Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"
Автор книги: Эвелин Энтони
Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Вам будет интересно узнать, – заявил Наполеон, – что я принял предложение продать Луизиану за двенадцать миллионов американских долларов, и ни вы, ни парламент ничего не сможете поделать.
Немного погодя Жозеф все-таки сдался и принес извинения, но Люсьен остался непреклонным. Он написал и опубликовал анонимно памфлет, в котором выступал за восстановление монархии, давая понять, что Наполеон должен взять на себя роль крестного отца нового короля; и это он писал о Наполеоне, который сам мечтал о королевской или императорской короне. Ловкий и расторопный Фуше быстро установил личность автора и пришел, как и Наполеон, к выводу, что стойкий республиканец Люсьен таким путем попытался дискредитировать первого консула в глазах сторонников республиканской формы правления.
Но я забежала немного вперед.
– Люсьену конец, – заявил Наполеон, когда пришел навестить меня на другой день после неудавшегося покушения.
– Конец? В самом деле конец? – спросила я. – Не могу поверить. Ведь у тебя так сильно выражено чувство семейной привязанности, которое всегда преобладало над другими чувствами.
– Конец как министру внутренних дел, Каролина, – улыбнулся он несколько неловко. – Я произведу его в послы и направлю в Испанию. Ты, Каролина, согласна? – взглянул Наполеон на меня полушутя, полусерьезно.
В самом деле он вверял мне свои сокровенные планы и вполне искренне спрашивал моего совета? Если это действительно так, то я, безусловно, добилась значительных успехов!
– Считаю это мудрым и благородным поступком, – ответила я убежденно.
– Чувство семейной привязанности? – усмехнулся Наполеон. – Теперь у меня нет особой привязанности, кроме как к тебе.
Конечно же, он преувеличивал, поскольку никогда полностью не мог освободиться от обязательств по отношению к членам своей семьи, но было приятно сознавать, что я неожиданно выдвинулась на первое место.
– В сражении у Маренго я больше всего боялся, что, если меня убьют, моими преемниками будут никуда не годные братья, – проговорил Наполеон с грустью. – Но хватит! Все эти разговоры порядком тебя утомили. Как неосторожно с моей стороны! Ты должна отдыхать и избегать волнений, пока не родишь. Я стану молиться за благополучный исход.
– Ты… и молиться? – осмелилась я поддразнить.
Наполеон громко рассмеялся.
– Ты права, маленький непочтительный бесенок, я предоставлю молиться нашей преданной мамочке.
Я до сих пор ясно помню свои первые роды. Обо мне заботились три доктора и самая важная в тот момент персона – акушер. В революцию мужчины-акушеры вышли из моды, но Наполеон настоял, чтобы позвали этого франтоватого маленького человечка; причем только потому, что первого ребенка Жозефины принимал именно акушер, и Наполеон безоговорочно верил в их мастерство. Во время мучительных предродовых схваток он часто заходил в мою комнату, спрашивая нетерпеливо, долго ли ему еще ждать, словно сам был отцом будущего ребенка. Такое его поведение, поверьте, радовало меня больше всего. В один из моментов я слабо различила лицо Жозефины, склонившейся надо мной.
– Я хочу акушерку, а не акушера, – пожаловалась я.
– Дорогая, с акушером значительно меньше риска. Повивальные бабки, как и в мое время, слишком невежественны, суеверны и чересчур небрежны. У них всегда больше смертных случаев, чем у акушеров.
– Смертных случаев! Вы обрадуетесь, если я умру.
– Милая, я вас очень люблю!
– Милая! – фыркнула я.
– Так нежно, как вы только сами позволите, – сказала Жозефина, поднося чашку к моим губам. – Выпейте вот это.
– Ты хочешь меня отравить?
– Дорогая, это всего лишь сильное успокаивающее средство, прописанное акушером. Оно значительно уменьшит боль.
– Выпей, Каролина, – сказал Наполеон.
Послушно проглотив горькую микстуру, я вскоре почувствовала, будто парю в воздухе. Заметно утихшая боль, казалось, принадлежала кому-то другому существу. Через секунду или две я услышала, как мама спорила с Жозефиной относительно применения наркотиков. Мол, это воля Божия, чтобы женщины рожали в муках. Употреблять успокаивающие снадобья – значит противиться Его воле.
– Мадам Бонапарт, – проговорила мягко Жозефина. – Бог создал человека, а человек создал наркотики, тоже с Божьего благословения.
Я почти полюбила Жозефину в это мгновение.
Продолжая парить, я утратила всякое ощущение времени. Откуда-то издалека до меня доносились чьи-то плохо различимые голоса, но вот один, сильный и ясный, привлек мое внимание. Он принадлежал Наполеону.
– Голова настоящего Бонапарта!
Он, конечно же, имел ввиду крупные размеры, как у всех у нас. Но меня в данный момент больше всего интересовала совсем другая часть тела моего ребенка. Прежняя уверенность улетучилась. В страхе, что это может быть девочка, я с нетерпением ожидала окончательного ответа.
– Мальчик, мальчик! – закричал Наполеон, вне себя от радости.
– Ошибиться невозможно, – хихикнул акушер. – При таких внешних данных.
«Голова Бонапартов, – думала я сквозь дремоту, – другие важные внешние подробности, безусловно, Мюрата».
– Здоровый, крепкий мальчик, – проговорил Наполеон.
– Ахилл, – пробормотала я давно подобранное мною имя. – Твой Ахилл, Наполеон.
– Разумеется, – отозвался он. – Мне, как главе семьи, принадлежат все дети моих братьев и сестер.
Но этот, пообещала я сама себе, будет значить гораздо больше всех остальных.
Почти засыпая, я, тем не менее, была еще в состоянии почувствовать возникшую вдруг напряженность. Как сквозь туман я видела Наполеона. Он смотрел на Жозефину.
– Еще раз минеральные источники, – бросил коротко он.
– Попробуй их сам, – мгновенно взорвалась Жозефина.
– Где Мюрат? – проговорила я с упреком.
– В Дижоне, – ответил Наполеон.
Тут я вспомнила, что Наполеон не разрешил Мюрату приехать на роды, однако возмущаться не стала. Во всяком случае, я была для этого слишком слаба. Предстояло любыми способами преодолеть сохранившиеся у Наполеона предубеждение к нашему браку. Через несколько дней, когда Наполеон и словами и делами доказал свою безграничную привязанность к маленькому Ахиллу, я решила действовать по-другому.
– Я прекрасно понимаю, Наполеон, что Мюрат очень нужен в Дижоне, но…
– В Италии, – перебил он. – Я приказал ему отправиться в Италию.
В Италию! Все дальше и дальше от меня!
– Знаю, не моя вина и не твоя, – продолжала я твердо, – что Мюрат лишен радости увидеть сына. Пожалуйста, разреши мне поехать к нему в Италию.
– Ты действительно хочешь к нему?
Тон голоса Наполеона заставил меня пристально взглянуть на него.
– Разумеется, – ответила я.
– И позволить другим подорвать твои позиции, которые ты с таким трудом завоевала, действуя не только ради себя, но и ради своего сына?
Проницательный человек – мой брат! Он все это время точно знал, к чему я стремилась.
– Ты чрезвычайно догадлив, – заметила я тихо.
– В Дижоне твой Мюрат каждую ночь проводил с другой женщиной, – улыбнулся Наполеон, склонив голову набок. – В Италии будет то же самое. Захочешь ли ты после этого спешить к нему?
Его слова потрясли и глубоко задели, но полностью не разочаровали.
– Мюрат ничем не лучше других мужчин.
– А ты ничем не лучше других женщин, покорных и снисходительных.
– Покорная! Как только поправлюсь, я лягу в постель с первым же попавшим в мои сети мужчиной!
То была пустая угроза, и Наполеон это знал, но примерно через неделю, когда я полностью выздоровела и могла вновь вести обычный образ жизни, он со слугой, самым старым и безобразным, прислал мне короткую записку:
«Вот тебе первый мужчина. Наслаждайся, если сможешь».
Я засмеялась и послала за одной из моих служанок; это была молодая хорошенькая одинокая женщина, которая даже не знала имени отца своего ребенка. Желая тоже ответить шуткой, я приказала старому слуге Наполеона отвести ее в Тюильри.
– Передай первому консулу, – сказала я, – Селеста – вот мой ответ на его записку.
Наполеон прислал ее обратно на следующее утро, сияющей (какой высокой чести она удостоилась!), с несколькими побрякушками и такой кучей франков, которой она вовсе не заслужила. В подобных случаях Наполеон всегда проявлял чрезмерную щедрость. Селеста принесла мне от Наполеона еще одну записку. Он разрешал мне отправиться к Мюрату, когда я пожелаю. Однако он, вероятно, был уверен, что после его сообщения относительно других женщин я уже не захочу ехать в Италию.
Тем временем специальный курьер привез мне письмо от Мюрата. Он выражал свой восторг по поводу рождения сына и пребывал в веселом, игривом настроении. Помимо прочего он писал:
«Я надеюсь и страстно желаю, чтобы весной мы вновь были вместе. Когда ты опять будешь резвиться, как в тринадцать лет. Говорят, что молодые матери сами ощущают себя детьми, пока не передадут это чувство своим детям. Теперь, когда ты сложила груз, который носила перед собой девять месяцев, тебе, должно быть, кажется, что ты вновь вернулась к мадам Кампан, очнувшись ото сна, странного для девушки твоего возраста».
Далее он сделался более серьезным и сентиментальным:
«Однако вовсе не сон та мучительная нежность, которую я испытываю к тебе и нашему ребенку. Скажи Ахиллу, чтобы он поцеловал за меня свою маму, которую я тоже крепко обнимаю».
Письмо немного смягчило меня, но неверность Мюрата по-прежнему приводила в ярость. Он действительно был не лучше других мужчин! И я тут же решила при первой же встрече устроить ему ужасную, потрясающую сцену, достойную самой Жозефины.
Глава четвертая
Наступила весна, но Мюрат все еще не получил разрешения вернуться в Париж. Более того, Наполеон приказал мне выехать к мужу в Италию. Он принял это решение в связи со скандальными толками, которые внезапно возникли в Париже относительно меня и брата Люсьена. Я хорошо помню, как я пришла к Наполеону возмущенная и недоумевающая.
– Наполеон, меня освистали, когда я каталась в экипаже сегодня утром. Ответь мне, что произошло? Я ничем не обидела людей, абсолютно ничем!
Наполеон взял с письменного стола измятый листок.
– Вот, прочти, Каролина.
Я начала читать, и ужас стеснил мне грудь. То был злобный выпад против меня и Люсьена, обвинение в кровосмешении, Автор утверждал, что Люсьен и я сожительствовали еще в период моего пребывания в пансионе мадам Кампан, что у меня родился ребенок, которого мы тайно отдали на воспитание в деревню какому-то фермеру.
– Наполеон, но ведь это ужасно!
Он оставался удивительно спокойным.
– По городу разбросаны тысячи подобных листков. Фуше старается как можно быстрее их изъять, но они уже сыграли свою грязную роль.
– Чья это работа? Жозефины?
– Ты несправедлива к ней, – строго заметил Наполеон. – Жозефина очень тебя любит. И какая ей от всего этого выгода?
– Она могла таким способом попытаться очернить меня в твоих глазах.
– И настроить против провозглашения твоего сына моим преемником? – закончил Наполеон.
– Да, именно! – проговорила я, чувствуя, что мой гнев утихает. – У тебя действительно есть подобные планы в отношении Ахилла?
– Я пока не думал ни о ком конкретно. Еще не принял окончательного решения, хотя Жозефина несколько раз говорила об Ахилле.
– Невероятно! – едва выговорила я.
– Ради укрепления собственного положения, конечно. Бедняжка постоянно опасается развода. Если я объявлю Ахилла своим преемником, этот страх уменьшится. А тебе, Каролина, придется какое-то время не появляться в обществе. И я решил отправить тебя к мужу, в Италию. Люсьен в безопасности в Испании.
– Но, Наполеон…
– Не бойся, Каролина, – слабо улыбнулся он. – Жозефина, помня об Ахилле, будет заботиться о твоих интересах в Париже.
– Разумеется, с пользой для себя.
– Безусловно, – вновь улыбнулся он. – Но она забывает – вы все забываете, – что, когда речь идет об очень важных делах, лишь один человек в состоянии оказать на меня влияние.
– И этот человек – Наполеон?
– Кто же еще? Только Наполеон Бонапарт.
Тем не менее во время прощального ужина в Тюильри я старалась быть особенно приветливой с Жозефиной. Ужинали мы втроем; было очень уютно и царила по-настоящему душевная атмосфера. Вспоминая прошлое, Жозефина рассказывала о молодых годах, проведенных на острове Мартиника, где жизнь в сравнении с теперешними условиями была беднее, но зато беззаботнее и где она и ее две младшие сестренки наслаждались свободой, которой им никогда бы не видать во Франции. Она даже говорила о своем первом замужестве, и Наполеон был удивительно хорош.
– Моя тетушка Мария, проживавшая во Франции, решила выдать одну из нас за виконта Александра де Богарнэ, младшего сына маркиза де Богарнэ. Тетушка именовала себя другом и компаньоном семьи маркиза, но на самом деле она была его любовницей. Заочно Александр остановил свой выбор на младшей сестре Катрин-Дезире. Когда тетушка Мария написала о своих планах и попросила отца сообщить, когда Катрин-Дезире сможет приехать во Францию, я чуть не лопнула от зависти. Мне страстно хотелось самой отправиться во Францию и выйти замуж за молодого аристократа.
– И как же ты поступила? – спросил Наполеон, подбадривая. – Ты, вероятно, уже в шестнадцать лет была замечательной интриганкой.
– Тогда я еще ничего не знала об интригах, – усмехнулась Жозефина, – какое извращенное представление! В действительности случилось так, что Катрин-Дезире умерла от лихорадки прежде, чем завершились переговоры. Однако тетушка Мария не отступила и была твердо намерена женить Александра де Богарнэ на мне или Марии-Франсуа. Сам Александр пребывал в нерешительности, и тетушка предоставила решать моему отцу. Вот и вся интрига! От меня потребовалось лишь немного хитрости и слезы ручьем.
– Ах эти слезы! – весело рассмеялся Наполеон.
Жозефина бросила ему один из своих обольстительных взглядов.
– Безудержно рыдая, я убедила отца, что Мария-Франсуа еще слишком молода для замужества и чересчур болезненна, чтобы выдержать тяжелое и длительное плавание до Франции. Вскоре мы все были в слезах: отец, мать, малышка Мария-Франсуа и я. И, разумеется, выбор остановился на мне. – Жозефина улыбнулась, вспоминая. – По словам матери, я рыдала с грацией, способной растопить сердце любого мужчины. Однако она предупредила не использовать это оружие слишком часто и с одним и тем же человеком.
– Она, должно быть, имела в виду мужчину с таким сильным характером, как у меня, – уверенно заявил Наполеон.
– Да, конечно, – согласилась Жозефина вполне серьезно.
– Раз вы пользовались большой свободой на Мартинике, – сказала я приветливо, – у вас к шестнадцати годам несомненно был хотя бы один любовник.
– Перестань, Каролина! – одернул меня Наполеон.
– Был один, только один, – ответила Жозефина также приветливо. – Молодой лейтенант по фамилии Терсир. Нам больше всего нравилось купаться совершенно нагими.
– Это не рвать вишню ранним утром, – заметила я, искоса взглянув на Наполеона.
– Несомненно они были так же чисты, как их нагота, – проговорил Наполеон резко.
– Я – да, – подтвердила Жозефина, – но не Терсир. Однако он с уважением относился ко мне и даже просил выйти за него замуж.
– Итак, ты прибыла во Францию, – напомнил Наполеон.
– Да. Но прежде, чем покинуть остров, я посетила старую негритянку, знаменитую гадалку. Она сразу же сказала, что мне суждено стать королевой Франции.
Суеверный Наполеон внимательно посмотрел на нее.
– Ну, кто знает?
«Жозефина, – подумала я, – верна себе в своем неизменном лукавстве».
Недвусмысленно дав понять, что если она останется женой Наполеона, то он будет королем Франции, Жозефина возобновила свой рассказ об Александре, который, по ее словам, оказался порядочной свиньей.
– На первой же встрече он выразил надежду, что меня не успели испортить колониальное воспитание и тамошняя среда. При нем я чувствовала себя очень жалкой. Однако хватит об этом! Александр мертв и забыт, а Франция приняла меня хорошо.
Наполеон поднялся и заявил, что сегодня ему хочется пораньше лечь спать. Я отлично поняла его намерения. С некоторых пор камердинер Наполеона служит ему иногда послушным постельным партнером. Жозефина знала об этом, и выражение страдания на мгновение промелькнуло в ее глазах. Затем Наполеон достал из кармана запечатанный документ и вручил мне.
– Здесь особый приказ Мюрату, в порядке вознаграждения. Дай честное слово, что не вскроешь печати. Мне известна твоя любознательность, в этом тебя перещеголяла только Жозефина. Я кое-что делаю для Мюрата, но главным образом через него для тебя. И помни, Каролина, я принял данное решение по просьбе Жозефины, твоего хорошего друга.
Жозефина обняла меня с очевидной нежностью.
– Дорогая сестричка, – проговорила она тихо, – не сомневайтесь в моем высоком уважении к вам и вашему восхитительному мужу, в моей вечной любви к прелестной крошке Ахиллу. Помните, что у вас нет и никогда не будет более преданного друга, чем сестра Жозефина. Будьте счастливы с Мюратом в Италии.
Она – точно как и я, – была настолько искренна, насколько позволяли собственные интересы.
– Милая Жозефина, я буду часто думать о вас.
– Хватит вам, – проворчал растроганный Наполеон, – а то мы все разревемся.
Я въехала во Флоренцию, где расположился Мюрат, подобно королеве с официальным визитом. Это была, так сказать, генеральная репетиция того, что меня ожидало в недалеком будущем, хотя в то время я и не мечтала о королевских почестях, несмотря на благоприятно складывавшиеся обстоятельства. Мюрат встретил меня на окраине, и мы проследовали в город, сопровождаемые великолепной кавалькадой флорентийских аристократов и отборным отрядом кавалерии. Мюрат был в восторге от Ахилла и всю дорогу качал его на коленях. Когда мы прибыли во дворец, он отдал мне ребенка, а я вручила его няньке.
В мою честь был устроен торжественный прием и превосходный ужин, на котором специально подобранные Мюратом итальянские дамы засыпали меня вопросами о последних парижских модах. Окруженная роскошью и великолепием, я вспомнила, как Наполеон жаловался, что Мюрат тратит много денег и присылает слишком мало в Париж; но я буквально упивалась всем эти блеском, полагая, что Мюрат имеет право на часть военной добычи, на определенную часть денег и произведений искусства, фактически украденных у побежденных итальянцев.
Было далеко за полночь, когда Мюрат и я, наконец, остались одни. Между тем у меня сложилось впечатление, что мой муж сознательно оттягивал главный момент. Возможно, он почувствовал мое настроение и намерение устроить скандал. Счастливая и взволнованная, я, тем не менее, не забыла о своем решении.
– Мюрат, – начала я с едким сарказмом, – ты можешь вспомнить имя женщины, с которой ты спал последнюю ночь?
– Ее звали Мария. Прелестная горничная.
– А с кем бы ты отправился в постель сегодня, если бы я не приехала?
– С Амелией, – ответил он без малейшего замешательства. – Она тоже горничная и еще красивее.
– Так это правда? – пришла я в бешенство. – Каждую ночь новая женщина!
– Не каждую ночь, – поправил Мюрат вполне серьезно. – Порой я чересчур устаю для подобных упражнений. Но всякий раз, когда появляется охота, разнообразие возбуждает, как кавалерийская атака, а атаковать сейчас, к сожалению, просто некого.
– Ты мне отвратителен, ненавижу тебя! – вскричала я. – Сегодня буду спать одна.
– Ну, ну, – спокойно проговорил Мюрат. – Будь благоразумна.
– Благоразумна! Мой муж в мое отсутствие изменяет мне каждую ночь, а я должна быть благоразумной!
– Изменяет? – удивленно протянул Мюрат. – Совершенная чепуха, Каролина. Мужчина только тогда неверен, когда у него постоянная любовница.
– А женщина, если заводит постоянного любовника?
– А это, моя дорогая, совсем другое дело.
Его невозмутимость привела меня в ярость. Я обругала его самыми последними словами, которым научилась не в пансионе мадам Кампан. Под конец я бросилась к нему со скрюченными пальцами и уже мысленно видела, как кровь струится по его щекам. Теперь он уже и сам вспылил – для меня то было первое свидетельство его крутого нрава, – и стал трясти меня за плечи. Как и следовало ожидать, за схваткой последовали бурные объятия.
Этой ночью он был просто неотразим и необыкновенно вынослив. Мы уединились на три дня и три ночи, допуская в покои только слуг, которые приносили нам еду и вино. Я забыла обо всем на свете, даже о запечатанном конверте с приказом Наполеона, который возбуждал мое любопытство на протяжении всего пути до Флоренции. Наконец, на третий день под вечер я все-таки о нем вспомнила и после лихорадочных поисков нашла в своем багаже.
– Ну что? – спросила я, когда Мюрат, сломав печати, прочитал документ.
Он улыбнулся, явно довольный.
– Твой брат назначил меня командующим Итальянской армией.
– И как раз вовремя, Мюрат!
– Но я пойду еще дальше, – заявил он, согласно кивнув.
– С моей помощью, конечно, – вставила я. – С моей помощью!
– Полагаю, – сказал он мягко. – Однако помни, дорогая, я никогда не стану держаться за твою юбку.
В письмах я поблагодарила и Наполеона, и Жозефину. То же сделал и Мюрат. Ответ от Жозефины получила только я.
Она по-прежнему называла меня «дорогой сестричкой», сообщала, что разговоры обо мне и Люсьене уже утихли, и желала мне всяческих удовольствий во Флоренции. Но к тому времени мы с Мюратом уже перебрались в Милан, где находилась штаб-квартира главнокомандующего. Вскоре я обнаружила, что Мюрат – у которого для этого были все возможности, – вновь изрядно постарался, и я опять забеременела. Наполеон обрадовался и высказал надежду, сто это тоже будет мальчик. Жозефина выразилась в том же духе, но одновременно сообщила тревожную новость. Моя семья сплотилась вокруг Жозефа и требовала от Наполеона провозгласить своим преемником именно его.
Жозефина советовала мне под предлогом беременности немедленно вернуться в Париж. Я написала Наполеону, убеждая, что только в Париже смогу получить лучший медицинский уход. Наполеон согласился с моими доводами и разрешил вернуться в Париж. Прощаясь, Мюрат улыбался и подтрунивал надо мной.
– Странно думать – ты и Жозефина объединились против остальных членов семьи.
– Странно, конечно, но что касается меня, то война лишь временно приостановлена.
В честь моего возвращения Наполеон устроил торжественный семейный ужин, но сперва я нанесла частный визит Жозефине, чтобы отблагодарить ее. С собой я взяла маленького сына, но она почти не обратила на него внимания.
– Ахилл? – сказала она, как-то неопределенно, словно слышала имя впервые. – Он не очень вырос.
– Вы писали относительно Жозефа… – Начала я, переходя к цели моего приезда.
– Жозеф? – протянула она неопределеннее. – Вы имеете в виду этого надоедливого деверя? Он такой скучный человек. Зачем впустую тратить время в разговорах о нем? Мода – более интересная вещь… и более ответственная проблема. (Черты ее лица заметно прояснились.) Мне нужно создать новый стиль. От меня этого ждут. Что-нибудь необыкновенное, Каролина. Новый стиль, которому наперегонки станут подражать все дамы высшего общества.
– Жозефина…
– Размышляю над тем, – рассмеялась она почти, как ребенок, – не восстановить ли мне тот стиль, который был так популярен, когда я впервые приехала в Париж. Как это было бы забавно! Возьмем, к примеру, шляпы. Я не могла поверить своим глазам, когда впервые увидела фантастическое творение тетушки Марии. Шляпа представляла собой модель трехэтажного круглого здания. В окнах каждого этажа – миниатюрные цветочные горшочки, на плоской крыше – тропические кустарники. Вы не поверите, но на веточках были крохотные птички и обезьянки. Конечно, тетушке Марии приходилось ездить только в открытых экипажах и нагибаться почти до пояса, проходя в дверь.
Затем Жозефина стала болтать о платьях – дневных и вечерних – о туфлях и шлепанцах, Бог знает о чем. Осознав свое поражение, я встала, чтобы уйти. Ни разу в беседе Жозефина не назвала меня «дорогой сестричкой».
Эти увертки не оставляли сомнений: как преемник Наполеона Ахилл ее больше не интересовал, и у нее явно были новые планы. Но какие? Моя война с ней возобновилась с новой силой и удвоенной энергией. Торжественный ужин Наполеона показался мне очень мрачным. Наполеон пребывал в отвратительном настроении. Люсьен вернулся без разрешения из Испании, где он всякими неправедными способами прибавил к своему состоянию пятьдесят миллионов франков. Наполеона рассердило, что Люсьен все деньги присвоил себе. Однако подлинная причина беспокойства была в другом. Кристина, жена Люсьена, умерла, родив еще одну девочку, и Люсьен в открытую сожительствовал со вдовой банкира. Вы думаете, Наполеона возмущал тот факт, что Люсьен завел любовницу? Вовсе нет! Его приводила в негодование угроза Люсьена жениться на этой женщине. В тот вечер мама неосмотрительно подлила масла в огонь, затеяв разговор о Люсьене, который всегда был ее любимцем.
– Жаль, Наполеоне, что с нами нет нашего дорогого Люсьена, чтобы поздравить с приездом Каролину.
– Я приглашал его, но он отказался, настаивая на позволении привести с собой свою даму.
– Она очаровательная молодая женщина, Наполеоне.
– Вы удивляете меня, мама, – резко проговорил Наполеон. – Распущенную женщину вы – всегда такая строгая в вопросах нравственности – осмеливаетесь называть ее очаровательной.
– Все устроится, когда Люсьен женится на ней, – поджала губы мама.
– Я этого не допущу. Только мне положено подобрать Люсьену вторую жену, и я имею для него в виду какую-нибудь принцессу.
– Принцессу! – всплеснула руками Полина.
– Сейчас пока невозможно, – признал Наполеон, – но время придет, как мне кажется, довольно скоро, когда будет правомерно и приемлемо заключать важные семейные союзы, королевские союзы.
– Наполеоне, ты метишь слишком высоко, – укорила мама. Полина, очевидно, подумала о том же. – Люсьен и принцесса – просто смешно!
Наполеон сердито взглянул на нее.
– Что же касается тебя, сударыня, то у меня и на этот счет есть определенные планы.
Полина посмотрела на мужа, Леклерка, и, состроив гримасу, заметила:
– Наполеон, я еще не вдова.
Она ожидала, что Наполеон рассмеется, но он не был настроен на веселье.
– Скорее планы в отношении Леклерка, – поправился он. – Туземцы в Сан-Доминго взбунтовались. Я посылаю туда войска во главе с Леклерком. Ты, Полина, будешь, разумеется, сопровождать его.
– Но тамошний невозможный климат! – пришла в ужас Полина. – Он убьет меня.
– Ты хочешь сказать, – произнес Наполеон ледяным тоном, – что тебе будет недоставать тех необузданных оргий, которыми ты увлечена в Париже. Сан-Доминго, возможно, испортит твой цвет лица, но в целом перемена пойдет тебе только на пользу. В нравственном отношении. К сказанному мне больше нечего добавить.
Наступила неловкая тишина – неловкая для всех, кроме Жозефины. Она приветливо улыбнулась, и мне было нетрудно угадать ее мысли. Люсьен пребывал в немилости и, вероятно, эта немилость еще усугубится. Полине, которая доставила ей больше хлопот, чем любой из нас, предстояло отправиться в далекую французскую колонию Сан-Доминго. Таким образом, семейная война склонялась в ее, а не нашу пользу. Жозеф откашлялся и, прервав молчание, сказал:
– Наполеон, переговоры с Его Святейшеством папой…
– Здесь столовая, а не зал заседаний сената, – прервал его Наполеон.
Жозеф, который вел с Ватиканом какие-то переговоры, послушно умолк. Вновь наступила тревожная тишина, которую в конце концов нарушила неугомонная Жозефина. С простодушной улыбкой она медоточивым голосом что-то сказала моему брату Луи. Я точно не помню ее слов, и что он ей в обычной грубой форме ответил, но она была такой обворожительной, что у меня сразу же возникли подозрения. Какую пакость она замыслила? Быть может, назначение Луи на некую должность в какой-нибудь далекой стране? Устранение с поля семейной битвы еще одного враждебно настроенного Бонапарта? Не дожидаясь последнего блюда, Наполеон внезапно поднялся.
– Это самая унылая семейная вечеринка из всех, на которых я присутствовал, – заявил он и добавил, взглянув на меня с улыбкой: – Мне необходимо поговорить кое о чем более радостном. Пойдем в мой кабинет, Каролина. Расскажешь, как ты развлекалась в Италии.
Уютно устроившись в кабинете Наполеона, я начала непринужденно болтать о светской жизни во Флоренции и Милане, особо выделяя тот факт, что аристократы обоих итальянских городов оказывали мне, как сестре Наполеона, повышенное внимание, лебезили передо мной и всячески льстили.
– Тебе не пришлось столкнуться с неприязненным отношением?
– С открытым и явным – нет.
– Неприязнь существует, хотя хорошо и замаскированная. Оккупационные войска никогда не пользовались любовью…
Было заметно, что его мысли блуждали где-то далеко. Внезапно он встал и начал беспокойно взад и вперед шагать по кабинету. Задумчиво улыбаясь, он наконец остановился передо мной.
– Ты ничего не добилась у Жозефины сегодня днем?
– Абсолютно ничего, – призналась я, удивившись. – Она рассказала тебе о моем визите?
– Да, рассказала обо всем.
– Выходит, она больше не желает заботиться о моих интересах в лице Ахилла?
– Выходит, что так.
– А как обстоит дело с Жозефом? В последнем письме она была обеспокоена объединенными усилиями семьи. Теперь ей, как будто все равно. Все-таки, что она замышляет? Есть ли у тебя хоть какое-нибудь представление, Наполеон?
– Абсолютно никакого, – рассмеялся он добродушно. – Самое волнующее качество Жозефины – ее способность внезапно ошеломить. Я с нетерпением ожидаю сюрприза, который она приготовила для меня, а может быть, и для всех нас.
– Наполеон, – сказала я, набравшись смелости, – этот больной вопрос с объявлением твоего преемника…
– Больной вопрос? – передразнил он.
– Наполеон, прошу тебя!
– Я еще не принял окончательного решения, – заявил Наполеон уже серьезно. – Мне нужно укрепить собственную позицию главы государства, сделать ее надежной и устойчивой. Мне, обычно человеку нетерпеливому, приходится вооружиться терпением и ждать подходящего момента. Все вы также должны набраться терпения.
Сюрприз вероломной Жозефины не заставил себя долго ждать. Впервые я услышала о хитром и жестоком плане Жозефины. От Гортензии, которая однажды ко мне пришла страшно расстроенная. К тому времени ей уже исполнилось девятнадцать лет. Она не рыдала, как ее восхитительная мамочка в подобных случаях, но написанное на ее лице страдание трогало сильнее любых слез, настоящих или притворных.
– Каролина, – проговорила она, запинаясь, – я не хочу выходить замуж за вашего брата Луи.
– Луи? – переспросила я, совершенно сбитая с толку. – Разве есть причина, которая могла бы вас заставить?
– Этого хочет моя мать, и первый консул с ней согласен.
Так вот в чем дело! Вот почему Жозефина последнее время была необычайно ласкова с Луи.
– Началось с того, – продолжила Гортензия с трудом, – что мать убедила первого консула назначить Луи своим преемником. Это пока тайна. Даже Луи ничего не знает, но, будучи в отчаянном положении, я раскрываю вам секрет в надежде на вашу помощь!
