Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"
Автор книги: Эвелин Энтони
Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Да, и этот дурак даже толкует о женитьбе.
– Не имеет сейчас значения. Пусть он скажет девке спрятаться в комнате, когда Капрара будет у Жозефины. Мне нужен подробный отчет об их беседе.
– Ты, кажется, немного встревожена, – заметил Мюрат.
– Но ведь именно ты напомнил о вероломстве Жозефины. Поспеши, Мюрат, пожалуйста!
Мы ждали, как показалось, целую вечность. В действительности прошел всего час, когда Мюрат вернулся с весьма неприятными новостями. Кардинал Капрара стоял перед Жозефиной с мрачным и серьезным лицом, в глазах беспокойство.
Беседа, дошедшая до нас через третьи руки, протекала примерно так:
– Правда ли все то, что стало известно? – спросил Капрара. – Не сплетни ли это, распространяемые врагами Вашего Величества?
– Все правда, – ответила Жозефина, печально склонив голову. – Если бы никто не рассказал об этом Его Святейшеству, я была бы вынуждена признаться сама. Именно поэтому меня так страшила коронация. Разве могла я, скрывая свой грех, преклонить колени перед алтарем Богоматери и принять о Его Святейшества великое благословение – тройное помазание.
– Действительно не смогли бы, Ваше Величество.
Но Жозефина быстро перешла от самобичевания к защите.
– Но разве я или император виноваты? Мы поженились после падения Робеспьера, однако и тогда еще были запрещены даже подобные религиозные обряды.
– Вы, Ваше Величество, удивляете меня, – нахмурился Капрара. – Император восстановил религию во Франции. А после подписания конкордата ему следовало первым делом настоять на освящении вашего брака перед алтарем.
– Бедный Бонапарт, – вздохнула находчивая Жозефина, – причиной досадного упущения явилось присущее ему чувство гордости. Но, может быть, я не права. Временами – хотите верьте, хотите нет – он бывает очень робким.
Воцарилось молчание. Жозефина, безусловно, разрыдалась, как всегда, очень грациозно. Достав носовой платок, она изящно стала прикладывать его к глазам. Сильно растроганный Капрара пробормотал, что Ее Величество, должно быть, самое несчастное создание.
– Я действительно очень несчастна, – всхлипывала горестно Жозефина.
В этот момент дверь с треском распахнулась и в комнату влетел Наполеон, весь клокочущий от ярости.
– Я только что от папы, – заявил он, даже не пытаясь скрыть свой гнев. – Если бы Жозеф не был моим братом, я с радостью свернул бы ему шею.
– К сожалению, он твой брат, – проговорила Жозефина тихо, с печальной улыбкой. – Ты знаешь, конечно, почему Жозеф так поступил. Он хочет помешать мне занять на коронации место, которое принадлежит мне по праву. Они все этого желают.
– Вне всякого сомнения! Но сейчас не это главная проблема. Папа уже собирается вернуться в Рим. И он не только сам отказывается совершить обряд помазания, но запретил и своим епископам делать это вместо него.
– Какой ужас, – простонала Жозефина и снова зарыдала.
– Коронация по существу – церковный обряд. Без папы или епископа она превратится в фарс, который заставит весь мир хохотать надо мной.
– Ваше Величество, какое ужасное положение!
Капрара откашлялся и заговорил о том, что намеревалась – в этом я уверена, – сказать сама Жозефина.
– Ваше Величество, – заявил он, – вне всякого сомнения, Его Святейшество останется во Франции на церемонию коронования, если Ваше Величество согласится на весьма простое и совершенно достойное решение неожиданно возникшей злополучной проблемы.
Наполеон уставился на этого напыщенного кардинала, с притворной любезностью пытающегося подсказать спасительный выход.
– Да, да; знаю. Запоздалое бракосочетание перед алтарем… Вы ведь с удовольствием, мадам, не так ли?! – прокричал Наполеон, обращаясь к Жозефина.
– Что такого страшного в церковном браке, даже запоздалом? – спросила Жозефина вся в слезах.
– Церковный обряд меня нисколько не пугает, – ответил Наполеон сердито. – Меня возмущает сама попытка шантажа.
– Жозеф вовсе не намеревался шантажировать тебя. Он только хотел унизить меня.
– Подозреваю, мадам, что вы полны решимости бороться.
– Тебе нужно несколько дней хорошенько подумать, – слабо улыбнулась Жозефина. – Возможно, найдется какой-нибудь компромисс.
– Никакой компромисс невозможен. Дата коронации уже официально объявлена, и ее нельзя изменить. Вспомни, в этот день отмечается важная годовщина.
– Тогда ты должен решать немедленно, – вздохнула Жозефина.
Могу себе представить, что пришлось в этот момент пережить Наполеону. Если он откажется от религиозного аспекта обряда коронации и ограничится гражданской церемонией, весь римско-католический мир заподозрит – и вполне справедливо, – что он попытался обвести папу Пия VII вокруг пальца. И еще хуже: весь мир будет хохотать над ним. И это при всем тщеславии и самолюбии моего могущественного брата. Жозефина наблюдала за ним и ждала, чем кончится запутанная ситуация.
– Ладно, – выдавил из себя Наполеон. – Я согласен на церковное бракосочетание, но оно должно быть совершено тайно.
Кардинал Капрара поклонился и ушел.
За два дня до коронации дядя Феш обвенчал Наполеона и Жозефину. Церемония состоялась в церкви Тюильрийского дворца в присутствии только двух свидетелей: маршала Бертье и министра иностранных дел Талейрана. Дядя Феш, а также двое свидетелей поклялись хранить все в тайне, но едва ли можно было что-то утаить от вездесущего Фуше. Наслаждаясь моим замешательством, он сообщил мне эту новость за час до церемонии.
– Итак, императрица не промахнулась в своих расчетах, – усмехнулся Фуше.
– Не промахнулась в своих расчетах?
– Ведь это она, моя,дорогая принцесса, поручила мне подбросить столь важную мысль семейству Бонапартов. Всегда готовый к услугам, я охотно выполнил данное поручение.
– Какой вы все-таки подлец, Фуше!
Но тот остался невозмутим.
– Как последнее средство, императрица сама отправилась бы к Его Святейшеству. Ей было особенно приятно для достижения собственных целей использовать именно Бонапартов и в довершение поставить их в положение виноватых.
– Не сомневаюсь!
– Давайте не будем ссориться, принцесса, – предложил Фуше. – Возможно, когда-нибудь я смогу оказать вам и принцу Иоахиму добрую услугу.
– Что вы подразумеваете под доброй услугой? – спросила я.
– Будет зависеть от того, – пожал он плечами, – в какую сторону со временем подует ветер.
Фуше повернулся, собираясь уйти, потом оглянулся с лукавой улыбкой.
– Между прочим, император все еще не остыл. Уже перед самым венчанием, колеблясь, он заявил императрице, что его принудили сделать ошибочный шаг и что в один прекрасный день кто-то дорого за это заплатит. Признайтесь, ведь любопытно посмотреть, что произойдет?
Интересно, не намеревался ли Наполеон выместить свою злобу на бедном Жозефе? Но ничего подобного не случилось, по крайней мере не сразу. За день до коронации он объявил об изменениях в порядке преемственности. За его собственными наследниками мужского пола следовали сыновья – сперва Жозефа, потом – Луи. Сами же они были исключены из категории возможных претендентов. Именно тогда я вернулась к когда-то отброшенной идее: постараться как можно скорее доказать, что Наполеон вполне способен иметь собственных детей. Моя решимость в тот же день получила дополнительный импульс, когда я после полудня застала Наполеона играющим со старшим сыном Луи и Гортензии. Он целовал и ласкал ребенка и не переставал дурачиться.
– А как же Ахилл? – спросила я взволнованно.
– Ахилл? – непонимающе взглянул на меня Наполеон. – Ах да… Ахилл. Он подает надежды, но лишь в одном. Из него, как предсказывает императрица, выйдет хороший солдат, под стать его отцу. И только, Каролина.
После этого моя затея не просто укрепилась, она превратилась в навязчивую идею.
А теперь все же о церемонии коронации.
Накануне по приказу Наполеона состоялась генеральная репетиция. Следуя в апартаменты Жозефины, я везде видела следы волнения, охватившего Тюильри. И хотя происходящее немного напоминало спектакль, было весело и красочно: повсюду императорские солдаты в многоцветных формах, богато украшенных золотыми галунами, лакеи в расшитых серебряными нитями ливреях, многочисленные представители папской свиты в черных и пурпурных сутанах. На этом фоне буднично выглядели только простые саржевые одежды монахов-капуцинов.
Когда я вошла в апартаменты Ее Императорского Величества, там уже собрались императорские принцессы. На нас белые платья с золотой вышивкой и круглым плетеным воротником времен Марии Стюарт, длинные придворные мантии. Жюли, не желавшая неприятности, мирно беседовала с Гортензией, которая наверняка не сделает ничего такого, что могло бы огорчить ее мамочку. Элиза, Полина и я заверили друг друга, что никакие силы не заставят нас нести шлейф императрицы ни на репетиции, ни во время коронации. Полина вела себя сдержаннее, чем Элиза, а я была вялой и апатичной, жаловалась на римский климат, часто со слезами говорила о недавно умершем сыне, который все-таки прожил дольше, чем мы все ожидали.
– Тебе уже удалось создать свой двор? – спросила меня Полина.
Я с важным видом кивнула. Наполеон распорядился, чтобы для поддержания императорского достоинства принцессы организовали себе дворы. Мой включал придворную даму, нескольких фрейлин, гофмейстера, раздатчика милостыни, двух капелланов, личного секретаря, трех чтецов книг (на тот случай, если я буду не в состоянии это делать сама!), врача и целую кучу конюших. Одну из чтиц, прелестную девушку, несомненно еще невинную (по внешности судить трудно, но она поклялась, что еще девственница), я отобрала для Наполеона.
– Мой двор мало чем отличается от твоего, – ответила Элиза, выслушав меня, – но я все же нахожу его обременительным и довольно претенциозным.
В этот момент в комнату вошла Жозефина, сопровождаемая четырьмя фрейлинами. За ними две служанки бережно несли приготовленную доля коронации мантию императрицы. Она была изготовлена из красного бархата, оторочена горностаем и обильно украшена золотой вышивкой. По красному бархату были рассыпаны золотые пчелы, заменившие королевские лилии. Придворные дамы красовались в платьях – изобретение Жозефины – а ля Екатерина де Медичи с высокими стоячими воротниками. На самой Жозефине было белое атласное платье, богато расшитое золотыми и серебряными нитями, на первый взгляд очень простого покроя, но, нужно признать, действительно царственное. Она посмотрела на меня и радостно вздохнула.
– Дорогая Каролина. Я только что беседовала с Его Святейшеством. Какой это приятный, понимающий человек. Сколько благородства в его лице и какая у него ангельская улыбка! Прикосновение его руки к моему плечу, когда я преклонила пред ним колени, вызвало чувство райского блаженства.
Я с трудом проглотила слова, вертевшиеся у меня на языке. Райское блаженство, несомненно! Жозефина ведь теперь считалась не грешной наложницей, а Его Святейшества любимой дочерью во Христе. Мне кажется, она догадалась, о чем я подумала, ибо слабая, притворная улыбка скользнула по ее лицу.
– Я ушла от Его Святейшества, – продолжала Жозефина ласково, – готовая обнять весь мир, в том числе и каждого члена семьи Бонапарта в отдельности.
Вскоре в комнату в сопровождении Мюрата вошел Наполеон. Я взглянула сперва на мужа, которому предстояло во время шествия к собору Парижской Богоматери нести корону императрицы. На нем был мундир из белого бархата, сверху белая бархатная накидка, расшитая золотыми пчелами. Мюрат никогда бы не выбрал для себя подобную одежду, но так распорядился Наполеон, и Изабэ, официальный придворный художник и человек отличного вкуса, не посмел ослушаться. Как мне стало известно позднее, Изабэ с мрачным видом выслушал требования Наполеона к собственному наряду: пурпурная бархатная туника, короткая испанская накидка, усыпанная неизбежными золотыми пчелами, шляпа без полей из черного бархата, декорированная восемью рядами бриллиантов и тремя белыми перьями с бриллиантами. (И повсюду эти золотые пчелы! Однажды я спросила Наполеона: «Почему пчелы?» И он пояснил: «Пчелы собирают пыльцу с цветов. Я тоже собрал ее всю с королевских лилий».) Невольно я подумала, без всякого уважения, что мой брат император скорее походил на тореадора, который случайно оказался в эпохе ренессанса. Пока я наблюдала, Наполеон решительно подошел к жене, в руках ее корона.
– Примерь, – скомандовал он.
Жозефине ужасно хотелось это сделать, но суеверие удержало ее.
– Это может принести несчастье, Ваше Величество.
– Ерунда! Примерь-ка!
– Если ты настаиваешь.
Наполеон возложил корону ей на голову, она сидела великолепно. Как же иначе! Придворный ювелир Фонсье заранее все тщательно измерил. По следующей команде Наполеона появился и сам Фонсье с поясом, сверкавшим россыпью розовых бриллиантов. Наполеон воровским движением – так мне подумалось, – выхватил его у ювелира и опоясал совсем не тонкую талию Жозефины.
– Теперь ожерелье!
Помощник Фонсье принес кожаный футляр. Наполеон открыл его, достал ожерелье и собственноручно застегнул на шее Жозефины. Некоторые бриллианты были очень крупными, таких мне еще никогда не доводилось видеть, о таких я даже не могла и мечтать. Я буквально разрывалась от зависти, но утешала себя воспоминаниями о своем новом столовом сервизе из массивного золота, более великолепном и дорогом, чем любой в Тюильри.
– А где же те, кому поручено нести шлейф? – спросил Наполеон.
Гортензия и Жюли выступили вперед, Элиза, Полина и я не двинулись с места. Две служанки Жозефины надели на аристократические, а теперь и императорские плечи предназначенную для коронации мантию и расправили длинный шлейф. Я заметила, что Жозефина пошатнулась под тяжестью мантии.
– Все, кому положено нести шлейф, – сюда! – приказал Наполеон нетерпеливо.
– Постойте! – сказала я, стараясь не терять самообладания. – Я протестую самым решительным образом против унижения, которому вы, Ваше Величество, подвергаете нас.
Наполеон окинул меня ледяным взглядом.
– Принцесса по рождению, – проговорил он с сарказмом, – никогда бы не повела себя так, как вы. Она…
– Совершенно справедливо, – осмелилась вмешаться Жозефина. – Принцесса по рождению восприняла бы свой долг – хотя, быть может, и неохотно – как что-то само собой разумеющееся, как почетную обязанность.
Мерзкая Жозефина приподняла голову и сделала вид, что принюхивается.
– Мне кажется, сегодня здесь определенно пахнет чем-то вульгарным.
«Ну, это уж слишком, – подумалось мне. – По сути, она осудила действия самого новоиспеченного императора». И я с надеждой посмотрела на Наполеона, но он лишь рассмеялся.
– Можно только уповать на то, – заметил он сухо, – что этот запах исчезнет через одно или два поколения. Пока же…
– Я лично, Ваше Величество, – проговорила задумчиво Жозефина, – предпочла бы доверить мой шлейф людям из парижских предместий. Например, женам рыботорговцев. Тогда я была бы совершенно уверена, что они выполнят свои обязанности как следует.
Наполеон склонил голову, в глазах озорные огоньки.
– Пусть будет так. Жены рыбаков с Корсики к вашим услугам, Ваше Величество.
– Нести шлейф – это одно, – заявила Полина, – держать его – совсем другое. Мы все готовы держать шлейф на завтрашней церемонии коронации.
– Не вижу разницы, – сказал ничего не подозревающий Наполеон.
– А как быть с нашими собственными шлейфами, – спросила Полина. – Как мы сможем справиться с ними, если будем держать шлейф императрицы?
– Действительно важный вопрос, – насмешливо заметил Наполеон. – Ладно, ваши бесценные шлейфы понесут служители императорского двора. А теперь, ради Бога, давайте приступим к репетиции.
И мы приступили. Фактически мы не несли, а просто держали шлейф, вместе с тем мы были полны решимости, как уже сказала Полина, в день коронации лишь для видимости его поддерживать и заставить Жозефину почувствовать в полной мере всю тяжесть мантии. Все это было, признаться, мелко и мелочно, но уже одна мысль о предстоящем удовольствии наполняла наши сердца злобным ликованием.
В одиннадцать часов утра Наполеон подсадил Жозефину в новую императорскую карету. На ее крыше четыре золотых орла поддерживали крыльями массивную золотую корону. Несмотря на зимний день ярко сияло солнце. Я никогда не забуду, как сверкали доспехи и плащи десяти тысяч кирасир. Во главе процессии ехали римский папа и его свита. Карету Его Святейшества, сплошь украшенную папскими эмблемами, тянули восемь благородных серых в яблоках лошадей. Впереди на муле ехал папский камерарий, скромного вида малый, с грубо обтесанным деревянным крестом в руках. Некоторые из зрителей, ярые республиканцы и не католики, насмехались и выкрикивали грубые ругательства, но никогда со времен Цезаря, как заметил Наполеон позднее, мир не видел столь великолепного спектакля с необходимой примесью благочестия.
Потребовался почти час, чтобы императорская карета доехала до собора Парижской Богоматери. Наполеон и Жозефина вышли и остановились, поджидая, когда служители приведут в порядок их пышные мантии. Довольно короткая у Наполеона, она тем не менее была такая тяжелая, что потребовалось четверо крепких мужчин, чтобы ее поддерживать. Я с другими принцессами заняла свое место, и мы держали шлейф Ее Величества, пока не натягивая его.
Вскоре появился кардинал-архиепископ, который приветствовал императора и императрицу, окропил их святой водой, от которой Жозефина почему-то начала чихать, и сопроводил их к отдельно стоявшим тронам. Поднявшийся со своего кресла папа пропел «Veni Creator» на удивление звучным и приятным голосом. Наполеон и Жозефина поднялись к своим тронам и уселись. Бедная Жозефина вновь чихнула и приложила платок к нарумяненным щекам, на которых святая вода оставила полосы.
Я оглядела собор, От церковных дверей и до хоров плотной стеной стояли армейские и флотские офицеры, сенаторы, судьи и гражданские члены императорского двора, Все толкались и пихались, словом, вели себя так, как на какой-нибудь сельской ярмарке. Я взглянула на Наполеона. Он подал едва заметный сигнал, и трехчасовая церемония начала свое размеренное движение. В то время я не жаловалась на мочевой пузырь, однако к концу торжества было заметно, что многие присутствовавшие испытывают сильное неудобство.
После присяги, помазания, благословения и вручения символов власти наступил решающий момент – коронация. Наполеон вскочил и приблизился к алтарю. Здесь он выхватил у папы корону и, как условились, сам возложил ее себе на голову. Через несколько секунд он уже спешил от алтаря с короной Жозефины в руках. Она встала на колени и стояла неподвижно (к счастью, не чихая, хотя в соборе было довольно холодно), пока Наполеон короновал.
Затем он ласково поднял Жозефину и отдал короткий приказ. Послушно мы, пять императорских принцесс, заняли свои места и подняли шлейф императрицы. Затем Наполеон и Жозефина стали подниматься по ступенькам к главному трону. Когда они достигли пятой ступени, я вопросительно взглянула на Полину, та кивнула коротко головой и отпустила шлейф. Я проделала то же самое, Элиза и Жюли быстро повторили наш маневр. Лишь одна Гортензия сохранила верность новой императрице. Жозефина на мгновение потеряла равновесие – я очень надеялась, что она упадет, – потом огромным усилием воли заставила себя продолжить восхождение, поддерживаемая только дочерью. Позднее она сказала Фуше, что после благословения Его Святейшества она могла бы удержать на своих хрупких царственных плечах даже Альпийские горы. Она оставила нас в дураках, наказание Наполеона не последовало ни до, ни после.
Больше рассказывать, по существу, не о чем. К концу церемонии Жозефина с жалостью смотрела на нас сверху, потом широко улыбнулась папе, который, поцеловав Наполеона в щеку, пропел «Vivat Imperator in aeternum».
И вот вперед выбежал герольд и прокричал: «Славнейший и августейший император Наполеон, император Франции, освящен и возведен на престол!» На этом все завершилось. Как прошептал Наполеон, толкнув Жозефину в бок скипетром: «Все наконец-то!» Но одновременно его переполняла гордость за свой клан, и он сказал Жозефу, подошедшему первым поздравить его:
– Если бы отец мог нас видеть сейчас!
На следующий день, уже, так сказать, постфактум, стали известны Наполеону и всей нации результаты плебисцита. Народ проголосовал за наследственную монархию. За нее высказались четыре миллиона человек, только три тысячи осмелились голосовать против. Ну а как остальные? Люди, которые не сказали ни «да», ни «нет»? Население Франции в то время насчитывало свыше тридцати миллионов человек. Правда, значения это уже не имело. Наполеон прочно утвердился на троне. Больше никаких плебисцитов. Да здравствует император Наполеон!
