Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"

Автор книги: Эвелин Энтони

Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Береги себя, Каролина, ты мне очень дорога. Позже мне в голову пришла блестящая мысль.

Фактически она возникла во сне в ту же ночь, когда я заснула, очень удовлетворенная любовной игрой с Мюратом. Я услышала произнесенные кем-то невидимым обрывки фраз: «Новая норовистая лошадь Лоры… Коляска Лоры… Охота у Жюно…»

В конце концов я выработала план за завтраком в постели и посвятила в него Мюрата. Лора и я последуем за группой охотников в ее коляске, запряженной, разумеется, той норовистой лошадью. Немного отстав, мы подождем, пока мужчины соберутся на обширной поляне, и тогда, хлестнув изо всех сил лошадь, стремглав помчимся мимо, делая вид, что лошадь перестала повиноваться и понесла.

– Ты, Мюрат, будешь находиться около Наполеона и сразу же бросишься нас спасать.

– К чему, дорогая, это надуманное спасение?

– Да потому, что Наполеон мною очень дорожит.

– Ну и что…

– Какой ты несообразительный. Я хочу, чтобы Наполеон был тебе благодарен за спасение моей жизни.

– Однако специально подстроенное… Твой брат не такой уж дурак, как ты думаешь.

– Хорошо, – проговорила я, несколько поколебленная в своей уверенности, – там посмотрим.

Новую лошадь Лоры звали Коко. Ее запрягли, как положено, в коляску, Лора взяла в руки вожжи, и мы отправились вдогонку за группой охотников. Я хотела уже посвятить Лору в свой план, но она опередила меня, сказав, что Коко еще никогда не запрягали и она может причинить небольшие неприятности. Может! Коко с самого начала стала проявлять норов, а скоро и вовсе перестала слушаться. Я взяла вожжи в свои руки и предоставила ей полную свободу. Ничего другого мне не оставалось. Я была напугана и в то же время рада, что заранее попросила Мюрата «спасти» нас. А спасать нас пришлось по-настоящему. Мы вырвались на поляну на бешеной скорости.

Коляску угрожающе мотало из стороны в сторону, и мы мчались прямо к глубокому песчаному карьеру. Я и Лора, не переставая, неистово визжали. Мюрат мгновенно вскочил на коня и устремился за нами. Каким он мне показался великолепным и бесстрашным! Обогнав нас, он развернул коня, преградил дорогу покрытой клочьями пены Коко, схватил ее за узду и, рискуя жизнью, остановил храпящую лошадь у самого обрыва. Совершенно потрясенные, мы вышли из коляски. Через мгновение рядом с нами оказался Наполеон, очень бледный и какое-то время не в состоянии вымолвить ни слова. Затем, к моей великой радости, он обнял Мюрата, повторяя:

– Мюрат! Мой дорогой Мюрат! Я буду вечно вам благодарен!

После этого, как вы можете легко догадаться, я, не теряя времени, постаралась сделать так, чтобы Наполеон и мой муж наконец обсудили итальянскую ситуацию. И опять речь шла о деньгах. Наполеон возмущался тем, что Мюрат слишком большую долю военной добычи оставляет себе. Здесь я вежливо напомнила, что Наполеон не возражал против приобретения мною трех домов, но сочла благоразумным добавить, что это из любви ко мне Мюрат, пожалуй, проявил чрезмерную щедрость.

– Присваивая себе львиную долю, – заметил Наполеон сердито.

– А теперь он пришлет тебе львиную долю, – пообещала я.

– Но соблюдая осторожность, – предупредил Наполеон. – Осторожность сейчас нужна как никогда. Плебисцит на носу. Помните об этом. – И, взглянув на Мюрата строго – но не слишком строго, – продолжил: – Что же касается итальянской политики, то здесь вы действовали как последний дилетант – неумело и очень неудачно. С этим должно быть покончено. Теперь непременно согласовывайте со мной любые, даже самые незначительные, решения.

– Никакого политиканства, – сказала я. – Никаких дилетантских выходок в итальянских делах.

– Клянусь, подобное не повторится, – твердо заявил Мюрат.

– Прекрасно! – удовлетворительно проговорил Наполеон и похлопал Мюрата по плечу. – А теперь назад, в Италию.

– Немедленно? – скроила я недовольную гримасу.

– О нет. Сперва ты побудешь около месяца с твоим мужем.

В конце концов Мюрат вернулся в Италию, так и не получив повышения. Ничего не значит, утешала я себя. Главное – Мюрат снова пользуется благосклонностью Наполеона. Мой муж отбыл, торжествующе и хвастливо посмеиваясь.

Для этого у него были все основания: неугомонный Мюрат здорово постарался, чтобы я снова забеременела.

А теперь об очень важном плебисците. В соответствии с полученным указанием Шабо де Алье внес в Трибунат составленное Наполеоном предложение. Кроме того, Наполеон к этому времени успел заново переписать конституцию и присвоить себе право назначать новых сенаторов взамен выбывших по истечении срока полномочий. Так он приобрел в Сенате солидное большинство и больше, чем когда-либо, был уверен в достижении намеченных целей.

Предложение Шабо де Алье из Трибуната передали в Сенат, но уже с измененным текстом. Фактически от первоначального варианта ничего не осталось. Речь уже шла не о продлении консульства Бонапарту еще на десять лет.

Вместо этого Сенат должен был решить, следует ли сделать должность первого консула пожизненной с правом назначения собственного преемника. Кроме того, сенаторам предстояло высказаться относительно целесообразности проведения плебисцита. Этим ходом Наполеон рассчитывал подорвать позиции оппозиционеров. Сенат проголосовал за плебисцит.

– Я не оказываю никакого влияния на ход событий, – лицемерно заявил мне Наполеон.

И народ проголосовал, то есть все те, кто согласно конституции обладал избирательным правом. В результате Наполеон одержал убедительную победу. Три с половиной миллиона сказали «да» и только восемь тысяч – «нет».

Вскоре после этих событий Гортензия родила сына. Жозефина страшно обрадовалась и держалась очень самоуверенно. Мне, разумеется, это не доставляло удовольствия. «Что будет с моим сыном, Ахиллом?» Но у меня хватило ума не затевать разговора на эту тему с Наполеоном. Он пока воздерживался от официального назначения своего наследника, или, как чаще говорили, преемника. В нетерпении и тревоге мы ждали провозглашения Наполеона императором. Лишь тогда он наконец принял решение.

Глава шестая

– Надеюсь, та женщина заметно постарела с тех пор как мы виделись в последний раз, – сказала Полина.

– Не очень, – ответила я нехотя.

Полина, конечно же имела в виду Жозефину. Сестра временно жила у меня в особняке Телюсон. Бедняжка вернулась из Сан-Доминго вдовой – Леклерк умер от желтой лихорадки. Правда, ничто в поведении Полины не говорило о том, что она нуждается в утешении. Через неделю после смерти мужа она вместе со своим болезненным сыном отплыла во Францию. По-своему Полина, несомненно, любила Леклерка, но постоянно ему изменяла. Я внимательно оглядела сестру, сидевшую напротив меня в коляске, которая везла нас в Тюильри.

– Сегодня ты чувствуешь себя уже лучше? – спросила я между прочим.

– Не лучше и не хуже, – вздохнула Полина. – Мое здоровье не причиняет мне особого беспокойства.

Я почувствовала легкое раздражение. Она обычно по-настоящему оживала и начинала хвастать отличным здоровьем, когда заводила нового любовника.

– Прием в мою честь в Тюильри – действительно идея Жозефины? – спросила Полина.

– Да, ее, – подтвердила я.

– Как странно.

Мне эта затея показалась тоже странной. Полина была убеждена, что Наполеон послал Леклерка в Сан-Доминго по наущению Жозефины, которая таким путем хотела удалить из Парижа ее – самую ненавистную ей Бонапарт. Как я обнаружила много позднее, Полина была тогда абсолютно права. Незадолго до смерти мужа Полина написала одному из давнишних любовников, что, вернувшись во Францию, она сделает все возможное, чтобы отомстить Жозефине. Эти слова быстро стали переходить из уст в уста, ведь прежние любовники – самые великие сплетники, и Жозефина быстро узнала о письме Полины. И сейчас я ломала голову, стараясь угадать, какую подлость приготовила Жозефина, организуя торжественный прием для вдовствующей Полины!

Когда мы вошли в гостиную, там уже собралось около двадцати человек: братья Жозеф и Жером, сестра Элиза со своим мужем-скрипачом, кучка генералов с женами и сам Наполеон, Жозефину, как обычно, сопровождала ее любимая фрейлина, мадам де Ремюза. По-прежнему очень грациозно Жозефина подошла к Полине, дабы приветствовать ее.

– Дорогая Полина, я так рада видеть вас. А я уже боялась, что вы не сможете прийти. Как мне передавали, от постигшего вас горя серьезно расстроилось ваше здоровье.

– Приказ жены первого консула не подобает игнорировать, – сыронизировала Полина.

Жозефина лишь улыбнулась, притворно ласково, как всегда.

– Вы выглядите немного похудевшей и усталой. Позвольте мне найти для вас кресло поудобнее.

Она подвела Полину к мягкому креслу и начала хлопотать вокруг нее, внешне как будто вполне искренне. Полина уселась, сразу не заметив, что ее ярко-голубое платье совершенно не гармонирует со светло-зеленой обивкой кресла. Чрезвычайно привередливая в вопросах, касающихся ее внешности и производимого впечатления, Полина привстала, лихорадочно ища другое незанятое кресло, но, к своему ужасу, обнаружила, что все кресла и софа были обиты тем же самым светло-зеленым материалом. С выражением страдания на лице, она тяжело опустилась на сиденье. Кто-то рассмеялся.

– Что-нибудь не так, Полина? – спросила заботливо Жозефина.

Полина резко встала.

– Я неважно себя чувствую, – сказала она и, не извиняясь, выбежала из комнаты.

– Она не больна, а просто обижена, – проговорила Жозефина, обращаясь ко мне с приветливой улыбкой. – Но откуда мне было знать, что она наденет голубое платье.

– Любимый цвет Полины – голубой, – заметил присоединившийся к нам Наполеон. – Ты была практически уверена, что она приедет сегодня в голубом.

– Это неправда, Бонапарт. Я ожидала увидеть ее в черном из-за покойного Леклерка.

– Ах… оставь, тебе отлично известно, у Полины свои законы, и она после возвращения в Париж еще никогда не наряжалась в черное.

Наполеон говорил строго, но в глазах мелькали озорные огоньки.

– И когда только моя милая коварная Жозефина успела сменить на мебели обивку?

Жозефина, казалось, не расслышала вопроса и уселась в оставленное Полиной кресло. На ней было белое платье из индийского муслина, расшитое золотыми нитями. Черные волосы удерживал тонкий золотой обруч, а шейный кружевной зеленый платок точно соответствовал цвету обивки кресла. Она выглядела восхитительно, даже – черт возьми! – величественно.

– Когда? – властно повторил Наполеон.

– Специально к сегодняшнему приему. Хотела чем-то порадовать бедную Полину, – ответила Жозефина с простодушным видом.

– Ах ты, маленькая шельма, – усмехнулся Наполеон.

– Я, конечно, рисковала, – оживленно проговорила Жозефина, – но ведь Полина могла приехать и не в голубом наряде.

Мелкое и мелочное торжество, но, оглядываясь назад многие годы спустя, я нахожу этот эпизод довольно забавным. Тогда он совершенно определенно развеселил Наполеона, и, хотя у меня внутри все дрожало от возмущения, я тоже притворилась веселой и громко рассмеялась. Наполеон пристально посмотрел на меня и нахмурился. Его настроение, как нередко это бывало, круто изменилось.

– Каролина, на одно слово… наедине!

Послушно я спустилась вслед за ним по лестнице в его личные апартаменты. Почти насильно втиснув меня за плечи в кресло, он помрачнел еще больше.

С удивлением я ждала, что за этим последует.

– Мюрат! – проговорил он, сердито.

К подобному эмоциональному взрыву я была абсолютно не готова. Насколько я знала, Мюрат вел себя в Италии хорошо, великолепно справляясь с ролью исполнительного, понятливого и послушного подчиненного. Чем дольше я слушала Наполеона, сообщавшего мне неприятные новости, тем сильнее я злилась на мужа. Мюрат опять натворил дел, но на этот раз уже тайно. Он брал взятки – которые для приличия обыкновенно называли подарками, – с обеих противоборствующих сторон и также присваивал деньги, на которые не имел никакого права. Если бы не ловкий агент Фуше, истина никогда бы не вышла наружу.

– Мюрата я с позором отзываю, – заявил Наполеон. – С ним все кончено.

Что я могла возразить? Я не обладала способностью Жозефины убедительно рыдать, значит, слезы не помогут. Быть может, следовало устроить сцену и напомнить Наполеону его слова о вечной благодарности Мюрату?

– У тебя есть все основания возмущаться, – сказала я. – Я сама до крайности возмущена.

– Слабое утешение.

– Вместе с тем, – после некоторой паузы продолжала я, осторожно подбирая слова, – хочу задать один существенный вопрос. Ты уверен, что информация правдива?

– Фуше никогда не ошибается.

– Никогда?

– Во всяком случае, очень редко.

– Фуше превосходно справляется со своими обязанностями, но разве он не зависит от своих агентов? И мы тоже? Мне хотелось бы поговорить с агентом, представившим Фуше эти сведения.

– Намереваешься переспать с ним и таким образом уговорить сознаться, что он ошибся? – криво усмехнулся Наполеон.

– Конечно, нет! – ответила я надменно.

– Хорошо, ты сможешь поговорить с этим человеком.

– И еще, Наполеон. Ты уже что-нибудь предпринял, отдал на этот счет какие-нибудь приказы?

– Пока нет. Мюрат еще не знает, что его ожидает!

У меня не было никакого конкретного плана. Я только пыталась выиграть немного времени. По счастливой случайности агент Фуше находился в Тюильри, совещался с секретарем Наполеона. Так что Наполеон немедленно его вызвал и, к моему облегчению, оставил наедине со мной, предварительно предупредив, что он может говорить откровенно. Это был представительный молодой человек: смуглый, красивый, наделенный завидной мужской силой, насколько позволяли судить рейтузы, тесно облегавшие мускулистые ноги. По-видимому, ему не приходилось скучать в Милане. Если бы это принесло какую-то пользу, я, пожалуй, была бы не прочь лечь с ним в постель, настолько разозлил меня Мюрат.

– От кого вы получили информацию на генерала Мюрата? – спросила я.

– От капитана Жюля Пишона.

Пишон был одним из помощников Мюрата. Мне он никогда не нравился, так как казался изворотливым и ненадежным. Но Пишон умело льстил Мюрату, а мой дорогой муженек на лесть был чрезвычайно падок.

– Информацию от Пишона получали только вы?

– Да, мадам.

– Сколько вы ему заплатили?

– Простите, мадам, но этот вопрос вам следует задать министру полиции.

– Первый консул разрешил вам говорить откровенно.

– Тем не менее, мадам…

– Не столь важно. Капитан Пишон получил от вас деньги. Это все, что мне нужно знать…

Я отпустила красивого агента и отправилась на поиски Наполеона. В голове у меня постепенно формировался определенный план. Наполеон вернулся в гостиную, где проходил прием, и пребывал – странный человек! – вновь в хорошем расположении духа. Заметив, наконец, меня, он подошел и, смеясь, посоветовал никогда не надевать голубое, посещая Жозефину.

– Наполеон…

– Ах да, ты беседовала с агентом Фуше. Мюрат, я полагаю, полностью реабилитирован.

Саркастическая реплика Наполеона обеспечила мне отличный старт.

– О полной реабилитации пока говорить преждевременно, но я уверена, что смогу доказать невиновность Мюрата, если мне дадут такую возможность.

– Что же ты узнала от человека Фуше, неизвестное мне? – спросил Наполеон.

– Ничего, но у меня появились подозрения.

– Подозрения относительно чего?

– Предательства.

– Капитан Пишон предал Мюрата. Можешь называть это так.

– Я имею в виду тебя, а не Мюрата.

– Меня? Договаривай, Каролина, договаривай!

– Но сперва я должна убедиться в достоверности фактов, – ответила я с деланной серьезностью. – Позвольте мне отправиться в Италию.

– Ладно, если, по-твоему, от этого будет какая-то польза.

Довольная, что он так быстро согласился, я добавила:

– И, пожалуйста, обещай мне воздержаться от каких-либо действий против Мюрата до получения моего отчета.

Несколько поколебавшись, Наполеон согласился.

– Ох уж эти женщины, с их подозрительностью, – фыркнул он.

– С их интуицией, – поправила я.

Наша встреча – моя и Мюрата – прошла необычайно бурно. Мы оба были чрезвычайно рады, что моя беременность еще находилась лишь в начальной стадии. Когда же наступил момент полного взаимного удовлетворения, в моей груди вновь вспыхнула прежняя злость на Мюрата, и я рассказала ему о возмущении Наполеона, об ожидающих нас разорении и позоре. С видом пай-мальчика Мюрат все отрицал. Тогда я сообщила ему об агенте Фуше и капитане Пишоне. Мюрат пришел в неописуемую ярость и поклялся предать капитана военному суду, повесить его или расстрелять.

– Какая от этого будет польза? – спросила я зло. – Я здесь, чтобы доказать твою невиновность, а не вину.

– Моя вина уже доказана, – усмехнулся он с иронией. – Но разве я больше виноват, чем твой могущественный брат? Он лучше меня умеет грабить поверженного противника. Моя вина только в том, что я заботился о своих интересах. Только это доказано, и ничего больше.

– Все доказательства – чистая ложь.

– Вероятно, у тебя есть какой-то план. Было бы весьма кстати, если бы он еще оказался и осуществимым.

– Мне кажется, у меня он есть. Пишон, очевидно, пользуется твоим полным доверием. Только он один?

– Да, больше никто.

– Он являлся посредником во всех твоих сделках?

– Ты очень догадлива!

– Да или нет?

– Да, Каролина. Именно таким путем я намеревался сохранить все в тайне.

– Тогда мой план вполне реален. Ты хорошо оплачивал услуги Питона?

– Я лишь пообещал ему повышение по службе, – пожал плечами Мюрат.

– Глупец! Не удивительно, что он польстился на деньги агента Фуше.

Тем не менее я вздохнула с облегчением: предстояло заняться только одним человеком – капитаном Жюлем Пишоном. Сперва, однако, мне необходимо было выяснить пару важных вопросов.

– Твое имя фигурировало при заключении сделок?

– Нет, для этого я слишком хитер.

– Раньше, – проговорила я задумчиво, – ты имел обыкновение брать не деньгами, а натурой, а затем продавать полученные ценности. Последнее время ты действовал так же?

– Да.

– Ты уже продал свою собственность?

– Нет, лишь незначительную часть. Я не дурак, милая Каролина. Стоимость движимого и недвижимого имущества постоянно растет. Жду, когда смогу получить максимальную прибыль.

– Таким образом, у тебя на руках все документы, – с удовлетворением констатировала я.

– Разумеется.

– Давай еще раз уточним. Твое имя не фигурирует ни в одной из бумаг?

– Нет.

– А капитана Пишона?

– Понимаю, куда ты клонишь. Если там только его имя, значит он один и виноват. Но нет, даже он нигде не упоминается. Главное – наличие актов передачи имущества.

– Ну что ж, – усмехнулась я. – Тогда бедняга Пишон в моих руках.

Остальное было довольно просто. Капитан Пишон располагал скромной квартирой во дворце Мюрата. Через несколько дней Мюрат пригласил его на обед, во время которого я постаралась быть особенно обворожительной. Перед началом трапезы Мюрат пожаловался на головную боль; немного погодя, симулируя жестокий приступ мигрени, он поспешно покинул столовую. Капитан Пишон, по-видимому, большой любитель женского пола, остался, чтобы составить мне компанию; за это время Мюрат сумел положить все документы, касавшиеся незаконных сделок, под стопку сорочек в одном из ящиков комода в спальне капитана. После полуночи помощник Мюрата, сопровождаемый шестью солдатами дворцовой охраны, произвел в квартире Пишона обыск и обнаружил пресловутые документы. Капитана арестовали и на следующее утро доставили к Мюрату. Совершенно сбитый с толку и донельзя перепуганный, он хорошо понимал бесполезность обвинений в адрес Мюрата. Заслуживающие доверия свидетели были готовы под присягой показать, что он из корыстных побуждений обманул не только Мюрата, но и первого консула. Ночью, обуреваемый страхом, капитан Пишон повесился в тюремной камере. Немедленно я написала конфиденциальный доклад, но, прежде чем его отослать, строго поговорила с мужем.

– Я разорву это письмо, если ты пообещаешь никогда больше не совать свой нос в политику, тайно или открыто.

Мюрат дал слово.

– Предоставь это мне, – добавила я. – В нужное время я сделаю все, как положено.

– Ты уже задираешь нос, – заметил Мюрат добродушно.

На мой доклад Наполеон ответил весьма вежливым письмом. В нем он признавал полную реабилитацию Мюрата и сообщил, что имеет для него особое поручение; пока же Мюрату надлежало оставаться в Италии, где он был все еще нужен, при условии, что я буду рядом с ним, дабы удержать от опрометчивых поступков.

Следующим шагом предстояло продать имущество, якобы украденное капитаном Пишоном, и послать вырученные деньги Наполеону. Я настаивала на этом, и Мюрат, хотя и неохотно, все же согласился. Наполеон остался очень доволен. Кто после этого осмелится утверждать, что Бонапарты разбойники? Никто, кроме, конечно, прелестной Жозефины.

Мы все еще находились в Милане, когда на свет появился мой третий ребенок, еще один мальчик, и когда пришло известие о том, что Полина вновь вышла замуж, за принца Камилло Боргезе, очень богатого аристократа, который принадлежал к одному из старейших и благороднейших семейств Рима. Наполеон считал принца Камилло несколько глуповатым, но этот союз помогал осуществлению политических целей в Италии. Он только немного поворчал, поскольку Полина сыграла свадьбу до окончания вновь введенного во Франции официального периода траура. Как цинично утверждал Люсьен в одном из своих редких писем ко мне, Наполеон вышел из себя потому, что Полина сделалась принцессой прежде, чем он сам успел захватить пустующий трон Франции и осчастливить ее этим титулом. Люсьен также подробно описал прием, устроенный Жозефиной в честь принца и принцессы Боргезе вскоре после их бракосочетания. Помня свое фиаско, Полина постаралась предварительно убедиться, что кресла Жозефины в прежней зеленой обивке, и нарядилась в зеленое платье, кроме того на ней было множество украшений из жемчуга и бриллиантов, а также бриллиантовая диадема. Какова же была ее ярость, когда она обнаружила, что все кресла и софа в салоне были голубые. Целая армия драпировщиков трудилась ночь напролет, меняя бархатную обивку.

Бедной Полине следовало сообразить и надеть что-нибудь белое.

Меня уже стало охватывать нетерпение в связи с затянувшимся пребыванием в Милане, когда из Парижа неожиданно пришло радостное известие. Мюрат отзывался из Италии, получал чин губернатора Парижа и назначался комендантом Венсеннской крепости. Пока мы были вполне довольны и горячо благодарили Наполеона, когда он принял нас в Тюильри. С циничной улыбкой он лишь отмахнулся.

– Что касается дела капитана Пишона…

– Да, Наполеон? – спросила я.

– Не верю ни единому твоему слову.

– Но Пишон покончил жизнь самоубийством.

Наполеон пожал плечами.

– Думаю, вы принудили его к этому.

– Если ты так полагаешь, – изумилась я, – то почему сделал Мюрата губернатором Парижа?

– Это награда тебе, Каролина, за твою находчивость.

Наполеон улыбнулся и впал в игривое настроение.

– Быть может, мне следовало наградить тебя лично и назначить министром полиции… Как вы полагаете, Мюрат?