355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Лотош » Река меж зеленых холмов » Текст книги (страница 5)
Река меж зеленых холмов
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 02:28

Текст книги "Река меж зеленых холмов"


Автор книги: Евгений Лотош



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)

Ноздри гулана яростно раздулись, но он сдержался.

– Ветер призывает меня, – сухо сказал он и снова пнул в бок незадачливого помощника, на сей раз несильно. – Поднимайся, Наваха, как следует с тобой я разберусь потом. Момбацу сан Панариши, в следующий раз можешь прийти ко мне домой. Ты тоже, момбацу сан Саматта. Обещаю вам воду и гостеприимство. Вы хотели сказать мне что-то еще?

– Только одно, – Семен поднялся таким же гибким слитным движением, что и Тархан. – Кони, что пасутся у подножия – твои. Я привел их тебе в подарок.

– Вот как? Ты знаешь, что можно подарить такому человеку, как я…

– Знаю. Именно человеку. Не твоему клану, не твоему роду, а тебе лично. Эти кони выведены с применением генной инженерии. Они быстры и выносливы, могут в день покрыть пятьдесят верст, неся на себе двоих взрослых мужчин.

– Я принимаю твой подарок, – кивнул гулан. – Мне нечем отдариться, но я не забуду. Я оставлю тебе своих коней, момбацу сан Панариши, чтобы ты мог вернуться домой.

– Не стоит, – лениво Семен помахал в воздухе рукой. – Неподалеку нас ожидает джип, на нем мы и вернемся. Есть только одна небольшая проблема – жеребцы стерильны. Они не дадут потомства. Но если мы станем добрыми соседями, ты получишь и других лошадей – ничуть не хуже этих, но при том плодовитых.

– Думаешь, ты подцепил меня на крючок? – внезапно усмехнулся гулан. – И что я за лошадей продам свою душу? Ты ошибаешься, шаман.

– Не думаю. Но дружба всегда крепче, когда получаешь за нее достойную награду, верно, момбацу сан Тархан? – подмигнул ему Семен. – И кони – лишь малая часть выгоды, которую ты можешь получить. А теперь не смею больше задерживать.

– Чистой тебе воды в пустыне, – откликнулся гулан. Он переливчато свистнул – охранники у подножия холма встрепенулись и потрусили к лошадям – повернулся и размашистым шагом пошел вниз с холма. Незадачливый Наваха, прижимая локоть к боку, пошатываясь и утирая кровь с лица, поплелся за ним.

Девушка, бросив на Саматту неуверенный взгляд, тоже было повернулась, но Саматта остановил ее, коснувшись плеча.

– Сама Мизза, – сказал он. – И все-таки не забывай мои слова. Ты – человек, ничуть не хуже остальных. Тебе не грозит опасность внезапно сойти с ума. Это чушь, придуманная неумными людьми. Твои способности – дар, а не проклятие. Используй их с умом, во благо, а не во зло, и все закончится хорошо. Ведь все всегда заканчивается хорошо, верно? – он слегка улыбнулся ей.

Девушка оглянулась на приостановившегося Тархана, потом снова взглянула на Саматту.

– Я запомню, момбацу сан, – прошептала она, после чего повернулась и со всех ног, насколько ей позволял балахон, бросилась вниз по склону.

– Для некоторых особо одаренных историков напоминаю, – фыркнул Семен, – что у гуланов с женщиной чужак может заговорить только с разрешения отца, мужа или иного близкого родственника. А за прикосновение вообще могут убить на месте. Так что ты, блистательный господин Саматта, невежа и грубиян, которого спасает только статус глупого иностранца. Но удачный у тебя вышел экспромт, ничего не скажешь. Я не сообразил на его родственных чувствах сыграть.

– Сыграть на чувствах? – Саматта недоуменно посмотрел на него. – Ты о чем?

– Ты хочешь сказать, что наобум палил? Ну и ну… – Семен покачал головой. – Мати, ты что, не чувствовал его отношения к девочке?

– Я… – Саматта облизал губы. – Нет, не чувствовал. А должен был?

– Да у тебя эмпатия отключена, что ли? Мужик страшно нервничал, что притащил ее сюда, в неизвестность, без надлежащей охраны. Возможно, он ее вообще в первый раз на серьезное дело взял. Я думал, что ты сам все прекрасно видишь.

– Рис, я не могу все время шпионить за людьми. Так невежливо. Если бы кто-то у меня в голове копался во время разговора, я бы точно обиделся. Иногда я смотрел на эмоции, но только мельком.

– Мати, – Семен в упор взглянул на него черными глазами, – ты странно рассуждаешь. Я понимаю, что катонийские понятия о вежливости у тебя в подкорке сидят, но не забывай и о мере своей нынешней ответственности. Ты просто не можешь себе позволить работать в белых перчатках. Какие вежливость и деликатность, ты вообще о чем? Не ты ли совсем недавно интересовался, как избежать смертей по нашей вине? Твоя неверная интерпретация реакции собеседника в ходе переговоров может привести к войне и к тысячам смертей. По-твоему, это адекватная цена за соблюдение этикета?

– Прости, – покаянно откликнулся Саматта. – Не подумал.

– Прощать тебя не за что, просто прими к сведению. И учти, что вежливость – всего лишь правила, придуманные людьми, чтобы уживаться друг с другом с наименьшими проблемами. А у Демиурга методы совместной жизни с людьми совершенно иные. Целесообразность и последствия – вот что ты должен принимать во внимание в первую очередь. А если и это тебя не убеждает, то просто осознай, что Демиург, твердо намеревающийся ужиться в человеческом обществе, не ломая его, просто обязан вести себя по правилам, устанавливаемым другими. А наш добрый господин Тархан использованием эмпатии на переговорах не гнушается, как видишь.

Бывший Серый Князь замолчал, потер лоб и махнул рукой.

– Ну ладно, не стану нудеть. Сам все поймешь, не маленький. Главное, что наш большой сильный приятель в девочке души не чает, и ты заработал хорошее жирное очко в свою пользу. Да и насчет таранхая неплохо вышло. Сделаем мы из тебя дипломата в самые кратчайшие сроки, точно тебе говорю.

Он посмотрел вниз, где Таранхай внимательно осматривал одного из жеребцов.

– А нам пора отсюда топать. Наблюдателей здесь нет, так что предлагаю пробежаться ножками вон до того распадка, а там можно и в воздухе раствориться. Следы от шин я проложу на всякий случай. Если у тебя нет срочных вопросов, я пока помолчу – у меня в канале висит Дор, которому не терпится выяснить, как все прошло. Двинулись, что ли…


Тот же день. Область Мураташ, город Камитар

Домой в Камитар они добрались, только когда солнце уже опускалось за дальние холмы. Мизза с трудом сползла с лошади – она еще ни разу в жизни не ездила верхом весь день, и у нее болели бедра и стертая слишком большим и неудобным седлом промежность. Встав на землю, она покачнулась и чуть не упала, но вовремя успела удержаться за стремя. Пусть она женщина, но своей слабости не покажет. Тем более – дяде.

Повелитель Ветра спрыгнул на землю рядом с ней, отцепил от седла поводья новых чудо-коней и передал их конюху.

– Приставить охрану и глаз не спускать, – приказал он. – Мизза, пойдем со мной.

– Да, дядя Тархан, – откликнулась девочка. Она откинула изрядно надоевший капюшон на спину, наслаждаясь прохладой вечернего воздуха, такой сладкой после целого дня, проведенного в душных тряпках. Вслед за дядей она поднялась по ступеням дома и через просторную прихожую прошла в комнату, залитую закатным светом. Ветер колыхал занавески, и от вида стоящей на столе еды у нее тихонько забурчало в животе. Она вдруг поняла, что ничего не ела весь день, и что злой голод впивается ей в живот холодными когтями.

Трое мужчин, негромко переговаривающихся за столом, как по команде замолкли и повернулись к Тархану.

– Вы задержались, – сказал Тахмурат. – Мы ждали вас еще часа два назад. Что-то случилось?

– Все в порядке, – Тархан опустился на лавку и впился зубами в сочный кусок вареного мяса, обмакнув его в подливку. – Шаман подарил мне двух коней, уверив, что они необычайно сильны и выносливы. Я проверял.

– И как? – поинтересовался Цахарра. – Не соврал?

– Если верить Миззе, он говорил одну лишь правду, – с набитым ртом проворчал Тархан. – А, Мизза?

– Да, сан Тархан, – робко проговорила девочка, прижимаясь к глинобитной стенке. Дядю она хотя и боялась, но любила. Остальных же Повелителей Ветра, включая отца – просто боялась. Дядя хотя бы испытывал к ней теплые чувства, как к своим дочерям, а другие всегда оставались внутри холодными и неприятными, зачастую – злыми и сердитыми, хотя и не подавали виду.

– Одну лишь правду не говорит никто, – нахмурился Мистан. – Твоя племянница слишком молода, чтобы как следует понимать взрослых. Проклятие позволяет ей видеть, но не понимать.

– Младший брат, – лицо Тархана помрачнело, а внутри плеснулась подавленная ярость, – я предупреждал, чтобы ты не говорил плохо про Миззу, пусть даже она твоя дочь. Ты меня, похоже, не услышал. Повторить так, чтобы до тебя дошло?

– Нет, старший брат, прости, – торопливо проговорил Мистан. – Я оговорился. Но Мизза и в самом деле слишком молода.

– Раньше она не ошибалась. Кстати, Наваха больше не держит мое стремя. Сегодня он без моего ведома и в нарушение моего прямого приказа опять нацепил на Миззу ошейник.

– Он хоть жив еще? – лениво поинтересовался Цахарра.

– Жив. А морду врач починит, – Тархан сунул в рот кусок лепешки и снова впился зубами в мясо.

– Так как все прошло? – осведомился Тахмурат. – Договорились хоть о чем-то?

Какое-то время Повелитель Ветра молча работал челюстями.

– Мистан прав, – наконец неохотно сказал он. – Этот человек знает о нас много. Слишком много. Он может устроить нам серьезные проблемы, просто болтая языком в присутствии не тех людей. Не то чтобы я боялся Кимицу и ее Глаз, но ссориться с ними нам сейчас ни к чему.

– Откуда он столько знает, непонятно?

– Нет. Он ни разу не проговорился. Он умеет застилать суть дела словами ничуть не хуже любого гулана. Дорого бы я дал, Тахмурат, чтобы найти ответ на твой вопрос. Но еще больше дал бы, чтобы узнать – откуда он вообще такой появился? Подобные ему люди не вырастают из земли, как поганки, за одну ночь.

– Возможно, следует поступить с ним так же, как и с поганками, – нахмурился Цахарра. – Пока он еще не вошел в полную силу…

– Ты дурак, Цахарра, – зло оборвал его Тархан. – Он пришел на встречу вдвоем со своим генералом. И оба были не вооружены.

– И что? – от младшего Повелителя Ветра тоже плеснуло злостью. – Вот и воспользовался бы случаем.

– Ты дурак, Цахарра, даже если забыть о моем обещании безопасности, – повторил Тархан, на сей раз спокойнее. – Он знает о нас куда больше, чем все остальные чужаки, вместе взятые. И, тем не менее, является без оружия и охраны. Значит, он уверен, что мы не рискнем на него напасть – например из-за того, что информацией владеет не только он. Или потому, что уверен в своем превосходстве. Ты не видел, как он двигался. Похоже, он страшный боец. Я бы не рискнул выйти против него – хоть врукопашную, хоть с оружием. И его "генерал"… Он бывший солдат масарийского спецназа. Не такой сильный и ловкий, но тоже опытный боец. Думаю, если бы я попытался их убить, не вернулся бы домой живым. Если встретишься с ним в укромном месте, можешь рискнуть сам. Только, во имя пупа Курата, постарайся, чтобы из-за твоей идиотской смерти не пострадал весь клан. А пока он жив – с ним нужно договариваться. Он действительно хочет установить с нами мир и даже готов заплатить за него немалую цену.

– Какую именно? – насторожился Мистан.

– Территории. Он готов улаживать старые территориальные споры между кланами – и утверждает, что способен разрешить их ко всеобщему удовлетворению. И торговля – он намекал, что очень скоро появятся новые торговые пути, и для них потребуется прокладывать дороги. Возможно, железные дороги. А значит, появится работа для наших людей, новые рынки и новые пошлины. Значит, мы сможем привозить учителей из Грашграда и отдавать наших детей в университеты. Но о цене потом. Мизза!

– Да, дядя Тархан?

– Что ты чувствовала в человеке, с которым я разговаривал? В Панариши?

Мизза помялась.

– Он… не боялся, дядя Тархан. Совсем, – робко сказала она. – Ему было интересно с тобой говорить, и он… он чувствовал удовольствие от беседы. Как… как ты, когда лучше всех стреляешь из лука.

– Он таил в мыслях предательство?

– Нет, дядя Тархан. Я не почувствовала.

– Он верил в то, что предлагал? Во всё? Или иногда лгал?

– Да. Он не солгал ни разу.

– Понятно… – Тархан побарабанил пальцами по столу. – А второй? Чужак с Востока? Что чувствовал он?

– Он… Он плохо понимал, о чем речь, и скучал. И еще в нем был интерес – словно наблюдал за незнакомыми животными. И еще…

Она замялась.

– Говори, – приказал ей отец. – Говори и ничего не утаивай.

– Еще ему было жалко меня, – прошептала девочка, опуская голову. – И он злился. Наверное, из-за ошейника. В конце он сказал, что я… что я нормальный человек и не сойду с ума.

– Жалко тебя… – повторил за ней Тархан. – Да. Он явно разозлился, когда понял, что ты в ошейнике. Что-то он сказал насчет своих дочерей. Насчет того, что обе – синомэ гораздо сильнее Миззы. Вот, кстати, еще одно. Панариши мог узнать о нас многое благодаря шпионам. Или подкупу. В конце концов, известное хотя бы двоим знает и ветер. Но откуда Саматта узнал, что Мизза – синомэ? И об ее ошейнике, о котором не догадывался даже я? Нет, Цахарра, я не стану связываться с такими людьми, что бы мне за то ни предложили. По крайней мере, пока не пойму их как следует.

– Чужак с Востока… – задумчиво проговорил Мистан. – И генерал. Наемник? Он вряд ли опасен так же, как Панариши. В конце концов, что ему известно о наших путях?

– Он бывший солдат. И бывший учитель истории. Он знает о нас достаточно, чтобы читать знаки у меня на плечах. И он неплохо знает поллах – иногда странно строит фразы, не всегда верно использует интонации, говорит только вежливым слогом, но все-таки говорит. Даже если он учил язык по книгам, он отнюдь не беспомощный младенец. Он далеко не так опасен, как его хозяин, но все равно опасен.

У Миззы снова забурчало в животе, и Повелитель Ветра обернулся к ней.

– Ты хорошо поработала сегодня, – сказал он, и в его голосе и в сердце проскользнули ласковые нотки. – Вот, держи, – он макнул большую лепешку в подливку, отпластал ножом толстый кусок мяса, плюхнул его на лепешку и протянул девочке. – Теперь иди домой и отдыхай.

– Спасибо, сан Тархан, – прошептала та, бросив неуверенный взгляд на отца.

– Иди, иди, – отмахнулся тот. – И скажи матерям, чтобы покормили тебя как следует.

Девочка кивнула и, сжимая лепешку, выскочила в дверь. На улице уже стояли густые сумерки, стремительно переходящие в ночь. Темными улочками, кое-где освещенными падающим из окон светом, на ходу жуя лепешку, она пробралась к своему дому. Она старалась идти безлюдными местами, не попадаясь на глаза людям, и ей это удавалось. Перед дверями, впрочем, ее все же заметили. Игравший с друзьями в бабки Сахмат, завидев ее в круге света от фонаря над дверью, выпрямился и фыркнул.

– А, чокнутая вернулась! – презрительно бросил он. – Что, не убил тебя сан Тархан по дороге? Ничего, убьет еще.

Его дружки загоготали. Несмотря на свои двенадцать лет Сахмат превосходил ростом четырнадцатилетнюю Миззу на полголовы и был в полтора раза шире в плечах, так что верховодил и над мальчишками старше его на два-три года. Его компания Миззу побаивалась и не упускала случая устроить ей какую-нибудь гадость: сунуть ящерицу за шиворот, толкнуть в грязную лужу, отвесить увесистый щелбан… Сейчас девочка чувствовала, что в брате кипит и клокочет острая черная зависть к ней – еще бы, ведь именно ее, а не его взял с собой Тархан. В таком состоянии он вполне мог бы ударить ее и по-настоящему, а потому она, торопливо засунув в рот остатки мяса, боком вдоль ограды проскользнула к крыльцу и нырнула в дверь.

Она уже привыкла, что мальчишки ее бьют и толкают, а девочки, даже родные сестры, старательно избегают и противно шепчутся за спиной. Но сегодня вспыхнувшая в ней обида оказалась особенно острой. Возможно, потому, что в ее ушах все еще звучали слова чужеземца.

Ты ничуть не хуже остальных. Твои способности – дар, а не проклятие.

Ему легко говорить! Он большой и сильный, такой же большой и сильный, как дядя Тархан. Уж его-то точно никто не смеет задирать. А как может защититься она? Через год ей исполнится пятнадцать, и настанет пора сговаривать ее кому-нибудь в жены. Только вот наверняка никто не захочет ее взять. И тогда она навсегда останется одна, брошенная, никому не нужная. Из всех мужчин только дядя Тархан относится к ней хорошо, так же хорошо, как к своим собственным дочерям. А все остальные ее боятся, не любят и даже ненавидят.

За что ее бояться и ненавидеть? Пусть она синомэ, но ведь она никому не сделала ничего плохого!

Лучше бы ее убили сразу, как остальных проклятых детей. Зачем дядя Тархан вступился за нее?

Из общей комнаты доносились громкие звуки работающего телевизора и возбужденные детские голоса, плескало радостью и возбуждением. Наверное, все сейчас собрались перед экраном и смотрят мультики. Но ей туда нельзя – даже если ее не поколотят, то демонстративно уйдут куда-нибудь, оставив ее в одиночестве. С трудом сдерживая слезы, она прокралась по длинному темному коридору и юркнула в свою комнату. Хорошо хоть никто не хочет с ней жить, так что она всегда может спрятаться в свою каморку, чтобы выплакаться в одиночестве.

И никто не знает, что у нее есть Бокува.

Кукла сидела на подоконнике и смотрела в окно на восходящий из-за горизонта Звездный Пруд. Она не пошевелилась, когда Мизза проскользнула в комнату, и только когда Мизза села рядом, повернула к ней голову.

– Тебя опять обидели? – прошелестела она своим тихим, на грани шепота, голосом. В темноте девочка не могла видеть цвет ее глаз, но она знала, что левый – зеленый, а правый – синий, и это знание странным образом успокаивало. – Ты долго отсутствовала.

Девочка сердито швыркнула носом и потерла кулачком глаза.

– Сахмат дурак, – зло сказала она. – Я его самого когда-нибудь убью!

– Не получится. Ты женщина. Он мужчина. У вас, гуланов, женщины всегда подчиняются мужчинам. И он сильный. Ты побоишься.

– Тогда сбегу к тарсачкам! У них, говорят, наоборот – мужчины всегда подчиняются женщинам. И мне станут подчиняться!

– Этого ты хочешь? – кукла отвернулась и снова принялась глядеть на звезды. – Чтобы тебе подчинялись? Чтобы ты сама могла делать другим больно?

– Нет, – хмуро сказала девочка. – Я хочу, чтобы меня в покое оставили. Почему дядя Тархан меня любит, а остальные нет? И еще тот… Сатта… Сакатта… с которым сегодня встречались. Он тоже меня не ненавидит, хотя почему-то знает, кто я. Бокува, я действительно чокнутая? Я сойду с ума, да?

– Я мало что знаю о людях и о мире, – шелестящий в голове у девочки голос стал печальным. – Я не могу ответить, Мизза. Сакаттта – или Саматта? Саматта Касарий?

– Да, Саматта Касарий. А ты его откуда знаешь?

– Не помню. Я где-то слышала его имя. Оно кажется знакомым. Возможно, оно приснилось мне в Колыбели. Или услышалось где-то еще. Значит, он либо очень плохой, либо очень хороший. Какой он?

– Он… наверное, он хороший. Он сказал, что у меня не проклятие, а дар. И что я должна использовать его для добра, и тогда все закончится хорошо. Еще он сказал, что у него две дочери, и обе гораздо сильнее меня. У них, наверное, тоже проклятие… или дар. Вот бы с ними познакомиться! Я еще никогда не видела таких же, как я.

– Судьба плетет свои нити, не спрашивая наши желания. Возможно, и познакомишься. Я тоже хотела бы его увидеть. Когда поедешь на встречу с ним в следующий раз, возьми меня с собой. Но мне пора спать. Ты пойдешь со мной сегодня? Ты устала.

– Пойду! – быстро кивнула девочка. – В твоем сне хорошо, а одной мне снятся плохие вещи.

– Ты хочешь есть.

– Нет, я уже наелась. А ты хочешь? Я могу утащить что-нибудь на кухне.

– Я кукла, Мизза. Мне не нужна еда, я же тебе много раз говорила. Но если ты готова, то ложись.

Кукла медленно подняла руки в стороны и воспарила над кроватью. Ее деревянное тело слегка засветилось, наполняя тряпичный халтон изнутри зеленоватым сиянием, и Мизза послушно вытянулась на кровати поверх одеяла, закрыв глаза. И тут же ей в глаза ударил ослепительный после темноты солнечный свет. Она осторожно приоткрыла веки, заслонившись ладошкой, села и осмотрелась вокруг.

Как и раньше, у нее за спиной степь тянулась далеко-далеко, до самого горизонта, а перед ней обрывалась в бесцветную пустоту, словно обрезанная гигантскими ножницами. Вечно полуденное, но ласковое солнце гладило волосы своими мягкими лучами, и волосы трепал ласковый ветер, напоенный весенними запахами. Бокува медленно шла вдоль обрыва. Здесь, в своем сне, она выглядела настоящим ребенком – смахивающей на мальчика девочкой лет десяти, с недлинной стрижкой, в коротких кожаных штанах для верховой езды и странной мешковатой рубашке с кружевами и длинными рукавами, перехваченными у запястий тугими манжетами. Сейчас она совсем не походила на куклу, и только глаза у нее по-прежнему оставались разноцветными – зеленым и красным. Пустота возле ее босых ступней клубилась, сгущалась, меняла цвет и очертания и превращалась в новые кусочки степи, тропинками убегавшими в бесцветную даль. Иногда тропинки казались прямыми как стрела, иногда прихотливо извивались, словно карабкаясь по крутым холмам и огибая невидимые валуны. Между тропинками пустота тоже сгущалась и превращалась в травянистую почву, иногда покрытую мелкими белыми цветами ринрина, но медленно, гораздо медленнее, чем на тропинках.

– Я сделала облака, – сказала Бокува звонким, совсем настоящим голосом. – Они тебе нравятся?

Мизза задрала голову и скептически посмотрела вверх, приглядываясь.

– Они какие-то неправильные, – сказала она после тщательного изучения. – Неживые. Как… как нарисованные. Как старая паутина.

– А как надо? – с интересом переспросила Бокува.

– Ну… наверное, меняющимися. На что-то похожими. Дышащими. Не знаю, как сказать.

– Дышащими… – задумчиво проговорила кукла. – Меняющимися. Вот так меняющимися?

На глазах у Миззы облака начали расплываться и менять форму. Из перьев и речных бурунов они начали превращаться в забавные рожицы, зверьков, цветы и прочие фигурки. Зверьки принялись играть друг с другом в чехарду и догонялки. Девочка хихикнула.

– Сейчас они забавные, – сказала она. – Но совсем не как настоящие. А тебе ведь нужно обязательно, чтобы как настоящие, да?

– Да. Я должна построить настоящий мир. Не обязательно похожий на ваш, но настоящий. А я так мало видела, что не знаю, как его делать правильно. Мизза, хочешь сделать облака сама?

– Сама? – удивилась девочка. – А разве я могу?

– Конечно. Мы же во сне. В моем сне. Ты моя служанка, и поэтому можешь делать все, что я разрешу. А я разрешаю.

– Я не служанка, – надулась Мизза. – Я дочь Повелителя Ветра!

– Неважно. Важно, что нас свела судьба, и что теперь ты даешь мне свою силу. Ляг на спину и смотри в небо. Не думай ни о чем, просто позволь облакам плыть и плыть, как должны плыть настоящие облака.

Бокува подошла к девочке и нажала ей на плечи твердыми ладошками, принудив лечь навзничь. Затем легла рядом.

– Просто смотри вверх и позволь облакам плыть, – повторила она.

Мизза послушно принялась глядеть на небо. Она честно пыталась представить, как должны выглядеть настоящие облака, но получалось плохо. Теперь облака снова выглядели как обычная белесая рябь на голубом фоне, но в них все равно оставалось что-то неправильное, неуловимое, но противоестественное.

– Ты все делаешь неправильно, – наконец с досадой сказала кукла, поднимаясь. -Ты пытаешься рисовать, как рисуют карандашом. Не надо рисовать. Надо просто увидеть, как должен выглядеть мир. Мне нужно строить дальше, а ты тренируйся.

– Бокува, – спросила Мизза, – а зачем ты строишь мир во сне? Ты вспомнила?

– Я должна.

– Почему должна?

– Не знаю. Знаю, что должна строить.

– Зачем?

– Чтобы встретиться с сестрами.

– С сестрами? – Мизза приподнялась на локте. – У тебя есть сестры? Ты раньше не говорила.

– Есть. Я вспомнила. Я никогда их не видела, но знаю, что они существуют. Они тоже строят миры во сне. Однажды наши сны соединятся, и мы встретимся.

– И что случится тогда?

– Не знаю. Наверное, я их убью.

– Как – убьешь? – опешила девочка. – Зачем?

– Так суждено, – кукла обернулась и внимательно посмотрела на Миззу своими разноцветными глазами. – А что можно сделать еще? Я должна доказать, что строю лучше их.

– Но разве ты докажешь, что строишь лучше, если убьешь их? – неуверенно спросила девочка.

– А разве нет?

– Ну… чтобы доказать, что ты строишь лучше, нужно строить, а не разрушать… наверное. Но как вообще можно убивать сестер?

– Очень просто. Вот так, – Бокува вытянула вперед руки, и в них вспыхнули два длинных огненных клинка. Кукла свела вместе руки, и клинки жарко и желто прогудели, смыкаясь на манер гигантских ножниц перед глазами Миззы. – Ты ведь тоже хочешь убить своих сестер. И братьев, особенно Сахмата. Только у тебя нет оружия, и ты боишься. А я не боюсь.

– Я не хочу их убивать, – глухо сказала девочка. – Я просто… просто… я хочу, чтобы они перестали дразниться. И ненавидеть меня тоже перестали.

– Мертвые люди не дразнятся. И ненавидеть тоже не могут. Значит, их надо убить, – Бокува развела руки, и огненные мечи пропали. – Видишь, все просто.

– Нет! – крикнула девочка, вскакивая на ноги и сжимая кулаки. – Я не хочу их убивать! Я не такая! А ты… ты… ты плохая! Ты говоришь неправильные вещи!

– Я – это ты, Мизза. А ты – это я, – девочка-кукла посмотрела Миззе в глаза долгим немигающим взглядом. – Ты моя служанка. Ты не только даешь мне свою силу, я еще и смотрю на мир твоими глазами. Я хочу встретить своих сестер и убить их. Значит, ты хочешь убить своих. Только боишься, и сил тебе не хватает. А теперь хватит болтать. Ложись и учись делать небо. Мне нужно строить мир.

Она отвернулась, плавно взмыла в воздух и неторопливо поплыла над бесцветной пустотой. Мизза села на поросший травой холмик, обхватила руками коленки и облокотилась на них подбородком. Она не хочет убивать своих сестер. И даже Сахмата не хочет. Ну, разве что иногда, когда он строит особо злую пакость. Нет, Бокува говорит неправильно.

А что, если ее кукла и в самом деле встретит своих сестер? Что, если сестры тоже хотят ее убить? Тогда… тогда они начнут сражаться. И Бокува может погибнуть. И как ей, Миззе, жить дальше?

Когда две недели назад подаренная дядей Тарханом кукла заговорила у нее в голове, она чуть не обмочилась от страха. Она решила, что какой-то дух или даже демон, подручный Курата или Ю-Ка-Мина, пришел за ней, чтобы сожрать или даже сделать что-нибудь похуже. Потом она поняла, что все-таки сошла с ума, как ей все время говорили сестры и братья. Но уже через два дня она не представляла себе, как раньше жила без Бокува, без ее разноцветных глаз, без снов, в которых создавался мир… Знал ли дядя Тархан, что подарил ей, вернувшись из дальней поездки? Если и знал, то не обмолвился ни словом. Откуда он взял невзрачную, плохо выструганную деревянную фигурку с болтающимися руками и ногами, с глазами, сделанными из разноцветных пластмассовых пуговиц, волосами из нескольких приклеенных пучков ниток, и в халтоне, неряшливо сшитом из грубой серой тряпицы? Возможно, просто купил где-то на базаре у торговца, чтобы порадовать племянницу. По крайней мере, своим дочерям он привез – Мизза издалека видела, как те хвастались перед подругами – настоящую красивую куклу из самого Грашграда, на расстоянии почти не отличимую от маленькой девочки, умеющую говорить и даже ходить. Ее называют странным словом "чоки", и стоит она, наверное, огромную кучу вербов. Наверное, Миззе он купил только Бокува, потому что у него совсем не осталось денег. Неважно. Главное, что сейчас они вместе.

Но если Бокува погибнет, сражаясь с сестрами, то она опять останется одна. Совсем одна в большом злом мире.

"Я – это ты, Мизза. А ты – это я".

Нет!.. или да? Значит, Бокува хочет убить своих сестер, потому что она, Мизза, хочет убить своих? Но она не хочет…

Хочет. Хочет. Хочет. Иногда ей хочется вцепиться им в горло своими слабыми руками и не-руками, и душить до тех пор, пока те не умрут по настоящему. Пока не перестанут обзывать ее "синомэ", думать про нее злые противные мысли и показывать язык ей в спину. Она пугалась такого чувства и пыталась прятать его глубоко-глубоко в сердце, чтобы оно случайно не вырвались наружу. Но, выходит, прятать его в сердце мало. Оно все равно слышно Бокува.

Решено. С сегодняшнего дня она перестанет не только плохо думать о сестрах, но и вообще прогонит злые мысли. Пусть себе делают что хотят и дразнятся как хотят. Она уже давно привыкла. А если мальчишки начнут драться, нужно придумать, как их напугать. В конце концов, она синомэ. А синомэ все боятся. Даже Сахмат боится, только пытается изображать из себя храбреца. Она напугает мальчишек, но плохо думать о них впредь не станет. В конце концов, нельзя же злиться на обрыв за то, что с него можно упасть и сломать себе шею. Нужно просто научиться осторожно с него спускаться.

Она снова легла на спину и бездумно смотрела в небо, пока сон не сморил ее.

Час спустя в комнату заглянула одна из жен Мистана. Мизза лежала прямо в верхней одежде на одеяле, прижимая к груди куклу. Ее глаза были закрыты, дыхание ровно, но губы изредка неслышно шевелились, словно она с кем-то говорила во сне. Мать неодобрительно покачала головой. Конечно, девочка умаялась – провести целый день на ногах тяжело даже для взрослого мужчины. Но все-таки она должна вести себя прилично, как и полагает молодой девушке из богатой влиятельной семьи. Вместо того она дичится и чурается братьев и сестер, днями напролет скрывается неизвестно где и все время вступает в стычки с другими детьми. С тех пор, как сан Тархан привез ей из города куклу – и откуда только откопал такое уродливое страшилище? – она совсем перестала выходить из своей комнаты. А теперь еще и спит не раздеваясь. Так ей никогда не выйти замуж!

Впрочем, кого она пытается обмануть? Мизза носит на себе уродливую печать проклятия. Никто и никогда не возьмет синомэ даже третьей или четвертой женой. Она так и обречена коротать свой век в одиночестве, изгоем. Наверное, было бы лучше, если бы ее убили сразу, когда проснулось проклятие. Конечно, со стороны Тархана очень мудро сохранить при себе живой определитель лжи. Но каково же самой девочке мучиться своим уродством до старости?

Она снова покачала головой и плотно прикрыла за собой дверь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю