Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"

Автор книги: Эвелин Энтони

Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Похоже на похоронную процессию, – прошептал один из придворных.

– Вы правы, – согласился мрачно его собеседник, – но чьи это похороны, императрицы Жозефины или императора Наполеона?

Дрожь пробежала у меня по телу, но не из-за холодного дождя. Как сказала Жозефина? «Я ухожу и уношу с собой счастливую звезду императора».

Глава одиннадцатая

Я решил жениться на Марии-Луизе, дочери австрийского императора, – заявил Наполеон безразличным тоном, будто обсуждал вопрос о пристройке нового крыла к Тюильрийскому дворцу.

– А император Франц согласен? – изумилась я.

– Его предстоит еще поставить в известность, но у него нет выбора, ведь он побежденный противник.

Разговор состоялся в январе, спустя три недели после разговора с Жозефиной. Моего мужа услали опять в Неаполь, а мне было приказано остаться в Париже и временно заменить Жозефину на официальных приемах. В Тюильри у меня были великолепные апартаменты, и я ежедневно встречалась с Наполеоном – ситуация всецело в моем вкусе.

– Вы надеялись подобрать мне подходящую жену, не правда ли? – заметил мой проницательный брат.

– Именно.

– Подходящую в смысле – контролируемую и направляемую вами, не так ли?

– Да, Ваше Величество, – призналась я.

– Выбирал Марию-Луизу не только я. В роли свахи выступила и Жозефина.

– Невероятно! Вы действительно виделись с ней после развода и обсуждали этот вопрос?

– Да, – хитро улыбнулся он.

– В Мальмезоне?

– Где же еще?

– Встреча, несомненно, была тайной.

– Совершенно верно, – ответил Наполеон весело. – Фактически я был там два или три раза. Назвать мои посещения тайными, пожалуй, нельзя. Я ездил туда… инкогнито.

– Но и в этом случае вы поступили опрометчиво, – упрекнула я. – Или я не права?

– На встречах присутствовала Гортензия, так что приличие было соблюдено. Бедная Жозефина очень страдает. Навещал ее из жалости. Кроме того, возникла необходимость поговорить о ее долгах и будущих доходах.

Далее, пребывая в благодушном настроении, Наполеон доверительно сообщил мне, что долги Жозефины, хотя и не столь значительные, как раньше, все же достигали в целом двух миллионов франков. Из этой суммы истрачено: на ювелирные украшения – полмиллиона, на предметы туалета – четверть миллиона франков. Только на кружева израсходовано сто двадцать тысяч. Для уменьшения долгов Наполеон предложил жестче торговаться с поставщиками, а доход он определил в три миллиона франков годовых. Три миллиона! Крайне раздосадованная и сгорающая от зависти, я быстро переменила тему разговора.

– Мы говорили об эрцгерцогине Марии-Луизе, Ваше Величество.

– Да, именно, – подхватил Наполеон с воодушевлением. – Вы согласитесь, как и я, с Жозефиной, что Мария-Луиза во всех отношениях вполне подходит. Она происходит из древнего королевского рода, основанного в XII веке. Разве можно подобрать лучшую мать для моего сына?

Я постаралась ничем не выдать своих чувств. Наполеон Бонапарт, император-выскочка – и такой отъявленный буржуазный сноб!

– Лучше не найти, – пробормотала я.

– А теперь предстоят переговоры!

– Переговоры? У меня сложилось впечатление, что вы просто потребуете ее руки.

– Порой необходимо разыграть из себя рыцаря, – пошутил Наполеон.

Жозефина начала, что называется, прощупывать почву с приглашения находившейся в Париже графини Меттерних в Мальмезон. Она была женой бывшего австрийского посла, тогда уже канцлера Австрии.

Жозефина, по словам Гортензии, сообщила графине Меттерних, что Наполеон, будучи застенчивым (!), попросит руки эрцгерцогини только в том случае, если его сватовство одобрит император Франц. Графиня не сказала ничего определенного, но немедленно отписала своему мужу в Вену. Что за прелестная интрижка завязалась! В то время мы еще не знали, что графиня Меттерних специально прибыла в Париж с целью попытаться организовать подобный брак. Но с какой стати? Меттерниху удалось убедить императора Франца в необходимости прочного союза с Францией. Он опасался, что Наполеон женится на русской принцессе. Фактически еще до развода Наполеон просил русского царя выдать за него замуж великую княжну Катерину, но царь, как бы желая осадить Наполеона, позволил ей вступить в брак с наследником герцога Ольденбургского. После этого Наполеон, хоть и обиженный, просил руки великой княжны Анны, которой исполнилось пятнадцать лет. Здесь в события вмешалась вдовствующая царица, которая считала, что ее сын, царь Александр, в Тильзите заключил пакт с самим дьяволом, и запретила всякий семейный союз с Бонапартами. Однако Меттерних обо всем этом не имел представления. Его государь, хотя и полагал, что приносит в жертву родную дочь, тем не менее нашел Наполеона подходящим женихом – по политическим соображениям, если хотите. Быстро оформили и подписали брачный контракт. Сразу же после этого Наполеон послал за графиней Меттерних и в моем присутствии подробно расспросил ее об эрцгерцогине Марии-Луизе.

– Мадам, мне кажется, вы хорошо знаете эрцгерцогиню.

– Совершенно верно, Ваше Величество.

– Каков ее точный возраст?

– Восемнадцать лет.

– Пожалуйста, опишите ее. Она высокая или низкого роста?

– Ее рост можно назвать средним.

– Толстая, тонкая?

– Она ни то и ни другое, но…

– Полная, мадам?

– Да, Ваше Величество, полная.

– Толстые женщины вызывают отвращение, тощие – противны, – проговорил Наполеон, обращаясь ко мне. – Эрцгерцогиня, кажется, в отличном состоянии… У нее, конечно, характерный для Габсбургов рот или что там еще? – повернулся он к графине Меттерних.

Та старалась изо всех сил скрыть свое мнение о Наполеоне, как о невоспитанном ребенке.

– Разумеется, Ваше Императорское Величество.

– Жаль, что у женщины, – изумил ее Наполеон. – Однако, несомненно, признак благородной породы. А «какие у нее руки? Тоже полненькие?

– Руки эрцгерцогини – мечта ваятеля, – заявила графиня Меттерних с преувеличенной надменностью. – И ноги тоже.

– Талия?

– Достаточно тонкая.

– А бедра?

– Великолепно округленные, – проговорила графиня, задыхаясь.

– Шея?

– Стройная.

– А какой у нее нрав? Я абсолютно не выношу властных женщин, пожилых или молодых.

– В ее характере, Ваше Величество, нет ничего властного. Она нежна и добродушна. Ни одна принцесса Европы не воспитывалась в такой изоляции от соблазнов внешнего мира.

– Нежна и добродушна! – воскликнул восторженно Наполеон. – В наш век пресыщенных женщин ничто не может быть восхитительнее. А как обстоит с ее образованием? Говорит ли она по-французски?

– Эрцгерцогиня знает иностранные языки. На французском изъясняется свободно.

– Вы снимаете с моей души камень, мадам, – усмехнулся Наполеон. – Было бы крайне неудобно, женившись на иностранке, постоянно нуждаться в переводчике… А что она думает обо мне? – спросил он, и его лицо слегка помрачнело.

– Ну-у…

– Говорите откровенно, мадам. Она вряд ли в состоянии любить человека, который на ее памяти дважды изгонял императорскую семью из Вены и диктовал условия из Шенбруннского дворца.

– Будучи ребенком, Ваше Величество, – сказала графиня Меттерних, стараясь скрыть глубоко укоренившуюся неприязнь, – эрцгерцогиня имела обыкновение выбирать самую безобразную куклу, нарекать ее Бонапартом и колоть булавками.

– В самом деле? – заметил Наполеон ледяным тоном, потом усмехнулся. – Ну что же, это, несомненно, изменится.

– Будем надеяться, Ваше Величество.

– Подумать только, колоть булавками! – взорвался Наполеон. – Спрашиваю вас, мадам: может ли у нормальной женщины, которая познакомилась со мной поближе, возникнуть желание втыкать в меня булавки?

– Конечно же нет, Ваше Величество, – графиня Меттерних с трудом подавила улыбку.

– Вы находите это забавным?

Однако тут же, поддаваясь обычной внезапной смене настроения, Наполеон весело рассмеялся.

– Нужно издать специальное постановление – назовем его императорским указом, – запрещающее эрцгерцогине появляться в Париже с запасом булавок… Меня заверили, что она принадлежит к плодовитому семейству. Это правда? – спросил Наполеон, становясь вновь серьезным.

– Ее мать, – наклонила голову графиня, – родила тринадцать детей.

– Чудесно! Если эрцгерцогиня пожелает родить двадцать шесть детей, то мне придется изрядно трудиться до самой старости.

Как только выбитая из колеи графиня Меттерних удалилась, разумеется, с позволения императора, Наполеон бросился ко мне и начал трясти, словно в сердцах, однако глаза у него сверкали, когда он словами выразил то, что было у меня на уме.

– Вам, дорогая Каролина, уже видится великолепная возможность – вы даже в этом уверены, – руководить Марией-Луизой в собственных интересах. Она молода и добродушна, вела уединенный образ жизни, совершенно не знакома с обязанностями императрицы. После женитьбы на Марии-Луизе мне придется просить опытную женщину наставлять императрицу в необходимых случаях. Такой женщиной вы воображаете себя.

– Воображение здесь ни при чем, Ваше Величество.

– Это сугубо семейное дело, поэтому можете называть меня просто по имени, – великодушно разрешил Наполеон.

– Хорошо, Наполеон. Я знаю и верю, что только мне следует быть этой женщиной. А вы против, чтобы я руководила Марией-Луизой?

– Возможно, но разве это так уж и важно? Я женюсь на ней с единственной целью: заиметь сына. Руководите ею, если сможете, но не пытайтесь распространить свое влияние на меня.

– Ну, это мы еще посмотрим, – заметила я, сама не веря в сказанное.

– В любом случае после свадьбы вы уедете в Неаполь, где ваше место. А пока у нас небольшая проблема с приданым Марии-Луизы.

– Вы намереваетесь приобрести его для нее?

– Разумеется.

– Но это право принадлежит ее отцу.

– Немного обнищал наш император Франц, – снисходительно пояснил Наполеон. – Не в состоянии, не впадая в финансовые затруднения, соответствовать моим требованиям. И я хочу, Каролина, чтобы вы помогли…

Таким образом, почетная обязанность организации приданого Марии-Луизы легла на мои плечи, хотя Наполеон лично продиктовал мне каждую мелочь. Количество некоторых предметов показалось мне прямо-таки нелепым. Например, восемьдесят ночных чепчиков. Почему именно восемьдесят? Быть может, Наполеон считал это число счастливым для ночного наряда? Вероятно, раз он начал именно с них, бедной девочке не полагалось ничего больше иметь на себе в постели. За ним следовали сто сорок четыре женские сорочки, носовые платки, двести восемьдесят восемь штук. Рассчитывал, что Марии-Луизе придется много плакать? Даже у Жозефины – этого эксперта по части рыдания – не было такого количества носовых платков.

Предстояло купить двадцать четыре ночных сорочки, тридцать шесть нижних юбок и целый ассортимент шалей, каждая стоимостью в три тысячи франков и более, Точное число платьев припомнить не могу, но ни одно из них не обошлось менее чем в шесть тысяч франков. И так далее и тому подобное, пока речь не зашла о ювелирных украшениях.

– Ах да… украшения! – воскликнул Наполеон. – По словам Жозефины, у бедного дитяти есть лишь три обруча для волос, коралловое ожерелье и небольшая брошь из мелкого жемчуга. Израсходуйте на украшения два или три миллиона франков. И помните: свадебный подарок не входит в приданое. Вы разбираетесь в ювелирных украшениях лучше меня, поэтому выбор оставляю за вами.

В итоге я потратила около трех миллионов и, энергично торгуясь, добилась для себя умеренных комиссионных в сто тысяч франков.

– Императорский дворец нужно переоборудовать, и побыстрее, – сказал Наполеон однажды. – Распорядитесь, пожалуйста.

Я отдала нужные распоряжения.

– Девушки любят танцы, – заметил он в другой раз. – А также не совсем старые кавалеры. Вы должны мне дать уроки, Каролина.

Я старалась, но он оставался, как и прежде, неуклюжим. Между тем Наполеон убедил себя, что полюбил Марию-Луизу, хотя бы за хорошие отзывы о ней. Он начал рассказывать о ней всем и каждому, даже последнему из слуг, напоминая зеленого юнца, а не могучего императора Франции, который делил постель со множеством женщин. О нем сочиняли анекдоты и шепотом передавали из уст в уста за его спиной, на улицах распевали непристойные песни. Наполеона, казалось, это не трогало, даже когда ему доложили, что английские газеты печатают на него карикатуры и различные пасквили. Наконец он и Мария-Луиза оформили через доверенных лиц брак в Вене, и новая императрица готовилась к поездке во Францию.

– Вы, Каролина, – сказал мне Наполеон, – встретите Ее Величество у границы.

До моего отъезда в Париж вернулся Мюрат для участия в свадебной церемонии. В разлуке мы писали письма полные любви, и наша встреча была очень радостной. Серьезно ссорились мы только в Неаполе, главным образом из-за верховенства в управлении королевством. На свадьбу съехались и все остальные члены семьи, за исключением Жозефа. Наполеон приказал ему остаться в Испании и поддерживать там порядок, но я и Мюрат сомневались, что Испанское королевство когда-нибудь станет покорной и контролируемой частью империи Наполеона. Французов сильно ненавидели и тревожили в Испании, однако с подлинными неприятностями на Иберийском полуострове они столкнулись в Португалии. Английские войска, поддерживаемые португальцами, все еще находились в этой стране, что вселяло надежду в испанских мятежников. Однако Наполеон, в отличие от Мюрата, отказывался видеть в этом серьезную угрозу французскому господству – непростительная глупость со стороны обычно дальновидного императора. И все из-за увлеченности Марией-Луизой, с которой он еще даже не виделся.

– Ваше Величество, – попытался однажды Мюрат убедить Наполеона. – Во Францию могут вторгнуться через Испанию и Португалию.

– Когда моя великая армия стоит между Францией и захватчиками? – заявил холодно Наполеон. – Вы сошли с ума, Мюрат.

По-видимому, никому в голову не приходило, что великая армия может быть использована где-то в другом месте с катастрофическими для нее последствиями.

Гортензия, королева Голландии, находилась во Франции с момента расторжения брака ее матери. К ней теперь присоединился и голландский король Луи. То есть в действительности они жили порознь: Луи в апартаментах Тюильри, а Гортензия во дворце матери в Мальмезоне. Они уже давно фактически перестали быть мужем и женой. Луи развлекался с постоянно сменяющими друг друга любовницами. Гортензия сохраняла глубокую привязанность к своему единственному любовнику, Чарльзу де Флаолу, представительному молодому человеку, пользующемуся благосклонностью Жозефины и ее придворных в Мальме-зоне. Луи не чувствовал себя счастливым на королевском троне, потому что был вынужден править страной, следуя указаниям Наполеона. Ему больше всего хотелось сделать Голландию независимой, а Наполеона сильнее всего приводили в ярость попытки Луи добиться процветания своего королевства путем расширения торговли с Англией. Однажды в моем присутствии Наполеон, забыв на некоторое время о Марии-Луизе, дал Луи хороший нагоняй. Последовала бурная сцена, Луи решительно, хотя, по обыкновению угрюмо, возражал. В конце концов Наполеон пригрозил – и то была не пустая угроза, – аннексировать Голландию, если Луи не проявит послушание. Озабоченная, я рассказала Мюрату о случившемся.

– Луи – любимый брат Наполеона, – напомнила я мужу, – но, несмотря на это, император не потерпит с его стороны никаких противодействий.

– Луи всего лишь еще один король-марионетка, – заметил Мюрат.

– Да, но король, который старается не быть марионеткой, который заботится о благосостоянии своих подданных. Есть ли у нас возможность стать независимыми в Неаполе?

– Мы должны проявить терпение, ждать благоприятного момента, – после некоторого молчания проговорил Мюрат.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю об Испании… о Португалии и Испании. Император не различает опасности; я же вижу признаки смертельной болезни, серьезной угрозы, которая, подобно раковой опухоли, распространится по всей Европе. Возможно, я и ошибаюсь, но если что-то подобное произойдет, независимость может стать реальностью.

В конце концов, убедившись, что сражаться с Наполеоном безнадежное дело, Луи отрекся от престола в пользу своего старшего сына. Наполеон отказался признать акт отречения, и, хотя можно было сделать Гортензию послушным регентом при несовершеннолетнем сыне, он предпочел аннексировать Голландию, превратив ее в часть французской территории. После этого Луи, присвоив себе титул графа Сен-Ло, бесцельно кружил по Европе. Но все это случилось уже после бракосочетания Наполеона и Марии-Луизы.

– Каролина, – сказал Наполеон накануне моего отъезда к границе, – я даю вам особое поручение.

– Какое, Наполеон?

– Вы должны убедить мою жену, что я император, мужчина, а вовсе не чудовище.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала я.

– И еще, Каролина. Я никогда прежде не проявлял нетерпения. Прошу, доставьте ко мне Марию-Луизу без промедления.

– Во время поездки придется останавливаться на отдых, – напомнила я.

– На отдых? Почему кто-то должен отдыхать, когда я сам не нахожу покоя?

– Разве несколько часов или дней помешают Марии-Луизе забеременеть?

Не склонный к шуткам, он заметил:

– Дорога каждая минута… буквально каждая!

– Быть может, вам следует посоветоваться с астрологом?

– Я вовсе не суеверный человек, – заявил Наполеон твердо, хотя это не соответствовало действительности.

– Мюрат будет меня сопровождать?

– Конечно, нет. Его присутствие помешает задушевным разговорам, которые тебе придется вести с Марией-Луизой. А Мюрат поедет со мной в Компьен. Именно там я буду приветствовать свою жену. В Компьене.

– Почему вы выбрали меня для встречи? Почему не Элизу или Полину?

– Вы никогда не отличались тактом, – ответил Наполеон, внимательно посмотрев на меня, – но у вас его больше, чем у Элизы и Полины. Я думаю сейчас о Бертье. Идиот допустил грубый промах.

– Обязанности посла всегда не из легких. Что натворил бедняга Бертье? Чем вызвал ваше недовольство?

– Он, не спросясь меня, разрешил графине Лазански, фрейлине императрицы, сопровождать свою госпожу во Францию.

Меня поразил скорее фанатичный, чем сердитый тон. Он напомнил мне о том, что в последнее время фанатизм у Наполеона стал проявляться даже в малом.

– И это в самом деле такой уж грубый промах? – спросила я тихо.

– Боже праведный, конечно! Милая Мария-Луиза теперь француженка. Следовательно, все ее фрейлины без исключения должны быть француженками. С этого момента никого иностранного влияния, только французское и под моим руководством.

Я пристально взглянула на него. Наполеон, император Франции – был корсиканцем по рождению.

– Вы позаботитесь о том, чтобы уже на границе, как можно тактичнее, отослать графиню Лазански обратно в Вену, – продолжал Наполеон.

– А вам не кажется, что это немного жестоко? – осмелилась я возразить.

– Жестоко? Чепуха! Вы слышали, что я сказал. Никого иностранного влияния!

Я встретила новую императрицу у Бранау, на австрийско-баварской границе. Меня сопровождали две фрейлины и внушительный почетный эскорт. В город я приехала раньше Марии-Луизы, как и спланировал Наполеон, и меня здесь встретил маршал Бертье, начальник штаба наполеоновской армии и французский посол при дворе императора Франца. Были возведены три павильона: два по обе стороны границы, а третий на предполагаемой нейтральной полосе. Детская забава, скажете вы, но всю эту церемонию придумал сам Наполеон. В положенное время прибыла Мария-Луиза и остановилась на отдых вместе с графиней Лазански в австрийском павильоне, заставив меня и Бертье ждать на французской стороне. Потом, по сигналу, мы четверо вошли в нейтральный павильон, и Бертье представил меня Марии-Луизе.

– С позволения Вашего Величества – Ее Величество Королева Неаполитанская.

Я сделала реверанс. Мария-Луиза, глаза которой ничего не выражали, казалось, меня не заметила. С первого взгляда я сразу поняла, что в физическом отношении она вполне соответствует желаниям Наполеона. Я чуть не умерла от смеха, когда перед отъездом из Парижа мне пришлось услышать, как она спрашивала одного австрийского гостя, действительно ли ее прелести столь внушительны? Они в самом деле впечатляли. Высокая грудь и широкий таз способны привести в восторг любого мужчину.

– От императора, вашего мужа, – сказала я, – приглашаю вас, Ваше Величество, в вашу новую империю.

– Мы все еще на нейтральной территории, – ответила Мария-Луиза довольно раздраженно.

Я взглянула на Бертье, который – всегда очень обходительный – улыбнулся и представил мне графиню Лазански; а затем он провел нас во французский павильон, в комнату, обставленную хотя и чересчур изысканно, но все-таки уютно. Мария-Луиза продолжала стоять, с пренебрежительным видом оглядывая помещение. Я предложила ей присесть, заметив, что свита продолжит путь через некоторое время. Она уселась в кресло, обитое золотой парчой, и уставилась на меня, сохраняя упорное молчание. Графиня Лазански кашлянула в наиблагороднейшей манере, и это, по-видимому, напомнило Марии-Луизе о необходимости продемонстрировать хорошее воспитание.

– Надеюсь, император был здоров, когда Ваше Величество покинуло Париж, – начала она светский разговор.

– Прекрасного здоровья и в хорошем настроении, – ответила я. – Но в большом волнении. Напомнил мне юношу, который вот-вот осуществит величайшую мечту своей жизни.

– В самом деле?

– Ему хотелось, – с трудом поддержала я разговор, – чтобы с момента приезда в Бранау вам оказывалось всяческое внимание и выполнялись все ваши желания. Именно поэтому он послал меня встретить и сопровождать вас в поездке до Парижа.

– Очень любезно с его стороны, – сказала Мария-Луиза холодно, – но со мной моя любимая фрейлина.

Это была моя выходная реплика, но как – ради всего святого проявить тактичность перед лицом столь откровенной враждебности?

– Ваше Величество, – проговорила я притворно печально, – император считает, что чин графини для вашего сопровождения не подходит. «Новую императрицу должна сопровождать до Парижа непременно королева», – сказал он. Графиня Лазански выполнила свой долг и может вернуться в Вену.

– Нет, – заупрямилась Мария-Луиза, – Я хочу, чтобы она ехала со мной до Парижа.

Я поняла, что она не только упряма, но и напугана.

– Император никогда не согласится, – заявила я, как можно ласковее.

– Вы запрещаете взять мне с собой графиню Лазански? – спросила Мария-Луиза.

– Помилуйте, вовсе нет! – воскликнула я, вспомнив, что мне нужно приобрести ее расположение и возможность влиять на нее. – Кто я такая, чтобы императрице Франции что-то запрещать? Это приказ самого императора:

«Графиня Лазански должна вернуться в Вену» (как тактично я выгораживала себя!).

Напуганная или нет, но Мария-Луиза покраснела от гнева.

– Итак, император встречает меня приказом! – сказала она с усилием. – Приказом, который, как он должен был знать, оскорбляет меня! Или он никогда не считается с чувствами других людей? Многие годы я видела в нем жестокого и беспощадного человека; многие годы я ненавидела и презирала его. Теперь, став его женой, я хотела бы думать о нем иначе, но как, если он встречает меня так жестоко? Я… – Внезапно она умолкла, словно выбившись из сил или вспомнив суровые наставления. – Я уступила желаниям моего отца, – добавила она еле слышно. – Теперь я должна подчиниться воле своего мужа.

К счастью, только я явилась свидетелем взрыва чувств Марии-Луизы. Бертье и графиня Лазански потихоньку ретировались в самом начале нашего разговора. Но вот, к моему облегчению, Бертье вернулся и объявил, что все готово к путешествию в Париж или, вернее, в Компьен. Мы немедленно снялись, и на протяжении всего пути я была наедине с Марией-Луизой в ее великолепной карете, запряженной восьмеркой белых лошадей. Периодически их меняли, но всякий раз нас ждали кони белой масти. Личный кортеж императрицы включал шесть небольших экипажей, за ними следовали еще девятнадцать колясок с конюшими и придворной челядью и, конечно, многочисленный и красочный почетный эскорт. Мы мчались сломя голову, и я очень смутно помню, как мы останавливались передохнуть или поспать, но эти задержки были сведены до минимума. Порой у меня возникало странное ощущение, будто я похитила Марию-Луизу и теперь везла, чтобы заключить в золотую клетку. В каждом городе, в каждой деревне нас приветствовали толпы народа, в ушах звенели крики: «Да здравствует императрица!» Люди махали флажками, оркестры играли военные марши. Когда мы неслись к первой нашей станции, Мария-Луиза очнулась от мрачного молчания.

– Все это ради меня? – спросила она.

– Разумеется, Ваше Величество.

– Император приказал, овцы послушались, – нахмурилась она.

Затем она вновь замолчала, а я пришла к выводу, что она более интеллигентна, чем могло показаться на первый взгляд. Но было ли это молчание действительно мрачным? Трудно сказать. Что-то медлительное, тяжеловесное проступало в ее облике, кроме тех случаев, когда она сердилась или пугалась. В отчаянии я пыталась завязать с ней непринужденную беседу, но без всякого успеха. Она почти не шевелилась, лишь время от времени слегка наклоняла голову. Отказавшись от дальнейших попыток, я в свою очередь впала в угрюмое молчание. В конце концов она не выдержала и заговорила:

– Когда я узнала, что вы встретите меня, то молилась Богу, чтобы мы стали друзьями.

– Моя молитва была о том же, – сказала я как можно серьезнее.

Мария-Луиза в упор взглянула на меня.

– Вы действительно молились? В самом деле верите в Бога?

Я также прямо посмотрела ей в глаза и ответила довольно торжественно:

– Припомните, Ваше Величество, мой брат восстановил во Франции религию. Императрица-мать и мы, все члены семьи, очень радовались.

Я подумала, стоит ли при этих словах осенить себя крестным знамением, но потом просто глубоко вздохнула и добавила:

– Мы так долго были лишены религии.

– Император Наполеон довольно бесцеремонно обошелся с римским папой, – слегка фыркнула Мария-Луиза. – Он восстановил религию во Франции, исходя из собственных интересов. (Она сделала паузу). Можем ли мы быть друзьями, если я так сильно вас ненавижу? – добавила она.

– Как вы можете ненавидеть, когда вы меня совсем не знаете?

– Разве вы не сестра императора Наполеона? – заметила Мария-Луиза, склонив голову набок, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.

– Быть сестрой императора Наполеона нелегко, – ответила я с кислой миной.

– Женой тоже!

– Давайте попробуем подружиться, – предложила я.

– Мне так плохо, – заплакала она. – Я чувствую себя совершенно одинокой. Лучше бы мне умереть.

– Печаль Вашего Величества терзает мое сердце, – сказала я, удивленная искренностью своих слов. – Попытайтесь принять мое предложение о дружбе, и вы перестанете чувствовать себя одинокой.

– Если бы я могла!

– Но вы только попытайтесь. У вас нет причин сердиться на меня, кроме как за то, что я была вынуждена выполнить приказ, который император посчитал разумным.

Мария-Луиза перестала плакать и спросила с возмущением:

– Что он за человек, если считает разумным меня обидеть? И откуда мне знать, что вы не такая же бессердечная, как и он? Кроме того, я имею против вас больше, чем вы думаете. Вы величаете себя королевой Неаполитанской, но каким путем вы получили эту корону? Вы украли ее у моей бабушки Марии, которая по праву является королевой Неаполя.

– Я понимаю ваши чувства, – заявила я, стараясь сдержать растущее во мне раздражение.

– Вы понимаете? Я сомневаюсь! Весь клан Бонапартов пришел к власти через насилие и агрессию. Сперва ваш брат захватил французский трон, затем троны маленьких, слабых государств и раздал их своим родственникам.

А теперь я стала его женой. Мне должно быть стыдно. Я… – Мария-Луиза внезапно замолчала и покраснела. – Простите меня. С моей стороны это было бестактно.

– Ах, что вы, – сказала я, широко улыбаясь. – Нынче вы можете себе это позволить. Выйдя замуж, вы сделались сами одной из Бонапартов.

– Позволить себе плохие манеры, хотите вы сказать? – взглянула она мне прямо в глаза.

– Что же еще?

Я ожидала новый взрыв эмоций, но, к моему удивлению и радости, Мария-Луиза рассмеялась. Я тоже засмеялась. Некоторое время мы вместе хохотали, и я почувствовала, что между нами возникло взаимопонимание. Мне удалось – по крайней мере, так казалось – достичь существенного прогресса.

В Мюнхене нас ожидал специальный курьер с письмом от Наполеона. Она не спешила его читать и сломала печать, только когда мы вновь отправились в путь. Быстро, даже нетерпеливо пробежав письмо, она затем стала читать медленно с задумчивым видом и шевеля губами, подобно ребенку, повторяющему трудный урок. Сперва я почувствовала себя как-то странно тронутой, потом чрезвычайно благодарной, когда она доверительно протянула письмо мне, буквально умирающей от любопытства, и предложила его прочитать. Наполеон писал буквально следующее:

«Моя дорогая Луиза. Я с нетерпением ожидаю нашей встречи и полон решимости прежде всего сделать Вас счастливой. Мои желания в этом отношении тем более искренни, хотя и несколько эгоистичны, что мое счастье неразрывно связано с Вашим. Если Ваше счастье будет соизмеряться подлинностью моих чувств, то Вы станете счастливейшим человеком на земле. Меня занимает только одна мысль: чем бы я мог Вам угодить, ибо именно эта забота должна сделаться одной из главных в моей жизни».

Я посмотрела на Марию-Луизу и встретила ее грустные глаза.

– Едва ли подобное письмо напишет человек, желающий вас обидеть, – проговорила я убежденно. – Вам, конечно, это ясно.

– Мне кажется, я понимаю, – с легкой гримасой ответила она.

– Могу я спросить: теперь вы чувствуете себя лучше?

Опять легкая гримаса.

– Во всяком случае, менее несчастной.

Некоторое время она в раздумье молчала, потом вновь заговорила:

– Я должна просить вас об одной услуге. Я… ну… мне немного стыдно за мое поведение. Мне следовало быть сдержаннее, вести себя с большим достоинством. Мне было бы очень неприятно, если бы император узнал о моем поведении и необдуманных словах.

– Ему нет надобности знать.

– Благодарю вас, Каролина. Я стану называть вас по имени, и вы должны называть меня просто Луизой… Пока мы наедине в карете, в этом…

– Маленьком нашем мирке, – подсказала я.

– В самом деле! В этом маленьком нашем мирке.

Весь оставшийся путь один курьер за другим вручали нам письма от Наполеона к Марии-Луизе, в которых он витиевато выражал одно желание: сделать ее счастливой. В один из дней она получила целых четыре письма, которые с жадностью прочитала с мечтательным выражением в глазах, то краснея, то бледнея. Время от времени она, как мне казалось, радостно вздыхала. Наполеон, вне всякого сомнения, коснулся романтических струн ее души, тем более что в силу своей юности ей еще не пришлось испытать любовных переживаний. Мария-Луиза была от природы романтической и весьма чувственной натурой, как скоро к своему удовольствию имел возможность убедиться Наполеон.