Текст книги "Несомненная реальность"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 44 страниц)

– Ну что, господа, поздравляю вас с историческим моментом. Похоже, триоксид хрома действительно является прекрасным катализатором для реакции полимерного синтеза в этиленовой среде. Мои поздравления, господин профессор, – обратился он к скромно протирающему пенсне Белиховскому. – Вы действительно сотворили чудо, организовав производство чистого триоксида в настолько сжатые сроки.

– Только благодаря неоценимой помощи Ганса Генриховича, – Белиховский слегка поклонился в сторону Шрубеля. – Однако еще раз должен предупредить вас, что у меня более не осталось материалов, а некоторые их них нужно заказывать в Германии.

– Неважно, – снова широко улыбнулся Овчинников. – Главное, судари мои, что мы сумели доказать принципиальную жизнеспособность данного процесса. Завтра я продемонстрирую наши результаты Гакенталю и господам из "Русского банка", и мы сможем приступить к конструированию первой промышленной установки для производства полиэтилена!

– А не делим ли мы шкуру неубитого медведя? – взволнованно обратился к нему Вагранов. – Ради бога, Степан Васильевич, да покажите же вы, в конце концов, результат, не томите душу!

– Это запросто, – подмигнул ему инженер и извлек из бочки остывшую гипсовую форму. Теми же щипцами он осторожно отделил верхнюю ее половину, лоснящуюся от машинного масла, и вытащил из нижней ее части матовую полусферу с четырьмя выступами-ножками. – Вуаля, мсье! Пожалте покорно вашу золотую чашу. Нет, не золотую, а куда более дорогую!

Взволнованный Вагранов осторожно принял в ладони полушарие. Остальные сгрудились вокруг, протягивая руки, чтобы потрогать.

– Господа, да она же почти ничего не весит! – взволнованно сообщил он всем. – Ну совсем ничего!

– Видны пузырьки, – Бисеров ткнул пальцем во вздутия на поверхности. Нужно будет продумать, как избавлять пластическую массу от газов во время отливки.

– Да ладно вам, Константин Евгеньевич, – отмахнулся от него Вагранов. – Детали потом обс… оп!

Скользкая от смазки чаша выскользнула у него из рук и со странным звуком покатилась по каменному полу мастерской.

– Да аккуратнее же вы, ради бога! – зазвучали рассерженные голоса. – Держите лучше! Не разбилась?

– Не разбилась, – с облегчением улыбнулся Грузиков, поднимая полусферу с пола. – Пружинит. Нет, господа, это поистине гениально! Кто бы мог подумать… Этот ваш Кислицын, Евгений Ильич, положительно выдающийся ум! Где он, кстати?

– Да, где? – переспросил Овчинников. – Я заезжал к нему домой. Оксана Александровна не захотела мне сказать. Уехал в Петербург, говорит, по делам. Он же знал, что мы сегодня установку испытываем, и собирался присутствовать. Что случилось, почему его нет?

Вагранов пожал плечами.

– Я тоже заезжал к нему. На лавочке у крыльца сидела какая-то подозрительная личность, которая заявила, что из полиции, и не хотела пускать меня наверх.

Потому вышла грустная Оксана Александровна и сообщила мне то же, что и вам – что Олег Захарович уехал в Петербург, а на личность сказала не обращать внимание – это агент уголовной полиции, приставленный к ней для охраны по просьбе Зубатова.

– Зубатова? – недоверчиво поинтересовался Велиховский. – Это жандарм из Охранки?

Почему он интересуется Кислицыным? Не могли ли его арестовать за участие в каком-нибудь тайном обществе?

– Вряд ли, – с неохотой откликнулся Вагранов. – Видите ли, формально господин Кислицын числится сотрудником Московского охранного отделения.

– Провокатор? – с ужасом осведомился Грузиков. – Жандарм?

– Не говорите глупостей, любезнейший, – резко ответил Вагранов. – Сами знаете, у меня нет ни малейшего повода любить Охрану. Но если Олег Захарович – провокатор, то я готов съесть собственную шляпу. И где, скажите на милость, вы видели жандарма, способного отличить хотя бы нитрит от нитрата, не говоря уже про совершение такого прорыва в области органической химии? А вы обращали внимание, как легко с ним общаться на самые невероятные темы? Просто живым себя начинаешь чувствовать. Я скорее поверю, что он действительно марсианин!

– Час от часу не легче! – хмыкнул Бисеров. – Теперь он уже марсианин. И как он к нам попал? Из пушки запустили, как у Верна? Или на боевом треножнике прилетел, как у Уэллса?

– У Уэллса на треножниках не летали. И вообще, господа, что-то у нас разговор не в ту степь пошел, – вмешался Овчинников. – Давайте не будем обсуждать человека у него за спиной, тем более что мы от него ничего, кроме хорошего, не видели. Не забывайте, что сегодняшний триумф, – он ткнул пальцем в пластмассовую полусферу, которую Грузиков все еще держал в руке, – это в первую очередь его триумф.

Смогли бы мы без него набрести на идею самостоятельно?

– Смогли бы, – тряхнул головой Вагранов. – Весь вопрос только в том – когда.

Может, через год, а может, и через полвека. В чем я абсолютно уверен, так это в том, что это он без нас ничего не добился бы. Однако я, Степан Васильевич, с вами согласен. Негоже так сплетничать о человеке, тем более о Кислицыне. Без сомнения, когда Олег Захарович вернется, он порадуется вместе с нами и расскажет о причинах своего отсутствия, ежели сочтет нужным и возможным. Господа, чем спорить на пустопорожние темы, у меня есть предложение отпраздновать наш успех.

Я знаю такой ресторан – м-м-м, сказка, а не ресторан! Удобный, недорогой, с очень приличной кухней, и там всегда есть в наличии "Мадам Клико". Ну что, господа, едем?

Ночью Олегу приснился кошмар. Он открывает заседание правительства почему-то на зеленой солнечной лужайке, окруженной вокруг непроглядно-черным еловым лесом. На его столе лежит кипа бумаг, и он отчаянно копается в ней, стараясь разыскать нужную, но наброски "Ночного танцора" куда-то запропастились, а значит, никто не поверит в то, что план существовал. Поражение неизбежно, и снайпер на водомете на дальней стороне площади уже навел на него винтовку и тщательно целится, ухмыляясь самодовольной улыбкой Шварцмана. Бушует митинг на площади, люди беснуются, что-то выкрикивая, у самого подножия трибуны, а Пашка о чем-то мило болтает с Оксаной, сально ему подмигивая и незаметно показывая большой палец. Он пытается спрыгнуть с трибуны, потому что это не в него, а в Оксану целится снайпер, но Безобразов поднимает его за воротник и сажает к себе на плечи, и солнце теплого майского полдня ласкает его своими лучами. Он тянется ручонками к воздушному шарику и счастливо смеется, потому что папа с мамой сегодня тоже такие нарядные и веселые, но шарик разлетается под пальцами ворохом листов в клеточку, расчерченных таблицами с непонятными символами. "А-один – попал, А-2 – ранил, А-3 – убил!", – сердится Пашка, превращаясь в Джао. – "Неужели ты не понимаешь, что это все – психоматрицы? Одни сплошные психоматрицы, и ты тоже психоматрица, вот так!" Он выдергивает из него скрепку, и Олег, отчаянно цепляясь руками за ускользающий воздух, тоже разлетается на отдельные листки, тающие в удушливом ледяном воздухе космического пространства, и все двадцать семь звезд впиваются в него игольчатыми лучами…

Всхрипнув, он резко сел на кровати, выдирая себя из цепких щупальцев сновидения.

Спина саднила и чесалась. Отдышавшись, он выбрался из постели и зажег свечу. В ее свете на простыни явно виднелись нахальные ползущие клопы и несколько темных полос – по всей видимости, от раздавленных им во сне насекомых.

– Вот пся крев, – ругнулся Олег подцепленным у Крупецкого словечком. – Надежная гостиница, оно и видно! Клопы и те себя здесь в безопасности чувствуют…

Он присел на стул, вытирая со лба испарину. Психоматрица… Ты – психоматрица.

Не обманывай себя. Нет у тебя никакой испарины, а есть фальшивка, скармливаемая тебе через… как это назвал Джао? Стандартные каналы обмена информацией? Ни глаз, ни ушей, ни носа, одни только стандартные каналы! Рехнуться можно…

Стоп, жестко оборвал он себя. Хватит истерик. Ты уже эту мысль на тысячу раз обмусолил. И раз решил вернуться к ее обдумыванию позже, когда эмоции улягутся, то так и поступи. Держи слово хотя бы перед самим собой. Неврастеник несчастный!

Он снова встал и начал прохаживаться по комнате, не обращая внимания на скрипучие половицы и сбившийся под босыми ногами половичок. Сердце бухало, сна не чувствовалось ни в одном глазу. Где-то вдалеке часы пробили дважды. Два часа… Два часа ночи седьмого октября тысяча девятьсот пятого года от эр ха по… как бишь его там? Юлианскому календарю? Или григорианскому? В общем, по тому, который местный. По второму, заграничному, соответственно, двадцатое октября. Тысяча девятьсот пятый год от некоего мифического события, которое на самом деле произошло – если произошло – миллионы лет назад в хрен знает какой точке мироздания, но уж совершенно точно – не у этой звезды и не на этой планете. Интересно, кстати, как выглядит местное небо, если смотреть на него по-настоящему, а не через "стандартные каналы"? Наверняка ведь эти джамтане не могли перелопатить звезды в небе, чтобы они соответствовали картине, описанной в исторических астрономических атласах. Или могли? Нет, вряд ли. Куда проще атласы подделать.

Он резко остановился и хлопнул себя ладонью по лбу. Идиот! У него совсем вылетели из головы листы, которые сунул ему Джао на прощанье! Тогда, в поезде, он торопливо спрятал их за пазуху, чтобы избежать лишних вопросов спутника, потом переложил в чемодан, да так и забыл. Он торопливо вытащил чемодан из-под кровати, выхватил мятые листы сероватой газетной бумаги, присел к столу, поближе к свечке, и углубился в чтение.

"Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка". …Игра всегда являлась заметной составной частью существования высокоразвитой биологической жизни. Еще до того, как у гоминидов проявились зачатки разума, она позволяла детенышам высших животных оттачивать рефлексы и обучаться избегать опасностей реальной жизни в относительно безопасной обстановке. С появлением социального человеческого разума роль игры еще более выросла. Она стала необходимым инструментом обучения детей жизни во все усложняющемся обществе, позволяя приспособиться к типовым сценариям поведения в рамках социальной и технологической пирамиды. По сути, огромную роль в рассудочной деятельности человека играли в детстве навязанные окружающим сообществом знания и психологические шаблоны поведения. И именно эти знания и шаблоны усваивались в играх.

С повышением технологического уровня цивилизации игры вышли на новый уровень.

Компьютеры позволили автоматизировать правдоподобное предъявление игроку модифицированной реальности, что позволило резко расширить количество и сложность доступных для игр сценариев. Правда, на этом этапе игра в значительной степени утратила обучающую роль, превратившись в средство развлечения и самоутверждения, оторванное от окружающей реальности. Массовое бегство в дешевую виртуальность, позволяющую стимулировать именно те инстинкты, которые вынужденно подавлялись в реальной жизни, одно время даже начало серьезно волновать земные правительства. Ушедший в виртуальность человек переставал реагировать на многие ранее действенные стимулы наподобие высокого места в существующей социальной пирамиде. Некоторые сообщества "виртуалов" насчитывали сотни тысяч, а то и миллионы человек, и уже вскоре после Третьего технологического скачка начали пользоваться весомым влиянием в реальной политике. При поддержке правительств некоторые психологи и социологи, пытаясь сделать себе имя псевдонаучными исследованиями, выпускали отчеты, в которых, меняя причину со следствием, утверждали, что виртуальность делает людей (и в особенности подростков) асоциальными, способствует в них развитию агрессивности, снижает интеллектуальные способности и так далее. Традиционное общество, основанное на территориальных началах, старалось защитить себя, доходя вплоть до попыток частичного или полного запрета как игр, так и связанных с ними игровых сообществ. Некоторые такие попытки приводили даже к серьезным репрессиям по отношению к "виртуалам".

Такое положение дел сохранялось в течение многих десятилетий. Однако после провала "Закона о геноциде", вызвавшего восстание чоки, и завершения Слияния страсти успокоились. Этому способствовало превращение виртуальности из игры в полноценный рабочий инструмент и утрата ей флера инакомыслия. Виртуальные сообщества превратились в обыденный элемент действительности. А поскольку человек по натуре своей являлся стадным животным, внутри этих сообществ неизбежно возникали свои социальные пирамиды, первые скрипки в которых при желании мог играть каждый. А если не мог, то организовать под себя новое объединение – дело получаса.

Изолированные на исследовательских станциях коллективы ученых и инженеров вскоре после Катастрофы окончательно утратили традиционные социальные пирамиды.

Относительно небольшое население с однородным набором жизненных ценностей не требовало ничего более сложного, чем трех-, максимум четырехступенчатая управленческая структура. В другой ситуации на вершине оказались бы личности, занимающиеся учетом и контролем материальных ресурсов, но на станциях эта роль традиционно закреплялась за искинами, которых абсолютно не интересовало лидерство само по себе. Да и родившиеся на Земле высоколобые обитатели станций, как и первые поколения их потомков, воспринимали учет и контроль как ужасно скучное и унылое занятие. Когда же непосредственное выживание перестало являться самой насущной проблемой, шаблоны мышления, привезенные с Земли, оказались давно и прочно забытыми и, самое главное, не имевшими шансов снова укорениться в сознании. Фактически старая культура, существовавшая на Земле в течение нескольких тысячелетий (а то и сотен тысяч лет – смотря откуда вести отсчет) рухнула окончательно и бесповоротно.

Однако инстинкты брали свое. Человек не мог жить без иерархии, и он начал придумывать новые социальные пирамиды взамен утраченных. Крах – точнее, полное исчезновение – денежной экономики вскоре после Слияния ликвидировал один из наиболее мощных рычагов влияния на общество. Физическая сила и красота также более не котировались ни в каком виде – медицина и специализированные тренажеры позволяли поддерживать превосходное физическое состояние и красоту даже биологического тела на высоком уровне при минимальных прилагаемых усилиях. А уж внешность "кукол" и виртуальных воплощений и подавно можно было подбирать по собственному вкусу. Интеллектуальное соперничество в научных и технических областях цвело пышным цветом, однако уже во втором поколении не более трети детей проявили соответствующие склонности и способности. В третьем и последующих поколениях таких оказалось еще меньше. Да, ум оставался одним из наиболее ценных активов, которым владел человек, но немногие могли или хотели им пользоваться.

После того, как физическое выживание перестало быть основным вопросом на повестке дня, а автоматизированные производства взяли на себя всю рутинную работу, очень многие погрузились в апатию. Существование в замкнутых металлокерамических коробках, пусть даже очень больших, комфортабельных и раздвигаемых голосимуляторами до огромных размеров, без надежды вернуться домой очень быстро довело общины до массовой депрессии. Какое-то время ситуацию спасала замена биологических тел на чоки – получающие совершенно новые возможности люди радостно бросались осваивать ранее недоступные уголки своих звездных систем. Однако эти приступы энтузиазма длились недолго – месяцы, максимум годы. Потом депрессия возвращалась вновь. Самоубийства стали обычным явлением, особенно с учетом того, что чоки-тело позволяло совершить его просто и безболезненно, одним кратким усилием воли отключив предохранители и отдав команду на стирание психоматрицы.

Повальное увлечение разнообразными играми в реанимированной виртуальности стало логическим завершением процесса смены тел. Новые тела не только позволяли встраивать в себя любые, самые невероятные комбинации традиционных или свежепридуманных органов. Они еще и позволяли в полной мере насладиться новыми возможностями за счет адаптации психоматриц к использованию этих органов.

Фактически разработанные процессы модификации позволяли включить в свой организм любое более-менее интеллектуальное устройство и в дальнейшем чувствовать его своей неотъемлемой частью (что позднее позволило прийти к абсолютному симбиозу людей и их искинов-компаньонов). И эти же возможности впервые позволили человеку полностью окунуться в виртуальность, почувствовав себя полноценной частью иллюзорного, но такого реального мира. Если ранее для достижения хоть сколь-нибудь похожего эффекта приходилось применять чрезвычайно неудобную аппаратуру, вживлять в нервную систему электроды, постоянно борясь с их отторжением организмом, и тщательно сопрягать сигналинг электроники и живой ткани, то теперь эффект присутствия достигался легко и просто – за счет встроенных в чоки-тела интерфейсов. Кто-то использовал эти интерфейсы для улучшения органов чувств, чтобы лучше познать реальный мир, а кто-то просто подключался к транслируемому синтезатором потоку искусственных ощущений.

К моменту прибытия в Солнечную систему первого транспорта с исследователями на борту практически все население станций в той или иной степени увлекалось играми в виртуальности. В равной степени пользовались успехом и однопользовательские режимы, и групповые игры. Тенденция бегства от действительности достигла опасного размаха – все больше и больше людей навсегда уходили в виртуальность, благо чоки-тела, служащие носителями разума, в минимальном режиме функционирования не нуждались ни в каком уходе: им было вполне достаточно энергии, черпаемой из окружающей среды аккумуляторами Бойского. Проводя годы в состоянии виртуальной дремы, люди тренировали свои навыки в самых разных типах игр – от боевок, требовавших отточенности чувств и рефлексов, до симуляторов, позволявших строить политические и финансовые империи в декорациях практически любой исторической эпохи. И если человек хотел добиться высокого статуса не только в иллюзорном мире, но и среди реальных товарищей, по результатам каждой партии для него генерировался рейтинг. Чем выше оказывался совокупный рейтинг, тем выше становился статус игрока.

С течением времени личные рейтинги в отдельных играх слились в один большой Рейтинг. Для многих величина их Рейтинга превратилась в единственный свет в окошке. Сохранившиеся в неизменности со времен биологических тел инстинкты настойчиво подталкивали людей к построению социальной иерархии, и Рейтинг оказался идеальным инструментом ее создания. Постепенно сложились и типичные роли личностей в игровых мирах – собственно Игроков, генерирующих сцену Конструкторов, Арбитров, занимавшихся беспристрастным разбором споров, и Корректоров, в чьи задачи входило исправление хода партии без ее прерывания в случае мошенничества Игроков или технических сбоев.

Спустя многие тысячелетия историки Демиургов, занимавшиеся этим периодом развития человеческой расы, практически единогласно сошлись на том, что именно Игра и Рейтинг стали теми подпорками, которые не позволили выжившим общинам коллапсировать под тяжестью бессмысленности существования. Парадоксально, но именно виртуальная Игра, которую за несколько столетий до того, после Третьего скачка, клеймили как угрозу существования человеческой расы, спасла в конечном итоге человеческую цивилизацию…

8 октября 1905 г. Санкт-Петербург

Разбудил его стук в дверь. Олег едва ли не подпрыгнул на кровати, обнаружив, что все еще сжимает в руке лист бумаги, покрытый ровными рядами мелкого текста.

Ночью, прочитав и перечитав текст Джао, он прилег на кровать, чтобы поразмыслить над ним, и неожиданно провалился в глубокий сон, на сей раз безо всяких сновидений.

Стук повторился.

– Семь часов! – донесся голос коридорного. – Семь часов, милостивый государь!

Пора вставать!

– Встаю, встаю… – хриплым голосом откликнулся Олег. Он отложил лист в сторону и сел прямо, протирая слипающиеся глаза. Оторванные ночью от сна полтора часа рисковали обернуться необоримой дневной сонливостью. Интересно, подают в этом заведении ужасный на вкус местный напиток, называемый "кофе"? Кем-то из коллег утверждалось, что он обладает бодрящим действием. По первому опыту Олег такого не заметил, но не станут же зря болтать…

За водой для мыльной пены пришлось топать в уборную на этаже. В очередной раз проклиная местную промышленность, не додумавшейся до такой простой и удобной электрической (на худой конец – механической) бритвы, Олег ободрал себе щеки и подбородок опасной бритвой, больше смахивающей на кухонный инструмент или орудие убийцы. Припрятав листки с текстом в саквояж, он спустился в общую ресторанную залу гостиницы, где уже сидел Крупецкий, задумчиво пережевывая яичницу с сосисками и перелистывая свежую утреннюю газету. Обратив на своего подопечного меланхоличный взгляд, филер молча кивнул и вернулся к своему занятию.

Завтрак прошел в безмолвии. Поручик явно увлекся газетой, а Олег обдумывал прочитанное ночью. Он не понимал, что такое "вихревые поля" и прочая научная белиберда, но суть случившегося, как ему казалось, ухватил. Ему было жутко интересно, как чувствует себя человек, лишенный вещественного тела. Он решил было задать этот вопрос Джао или Робину, кто подвернется первым, при следующей встрече, но потом одумался. Демиург хотя и обмолвился, что в белковом теле жил двадцать пять лет, но как давно это закончилось? Спрашивать его о нынешних ощущениях все равно, что разговаривать с рыбой о воде. Координатор же вообще никогда не являлся человеком, так что интересоваться у него изначально бессмысленно.

Интересно, вдруг пришло ему в голову, а как они размножаются, эти Демиурги? Если они существуют в электрическом виде, но изначально родятся в белковом теле, то следует предположить, что тела создаются каким-то искусственным образом. Каким?

Мифическое – то есть в реальности Олега мифическое – клонирование, о котором уже несколько лет говорят биологи? Или как-то иначе?

– Пан закончил кушать? – осведомился у него Крупецкий, решительно сворачивая газету и бросая ее на стол. – Тогда едем.

Хотя в извозчичьем ландолете мысли Олега все так же витали в облаках, что-то беспокоило его. Краешком сознания он понимал, что они едут по какому-то широкому проспекту, несмотря на ранний час, запруженному пешеходами, извозчиками, ломовиками и прочим обычным народом. Вот они свернули направо, и минуту спустя за ними повернула еще одна пролетка.

Олег встрепенулся. Он вспомнил то чувство, которое возникло у него при первой встрече с Чумашкиным. Слежка, разумеется. Он ткнул Крупецкого локтем, и мотнул назад головой:

– Господин Герасимов нам не доверяет? Или это охрана?

– Все-то вы видите, все замечаете, – от досады Крупецкий аж перекосился. – Охрана. По моей просьбе, если вам интересно.

– Интересно, – сухо кивнул Олег. – Вообще-то мне казалось, пан Крупецкий, что вы всего лишь меня сопровождаете. Что за самодеятельность без моего ведома?

– Я не сопровождаю вас, – буркнул филер, – а обеспечиваю вашу безопасность.

Всеми необходимыми, на мой взгляд, средствами. На этот счет у меня явные и недвусмысленные указания начальства. Я не говорю вам, куда ехать, даже если я считаю ваши намерения глупостью. Но как охранять вас, позвольте мне решать самому.

Олег сжал губы в тонкую линию, но ничего не ответил. На самом деле он не сердился на спутника за самодеятельность. Охраняют, и ладно. Может, и в самом деле пригодятся. Однако как-то сомнительно, что в случае чего люди с извозчика, следующего в сотне метров позади, успеют прийти им на помощь. Ну да черт с ними, пусть себе забавляются как умеют.

Особняк Витте располагался в самом начале Каменноостровского проспекта.

Отделенный от проезжей части узеньким, шагов в десять, парком, засаженным высокими деревьями, трехэтажный особняк с фасадом в десяток окон длиной на фоне окружающих деревянных домов выглядел вполне внушительно. Однако Олег ощутил разочарование – от резиденции Председателя кабинета министров он ожидал много большего.

На противоположной стороне проспекта стояла пролетка. Извозчик в зипуне и метущий неподалеку тротуар дворник усиленно притворялись, что совсем не шпионят то ли за особняком, то ли за Олегом. Но что они шпионили – сомнений не было: исходящие от них незримые флюиды так же явно выдавали в них наблюдателей, как и в тех двоих, что ехали позади. Олег почувствовал мимолетную досаду.

Основательность Герасимова начинала его раздражать.

Большие ворота стояли открытыми, и в них как раз втягивался мини-обоз, состоящий из телег ломовиков с наваленными на них мешками и бочонками. По всей видимости, телеги намеревались обогнуть дом сзади, чтобы подъехать к черному входу. Олег со спутником спрыгнули на тротуар. Пролетка охранцев проехала мимо них и остановилась у тротуара метрах в ста далее. Когда она проезжали мимо, Олег не удержался и подмигнул одному из седоков, однако тот сделал вид, что не заметил, и отвернулся.

Короткую дорожку от калитки до больших массивных дверей сверху закрывала плоская крыша. У входа уже стоял, ожидая их, высокий представительный старик в изукрашенном мундире.

– Это кто, Витте? – тихо спросил Олег филера. Тот фыркнул.

– Станет вам граф сам гостей встречать! Это мажордом, – пояснил он. – Главный над слугами. Любезный, – громко обратился он к старику, – у нас назначена встреча с графом на десять утра.

– Господин Кислицын, надо полагать? – величественно осведомился старик. – Я вас ждал. Пройдемте.

– Кислицын – это он, – пояснил филер, кивая на Олега. – Я его секретарь.

Едва удержавшись от удивленного хмыканья, Олег последовал за мажордомом. Тот неторопливо провел их через большой зал, начинающийся сразу за входными дверьми, в маленькую приемную. Здесь мажордом развернулся и пояснил:

– Его светлость просили сообщить, что неотложные дела заставили его перенести встречу на половину одиннадцатого. Сегодня рано утром они уехали по неотложному делу. Они передают свои самые искренние извинения и просят подождать здесь.

Олег выматерился про себя. Большие круглые часы на стене показывали без двадцати десять. Почти час ожидания? С ума сойти…

Крупецкий, очевидно, испытал похожие чувства.

– Будет ли нам позволено прогуляться по парку на свежем воздухе? – холодно спросил он. – Или мы обязаны ждать здесь?

– Его светлость не давали на этот счет никаких указаний, – задумчиво ответил мажордом. – Я полагаю, они не стали бы возражать. В парк позади дома идет аллея, там имеется живописная беседка. Однако, милостивые государи, я бы попросил вам явиться сюда по крайней мере за пятнадцать минут до назначенного срока.

– Уж явимся, – буркнул Олег, и мажордом, важно поклонившись, вышел.

Пытаясь подавить раздражение, Олег решил еще раз подумать, что он может сказать графу. Отечество в опасности? Нужно срочно что-то делать? Ну да, если он хочет сходу вылететь отсюда, заодно напрочь испортив репутацию Зубатова, то можно начать и так. Он вдруг сообразил, что Зубатов, должно быть, весьма ему доверяет, раз даже не попытался удержать от поездки. Или же полностью находится под его, Олега, влиянием. В любом варианте это налагает на него определенную ответственность. Охо-хонюшки… На виске забился маленький, но чувствительный пульс.

– Давайте, действительно, Болеслав Пшемыслович, прогуляемся, – сердито сказал он. Времени еще куча… – Он достал из жилетного кармана фальшиво-золотые часы, щелкнул крышкой и вгляделся в циферблат. Они отставали от висящих на стене на четыре минуты, но это казалось неважным. – Пойдемте. Заодно и местность посмотрим. Когда еще в Петербург выберемся, а?

Аллея действительно уходила в глубину небольшого, но густого и еще не до конца облетевшего парка. Вначале она шла вдоль бокового, очевидно хозяйственного, пристроя, где разгружались давешние телеги. Взгляд Олега зацепился за рябого малого лет двадцати с небольшим, который шустро таскал в подвал мешки с мукой.

Его движения, несмотря на вес мешков, никак не меньший ста фунтов, казались плавными и грациозными, словно у танцора. За две минуты, которые Олег с филером неспешно шествовали мимо, он успел утащить не менее трех мешков, обогнав прочих грузчиков. Что-то в этом малом резало Олегу глаз, но совсем не так, как наружное наблюдение. Что-то привлекало его, не давая покоя. И уже когда они миновали стоящие телеги и завернули за пологий поворот, он внезапно встал как вкопанный, потом резко дернул спутника за рукав, спрыгнув с дорожки и укрываясь за деревьями.

– Что вы… – недоуменно начал было филер, но осекся, когда Олег вскинул вверх руку с выставленным указательным пальцем.

– Ти-хо! – раздельно проговорил Олег. – Справочник, который давеча от Герасимова прислали, у вас с собой?

– Да, – озадаченно покрутил головой филер. – Я намеревался посмотреть его, пока вы с графом…

– Дайте его сюда. Да быстрее же!

Выхватив из рук филера книжицу, Олег быстро перелистал ее.

– Вот, – он ткнул пальцем в фотографию, – то-то это парень мне показался знакомым.

"Парецкий Иван Кузьмич", – гласила подпись под фотографией. – "Год рождения – 1880…"

Крупецкий вгляделся в фотографию.

– Какой-то новый, – проворчал он. – Не видел раньше. И что?

– Телеги, мешки, – нетерпеливо сказал Олег. – Только что прошли. Ну?

Филер задумался, потом его глаза сузились.

– Курва… – пробормотал он. – Действительно, он там. Ну и память у вас на лица, Олег Захарович! И что дальше? Если будем брать, ваша аудиенция сорвется.

– К черту аудиенцию! – зло огрызнулся Олег. – Что в мешках?

– Мука, видимо…

– Да хрена с два там мука! – почти в голос рявкнул Олег. – Они вымазаны мукой снаружи, а что внутри? Почему он их таскает, как хрустальные вазы? Так взрывчатку таскают, а не муку! У вас еще ни у кого дом не подрывали? Ну так похоже, что наш любезный граф станет первым. У вас оружие с собой?

– Браунинг, – коротко ответил филер. Его взгляд стал отсутствующим. – Надо подумать…

– Некогда думать, – отрезал Олег. – Сейчас медленно и неторопливо идем вдоль дома назад, не вызывая подозрений. Входим в дом, ставим на уши слуг, перехватываем его в этом погребе…

– А если он не один? – осведомился Крупецкий. – Пан осознает, что террористы могут подорвать адскую машину, даже если сами рискуют погибнуть?

– Неважно, – отмахнулся Олег. – В любом случае нам нужно в дом, предупредить людей. Только бы панику не подняли… За мной!

Он вышел обратно на дорожку, пару раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить тяжелое от волнения дыхание, и неторопливым прогулочным шагом двинулся назад, не обращая внимания на то, движется ли за ним филер. Через несколько шагов он вновь оказался ввиду обоза. Телеги стояли уже почти пустыми, так что обоз вот-вот был готов тронуться с места. Тщательно избегая смотреть в ту сторону, Олег одну за другой переставлял негнущиеся ноги. Сердце бухало. Как там говорил Джао… или Робин, неважно? Случайно, значит, со мной ничего не случится? Интересно, а если я окажусь в заминированном доме, зная о его заминированности, это в категорию случайностей попадает?