Текст книги "Несомненная реальность"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 44 страниц)

– Видеозапись? Что-то вроде кино? Н-да… – Зубатов потер лоб. – И что же с ними делать?

– Вы меня спрашиваете? – усмехнулся Олег. – Представления не имею. На вашем месте я бы просто забыл про саму идею Хранителей. Не факт, что они у вас существуют. Но даже если и существуют, поделать с ними вы ничего не сможете.

– И позволить этим масонам тайно управлять миром? Плести заговоры? Насмехаться над Богом данной царской властью? – лицо директора Охранки побелело от возмущения.

– Ой, да бросьте вы! – с досадой отмахнулся Олег. – Власть им нужна для того, чтобы делать мир лучше. Угу, это они так говорят, но я им верю. В конце концов, вы же верите в своего бога? В святых, ангелов? Верите. И даже не рассматриваете их как этих самых масонов, уж и не знаю, кто они такие. Вот и Хранителей воспринимайте как разновидность ангелов.

Директор уставился на него округлившимися глазами. Его усы и бородка встопорщились.

– Интересная точка зрения, – наконец проговорил он, успокаиваясь. – Хорошо, отложим пока. Если я правильно вас понял, под руководством Хранителей вы занимались чем-то вроде ревизии определенных предприятий. Каким образом вы после такой не очень высокой, если честно, должности оказались… э-э-э, Народным Предводителем, кажется?

– Председателем, – поправил его Олег. – Видите ли, в моем мире есть два основных блока стран, группирующихся вокруг Ростании и Сахары. В Сахаре и ее сателлитах есть выборная должность главы государства. Насколько она в действительности выборная, это отдельный вопрос, но факт в том, что их пропаганда долгое время кричала, что у нас демократией и не пахнет. И что должность Народного Председателя на самом деле к народу отношения не имеет никакого – он просто диктатор с неограниченными полномочиями.

– А на самом деле?

– На самом деле так и есть. Но вы сами понимаете, что пропагандистская война ничуть не менее – а иногда и более – важна, чем война настоящая. Мы не могли себе позволить противнику иметь на руках такой козырь. Поэтому в последние три десятилетия у нас довольно нерегулярно проводились выборы, в которых всегда побеждал действующий Народный Председатель. Для этого в список помимо него вносили никому не известных статистов, а сверх того – пару-тройку известных министров, которые перед самыми выборами свою кандидатуру снимали. В результате объявленный результат всегда составлял примерно девяносто процентов голосов в пользу действующего Нарпреда.

– Объявленный? – приподнял бровь Зубатов.

– Ну, вы же сами понимаете, – пожал Олег плечами. – Неважно, кто и как голосует, важно, кто и как подсчитывает голоса. Ну так вот, в результате некоторого стечения обстоятельств я оказался в том списке в качестве статиста. А потом – потом действующий Нарпред внезапно скончался, а следующей ночью ко мне наведался Тилос – курирующий меня Хранитель…

Полчаса спустя слегка охрипший Олег утомленно откинулся на спинку стула.

– Вот и все, собственно, – заключил он. – Пришел я в себя на лужайке перед той пивной, ухватил вас за рукав, ну, а дальше вы и сами все знаете.

Зубатов задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Одно из двух, Олег Захарович, – наконец произнес он. – Либо вы гениальный сумасшедший, либо не менее гениальный провокатор. То, что ваш нынешний рассказ идеально согласуется с записями в вашем личном деле… э-э-э, я имею в виду историю болезни, других вариантов не оставляет. Господин Болотов определенно утверждает, что вы не сумасшедший. Значит, провокатор. Но кому и зачем могло прийти в голову придумывать вам такую легенду и напускать на меня? А, Олег Захарович?

Вместо ответа Олег молча продемонстрировал левое запястье. Несколько секунд Зубатов молча смотрел на браслет электронных часов, потом опустил взгляд.

– Если бы не это, – тихо сказал он, – я бы давно запер вас в самую надежную камеру в Матросской Тишине. Уж простите за откровенность, но я все-таки не могу поверить в вашу историю. Вы не сумасшедший, я – тоже. Придраться к вашим россказням я не могу – все детали безукоризненно соответствуют друг другу.

Значит, вы талантливый провокатор, других вариантов не остается. Только ваши часы и еще вот это, – он жестом фокусника извлек откуда-то залитое в пластик удостоверение Народного Председателя, – и останавливают меня – пока. Но, поверьте мне, рано или поздно я докопаюсь, кому и зачем потребовалось подослать вас. Ведь ваша задача – выставить меня на посмешище, не так ли, Олег Захарович?

От неожиданной перемены тона начальника Охранного отделения у Олега мороз прошел по коже. Сидевший перед ним внимательный и чуткий собеседник внезапно исчез, уступив место следователю с жестким безжалостным взглядом, от которого хотелось держаться как можно дальше.

– Отвечайте, ну! – не давая опомниться, хлестал его голосом Зубатов. – Кто вас послал? Сазонов? Ратаев? Я вас вижу насквозь! Убирайтесь отсюда вон, вы, жалкий человечишка! Убирайтесь! И передайте своим хозяевам, что они еще пожалеют о своих поступках!

Олег с трудом подавил вскипевший в нем гнев. Он подался вперед и резко хлопнул ладонью по столу.

– Тихо! – рявкнул он. – Что вы себе позво… – Он осекся, внезапно вспомнив, что власть Народного Председателя осталась где-то далеко-далеко, в ином мире, и резко выдохнул. Впрочем, своей цели он достиг – замолчавший Зубатов изумленно смотрел на него во все глаза. Было видно, что так на него не кричали уже очень давно.

Дверь в кабинет распахнулась, и в нее вбежал секретарь. Он растерянно переводил взгляд со своего начальника на гостя.

– Простите, Сергей Васильевич, забылся, – Олег криво усмехнулся. – Однако продолжим. Нам еще есть о чем поговорить.

Помедлив, Зубатов кивнул, и секретарь медленно, оглядываясь через плечо, вышел.

Дождавшись, пока он покинет кабинет, Олег продолжил:

– Я понимаю ваши чувства, Сергей Васильевич, – ровно продолжил он. – Вчера я почитал местные газеты, и понимаю, что после словечек типа "зубатовщины" вам довольно сложно верить людям на слово. Вас не только задергали враги, но и не раз предавали друзья, верно? Если вы действительно верите, что я подослан к вам в качестве провокатора, я встану и уйду, поскольку дальше нам общаться бессмысленно. Если я хоть как-то вживусь в ваш мир, я постараюсь возместить вам убытки, связанные с моим лечением и содержанием. Но вы действительно верите, что я подослан?

Директор Охранки вздохнул и ссутулился.

– И чем же вы займетесь? – язвительно спросил он. Впрочем, из его голоса уже ушла ледяная ненависть, а горящий взор потух. – Пойдете милостыню на паперти просить? Боюсь, таким образом вам до конца жизни не наскрести на возмещение… хм, убытков.

– Ну, как минимум я грамотный человек, и какая-то общая подготовка у меня имеется, – пожал плечами Кислицын. – Наймусь лаборантом на какую-нибудь кафедру или клерком в контору… да хоть кладовщиком, а там видно будет. Не переживайте, не пропаду. Но ведь на самом деле вы не хотите от меня избавиться. Ваша вспышка – всего лишь способ дополнительной проверки. Не знаю, выдержал я ее или нет, но не думаю, что вы всерьез имели в виду то, что говорили. Так?

– Замашки у вас – истинно императорские. Уж и не упомню, когда на меня так рявкали в последний раз, – проворчал Зубатов. Впрочем, в его глазах блеснули веселые искорки. – Понимаете, господин Народный Председатель, ваша история… м-м-м, я бы сказал, чрезвычайно интересна, но если бы не вещественные ее подтверждения, я бы выкинул вас на улицу, а то и засадил в камеру. Я, конечно, стараюсь отслеживать новые веяния, и новеллы господ Уэллса и Верна почитывал для ознакомления, но все же ваша версия… невероятна. Ладно бы вы с Марса в полом снаряде прилетели, а то ведь раз – и оттуда сюда. Ну сами посудите – что бы вы сделали на моем месте?

– Вот как раз на это я могу ответить! – Олег постарался улыбнуться самой обаятельной и неотразимой из своих улыбок. – Именно над этим я и думал весь вчерашний день. Не знаю, почему первым делом в вашем мире я натолкнулся именно на вас, но, похоже, это судьба. Мы просто созданы друг для друга, и я постараюсь доказать это вам как можно быстрее. А для начала мне нужен лишь кабинет, стол и один-единственный помощник – скажем, тот же господин Крупецкий. И, разумеется, какое-никакое денежное довольствие. И если через месяц я не докажу вам свою полезность, можете выбросить меня на улицу или даже засадить в камеру. Как дурака или провокатора. Что скажете?

Какое-то время Зубатов внимательно изучал его. Потом кивнул.

– Хорошо. У вас есть месяц. Но только Крупецкого я вам не дам. Он слишком ценный филер, чтобы можно было перевести его на канцелярскую работу. Приставлю я к вам на первое время Михаила Дромашина. Юноша довольно способный, но без царя в голове. А там видно будет.

– Прекрасно! – Олег порывисто поднялся со стула. – Значит, договорились. И, если не возражаете, я бы предпочел приступить к делу прямо сейчас.

– Прямо сейчас, любезный Олег Захарович, не получится, – усмехнулся Зубатов. – Вам еще с людьми нужно познакомиться, обжиться хотя бы слегка на новом месте.

– Неважно, – отмахнулся Олег. – С утра так с утра. Мне потребуется отдельная комната с письменным столом и прочими канцелярскими принадлежностями. Да, и вот еще что… – Он заколебался.

Зубатов вопросительно поднял бровь. Олег с размаху плюхнулся обратно на стул и уставился на него прищуренным прикидывающим взглядом.

– Думаю, сразу нужно обговорить вопросы моей легализации, – проговорил он задумчиво. – Просто чтобы мне в подвешенном состоянии не находиться. Мне потребуются документы, удостоверяющие личность. Кого я буду из себя изображать – вам виднее, но желательно что-то среднего класса. Кого-нибудь вроде провинциального чиновника, только-только перебравшегося в Москву из глухой провинции. Это снимет вопросы по поводу моего незнания города, да и политической ситуации – тоже. Далее, мне необходима зарплата – жить даже без карманных денег на мелочи сложно. Наконец, возможно, мне потребуется некоторая финансовая свобода для… проведения определенных действий, чтобы не считать каждую копейку. Тысяч… прошу прощения, у вас другой масштаб цен. Рублей… тысячу, что ли, прошу выделить сразу. Со строгой отчетностью, разумеется, на что потратил. Вот, примерно так.

Какое-то время директор Охранки раздумчиво изучал своего визави, потом хмыкнул.

– Мне понемногу становится понятным, как именно вы из мелких чиновников в верховные правители пробились, сударь мой Олег Захарович. Наглости у вас, уж простите за констатацию факта, для этого более чем достаточно. Вы хоть представляете себе, сколько это – тысяча рублей по местным меркам? Боюсь, что нет. А между тем, большая эта сумма, если не сказать – чрезмерно большая.

Годовое жалование чиновника средней руки, которого вы изображать намерены, трехлетнее – рабочего на заводе. За такие деньги иной десятерых зарежет и не поморщится.

– Вот как? – пробормотал Олег. – Учту. Ну, за тем и прошу человека в помощь, чтобы дураком себя не выставлять. Хорошо. Не тысячу, так пятьсот.

– Нет, вы все-таки наглец, сударь мой, – усмехнулся Зубатов. – Но чем-то вы мне нравитесь. Наверное, тем, что хорошо мыслите, четко.

Он выдвинул ящик своего стола и извлек из него тоненькую папку:

– Вот паспорт. Выписан на ваше настоящее имя. С этого момента вы – мещанин Кислицын из города Каменск-Уральского Екатеринбургского уезда Пермской губернии.

Это небольшой городок на Урале, так что шансов нарваться на "земляков" практически нет. Одновременно сможете задавать глупые вопросы без боязни быть зачисленным в сумасшедшие – что взять с дремучего провинциала? Числитесь с этого момента вы в Московской полицейской канцелярии служащим для поручений, вторая бумага это удостоверяет. Ваш чин – губернский секретарь, это двенадцатый ранг, один из самых низких. С табелью о рангах ознакомитесь в первую очередь, чтобы не дерзить в лицо человеку старше чином. Вы мне интересны, но не настолько, чтобы вытаскивать вас из каждой беды. У меня, знаете ли, и без того головной боли немало.

Олег кивнул, с интересом рассматривая листы бумаги с гербовыми вензелями.

– Далее, ваше жалование – зарплата, если я правильно вас понял – четыреста рублей в год. Это немного, даже, я бы сказал, мало, но для начала хватит.

Оправдаете ожидания – повышу. Не оправдаете… Те двадцать рублей, что вы получили вчера от Крупецкого, выданы вам авансом в счет жалования, расчет – каждый месяц двадцатого числа. Все бумаги подпишете сегодня в канцелярии.

Специальный фонд… Ну, тысячу рублей я вам точно не дам. И даже пятисот не дам.

Вообще переживете пока, до самостоятельных операций я вас не допущу. Обживетесь – посмотрим.

Зубатов побарабанил пальцами по столу, подергал себя за бородку.

– На работу будете являться сюда. Это главное здание Охранного отделения. Адрес для извозчика – Большой Гнездниковский переулок, рядом со полицейской канцелярией – это тот большой дом на Тверской, мимо которого вы ехали сюда. Или просто скажете, чтобы везли в Нащокинский дом, извозчик поймет.

Он задумчиво помолчал.

– Что еще? Ах, да. Квартира, на которой вы сейчас живете, оплачивается Министерством и назначена для особых случаев. Еще неделю можете занимать, пока не освоитесь, потом попрошу освободить и найти себе наемную. Михаил Дромашин – коренной москвич, подсобит. По-первости аккуратно являться на работу не требую, но с сослуживцами лучше познакомиться как следует. Люди они приятные по большей части, думаю, сойдетесь. Чем будете заниматься – решайте сами, раз вы такой самостоятельный, но помните – вы должны убедить меня в собственной полезности.

Месяц – самое большее, что я намерен вам дать. Не управитесь…

– Тогда мне придется исчезнуть, – криво ухмыльнулся Олег. – Ну что же, справедливо, я думаю.

– Куда исчезнуть? – удивился Зубатов. – Как? Это что, из Уэллса, как в "Человеке-невидимке"? Перестаньте шутить, о серьезных вещах разговариваем. Так вот, разочаруете меня – я вас уволю, а дальше как знаете. Я и так уже слишком много сделал для подобранного на улице бродяги. Одно ваше пребывание в клинике Болотова казне почти в сто пятьдесят рублей обошлось. И вот еще, Олег Захарович, – голос директора снова оледенел, глаза опасно сверкнули. – Вы рассказали мне занимательную историю, но не более того. Я в нее не верю сейчас и вряд ли поверю в будущем. Если я и принимаю в вас участие, то только потому, что вы кажетесь мне подающим надежды. И если вы эти надежды оправдаете, мне все равно, кто вы – Народный Председатель из иного мира или же просто допившийся до чертиков мещанин из Каменска. Если же окажетесь пустым болтуном – пеняйте на себя. Вопросы есть?

– Вопросов нет, сплошное дежавю, – вздохнул Олег. – Я вас понял, Сергей Васильевич. Скажите, а нельзя мне из зарплаты… жалования немного получить авансом?

Неожиданно Зубатов расхохотался.

– Кто о чем… – фыркнул он весело. – Подождите немного в приемной, будьте так любезны. Я распоряжусь, чтобы счетовод выделил вам половину суммы авансом.

Только прежде чем тратить, освойтесь с ценами. И маленький совет. Снимите свои часики и спрячьте подальше. А то нездоровое любопытство пробуждать начнут.

Дождавшись, пока Олег покинет комнату, директор Охранки нажал ногой на невидимую кнопку. В стене распахнулась тайная дверь, и в комнату вошел упитанный человек в штатском. Бородка и усики на его румяном лице были аккуратно подстрижены, длинные русые волосы зачесаны назад. Неслышно приблизившись к столу, он замер, спокойно рассматривая начальство своими невинными голубыми глазами.

– Ну, Евстратий, что думаешь? – задумчиво осведомился у него Зубатов. – Красный провокатор? Или как?

– Не знаю, Сергей Васильевич, – сухо откликнулся вошедший. – Слишком тонко и одновременно слишком грубо для провокации. Нет у нас врагов, на такое способных.

А вот шпионом вполне оказаться может. И часы его странные, вполне возможно, иноземные, и языков он много знает, что подозрительно.

– Шпион… – пробормотал Зубатов. – Ну что же, может, и шпион. Сделаем так: обеспечь за ним круглосуточную слежку. Я хочу знать, что он собирается делать и о чем мне не расскажет в отчетах.

Медников кивнул.

– Тогда свободен. В одиннадцать вечера, как всегда, ко мне с общим докладом.

Коротко кивнув, начальник отдела наружного наблюдения повернулся и вышел.

Оставшись в одиночестве Зубатов долго теребил бородку, размышляя. Потом снова взял в руки небольшую тонкую пластинку из прозрачного твердого материала, не являющегося, однако, стеклом. Внутри пластинки, наглухо запаянный, виднелся квадратик плотной желтоватой бумаги с разводами и переливающейся в углу блестящей меткой. Радужные полоски на метке, казалось, приподнимались над совершенно плоской поверхностью. "Кислицын Олег Захарович, – гласил текст на бумажке. – Народный Председатель Народной Республики Ростания. Удостоверение номер восемь. Выдано 3 декабря 1582 г." И миниатюрный цветной портрет, слишком четкий и достоверный, чтобы принадлежать перу художника или пройти через ящик фотокамеры.

– И все-таки – кто же вы такой, Кислицын Олег Захарович? – пробормотал про себя Зубатов. – Боже, укрепи меня в вере моей…

"Первая фаза успешно развивается. Отклонения в пределах прогнозируемых величин.

Я/мы полагаем первую фазу завершенной. Начата подготовка к запуску второй фазы.

Оставшиеся семь Эталонов подготовлены к активации. Ждем мнения Сферы".

"Сфера удовлетворена начальными результатами. Возражений против запуска второй фазы нет. Обращаем внимание на потенциальную нестабильность Эталонов даже после верификации по оригиналам. Полагаем необходимым разработку более совершенных механизмов стабилизации".

"Пожелание принято к сведению. Информирую: вторая фаза запущена. Семь Эталонов выводятся из спячки. Резюме: страта один активирована полностью. Запуск механизма стратификации. Страта два разморожена. Страта три разморожена.

Координатор подключен к вторичному интерфейсу, первичный обмен информацией завершен, состояние – пассивное обучение".

"Принято. Сфера с интересом следит за журналами".

"Требуется прояснение подхода. Имеющиеся рекомендации противоречивы. Сфера не дала однозначного ответа по поводу приглашения Дискретных. Координатор настаивает. Если однозначных рекомендаций не последует в ближайшее время, я/мы примем решение на свой страх и риск".

"Эксперимент твой/ваш. Сфера лишь наблюдатель/советник. Подтверждено: единого мнения нет. Окончательное решение за тобой/вами".

"Принято. Резюме: точка принятия решения отложена до завершения повторного исследования аргументов. Я/мы открыты для обсуждения".

"Принято. Запрос: наличие дополнительной информации".

"Имеется дополнительная информация. От Координатора получены предварительные расшифровки части материала, касающегося ключевой ступени развития Дискретных.

Расшифровки обрывочные, степень восприятия недостаточна. Общий смысл понятен, детали ускользают. Я/мы считаем целесообразным довести материал до всех частей Сферы для осмысливания и формулирования вопросов".

"Сфера не имеет возражений. Запрашиваю прием материала в общем импульс-сеансе высокого приоритета".

"Подтверждение. Готовится сеанс высокого приоритета. Конец текущего обмена".

"Конец обмена".

"Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка". …к моменту Катастрофы человечество так и не успело толком выйти за пределы Солнечной системы. Причина была простой: перемещение в пространстве на сверхсветовых скоростях так и осталось уделом героев фантастических романов.

Слишком большое время путешествия к звездам не было таким уж серьезным препятствием для искинов, не знающих, что такое нетерпение, но коллективный искусственный разум не считал целесообразным освоение дальнего космоса без людей. А вероятность фатальных сбоев систем жизнеобеспечения в течение многих десятков и сотен лет путешествия росла едва ли не по экспоненте.

Возможно, если бы удалось разработать методы, позволяющие разгонять корабли хотя бы до ноль девяти световой скорости, проблема стояла бы не так остро хотя бы за счет сокращения субъективных сроков путешествия. Однако проклятая теория относительности вставала непреодолимым барьером на пути межзвездных странствий.

Чем выше относительная скорость корабля, тем больше приходится тратить рабочего тела на каждую следующую единицу ускорения, тем больше приходится тащить с собой этого рабочего тела, тем мощнее нужны двигатели для разгона увеличившейся массы, тем больше рабочего тела они требуют… Замкнутый круг.

Единственным практичным освоенным методом, позволяющим сократить время трансфера, стал запуск межзвездных транспортов с помощью исполинских пространственных катапульт, состоящих из тысяч и тысяч ускоряющих звеньев. Но этот метод оказался слишком дорогим и капризным. Длина стартового трека корабля измерялась десятками тысяч световых секунд, а каждое разгонное звено вращалось вокруг Солнца по собственной независимой орбите. Требовался очень точный расчет, чтобы корабль, разогнанный первым звеном катапульты, встретился с сотым или, скажем, тысячным в необходимой точке своей траектории. Хотя каждое звено в разных точках своей орбиты и могло быть использовано для подталкивания корабля в разных направлениях, общее их количество, позволяющее организовывать хотя бы пять-шесть запусков в год, поражало воображение. По некоторым прикидкам количество выведенных на орбиту звеньев незадолго до Катастрофы вплотную приближалось к тремстам миллионам, причем не менее двух третей вращалось по орбитам под углом к плоскости эклиптики. Даже при относительной дешевизне отдельного звена затраты на производство и выведение такого количества элементов на расчетную орбиту ложилось на экономику ощутимым грузом.

В реальности за все время существования Катапульты количество успешно запущенных кораблей не превосходило двух, редко трех штук в год. Еще примерно стольким же не удавалось точно выдержать расчетную траекторию запуска, из-за чего приходилось задействовать экстренную систему торможения, расходуя бортовые запасы рабочего тела, медленным ходом возвращаться на верфи для дозаправки и ожидать следующего удобного момента для запуска.

И даже несмотря на огромные усилия и средства, вкладываемые в поддержание работоспособности Катапульты, путешествия между звездами в течение субъективных десятилетий все равно оставались слишком долгими. Даже до ближайшей Альфы Центавра разогнанный примерно до половины световой скорости транспорт добирался, с учетом торможения и маневрирования в районе цели, почти десять лет объективного времени. Из-за этого самая дальняя освоенная перед Катастрофой система, если можно гордо назвать "освоением" постройку исследовательской станции, располагалась лишь в тринадцати световых годах.

Из-за огромных расстояний и сроков перелета людей, желающих фактически навсегда покинуть свой дом, оказалось немного. Даже практически мгновенная субсвязь оставалась лишь скверным суррогатом живого общения. Да и с кем общаться, когда за время полета на Земле проходили десятилетия? В результате за несколько сотен лет приборного и дрон-исследования ближнего космоса и полувека рассылки транспортов за пределами Солнечной системы появилось всего восемнадцать научно-исследовательских станций на орбитах вокруг звезд и планет разной степени непригодности для жизни и одна небольшая колония на условно-пригодной Жемчужине.

Когда внезапно и без предупреждения прервалась субсвязь с метрополией, страх и отчаяние охватили людей. Раньше у исследователей оставалась хотя и призрачная, но все же надежда вернуться домой. Транспорты обладали двигателями, запасом и сборщиками рабочего тела, позволявшими организовать не только торможение и выход на орбиту в точке назначения, но и однократное самостоятельное ускорение примерно до одной восьмой цэ. Что станет с человеческим организмом после многих десятилетий пребывания в анабиозе, необходимых для возвращения с дальних станций, известно не было, но медицинские исследования позволяли надеяться, что этот срок не смертелен. Во всяком случае, собак и лабораторных мышей, массово гибернированных в свое время с прицелом на долговременный эксперимент, успешно пробуждали и двести лет спустя. Сама возможность возвращения, пусть и чисто теоретическая, давала многим силы жить вдали от родины. Ее внезапное исчезновение привело к волне истерии, прокатившейся по станциям, которую не сумели погасить даже чоки-компаньоны. На двух базах вспыхнули необъяснимо-яростные междоусобные схватки, завершившиеся общей разгерметизацией контуров и гибелью человеческого персонала. Еще одну уничтожил свихнувшийся начальник службы безопасности, вообразивший себя диктатором и спасителем человечества в одном флаконе и весьма обидевшийся на неблагодарных коллег, не пожелавших признать его притязания. В результате в течение менее чем трех земных месяцев общее население баз и колонии Жемчужины сократилось с двадцати трех с половиной тысяч человек и тридцати тысяч искинов, включая двадцать семь тысяч человекообразных киборгов-чоки, до примерно двадцати тысяч человек и двадцати трех тысяч искинов.

Однако постепенно людям при помощи чоки-компаньонов удалось взять себя в руки.

Практически весь живой персонал являлся учеными и инженерами с достаточно устойчивыми типами нервной организации – на дальние базы искины отбирали людей только по результатам тщательного психологического анализа и контроля.

Практически никого из них не интересовала власть над себе подобными – властолюбцы и интриганы не испытывали желания отправляться в фактически пожизненную ссылку. Службы безопасности на станциях оставались в зачаточных формах – внешней угрозы базам не наблюдалось, а внутренние требовали не столько силовых, сколько административных мер для их предотвращения.

Сорок три тысячи разумных существ – искинов, мужчин, женщин и детей, успевших родиться на базах к моменту Катастрофы. Сорок три тысячи уцелевших из восьмидесяти миллиардов…