительные... органы. Я воспитываю в вас... стремление.., к свободе, чтобы... вы смогли... проникнуть туда... куда нет... доступа моей... энергии... Иссякнув во мне, она... возродится... в вас для борьбы... с волнами хаоса... способными погасить... мириады звезд... подобных мне...»

– О-ля-ля! – восторженно пропел Норман, – Учти, Лола: это лишь увертюра. Нельзя ли еще прибавить скорость? Да, жаль. Теперь подождем, ответа на второй вопрос. И если только я не окончательный кретин, представление на этом будет окончено.

– Второй вопрос касался сущности человеческого счастья? – спросил Вольфсон. Журналистка кивнула, и ее пышные волосы беспорядочно рассыпались по плечам, упали на глаза. Поправляя их, она удерживала руль сначала только левой, потом – правой рукой.

– Осторожно! – крикнул вдруг Норман. Но было уже поздно. Машина резко вильнула вправо, несколько метров прошла юзом, занося к осевой багажник, потом тяжело осела на ручном тормозе, который, немыслимо извернувшись, успел рвануть Норман.

– Приехали, – спокойно констатировал Вольфсон. – Что ты успел там разглядеть, Стив?

– Масло! Или нефть? Черт его разберет. Кто-то, проезжая здесь раньше, разлил какую-то пакость. Сейчас посмотрим.

Выбравшись из машины, кряхтя и постанывая, потирая ушибы, они прошли несколько метров назад по липким следам колес. Нагнувшись, Вольфсон провел пальцем по бетону, понюхал.

– Действительно, какая-то маслянистая штука,.. Только не нефть. И на машинное масло не похоже... Мы сумеем ехать?

– Машина, кажется, в порядке, – сказала Лола. – Будем считать, что дешево отделались. Но я уже не смогу вести, у меня шоковое состояние. Садитесь за руль вы, Карл.

Вольфсон молча пожал плечами и пошел к машине. Едва все заняли места, физик быстро набрал ппежнюю скорость, но Стив, напряженно всматривающийся вперед, через несколько минут поднял руку.

– Карл, сбавь! Так, тормоз... Стой! Кажется, это похоже...

– Неужели опять? – привстапа Лола.

– Вот именно! – зло процедил Норман. – Помните полицейский вертолет, который прошел над нами? Это их работа!

– Они еще повисели над нами, – сказала Лола. – Послушайте, мальчики, а почему это Солнце разговаривает музыкой?

– Нашла время! – рассмеялся Вольфсон. Норман быстро взглянул на нее.

– «Любопытство, – заметил однажды Эшби, – хорошая вещь, но сколько антилоп погибло, остановившись поглядеть на шляпу охотника...» Впрочем, ты молодец, Лола. Фокус весь в том, что язык музыки – это довольно совершенный... Я бы даже сказал, универсальный язык. Человек не придумал музыку– он подслушал ее у природы. И если тебе нужны доказательства, на досуге возьми таблицу Менделеева и поинтересуйся соотношениями атомных весов второго ряда, – лития, бериллия, бора, углерода, азота, кислорода и фтора... Разница между каждым последующим и предыдущим соответствует разнице между ступенями мажорной гашмы: тон, тон, полутон, три тона... Те же тетрахорды.

– Да, помню, – улыбнулась журналистка. – Кажется, о том же говорил мой системщик: «Природа не решает дифференциальных уравнений, не берет интегралов и вообще чихать ей на математику. Она обходится взаимовлияниями частот, подстраивая друг к другу колебания элементов систем и создавая из них все, вплоть до биосистем на уровне сознания и разума». Действительно, если уж растения «понимают» музыку, а коровы увеличивают надои молока... Конечно, если это настоящая музыка.

– Именно так, – кивнул Вольфсон. – Уж если макромолекулы в нашем теле отлично «слышат», понимают и принимают к сведению колебания друг друга, то о макросистемах и говорить нечего. Кстати, именно на этом пути, – изучая колебательные движения, – наука всегда делала наиболее перспективные открытия...

Разговаривая таким образом, они приблизились наконец к подозрительно поблескивающему участку дороги и остановились пораженные: большая площадь, шириной около двадцати и длиной не менее пятидесяти футов, была покрыта блестящей маслянистой пленкой. Предполагать теперь, что это результат чьей-то небрежности или случайности, мог бы только кретин... Пленка быстро твердела под жгучими лучами Солнца, однако на ощупь оказывалась ничуть не менее скользкой.

– Это не масло! – уверенно заявил Норман, ковырнув несколько раз дорожное покрытие носком туфли. – Мне эта штука напоминает полимер, предназначенный для покрытия летних катков.