Текст книги "Несомненная реальность"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

1 сентября 1905 г. Москва

– Господин Кислицын!

Холеное лицо директора Московского промышленного училища потихоньку наливалось малиновым оттенком. Бородка клинышком, поначалу аккуратно, волосок к волоску, приглаженная, теперь топорщилась в разные стороны. От возмущения, надо полагать.

Ну как же – приходит дилетант и начинает молоть чушь насчет превращения газов в твердые вещества. Каков подрыв устоев! Ох, был бы я Нарпредом – побегал бы ты у меня, обскурантист, кочерыжка позорная…

– Господин Кислицын! Я не знаю, где вы начитались подобных бредней, но советую выбросить их из головы. Храм науки – не место для дилетантских домыслов!

Оставьте химию химикам, а геологию – геологам. При всем моем уважении к Департаменту… э-э-э, технического надзора я бы посоветовал вам оставить науку в покое. Возможно, некоторые ваши мысли и любопытны, но вам определенно не хватает знаний, чтобы понять: в целом все, что вы рассказываете, является полным абсурдом.

Директор воинственно кивнул и сложил руки на груди, сверля Олега сквозь пенсне яростным взглядом.

Олег вздохнул и поднялся. Здесь определенно ловить больше было нечего.

– Ну что же, – криво усмехнулся он. – Прошу прощения, что отнял у вас время, – он коротко кивнул и вышел из уютного директорского кабинета, украшенного висящими по стенам дипломами.

Все-таки директор училища умудрился основательно его разозлить. В последний момент Олег успел придержать руку, но обитая гранитолем – или дерматином? – дверь все же бухнула о косяк сильнее, чем следовало. Олег глубоко набрал воздуху, резко выдохнул и подошел к окну.

Солнце заливало коридор мягким утренним светом, ложась длинными полосами на выщербленный паркет. Ветер носил по дорожке опавшие листья. Осень стремительно надвигалась на город, и деревья, еще неделю назад зеленые с редкими проблесками желтого, уже украсились в багряные и золотые тона. Дворники метлами гоняли шуршащие лиственные копны, но сражение с природой за Миусскую площадь пока явно проигрывали. Первое сентября, задумчиво прикинул Олег, а листопад, как у нас в середине осени. Климат здесь явно холоднее. Да и кто сказал, что сезоны один в один совпадают? И это-то здесь, в новом мире, самое опасное – в критический момент обнаружить, что детали сильно, принципиально отличаются от домашних. Ох, сломишь ты себе шею на такой вот мелкой кочке, дружок…

– Я прошу прощения, сударь, – ломающийся юношеский баритон за спиной почти заставил его подпрыгнуть от неожиданность. – Извините, что вот так назойливо вторгаюсь в ваши думы, но я…

Олег резко развернулся. Обращающийся к нему юноша, почти мальчик, выглядел типичным представителем ученического племени – черная тужурка, ремень с начищенной гербовой бляхой и прыщи, тут и там усеивающие жирную угреватую кожу.

На вид пареньку было лет пятнадцать, но с учетом ускоренной местной созреваемости, скорее, что-то около тринадцати. Несмотря на недозрело-подростковую внешность, его ясный живой взгляд и застенчивая доброжелательная улыбка вызывали невольную симпатию. -…но я полагаю, что вы неправильно избрали себе собеседника, – твердо закончил паренек. – Я могу порекомендовать вам человека, который выслушает вас с куда большим интересом, чем этот надутый пуз… прошу прощения, чем наш директор.

– Вот как? – Олег удивленно приподнял бровь. – И позвольте спросить, молодой человек, откуда вам известно, о чем у нас с директором шла речь? Не припоминаю, чтобы вы присутствовали при этом. А если вам неизвестно содержание разговора, откуда вы знаете, кто еще может заинтересоваться… моими идеями?

– Ну… – внезапно юноша покраснел. – Я… вы так громко разговаривали…

Меня… отправили к директору, ну и… я невольно подслушал часть разговора.

– Невольно? Ну да, ну да. Далеко пойдете, господин хороший, – сухо констатировал Олег, и паренек залился краской еще сильнее. – Могу я узнать ваше имя?

– Иван Кузьменко, – запинаясь, произнес тот. – Ученик пятого класса. Прошу прощения за… за подслушивание.

– Так и быть, прощаю, – пробормотал Олег. Пятый класс… со скольки здесь идут в школу? С девяти лет? С десяти? – Меня зовут Кислицын Олег Захарович, Департамент технического надзора. Скажите, Иван Александрович, почему вы уверены, что меня кто-то выслушает? За последние два дня я побывал у трех ученых, которых мне отрекомендовали как светил отечественной химической науки. Кудашкин, Тубарев, теперь вот ваш директор. Все трое отшили меня, почти не слушая. Честно говоря, такой подход начинает меня утомлять.

– А… кто отрекомендовал их вам, позвольте узнать? – полюбопытствовал юноша.

Краска постепенно сходила с его щек.

– Ну… – Олег неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. Упоминать, что рекомендации исходили от неведомого ему сотрудника Охранного отделения, почему-то не хотелось. – Рекомендовали, в общем.

– Понятно, – школяр солидно кивнул, изо всех сил пытаясь выглядеть взрослым. – Должен сказать, сударь, что в определенных кругах они действительно сделали себе имя. Но, между нами, названные вам личности не более, чем мыльные пузыри. Я считаю, что они добились своего положения за счет личных связей, отнюдь не за счет научной деятельности. Интриги, подсиживания и прочие действия, недостойные настоящего ученого. Уверен, все трое в совокупности никогда не набрали материала даже на одну полноценную статью.

– А вы, значит, знаете настоящего ученого, не играющего в недостойные игры, набравшего материала более, чем на одну статью, и готового непредвзято отнестись в абсурдному бреду вроде моего? – поинтересовался Олег.

– Да, – твердо кивнул Кузьменко. – Я знаю такого человека. Если соблаговолите проследовать за мной, тут недалеко, в двух кварталах. Он сейчас дома.

– Скажите, молодой человек, а вам не следует быть на занятиях? Время-то учебное.

– Ну… – юноша потупился. – Меня выгнали. Я учителю бомбу-вонючку подбросил…

– Вот как? Ну что же, Иван, – вздохнул Олег. – Есть в вас что-то этакое… убедительное. В конце концов, почему бы не зайти по дороге к еще одному светилу?

Валяйте, ведите. Надеюсь, в меня вы бомбами-вонючками швыряться не станете.

Наемная квартирка, куда Олега привел спутник, оказалась довольно маленькой и неказистой. Хозяин обнаружился в небольшой, размерами смахивающий на чулан уборщицы комнатке с неказистым письменным столом, книжными полками и парой стульев, занимавшими почти все свободное место. Человек на вид лет пятидесяти с небольшим недовольно поднял глаза от толстого пожелтевшего тома. Волосы на его висках густо серебрились сединой, на бритом сухощавом лице не виднелось и следа характерно-интеллигентских усов или бороды. Его острый неприязненный взгляд потеплел, когда упал на юношу.

– Здравствуй, Иван, – приветливо сказал он. – Что-то давненько не забегал. Кто это с тобой?

– Здравствуйте, Евгений Ильич, – кивнул Кузьменко, пожимая протянутую ему руку.

– Это… господин Кислицын из Депертамента технического надзора. Я невольно подслушал, – парень снова покраснел, – его разговор с директором… Ну, и решил, что, возможно, вам будет интересно…

– Очень, очень любопытно, – покивал хозяин кабинета. Он с трудом выбрался из-за стола, почти вплотную прижатого к подоконнику, и протянул руку Олегу. – Евгений Ильич Вагранов, доцент физико-математического факультета университета, действительный член Русского физико-химического общества.

– Кислыцын Олег Захарович, старший инспектор Департамента технического надзора,

– Олег крепко пожал руку Вагранова.

– Департамента чего? – поинтересовался тот, с любопытством разглядывая гостя.

– Технического надзора Московской управы, – пояснил Олег. – Департамент – под личным патронажем градоначальника.

– Что-то не слышал о таком, – Вагранов задумчиво потер подбородок. – Да вы присаживайтесь, господа, в ногах правды нет. – Он с таким же трудом забрался обратно на свое место.

– Департамент недавно организован, – пояснил Олег, отчаянно стараясь придать голосу непринужденность. – О нас еще мало кто слышал. В свете известных событий… рабочие бунты, знаете ли, и тому подобное, было принято решение, что за условиями труда рабочих на фабриках надлежит вести надзор, по возможности изыскивая возможности по улучшению условий труда… ну, вы меня понимаете.

– Улучшение условий труда, как же, как же, – задумчиво покивал Вагранов. Его взгляд сделался сонным. – Этим, я должен заметить, следовало заняться десятилетия назад. Видели бы вы условия труда на анилиновых фабриках, м-да… Но ведь здесь вы явно не за условиями труда надзирать пришли, не так ли?

– Ну, ваши условия труда улучшить не помешало бы, – усмехнулся Олег. В нем внезапно вспыхнуло необъяснимое чувство легкости. – Полагаю, что эта каморка в какой-то степени отражает отношение к вам вашего начальства?

– Можно сказать и так, – слегка пожал плечами доцент. – Кое-кто полагает, что мои излишне революционные взгляды рано или поздно приведут к полному и бесповоротному увольнению из университета. Некоторые даже высказывались в том духе, что по мне Сибирь плачет. Но я слишком видная фигура, чтобы вот так запросто со мной расправиться.

– А у вас и в самом деле революционные взгляды? – поинтересовался Кислицын. – Сочувствуете красным?

– Красным? – поморщился Вагранов. – Если вы имеете в виду террористов, бросающих бомбы или подстрекающих громить дома и лавки, то увольте. Это бандиты, а не борцы за права рабочих. Но наше общество действительно нуждается в реформировании. Мы закоснели в застое и духоте, нам отчаянно нужен глоток свежего воздуха. Рабочие бунты – лишь симптом затянувшейся болезни, не более.

– Смело, – Олегу все больше и больше нравился сидящий перед ним человек. Им определенно следовало заняться если не с научной, то с личной точки зрения. – Не боитесь, что Охранное отделение заинтересуется вашими взглядами?

– Я их не скрываю, – сухо ответил доцент. – Однако же ближе к делу, Олег Захарович. Суть вашего визита заключается?..

– Суть моего визита не слишком сложна. У меня есть некоторые неортодоксальные идеи в области органической химии, которые ваши коллеги полагают чистым бредом сумасшедшего. Признаться, они – коллеги, я имею в виду – оказались настолько убедительными, что я и сам в это почти поверил.

– К мнению некоторых людей стоит прислушиваться, некоторых – нет. Обычно я предпочитаю сам составлять свое мнение о предмете, – Вагранов побарабанил пальцами по столу. – Хотя я и специализируюсь на теоретической механике, химия мое давнее хобби. Смею надеяться, мое имя в этой области довольно известно.

Итак?

Олег поколебался.

– Ну, суть можно выразить в паре фраз. Если определенным образом обработать газ этилен, в изобилии встречающийся в природных нефтегазовых месторождениях, то возможно запустить реакции образования длинных полимерных цепочек. Получаемый в результате материал, полиэтилен, обладает весьма привлекательными свойствами: нейтральностью, пластичностью, прозрачностью, водонепроницаемостью и тому подобными. Хм… у вас еще не пропала охота слушать?

– Любопытно, – медленно произнес доцент. Ваня Кузьменко за спиной у Олега затаил дыхание. – Можно чуть поподробнее?

– Можно, – согласился Олег. – Не одолжите бумагу с карандашом?

Получив требуемое, он принялся быстро набрасывать структурные формулы.

– Этилен C2H4 – газ, состоящий из двух групп CH2, объединенных двойной связью, примерно так. Одна из этих связей менее устойчивая, чем другая. Скажем, в газе этане C2H6 эта связь разорвана, на образовавшихся связях сидят дополнительные атомы водорода… вот так. Если в этилене принудительно разорвать эту связь в специально контролируемых условиях, включающих высокие температуру и давление, а также присутствие катализаторов, то получится свободный радикал, – он набросал еще несколько штрихов, – который за счет… гм, торчащих в стороны связей могут образовывать длинные цепочки. Примерно вот так, – он нарисовал цепочку повторяющихся групп CH2, связанных горизонтальными черточками.

Вся сонливость во взгляде доцента испарилась. Теперь он был таким же острым, как и в момент появления гостей.

– И как вы предполагаете разорвать эту связь? – резко спросил он.

– Не знаю точно, – Олег скривил краешек рта. – Кажется, это можно сделать, каким-то образом смешав газ с кислородом. Но это было так давно, еще в школе, в памяти ничего не осталось…

– Очень интересно! – брови Вагранова поползли вверх. – Господин Кислицын, вы премного меня обяжете, если сообщите, в какой именно школе и в рамках какого предмета… э-э-э, как минимум четверть века назад преподавали подобные сведения? Или вы имели в виду гимназию?

– Ну… – Олег мысленно обругал себя за глупый ляп последними словами. – Я имел в виду, что читал… в каком-то журнале… в городской библиотеке…

– В журнале? – брови доцента поднялись еще выше. – В каком именно? Мне всегда казалось, что я читаю очень много и держу в голове представление об очень многих вещах. Но такое, – он постучал пальцем по рисунку, – встречаю впервые.

Признайтесь, ведь это ваши собственные фантазии?

– Могу со всей ответственностью вас заверить, что я на такое не способен, – слабо усмехнулся Олег. – Всю жизнь завидовал людям в белых халатах, копающимся в тайнах природы, но сам, увы, могу разве что восхититься подобными выводами. Нет, это не мое.

– Тогда, возможно, вы представляете интересы какого-то неизвестного мне таланта, слишком застенчивого, чтобы появиться здесь самостоятельно? – Химик бросил на Олега быстрый взгляд и быстро заговорил: – Поверьте, Олег Захарович, я спрашиваю не из праздного интереса и не для того, чтобы высмеять вас. Изложенная вами идея чрезвычайно любопытна, хотя и требует экспериментального подтверждения. Но мне положительно необходимо лично пообщаться с ее автором.

"Представляете интересы"? На мгновение Олег соблазнился идеей, но тут же ее отбросил. Нет, это потянет за собой слишком долгую цепочку лжи. Он глубоко вздохнул и покачал головой.

– Нет, Евгений Ильич. К сожалению, с автором идеи пообщаться не удастся.

Поверьте, на то есть веские причины. Я не хочу вдаваться в их суть сейчас, у нас и без того хватает заморочек, но, боюсь, вам придется иметь дело только и исключительно со мной и моим бессвязным лепетом. Я не претендую на лавры первооткрывателя, если вам придет в голову такая мысль, и охотно уступлю их вам.

Но если мы сработаемся… откроются некоторые весьма заманчивые для вас перспективы.

Минуту ученый сверлил его напряженным взглядом, но потом сдался и развел руками.

– Ну что же, – пробормотал он. – С вами так с вами. Скажите, господин Кислицын, вам знакомо имя Ханса фон Пехманна? Или, возможно, Ойгена Бамбергера? Фридриха Тщирнера?

Олег покачал головой.

– Боюсь, в нашем провинциальном Каменске не слишком хорошо знакомы с мировыми авторитетами.

– В Каменске? – удивился Вагранов. – Где это? Впрочем, неважно. Скажите, что вы вообще знаете про историю пластических масс? Ну, целлулоидные пластинки вы наверняка видели собственными глазами. Известно ли вам про значение в этой области нитрата целлюлозы? Знаете ли вы паркезит? Вискозу? Говорят ли вам что-то имена Александра Паркеса, Джона и Исайи Хьяттов и… э-э-э, как его… Луи Берниго?

– Евгений Ильич! – умоляюще поднял руки Олег. – Ради всего святого, пощадите! Я охотно признаюсь, что дилетант и не имею ни малейшего представления о мировых авторитетах. Равно как никогда не слышал ни про вискозу, ни про целлулоид.

– Ну, уж в синематографе-то вы наверняка бывали, хотя бы раз-другой, из любопытства?

– Ну… можно сказать, что бывал.

– Так вот, пленка делается как раз из целлулоида. Интересно… Все же, Олег Захарович, скажите мне, как дилетант, не имеющий представления об азах, может рассуждать о вещах, включающих в себя такие нетривиальные понятия, как ковалентные связи и стереометрический метод построения химической формулы? Да еще и утверждать, что мимоходом почерпнул свои знания из случайно прочитанного журнала в бытность свою школяром? Каково ваше образование?

Олег растерялся.

– Вообще-то я заканчивал исторический факультет… в университете, – промямлил он, благоразумно не уточняя, в каком именно. – Но всегда интересовался химией, и…

– И метод производства полиэтилена, как вы его называете, вам приснился, как приснилась господину Менделееву его Периодическая таблица элементов? – в голосе Вагранова прозвучал неприкрытый сарказм.

Олег потер ладонями глаза. Внезапно ему почему-то совершенно расхотелось врать этому умному проницательному человеку.

– Вы хотите правды, Евгений Ильич? – тихо спросил он. – Извольте. Я – человек из другого мира, гораздо более развитого технически, чем ваш. То, о чем я вам рассказываю, я действительно изучал в десятом классе общеобразовательной средней школы в возрасте семнадцати лет. Органическая химия всегда нравилась мне, одно время я даже подумывал о том, чтобы поступить на химфак. Не прошел по конкурсу и был вынужден срочно перевести документы на истфак с его традиционным недобором.

Однако школьные уроки не забыл.

– Ого! – весело присвистнул Иван, о котором Олег совсем забыл. – Вот заливает!

– Помолчи, Ваня, – поморщился Вагранов. – Вам же, Олег Захарович, паясничать не к лицу. Вы же взрослый человек…

– Я не паясничаю, – пожал плечами Олег, твердо встречая его взгляд. – Это чистейшая правда. Верить мне или нет – ваше дело. Вы и без того не поверили моей изначальной истории. Если ваше недоверие помешает нашей с вами совместной деятельности – что ж, очень жаль. Я почему-то уверен, что вы именно тот человек, который мне нужен. А я, соответственно, мог бы очень пригодиться вам. Но нет так нет…

– Погодите, Олег Захарович, – Вагранов примиряюще поднял руки. – Не горячитесь.

Признаю, я переборщил. Не стоило давить на вас сильнее, чем нужно. У вас могут быть вполне веские причины не говорить всей правды. Это не означает, что я выгоню вас с порога. Просто, понимаете ли, взаимное доверие серьезно облегчает совместную работу.

– Я сказал вам чистую правду, – Олег устало закрыл глаза и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Рано или поздно огрехи моей легенды все равно бросились бы вам в глаза. Я слишком мало знаю о вашем мире, чтобы сочинить правдоподобную историю. Я – человек из другого мира, и если вы сможете принять этот факт…

– Олег Захарович, – тихо произнес ученый. – У меня есть знакомый врач, очень хороший, который специализируется на неврозах.

– У меня тоже есть такой знакомый врач, – отмахнулся Олег. – Некто Болотов Михаил Кусаевич, владелец и заведующий Покровской клиникой. За две недели моего пребывания там он не нашел у меня ничего предосудительного, кроме некоторого нервного истощения. Я в полном здравии, и я инопланетянин.

– Вы с Марса, как у Уэллса, да? – восторженно спросил Иван. Его глаза горели. – Вы прилетели в большом цилиндре? Вас из пушки выстреливали, как у Жюля Верна?

Олег рассмеялся и потрепал его по макушке.

– Если бы мной выстрелили из пушки, я бы точно не остался в здравом рассудке, – сквозь смех пробормотал он. – Да и вообще со здоровьем бы распростился. Какое там здоровье у покойника! Нет уж, Иван, я не с Марса. Боюсь, мой родной дом куда дальше. Евгений Ильич, мне страшно неловко за такой поворот разговора. Начали о полимерах, а закончили о психических расстройствах… У меня есть предложение.

Давайте сделаем вид, что мы ни слова не промолвили насчет моего образования и происхождения сведений. Вернемся к науке. Что вы думаете про идею полиэтилена?

– Вы странный человек, Олег Захарович, – медленно проговорил Вагранов. – Вы говорите невероятные вещи, и, тем не менее, вам почему-то хочется верить. Так случилось, что я лично знаю господина Болотова, пусть и не слишком близко.

Как-нибудь потом я пообщаюсь с ним на ваш счет, но пока… Пока вы правы.

Оставим в стороне этот нонсенс насчет вашего инопланетного происхождения и вернемся к химии. Так случилось, что я читал статью Ойгена Бамбергера про вещество полиметилен, которое его коллега Ханс фон Пехманн получил путем нагревания диазометана. Было это году, кажется, в девяносто восьмом или девяносто девятом. Мне лично больше импонируют опыты с формальдегидными смолами, получающими все большее распространение, но с учетом того, что говорите вы…

Возможно, в этом имеется рациональное зерно.

Он помолчал, потирая ладони.

– Боюсь, однако, что проверить на практике что-либо нам будет сложновато.

Потребуется оборудование, потребуется сырье. Нужны средства, в конце концов, хотя бы для покупки реактивов, да и без помещения под лабораторию не обойтись.

Если в Петербурге можно было бы прибегнуть к помощи некоторых хороших ученых, то здесь… Сегодня Москва, знаете ли, провинциальный город, пусть и кичится званием древней столицы всея Руси, и в научном плане мало что значит.

– Будем работать с тем, что есть. Средства на первых порах мне пообещали, далее найдем, кого привлечь из промышленников. Из пластиков можно извлечь огромную прибыль. На первых порах можно давить авторитетом Зубатова, далее пойдет само.

– Зубатова? – насторожился Вагранов. – Что у вас за дела с Охранным отделением?

– Ну, – Олег пожал плечами, – если вы действительно захотите пообщаться на мой счет с Болотовым, то шила в мешке все равно не утаишь. Зубатов меня нашел, выходил и сейчас в какой-то мере поддерживает. К политическому сыску это отношения не имеет, уверяю вас.

– Сергей Васильевич Зубатов, – холодно заметил ученый, – известен как мастер политических провокаций. Определенные круги весьма радовались, когда два года назад его отправили в отставку. И весьма огорчались, когда его так внезапно вернули на прежнюю должность.

– И на что именно он, вы предполагаете, хочет вас спровоцировать? – ядовито поинтересовался Олег. – Или вы тайный член террористической организации и боитесь за свою конспирацию? Ох… простите. Непроизвольно вышло.

– Ничего, – поджал губы Вагранов. – Куда-то не в ту сторону у нас разговор клониться начал. Я не имею ничего против господина Зубатова лично – человек он, по отзывам, умный и интеллигентный, но организация, чье отделение он возглавляет, пользуется в обществе весьма дурной славой. Это я вам как марсианину говорю, чтобы неожиданностью не оказалось.

– Туше, – снова рассмеялся Олег. – Марсианин принял ваши слова к сведению. Хотя покажите мне общество, в котором политическая полиция имеет добрую репутацию!

Однако о политике мы с вами разговаривать не станем ни в каком раскладе. Если мы с вами сработаемся – а мы с вами обязательно сработаемся, я в этом уверен! – нам и научных тем выше крыши хватит. Резюмируя сегодняшний разговор, я хочу попросить вас о встрече… скажем, в воскресенье, у меня на квартире. Я хочу, чтобы вы привели с собой двоих или троих толковых коллег, желательно с опытом преподавательской работы, умеющих вычленять зерна истины из той чепухи, что студенты несут на экзаменах. Я постараюсь подготовиться поосновательнее, собрав в одну кучку все, что помню по теме. И тогда мы уже сможем обсудить предмет поподробнее, чтобы понять, в какую сторону двигаться и какие ресурсы нам потребны. Что скажете? Мой адрес – Хлебный переулок, доходный дом Митенкова. Он такой каменный, квадратный, со внутренним двором. На втором этаже угловая квартира, мимо дровяника подниметесь по наружной лестнице на галерею – сразу налево. Ну, спросите, если что.

– Хорошо. В воскресенье в… скажем, десять утра, – кивнул ученый, рассматривая набросанные Олегом строки.

– Тогда до встречи, – Олег улыбнулся, поднимаясь, хлопнул Ивана по плечу и вышел.

Какое-то время Вагранов задумчиво изучал оставшиеся от Олега наброски. Школяр, затаив дыхание, смотрел на него.

– Ох, Ванюша… – наконец нарушил тот молчание. – Привел же ты гостя на мою голову! Охранное отделение, а?

– Я же не знал, – мальчик, покраснев, опустил голову. – Он так ругался с директором…

– Ладно, – ободряюще улыбнулся Евгений Ильич. – Ты все сделал правильно. Охранка или не Охранка, марсианин или нет, но если он действительно может сообщить что-то стоящее, то я буду с ним работать. Интересно, зачем он пришел в Промышленное училище? Хотя куда ему еще было идти… Да, в наши дни университет без химического факультета – это позорище, а не университет. Ты, кстати, почему не на уроках?

– Ну… – мальчик вскочил. – Так, выдалась свободная минутка. Я побежал, ага?

– Опять из класса выгнали? – грозно нахмурился Вагранов. – Смотри, озорник, все маме расскажу! – крикнул он вдогонку топочущим по лестнице ботинкам и улыбнулся.

Потом уставился на рисунки на столе и снова нахмурился.

– Послал же бог мне марсианина… – пробормотал он себе под нос.

"Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка". …Вероятно, холодно-логичные искины сумели бы сохранить традиционную цивилизацию даже в условиях дальних станций, как за несколько столетий до того они сумели дать новую жизнь одряхлевшему человечеству. Потребовались бы долгие столетия медленного накопления ресурсов, увеличения жизненного пространства и роста человеческой популяции, но рано или поздно количество перешло бы в качество. Биологического материала для генерации субстрата на станциях хватало, а запасных тел для новых чоки-компаньонов на складах имелось с запасом. Кроме того, по мере естественной смерти людей тела их чоки-компаньонов после миграции искинов также могли быть утилизированы заново. Однако к счастью ли, к горю ли, но вернуться на традиционные рельсы людям было уже не суждено.

К моменту Катастрофы на Базе-1 "Эдельвейс", обращающейся вокруг Ригеля Кентауруса, старейшей и наиболее развитой инфраструктурно, практически завершился основной цикл исследований, связанных с технологией снятия слепков с биологических психоматриц. Вообще-то помимо собственно изучения тройной звезды Альфы Центавра база специализировалась на экспериментах по перестройке вакуумных структур, которые из-за потенциальной их опасности не рисковали проводить в окрестностях Солнечной системы. Но в свое время административная двойка "Эдельвейса" сочла возможным выделить ресурсы и на другие побочные занятия.

Зародышем лавины, сбившей человечество с традиционного пути, стал выдающийся ум ученого Ройко Джонсона. Рожденный из генетического материала астрофизика Роберта Джонсона и главврача Ольги Лан Цзы, Ройко принадлежал ко второму поколению исследователей. Он родился на "Эдельвейсе" несколько лет спустя после его основания, еще до Катастрофы. В возрасте пятнадцати лет страстно увлекавшийся виртуальными играми юноша поклялся, что обязательно реализует давнюю мечту фантастов, научившись переселять сознание человека в виртуальный мир, где оно сможет существовать бесконечно. В возрасте двадцати лет, блестяще закончив образовательные курсы, заменявшие на станциях школу, он получил специализации в области нейромедицины и физики глубокого вакуума и занялся исследованиями в области нейрофизиологии, вовсю используя новейшую медицинскую аппаратуру, за год до того доставленную с Земли автономным грузовиком.

Если бы не директор базы, вряд ли кто-нибудь позволил бы нахальному мальчишке отвлекать ресурсы на совершенно посторонние занятия. Но директор, понаблюдав за юношей в течение пары лет и проконсультировавшись с знакомыми биологами на Земле, работавшими по схожим тематикам, а также со своим чоки-компаньоном Майей Хоко и чоки-компаньоном Ройко Таланой Бессеровой, дал парню зеленый свет. В результате через десять лет группа нейрофизиологов в геронтологической клинике на Церере, основываясь на разработках Ройко, создала черновую математическую модель установки для снятия слепков психоматриц, а еще через год планировался запуск пробной установки и эксперименты на обезьянах. Исследования приобрели широкую известность не только в научных кругах, но и в средствах массовой информации, и кое-кто уже всерьез поговаривал о присуждении молодому ученому премии Тамира, главной в то время в области биологии.

Катастрофа оборвала исследования на середине. На "Эдельвейсе" даже в первом приближении не имелось ни материалов, ни оборудования, необходимого для конструирования сканирующей установки. Да и про саму тему в первые десятилетия после Катастрофы прочно забыли. Основным вопросом на повестке дня стало банальное выживание людей. Разумеется, каждая база обладала неплохими производственными мощностями, позволявшими обеспечивать себя самым необходимым.

Однако все станции в той или иной степени зависели от регулярно прибывающих с Земли грузовиков. Проще всего оказалось выжить дальним базам – из-за длительного срока путешествия их с самого начала обеспечили гораздо большим количеством синтезаторов и поточных линий, чем ближние базы. Однако всем пришлось срочно расконсервировать, а то и создавать с нуля добывающий флот для сбора и обогащения сырьевых ресурсов в ближайших окрестностях.

Крохотные островки цивилизации не позволили равнодушной Вселенной уничтожить себя. В очередной раз подтвердилась старая мудрость Отцов Слияния, профессора Главачека и чоки Картама, заключивших стратегический союз между людьми и искинами. Холодная рациональность искусственного интеллекта, скрещенная с эмоциональными порывами и озарениями человеческого разума, дала именно тот сплав, который мог успешно сопротивляться энтропии окружающего мира. Через полтора десятка земных лет соединенные усилия всех баз привели к резкому усовершенствованию технологий, позволившему создать полностью независимые от внешних источников системы жизнеобеспечения. К этому моменту человеческое население станций и колонии составляло около шестнадцати тысяч единиц. Из первоначального состава около двух тысяч покончили жизнь самоубийством, погибли в результате несчастных случаев или неизлечимых болезней, около четырех тысяч умерли от старости и около двух тысяч были выращены из имеющегося генетического материала.

Людям больше не грозила гибель от истощения ресурсов. Им, как и ранее, не грозила внешняя опасность. И, как выяснилось, им больше незачем было жить.

Для строительства пространственной катапульты требовались материальные затраты, огромные даже по меркам метрополии. Ни одна станция и за пару веков не имела шансов построить катапульту для запуска судов даже раз в десятилетие. А без нее… а без нее люди осознали себя пленниками баз точно так же, как задолго до того человечество осознало себя пленником Солнечной системы. Столетия путешествий в анабиозе, может быть, и не могли повредить спящим, но куда, а главное, зачем лететь? На другую базу? Только ради того, чтобы сменить интерьер тюремной камеры?