Текст книги "Несомненная реальность"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

Доктор слегка нахмурил брови.

– Фройляйн, я попрошу вас быть со мной совершенно откровенной. Я обещаю, что все ваши ответы будут защищены врачебной тайной и никогда не выйдут за пределы этого кабинета. Я даже не стану читать вам морали на тему недостойного поведения. Ваши искренние ответы чрезвычайно важны для меня… и не только для меня, для всей науки. Полагаю, в вашем лице мы имеем дело с совершенно уникальным случаем. Вы согласны отвечать?

– Ну… да, – удивленная девушка подняла на него взгляд. – Нет проблем.

Спрашивайте.

– Очень хорошо. Итак, милая фройляйн, вы утверждаете, что никогда не испытывали регулярных женских недомоганий? Ни в девичьем возрасте, ни позже?

– Да.

– И вы были с мужчинами? Один раз или больше?

– Больше, – пожала плечами девушка. – И даже не с одним.

– И ни разу не забеременели?

– Ну… – Оксана покраснела. – Залетела три года назад по собственной глупости.

Молодой была, дура-первокурсница. Знаете, когда в институт поступаешь, так… такое чувство свободы охватывает! А он на пятом учился. Такой обаятельный мальчик… Ну, в общем, расслабилась невовремя, и…

– Так. Фройляйн, я не стану донимать вас вопросами о том, в какой именно институт… наверное, вы имеете в виду Высшие женские курсы?.. или нет?.. в общем, куда вы поступали и чему учились. Не стану также спрашивать вас о результате ваших отношений с тем молодым человеком. Наверняка он вас бросил, как только узнал о беременности. Но скажите, вы родили здорового ребенка?

– Во-первых, это я его бросила, – Оксана гордо вздернула носик. – Этот подонок… Неважно. Все мужики – козлы, когда до разговоров о семье доходит!

Во-вторых, разумеется, я не стала рожать. На втором месяце сбросила.

– Сбросили, вот как? – медленно проговорил доктор. – Ох, фройляйн, и задали же вы мне задачу! Ваш рассказ подтверждает данные осмотра – вы совершенно здоровая молодая женщина с ненарушенной детородной функцией. С другой стороны, отсутствие менструаций… это же черт знает что? Hol's der Teufel! Знаете что? Вы ведь не хотите неприятностей со стороны полиции? Не забывайте, аборт до сих пор остается уголовно наказуемым деянием. Давайте вы больше никому и никогда не скажете про то, что вы его сделали, а я… Я забуду о том, что вы сказали. И в будущем постарайтесь иметь дело с мужчинами поаккуратнее. Ведь ваш спутник на самом деле не брат вам?

Оксана ощутимо вздрогнула. Доктор отечески усмехнулся.

– Не волнуйтесь, любезная фройляйн. Я слишком много на своем веку повидал мужчин, неаккуратно сделавших ребенка своей любовнице. Уже то, как он беспокоится за вас, говорит в его пользу. Скажите, вы его любите?

– Не знаю… Еще не знаю.

– Постарайтесь разобраться в своих чувствах, фройляйн. Но мой вам совет – ловите момент и выходите за него замуж. И, сверх того, вам, похоже, следует узнать побольше о методах контрацепции, позволяющих избегать нежелательной беременности.

– Чего? – опять удивилась Оксана. – Как это – нежелательной?

– Ну, вот как вы уже забеременели, – пояснил доктор Раммштайн, разглядывая пациентку. В его взгляде появилось что-то странное.

– Не понимаю, – призналась Оксана. – Как беременность может оказаться нежелательной? Ведь женщина может зачать, только если действительно пожелает этого. Ну, или если расслабилась в нужный момент. Ой… я имею в виду, я так думаю…

– Вы неправильно думаете, – медленно произнес доктор, снимая пенсне. – Или же неправильно думаю я. Не понимаю, – признался он внезапно. – У меня такое странное ощущение, фройляйн, что я имею дело с существом из иного мира.

Нет-нет-нет! – запротестовал он, приняв испуганное движение Оксаны за возмущение. – Я не хотел вас обидеть, честное слово. Э-э-э… вы знаете, что такое венерические болезни? Передающиеся половым путем при… любви с мужчиной?

– Нет, – с упавшим сердцем сообщила девушка. Этот мир нравился ей все меньше и меньше. – У нас… Ну, там, откуда я приехала, ничего такого нет.

– И откуда же вы приехали? – в упор спросил ее врач. Сердце Оксаны провалилось в пятки.

– Каменск Екатеринбургского уезда… – прошептала она неуверенно.

– Никогда не слышал! – отрезал доктор. В это время на его столе громко зазвонил смешной формы телефон, и Раммштайн раздраженно сорвал трубку.

– Ja! – громко сказал он по-немецки. – Нет, не могу. Я задерживаюсь. Отмените встречу. У меня совершенно уникальный случай… Нет, пока не могу говорить. До встречи, – он брякнул трубку о рычаг и повернулся к Оксане.

– Уникальный случай – это я? – переспросила она на том же языке, невинно хлопая глазами.

– Вы говорите по-немецки? – удивился доктор. – Впрочем, это неважно. Фройляйн, я очень прошу вас дать согласие тщательно изучить ваш организм. Ваш случай действительно уникален, он разрушает все современные теории… Неважно. Я даже готов заплатить вам за доставленные неприятности. Скажем… сто рублей?

– Вот еще! – фыркнула Оксана по-русски. – Хотя… погодите, я должна спросить брата… Олега.

Когда грызущий от волнения ногти Олег предстал перед доктором и услышал предложение, он почувствовал только безнадежность. Ситуация еще более ухудшилась. Похоже, скоро они с Оксаной смогут с чистой совестью нацепить на себя плакаты с надписью "Инопланетянин" и бродить в таком виде по улицам. Все равно это не окажется ни для кого новостью. И ведь наверняка это не единственный сюрпризец из области медицины! Как, например, обстоит дело с местными заболеваниями и какие меры предосторожности от них следует предпринимать? Каждый дитенок в Ростании старше двух лет знает, например, что несмотря на изумительный вкус нельзя есть даже спелые ягоды маха, растущего на каждом втором газоне, чтобы не заполучить недельный понос. Интересно, что такого знает каждый двухлетний дитенок в России, чего не знает он? Блин… И еще одно очень неприятное следствие: получается, что ни один врач в случае чего не сможет их вылечить даже от простейшего насморка. А то и угробит самым примитивным лечением. Как хорошо, что Болотов не давал мне никаких лекарств, кроме успокаивающих! И как хорошо, что они успокоили меня не до смерти…

Нет, над этими проблемами придется думать позже. Сейчас следует отделаться от доктора.

– Видите ли, герр Раммштайн, – осторожно начал он, – мне следует тщательно обсудить с сестрой этот вопрос. Сами понимаете, что становиться подопытной белой мышью – это очень неприятно, так что…

– О, я понимаю! – с энтузиазмом воскликнул доктор. – Я очень прекрасно вас понимаю! – От волнения немецкий акцент прорезался еще сильнее, и врач даже начал коверкать русский язык, которым владел в совершенстве. – Я готов ждать, и мое предложение об оплате остается в силе. Я быть готов заверить вас, фройляйн, что все станет в высшей степени деликатно, – он снова сбился на немецкий. – Наука должна получить полные данные об этом уникальном случае, да!

– Да-да, хорошо, – поспешно согласился Олег. – Но сейчас нам пора. Сколько мы вам должны…

– Пустое! – отмахнулся доктор. – Графиня Сапарская обещала покрыть расходы. Но я в любом случае не собираюсь брать с вас денег за визит. Такой случай, о, какой случай, Mein Gott!..

Олег поколебался. Своим энтузиазмом доктор мог оказать ему дурную услугу. Если поползут слухи…

– Скажите, герр Раммштайн, – задумчиво спросил он. – Вы знакомы с доктором Болотовым?

– Болотовым? – переспросил доктор. – Болотов, Болотов… Да, кажется, слышал. Но если это тот человек, о котором я думаю, то мы с ним не знакомы лично. Он специализируется на душевных заболеваниях и почти не ведет общей практики.

– Иногда ведет, – усмехнулся Олег. – Когда у Оксаны… хм… впервые случился приступ болезни, именно он ее осматривал. Возможно, он даст вам какие-то существенные детали, касающиеся ее состояния.

Возможно, про себя мрачно подумал он, Болотов убедит тебя в том, что мы – пара сумасшедших, к чьим словам прислушиваться не следует. Или хотя бы в том, что следует держать язык за зубами. И в любом случае следует проконсультироваться с Зубатовым. Жить без медицинской поддержки может оказаться очень грустно. Но что это за мир, в котором женщины вынуждены ежемесячно переносить кровотечения?

Впрочем, за Оксану он особенно не беспокоился. Весь последний день она выглядела совершенно нормально и не жаловалась ни на головокружение, ни на галлюцинации.

Ему даже показалось, что девушка как-то расцвела и похорошела, и даже мышастое глухое платье на ней выглядело как-то по-особенному. Ему вдруг остро захотелось остаться с ней наедине. Усилием воли подавив неуместное возбуждение, он поинтересовался у задумчиво опершегося подбородком о набалдашник трости Крупецкого:

– Скажите, Болеслав Пшемыслович, вы не знаете поблизости от нашего дома приличного ресторанчика? Я все еще толком местность не изучил…

– А то ж! – кивнул филер. – Знаю, конечно. То добже, что вы, пан, спросили – те забегаловки, что поблизости от вас имеются, только и годны на то, чтобы тараканов морить. Едем?

– Ты как себя чувствуешь? – осведомился Олег у Оксаны. – Не надоело дома питаться?

– Ну… – та дернула плечом. – Я могу и дома. Что я в ресторане не видела? И потом, у тебя денег лишних много?

– Местные рестораны куда дешевле, чем у нас. Не волнуйся, раз в неделю мы можем себе позволить выбираться на люди. Ведите нас, пан Крупецкий!

Ресторан располагался в мрачном замусоренном переулке. Олег помог спуститься Оксане и растерянно огляделся по сторонам.

– Вы уверены, что это действительно хороший ресторан? – шепотом осведомился он у филера. – А то как-то неуютно здесь…

– Ну, не все же русским поляков в болота заводить, – усмехнулся тот. Очевидно, это была какая-то местная шутка. – Иногда и полякам отыграться можно. Не волнуйтесь, пан Кислицын, все в порядке.

Все действительно оказалось в порядке. Негромкие приглушенные голоса посетителей, чистые лавки, столы, накрытые белыми скатертями… Шика в заведении не чувствовалось, но еда оказалась выше всяких похвал. Жареный поросячий бок Олег уплетал с таким аппетитом, что Оксана даже незаметно толкнула его в бок.

Насытившись, Олег пристал к Крупецкому, расспрашивая того насчет местных верований. Тот, казалось, весьма удивился такой необразованности и на вопросы отвечал немногословно. Во всяком случае, внятного объяснения, чем же так существенно отличаются православные от католиков, Олег так и не получил. Не считать же, в конце концов, принципиальным отличием способ изображать богов – статуями или картинками? Впрочем, после того, как Крупецкий случайно обронил несколько слов о патриархе и папе, все более-менее прояснилось. Похоже, что, как и известные Олегу по своему миру религии, организованное христианство стремилось в первую очередь заполучить власть над верующими, а потому вопрос о том, кто самый главный начальник, неизбежно оказывался важнее всех прочих.

Бывший Нарпред хмыкнул. Это знакомо. Судя по обмолвкам Зубатова и вытянутым из Крупецкого сведениям, православная церковь являлась в стране еще одной ветвью власти. Это следовало, например, из того факта, что с младенчества окрещенный в католичество Крупецкий для того, чтобы устроиться работать в жандармерию, был вынужден перейти в православие. Это следовало учесть… для чего? Олег попытался выстроить в голове общую схему государственного устройства Российской Империи.

Император, дворянство, церковь… Картинка вырисовывалась не то, чтобы совсем уж четкая и стройная, но более менее понятная. Становились понятными и сильные и слабые стороны подобного строя. Последних, похоже, имелось куда больше – огромная империя просто не могла управляться таким негибким способом. В его мире это отчетливо показала Вторая революция. Здесь же дело шло к тому, что успешной может оказаться уже первая, и эта революция не за горами. Он хмыкнул еще раз.

Похоже, действительно настало время перестать изображать из себя слепого кутенка и переставать тыкаться куда попало. Следовало продумать, на чьей стороне хочет оказаться он, бывший Народный Председатель Народной Республики Ростания, в заваривающейся каше, и что ему должно делать.

Впрочем, решать этот вопрос здесь и сейчас он не собирался. Для начала следовало еще с месяц повариться в местной каше и окончательно разобраться в ситуации. А пока… Пока от скуки умирать ему явно не придется. Интересно, где же все-таки можно найти воздухонепроницаемую ткань и что такое "каучук"?

15 сентября 1905 г. Москва, явочная квартира в Марьиной роще

– Зиновий? В такое время? – человек, открывший дверь, явно встревожился, увидев товарища в неурочное время. – Что случилось?

– Снова типография, Саша… – выдохнул Литвин, известный соратникам по кличке "Седой", протискиваясь в неширокую щель. – Сегодня ночью… Полиция накрыла явку в Яме, арестованы трое, захвачен набор брошюры – его даже не успели рассыпать, а также полсотни отпечатанных экземпляров.

– Черт возьми! – выругался Грязин, в партийной жизни – товарищ Худой. – Что Доссер?

– Леший цел, – Литвин рухнул на стул и тяжело, с хрипом задышал. – Как раз накануне отлучился, понес прокламации в тайник. Он мне и сообщил, когда по возвращении чуть было не вляпался жандармам в лапы.

– Вторая за два дня, – скривился Грязин, тщательно задергивая шторы, попутно осматриваясь. По тихой улочке в это время никто не ходил, но рисковать не стоило. Да и насчет филеров лишний раз проверить никогда не мешало. – Ох, Зиновий, кто-то стучит. Кто-то из наших на самом деле провокатор. Нужно срочно что-то делать.

– У тебя есть кто-то на подозрении?

– Нет. Хотя Леший отлучился на удивление удачно…

– Ой, да брось, Сашка, – отмахнулся Литвин. – Я его много лет знаю. Он товарищ надежный, не предаст. Поверь моему опыту – это не из старых товарищей провокатор. Кто-то из новичков, а то и просто чей-то знакомый, заметивший что-то подозрительное и решивший подзаработать сребренников. Плохо у нас с конспирацией, очень плохо.

– Видимо, да, – сумрачно согласился Грязин, присаживаясь на второй стул. – Нужно тщательнее относиться к этому вопросу. Боюсь, у многих началась преждевременная эйфория, люди разболтались. Если и дальше так дело пойдет, окончательно расслабимся и попадем в лапы жандармов тепленькими. Но какая же все-таки сволочь этот Зубатов, какой сукин сын! Помнишь, как все радовались, когда его поперли с поста директора Охранки? И как только выкрутился, как вернулся? Ох, надо было его ликвидировать, пока была возможность!

– Задним умом все крепки, – пожал плечами Литвин. Он уже слегка отдышался, взгляд снова приобрел обычную прищуренную твердость. – Но сейчас ничего не попишешь. Он без охраны на улице не появляется, а в конспирации не меньше нашего понимает. Нет, нужно форсировать события, причем срочно. Что у нас запланировано помимо Миусской трамвайной подстанции?

– Забастовка типографов намечена на двадцать первое сентября, можно ускорить. В Орехово-Зуево не сегодня-завтра народ поднимется на забастовку, товарищи работают. А подстанция – это когда? Я не в курсе, у меня другие заботы.

– На двадцатое наметили. Нужно кое-что организовать. Хотя… и там на два-три дня ускорить можно. Этим я займусь. Типографов нужно ускорить обязательно.

Устроим полиции такую веселую жизнь, чтобы ей совершенно не до нас стало.

– Ускорим, не проблема. Но этого мало. Это все такие мелочи, что мы не слишком отвлечем от нас внимание. По крайней мере, Охранка от нас не отстанет, филеров демонстрации разгонять не посылают. Нам отчаянно не хватает массовости, не хватает крови, чтобы людей поднимать. Что с тюрьмой?

– С тюрьмой? – Литвин почесал в затылке. – С тюрьмой пока сложно. Сознательных рабочих мало, прочие не хотят освобождать никаких заключенных. Только о себе думают. Но работаем. Вообще, Саша, не нравится мне эта затея. Сколько народу положим, а?

– Революции не делаются бескровно, – скривился Грязин. – Ты, Зиня, хоть и проверенный товарищ, а иногда словно чистоплюй-белоручка рассуждаешь. "Умрешь не даром, дело прочно, когда под ним струится кровь" – забыл? Эти несколько десятков трупов рабочих станут краеугольным камнем в фундаменте нашей революции.

Народ, наконец, осознает сущность царского режима…

– Ой, да брось ты! – сплюнул Литвин. – Не на митинге. Сам все знаю. Но самолично отправлять народ под казацкие сабли и пули – это все же как-то не по-людски. Ну ладно, давно все решено и заметано. На восемнадцатое октября планировали, сильно ускорить не удастся. На неделю, максимум на десять дней можно сдвинуть, но и то не факт.

– Ну, и за это спасибо – кивнул товарищ Худой. – Слушай, ты уверен, что за тобой хвоста не было?

– Не маленький! – обиделся Литвин. – Я, между прочим, от слежки уходил, когда ты еще и о партии-то не слышал. Не было никакого хвоста.

– Ну ладно, ладно! – закивал тот. – Тогда нужно сделать вот еще что…

"Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка". …И тут Ройко Джонсон вспомнил о своих старых разработках. К тому времени он оставался человеком только наполовину. Из-за несчастного случая он потерял обе ноги, левую руку и значительную часть торса. Еще за двадцать лет до того подобные раны оказались бы смертельными, но, к счастью, последним рейсом из метрополии на "Эдельвейс" прибыли новейшие протезирующие установки, способные почти без ущерба для функциональности заменить любую, если не считать головного мозга, часть тела. Головной мозг в теле киборга все еще оставался экзотикой, но такое решение было технически возможным. Однако Ройко оно не устраивало.

Головной мозг, состоящий из биологической ткани, писал он в своих "Перспективах", слишком непрочен и легко гибнет под воздействием внешних факторов. Он требует громоздких, неудобных и ненадежных систем жизнеобеспечения, привязывающих всю конструкцию к стационарным установкам, а также постоянного биологического питания. Он не выдерживает ни перегрузок, ни перепада температур, ни агрессивной внешней среды, и даже кибернетическое тело чоки не в состоянии охранить его от всех опасностей. И еще он стареет.

Исследования показывали, что хирн-чоки – искусственные тела, поддерживающие существование живого мозга – могли жить существенно дольше за счет более медленного старения мозга по сравнению с прочими частями тела. Однако желающих пересадить свой мозг в механическую конструкцию даже и на Земле попадалось крайне мало. В основном на такое соглашались безнадежные инвалиды да законченные технофаны. В любом варианте пересадка мозга не решала проблемы старения и смерти биологических тканей. И Ройко сделал вывод: проблему требуется решать радикально. Человеческой личности требовался новый носитель, и таковой следовало изобрести как можно быстрее.

На создание искусственного твердотельного мозга, способного адекватно поддерживать функционирование человеческой психоматрицы, ушло пятнадцать лет, в течение которых живое население станций сократилось еще на треть. Однако в конце концов благодаря объединенным усилиям энтузиастов исследования были завершены.

В окончательном варианте человеку требовалось провести несколько месяцев в коконе, фиксировавшем "ветер в листве", как Ройко поэтически окрестил мыслительные процессы человека. "…по фотографиям дерева мы не сможем создать его точную модель, – писал ученый в одной из статей, – поскольку статичное изображение кроны не дает возможности понять степени свободы каждого отдельного листа и ветки. Мы можем точно воспроизвести внешний вид каждого элемента, но не сможем понять, каким образом он движется под порывами ветра. В результате смоделированное дерево будет очень похоже на оригинал, но, тем не менее, будет иметь с ним мало общего. Единственный доступный нам сегодня точный способ – это разместить видеокамеры во всех возможных точках наблюдения и на основе отснятого материала строить максимально точные модели каждого листа…" Создаваемый в результате процесса слепок психоматрицы мог быть перенесен на твердотельный носитель без, как предполагалось, заметного ущерба для личности.

Эксперименты дали блестящие результаты. Ройко стал первым человеком, полностью утратившим биологические ткани. За ним последовали другие. Ушло определенное время на то, чтобы адаптировать существующие технологии производства чоки-тел под новые сенсорные матрицы, но здесь уже не требовались технологические прорывы.

И тридцать шесть лет спустя после Катастрофы человек без скафандра впервые вступил на поверхность планеты.

Чужой планеты.

Далеко не все люди и искины благосклонно отнеслись к идее замены живого тела на чоки. Кто-то указывал на объективные недостатки: хотя новые тела обеспечивали почти полный спектр ощущений, даваемый живым телом, это "почти" многим казалось достаточно серьезным поводом отказаться от миграции. Кто-то (в основном искины) опасался непредсказуемых последствий в долгосрочной перспективе, в первую очередь – утрату ценнейших для искинов творческих качеств человеческого мышления. Но как бы то ни было, рискнувших сменить тело оказалось достаточно. В конечном итоге искинов склонил на сторону новых технологий тот факт, что новые носители сознания позволяли на порядок повысить скорость и качество обмена информацией между человеком и внешними устройствами. А люди… людям просто не хотелось умирать.

В это же время стабилизация производственного цикла на станциях позволила, наконец, изыскать ресурсы на отправку исследовательских экспедиций в метрополию.

И вскоре первые транспорты с экипажами из искинов и сменивших тела людей ушли к Солнечной системе на разгонных двигателях…