Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"

Автор книги: Эвелин Энтони

Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

План Жозефины был чрезвычайно прост, и раскусить его не составляло большого труда. Если дочь выйдет замуж за наследника Наполеона, положение самой Жозефины станет намного прочнее, а особенно после того, как Гортензия родит сына. Невзирая на семейную войну, она была готова, не колеблясь, пожертвовать родной дочерью ради достижения собственных эгоистических целей.

– Вы разговаривали с Луи? – спросила я. – Вам известно, как он относится к предполагаемому браку?

– Луи так же, как и я, против брака, но мы оба в отчаянии и боимся, что в конце концов нам придется подчиниться. Можете ли вы нам помочь, Каролина?

– Сомневаюсь, – ответила я, трезво оценивая шансы, – но я, безусловно, попытаюсь. Сперва поговорю с Луи.

Но это стало возможным только спустя два дня. Дело в том, что Луи бежал из Парижа с любимой девушкой, но Наполеон, узнав об этом, распорядился вернуть их до того, как они успеют тайно обвенчаться. Когда я наконец встретилась с ним, он был угрюм, но уже не казался строптивым.

– Невозможно, – сказал он, – противиться воле Наполеона вечно.

– Можно, если ты станешь смело отстаивать свое мнение, как это всегда делала я…

– Бесполезно…

Луи, конечно, имел волю, но был уступчив, когда приходилось сталкиваться с Наполеоном, который относился к нему с особой любовью. Возвращаясь из отпуска с Корсики, Наполеон захватил Луи – двенадцатилетнего мальчика – с собой во Францию и привез в Оксонн, где тогда стояла его воинская часть. На свое скудное офицерское жалованье Наполеон поддерживал брата и заботился о его воспитании. Жили они, бедствуя, в маленькой коморке и спали вместе на старом матрасе, брошенном прямо на пол. Наполеон сам варил пищу, правда, чаще им приходилось довольствоваться одним хлебом. С восхождением Наполеона к вершине славы Луи тоже преуспел и был уже полковником пятого драгунского полка, вовсе не обремененным обязанностями, и располагал достаточными денежными средствами.

– Луи, – однажды сказал мне Наполеон, – обладает всеми достоинствами своих братьев и не имеет их недостатков.

Так или иначе, я допустила серьезную ошибку, не подумав о том, что Наполеон может при содействии Жозефины или по собственной инициативе назвать своим преемником именно Луи.

– Луи, – убеждала я настойчиво, – ты вполне в состоянии выстоять против Наполеона, если по-настоящему захочешь, ведь ты его любимый брат.

Он задумчиво сдвинул брови.

– А хочу ли я по-настоящему?

– В данном случае вне всякого сомнения!

Луи, молча пожал плечами, заставив меня недоумевать по поводу его нерешительности. Он был и моим любимым братом в той мере, в какой соответственные интересы позволяли оказывать кому-то бескорыстное предпочтение, и самым красивым из мужчин Бонапартов. Его нос был, пожалуй, немного длинный, а изогнутые губы подобные луку Купидона, немного толстоваты, но что-то было в его глазах и широкоскулом лице, что непременно заставило бы забиться от волнения мое сердце, не будь я его сестрой.

– Гортензия несовершеннолетняя, – напомнила я, – и ее могут насильно выдать замуж. Но ты уже взрослый мужчина и в состоянии не подчиниться.

– Каролина, ты можешь хранить тайну? – с лукавым выражением спросил Луи.

– При необходимости непременно.

– Наполеон предложил мне сделку. Он готов объявить меня своим наследником при условии, что я женюсь на Гортензии.

– Тебя это соблазняет? – спросила я тихо.

Взор у Луи затуманился.

– Если бы только Гортензия не носила фамилию Богарнэ.

Поняв, что разговор с Луи бессмыслен, я стала размышлять о других возможных шагах. Идти к Наполеону бесполезно: он уже окончательно определился и лишь обвинит меня – и совершенно справедливо – в эгоистических помыслах. В конце концов я решила поговорить с Жозефиной и постараться воздействовать на лучшие стороны ее души, заставить почувствовать угрызения совести. Как последнее средство я намеревалась обвинить Жозефину в жестоком, бессердечном отношении к собственной дочери. Днем в три часа я прибыла в Тюильри и прождала еще битый час, прежде чем меня соизволили допустить к августейшему лику Жозефины, которая приняла меня, лежа на софе в будуаре, бледная и томная.

– Дорогая Каролина, – воскликнула она, – мне показалось, они доложили о какой-то мадам Марат. Иначе я не стала вас держать так долго в приемной.

– Конечно, не стали бы, – подтвердила я, не сомневаясь, что она лжет.

– Марат, Марат, – повторила она, как бы вспоминая. – Знакомое имя. – Единственный известный мне Марат умер в ванной во время революции. – От разрыва сердца или просто утонул?

– Не то и не другое, – ответила я, почти теряя терпение из-за попыток увести разговор в сторону. – Его убила некая Шарлотта Корде, зарезала кухонным ножом.

– Кухонным ножом. Как ужасно неромантично!

– Жозефина, – сказала я твердо, – я хочу поговорить с вами о Гортензии. Я…

– О, я знаю, Каролина, зачем вы пришли.

– В самом деле?

– Упрекайте меня, если считаете нужным, – слегка улыбнулась она, – но сперва скажите, как бы вы поступили на моем месте.

Что я могла на это ответить? Мы обе точно знали, что я бы действовала точно так же. С приветливой улыбкой она внимательно оглядела меня с ног до головы.

– Дорогая Каролина, ваша беременность не очень заметна.

– Это правда, – ответила я, сознавая свое поражение.

– Вы, должно быть, очень скучаете по Мюрату, – посочувствовала она, вновь пристально рассматривая мой живот. – Интересно, еще один мальчик или девочка? Пожалуй, больше подошел бы гермафродит – занимательный уродец для зверинца Бонапарта, – добавила она, зло сверкнув глазами.

Раздраженная, я молча удалилась, чувствуя в душе, что Жозефина одержит победу.

Так и случилось, Гортензия сдалась, не желая огорчать свою мать, а Луи показалось чересчур соблазнительным предложение Наполеона. Они обвенчались через несколько недель, еще до рождения моего второго ребенка. Мюрат, вызванный Наполеоном, вместе со мной принял участие в двух церемониях: гражданской и церковной. Последняя была необходима, поскольку Наполеон все еще вел переговоры с папой. Гражданское бракосочетание проходило в Тюильри: присутствовали Жозефина и члены семьи Бонапартов: даже всегда насмешливый Люсьен счел своим долгом явиться. Затем мы все, как стадо баранов, направились к новому дому Луи на Руэ-де-ля-Виктори, расположенному недалеко от того, в котором когда-то жили Наполеон и Жозефина. Здесь состоялось церковное венчание, организованное маминым сводным братом и моим дядей Жозефом Феш, который еще не появился на страницах этого повествования.

Он избрал путь служителя церкви еще на Корсике и приехал в Париж с мамой уже в сане католического священника. Это был полезный, хотя и несколько суетливый, человек, который выполнял для Наполеона множество всяких поручений, опираясь на связи в религиозных кругах. Хорошо, когда в семье духовное лицо, – имел обыкновение шутить Наполеон, – это поможет нам всем по крайней мере одной ногой уже оказаться в раю. Обряд венчания совершал кардинал Капрара, главный представитель папы на переговорах с Наполеоном. Его присутствие в такой день придало церемонии нужный оттенок религиозной величественности. Он выглядел доброжелательным и благочестивым. Выполняя недвусмысленно высказанное пожелание Наполеона, газеты писали, что невеста вся сияла, а Луи был застенчив, но великолепен своей горделивой осанкой. В действительности Гортензия стояла бледная и подавленная, а Луи пребывал в чрезвычайно раздраженном состоянии. Жозефина хотела, чтобы дочь надела дорогие бриллиантовые украшения – свадебный подарок Наполеона, но Гортензия довольствовалась лишь жемчужным ожерельем. Жозефина намеревалась надеть на девушку роскошный венчальный наряд, но Гортензия настояла на простом белом креповом платье, а в руках у нее был скромный букетик.

Как только обряд венчания закончился, Мюрат к моему удивлению и замешательству подошел со мной к кардиналу Капрару и смиренным тоном спросил, нельзя ли и нам, соединенным лишь гражданским браком, получить благословение церкви. Кардинал согласился – в глазах на мгновение отразилось религиозное рвение, ибо, с его точки зрения, мы вовсе не были женаты.

– Ты меня, должно быть, очень любишь, – прошептала я Мюрату.

– Так сильно, – прошептал он в ответ, – что хочу исключить всякую возможность для тебя развестись со мной.

– Коварный негодник, – укорила я с нежностью.

Немного погодя мое внимание привлекла Жозефина, говорившая с Наполеоном тихо, но настойчиво. Она, очевидно, умоляла его последовать примеру Мюрата. Что за дурак мой Мюрат, – подумалось мне, – подать Жозефине столь блестящую идею. Ей тоже было хорошо известно, что церковь никогда не санкционирует развод. Я увидела, как Наполеон потрепал ее по щеке и отрицательно покачал головой. Таким образом, по крайней мере этот план Жозефины, хотя и не мертворожденный, все же внезапно скончался.

Должна признаться, я чувствовала себя довольно глупо, приближаясь к алтарю с моим внушительным животом, но я так же, как и Мюрат, стремилась всеми средствами не допустить, чтобы он когда-либо развелся со мной.

Наполеон, наблюдая за нами, сиял от удовольствия, Люсьен по привычке язвительно ухмылялся, а Жозефина горько рыдала – я уверена: от ярости.

Семейный торжественный обед состоялся в Тюильри, после которого Луи и Гортензия отправились в Мальмезон проводить свой медовый месяц. Я ожидала, что Наполеон еще во время обеда официально объявит Луи своим преемником, но он на этот счет ни словом не обмолвился. Наполеон явно хотел, чтобы мы и дальше ждали и гадали. По крайней мере для меня, это служило некоторым утешением и вселяло надежду.

Глава пятая

– Ливрейные слуги, – заметил Жозеф. – Благоразумно ли это сейчас?

– Кто знает… – пожал плечами Наполеон и улыбнулся.

Я, Жозеф и Наполеон ужинали в Тюильри и ожидали приезда Жозефины, Я уже заметила новые зеленые ливреи на дворцовых слугах, которых было больше обычного. Все они без устали и с важным видом сновали по дворцу взад-вперед. Интересно, что скажет Мюрат, когда я ему напишу об этом? К моей досаде, Мюрату не позволили задержаться в Париже, и мне приходилось переносить неудобства второй беременности в одиночестве, без его поддержки. В Милане он по-прежнему ссорился с гражданскими властями, и Наполеон, получавший много жалоб, был им очень недоволен.

– Мюрат, – заявил он мне, – хорош только в сражении, в других делах он ничего не смыслит.

До известной степени я соглашалась с ним. В результате я начала сама всерьез интересоваться политикой, конечно, наполеоновского толка. Заметив мои усилия, Наполеон сказал:

– А почему бы и нет? У тебя светлая голова, и ты молода.

Я восприняла эти слова с определенным удовольствием. Мне хотелось, чтобы Мюрат занял более влиятельное положение, и я намеревалась позаботиться об этом, будучи уверенной, что в решающий момент Наполеон не станет возражать.

– Хочешь устроить в Тюильри своего рода королевский двор? – спросил его Жозеф.

– Не своего рода, а настоящий двор.

– Собираешься прощупать общественное мнение?

– Или испытать его, – осмелилась вставить я, видя что Наполеон в хорошем расположении духа.

– Прощупать, испытать… – проговорил Наполеон медленно, как бы размышляя. – Нет, я хочу бросить ему вызов, да, вызов… Какое настроение в народе, Каролина? – пытливо взглянул он на меня.

– Полагаю, многие будут приветствовать подобную демонстрацию в Тюильри пышных атрибутов государственности. Частичный возврат к старым обычаям даст им возможность чем-то гордиться. После революции Франция погрузилась в какое-то скучное однообразие, никакого сравнения с другими странами.

– Ты права. Ну, что же, посмотрим. Моим первым шагом будет назначение главного гофмаршала двора и нескольких дворцовых префектов.

Жозеф приготовилась возразить, но в этот момент в столовую впорхнула Жозефина. О ее появлении доложил не ливрейный слуга, а какая-то дама, которую я никогда прежде не встречала. Судя по ее манерам, это была аристократка, явно гордившаяся своим древним родом. Педантичный во всем Наполеон представил ее мне и Жозефу.

– Мадам де Ремюза, – сказал он, весьма довольный собой. – Мадам де Ремюза – одна из четырех фрейлин двора. В обычные дни они будут сопровождать мою жену поодиночке, каждая в течение недели. В особых случаях – все четверо.

Жозефина не произнесла ни слова, но ее самодовольная усмешка говорила сама за себя. Отвратительно до тошноты. Я постаралась улыбнуться пошире, Жозеф сидел с непроницаемым лицом. К счастью, с нами не было Люсьена; он непременно начал бы подсмеиваться, и, несомненно, поинтересовался бы у Жозефины, не превратилась ли она неожиданно в королеву Франции.

Жозефина и мадам де Ремюза, очень приятная особа, заняли свои места за столом, и разговор неизбежно сосредоточился на предстоящей в скором времени великолепной церемонии в соборе Парижской Богоматери. Наполеон в конце концов завершил переговоры с папой и подписал конкордат. Наполеон отчаянно торопился и все-таки заставил папу признать тот факт, что римско-католическая вера является во Франции всего лишь верой большинства населения, но не законодательно закрепленной государственной религией. В революцию церковные земли перешли в собственность народа, и Наполеон настаивал на сохранении статус-кво, хотя соглашался с необходимостью выплачивать священнослужителям жалование из государственной казны, словно правительственным чиновникам. Не нравилось папе также и то, что Наполеон настаивал на праве первого консула назначать епископов и даже кардиналов. Одним из следствий заключенного соглашения было возвышение дяди Феша; он стал кардиналом и мог теперь обеспечить клану Бонапартов на небесах, как любил шутить Наполеон, уже побольше места.

– Разумно ли, – спросила Жозефина после подробного обсуждения деталей ее туалета для церемонии в соборе Парижской Богоматери, – позволять Каролине участвовать в богослужении? – Она взглянула на меня необычайно ласково. – Я имею в виду ваше состояние, Каролина. Церемония будет довольно долгой, а чрезмерное напряжение…

– Ничто на свете, – перебил Наполеон, – не удержит Каролину. Даже перспектива родить ребенка во время исполнения «Тебя, Бога, хвалим».

Я расхохоталась. Жозефина, несмотря на поражение, спрятала невольную усмешку. Жозеф произнес: «Так-так», – а аристократическая мадам де Ремюза выглядела несколько удивленной, но не огорченной. «Ей и другим фрейлинам, – подумала я, – придется привыкнуть к довольно частым грубым шуткам Наполеона».

Торжественная церемония в соборе Парижской Богоматери в самом деле прошла превосходно, хотя немного смахивала на фарс. Никогда еще после революции не было такого поражающего воображение и величественное шествия.

Уверена, своею пышностью, на которой настоял Наполеон, она превзошла все виденное при старом режиме. Во главе процессии ехал Наполеон в огромной карете, запряженной восьмеркой лошадей. Отказавшись от военной формы, он надел алого цвета мантию, черные вельветовые брюки и – как примирительный жест в адрес радикальных республиканцев – шляпу с трехцветным плюмажем внушительных размеров. Два других консула, почти забытые и отодвинутые на второй план сцены политики, следовали за ним в каретах с шестерками лошадей. Потом – члены Государственного совета, различные министры и иностранные послы. Их коляски запряжены четверками лошадей. Затем ехала Жозефина с четырьмя фрейлинами, роптавшая на то, что ей не позволили сидеть с Наполеоном в одной карете. Я и все остальные, недовольные еще больше, чем Жозефина, отведенным нам в процессии местом, следовали за ней.

В чем же фарс? Назвать происходящее фарсом, пожалуй, нельзя, поскольку это связанно с Жозефиной. Для нее в центре соборной галереи отвели особое место. Можно себе представить ее обиду и возмущение, когда она обнаружила, что место уже заняла мадам Юло, теща генерала Моро, за которого, как вы помните, Наполеон хотел выдать меня замуж. Мадам Юло категорически отказалась освободить место, прекрасно сознавая, что Моро в то время являлся наиболее опасным соперником Наполеона, возможно, единственной серьезной угрозой его карьере. Не устраивая сцены, Жозефина нашла другое, менее приметное сиденье, а Наполеон наблюдавший за инцидентом, нахмурился и пребывал в дурном настроении на протяжении всего богослужения. Не очень сочувствуя потерпевшей унижение Жозефине, я устроилась за ее спиной. Через некоторое время она обернулась и, сердито взглянув на меня, прошептала:

– Вам следовало выйти замуж за Моро, тогда ничего подобного со мной не произошло бы.

– Моро сам отказался жениться на мне, – напомнила я.

– Это верно. У него отличный вкус, у Моро… А вы, Каролина, не слишком ли нарядно одеты? – добавила Жозефина, меняя сердитый взгляд на свою притворную ласковую улыбку.

Я презрительно усмехнулась и промолчала. Наполеон уже поздравил меня с удачным выбором туалета. На мне была нижняя юбка из розового атласа, отделанное английской вышивкой элегантное платье из муслина, специально доставленного из Индии, отлично сочеталось с цветом лица. К счастью, беременность не портила моего внешнего вида. Шляпка, украшенная розовыми перьями, выгодно подчеркивала белокурые волосы. Беременность уже была заметна, но я сильно стянула живот и выглядела не хуже Жозефины, которая в последнее время заметно потолстела. Но мой живот, по крайней мере, скоро снова будет прежним, во всяком случае, менее выпуклым, чем у нее.

Как и предсказывала Жозефина, церемония затянулась и стала для меня тяжелым испытанием. Дважды я почти теряла сознание. Чувствовала острую боль в животе и вспоминала слова Наполеона о родах под звуки псалма «Тебя, Бога, хвалим». Когда я, наконец, покинула собор, то застряла в толпе зевак и вскоре оказалась в кольце английских туристов. Наполеон только что заключил мир с Англией, и англичане потоком хлынули в Париж, чтобы хотя бы краешком глаза взглянуть на это страшилище – Наполеона Бонапарта. Одна англичанка с лошадиным лицом на ломаном французском языке заверила меня, что Англия будет довольна.

– Чем довольна, мадам?

– Первый консул – чудовище, но он, по крайней мере, восстановил прошлое великолепие Франции.

Вечером Жозеф, сыгравший существенную роль в переговорах с папой, устраивал семейный обед в своем доме на Морфонтене, но я чувствовала себя слишком слабой и усталой. Не смогла я участвовать и во многих последующих празднествах. Схватки наступили внезапно. Роды были долгими и трудными. Появление на свет дочери Летиции стоило мне больших сил. Исходя из своего опыта, могу утверждать, что с мальчиками все протекает легче, чем с девочками, а с любовниками, легче, чем с мужьями.

Жозеф, который очень любил давать званые обеды, устроил обед и в мою честь, как только я снова могла вернуться к светской жизни. Мюрат все еще находился в Италии, и я отправилась на обед с Луи и Гортензией. С самого начала они не были счастливы в браке и постоянно довольно бурно ссорились даже во время медового месяца. Гортензия в конце концов поняла, что с этим замужеством она позволила себя заманить в ловушку; а Луи, кроме того, считал себя откровенно обманутым, поскольку Наполеон все еще не объявил его своим наследником. Теперь же, когда Гортензия забеременела, между ними установилось своего рода примирение; по крайней мере, они стали общаться друг с другом более вежливо. В пути до Морфонтена Луи с угрюмым видом рассказывал о распространяемых в Париже врагами Наполеона слухах; в частности говорили, что Гортензия была любовницей Наполеона, который, обнаружив, что она беременна, поспешил выдать ее за Луи.

– Все смеются надо мной, – пожаловался он.

– Они перестанут насмехаться, – постаралась я успокоить, – когда Гортензия родит ровно через десять месяцев после вашей свадьбы.

– Люди скажут, что Гортензия была любовницей Наполеона и после свадьбы, – заметил Луи покачивая головой.

– Будь выше всяких сплетен, – заявила я. – Вспомни, сколько я выстрадала, когда меня обвинили в сожительстве с Люсьеном.

Затем я повернулась к Гортензии, беззвучно плакавшей, и почувствовала к ней жалость.

– Вы и Луи, вы оба ведь знаете, – сказала я мягко, – Наполеон никогда не был вашим любовником.

– Гортензия, возможно, и знает, – проворчал Луи, – но могу ли я быть абсолютно уверенным?

– Гортензия была девственницей, когда ты женился на ней?

– Да, – подтвердил Луи, нехотя.

– Ну вот видишь! Наберитесь терпения оба! Сплетни в конце концов прекратятся сами собой.

Все были уже в сборе, когда мы вошли в просторную, но безвкусно отделанную и обставленную гостиную, не было только Полины, она находилась с Леклерком в Сан-Доминго. Присутствовал даже Люсьен, который по-прежнему жил со вдовой банкира и все грозился жениться на ней. Пригласив опального брата, Жозеф открыто проигнорировал Наполеона, тем самым сильно рассердив его. Не без удовольствия мы настроились на шумный вечер, ибо семейная ссора, если такая случилась бы, все же лучше семейной скуки. Жозефина была, казалось, в веселом расположении духа. Ее сопровождала мадам де Ремюза; но она не пыталась властвовать над Бонапартами.

Ожидая приглашения к столу, мы обсуждали вопросы, касающиеся учреждения Наполеоном в Тюильри так называемого «двора». Он сам был весьма доволен результатами: ему с успехом удалось бросить вызов общественному мнению.

Сновавшие повсюду многочисленные шпионы доносили, что народ, в общем и целом, гордился его свершениями и был благодарен за то, что его стараниями Франция стала великой европейской державой.

– Бедный Наполеон, – фыркнул Люсьен. – Он руководствуется только тем, что ему говорят жена и секретная полиция.

– Ты осуждаешь самого себя, – заметил Наполеон холодно.

– Непременно.

Наполеон, рассерженный, глубоко вздохнул.

– Пришло время, – заявил он, – сделать следующий шаг.

Но прежде чем обмен любезностями получил продолжение, нас пригласили к столу, и впервые в нашей семье разыгрался нелепый спектакль по поводу иерархического старшинства. Жозеф, которому как хозяину дома принадлежало право возглавить небольшую процессию в столовую, предложил руку маме и попросил Люсьена следовать за ним с Жозефиной. Не дав Жозефу закончить, Наполеон с бледным от ярости лицом скомандовал:

– Подожди!

– В чем дело, Наполеон? – тихо спросил Жозеф.

– Ты посадишь Жозефину справа от себя.

– Но это мамино место, – твердо сказал Жозеф, удивив нас своей неуступчивостью.

– Жозефина справа, мама слева, – настаивал Наполеон.

– Нет, – возразил Жозеф. – Мама сядет справа, тогда как Жозефина – слева.

Без дальнейших слов Наполеон выхватил Жозефину у Люсьена и повел ее в столовую. Мы двинулись вслед, не соблюдая никакого порядка. Между тем Наполеон уже занял место Жозефа и посадил Жозефину по правую от себя руку, затем посмотрел на нас довольно ласково. Мы сгрудились в нерешительности вокруг стола.

– Мадам де Ремюза! – сказал он приветливо.

– Да, мсье?

– Прошу вас, садитесь слева.

Она не испытывала какого-либо чувства неловкости; остальные, толкаясь, расселись как попало. Жозефина задорно засмеялась. Наполеон, настроение которого заметно поднялось, расхохотался ей вслед. Жозеф подал знак, и обед начался. Какое-то время все ели молча. Наконец Наполеон, поочередно рассматривая нас с озорным огоньком в глазах, спросил:

– Что с вами? Разве это поминки?

– У меня сложилось впечатление, – с иронией ответил Люсьен, – что нам непозволительно говорить, пока к нам не обратится глава нашей семьи.

– Благодарю тебя за признание моего положения, – пробормотал Наполеон.

– Ты сказал недавно, – откашлявшись, вмешался в разговор Жозеф, – пришло время сделать следующий шаг.

– Да, Жозеф, действительно настало.

– И какой же это следующий шаг? – поинтересовался Люсьен.

Вопреки правилам хорошего тона облокотившись на стол, Наполеон пояснил:

– Меня избрали первым консулом на десять лет. Теперь предстоит продлить мое пребывание в должности еще десять.

– Но первые десять лет еще не кончились, – резко заметил Люсьен. – Фактически ты занимаешь пост первого консула немногим более двух лет.

– Со мной говорил Шабо де Алье, – сообщил Наполеон, игнорируя реплику Люсьена. – Он, как и многие другие, считает, что настало время выразить свою благодарность спасителю – без преувеличения – Франции, оказав ему дополнительные почести.

– Шабо де Алье – один из твоих ставленников, – заметил Люсьен.

– Он намерен выступить в Трибунате и предложить, – продолжал Наполеон, вновь не обращая внимания на слова брата, – чтобы консервативный Сенат продлил срок моих полномочий еще на десять лет. Таким образом, мне предстоит быть первым консулом целых двадцать лет. Сенат, безусловно…

– Подчинится? – закончил с сарказмом Люсьен.

– Я хотел сказать «согласится», – рассмеялся Наполеон. – Но к чему препираться из-за различий в обозначениях… Вам хорошо в Тюильри, мадам Ремюза? – меняя тему разговора обратился он к фрейлине, сидевшей слева.

– Да, мсье.

– Вы не находите ваши обязанности слишком обременительными?

– Нет, мсье.

– Тем не менее вы очень заботитесь о моей жене!

– Мадам де Ремюза настоящий тиран, – простонала Жозефина в притворном отчаянии, – но я ее очень люблю.

– Настоящий тиран в вопросах соблюдения протокола, мне думается.

– Ты прав, – согласилась Жозефина.

Наполеон поднялся из-за стола, не дав всем окончить трапезу. Подобно овцам, мы тоже встали – все, за исключением Люсьена, который продолжал сидеть, – и последовали за Наполеоном и Жозефиной назад в гостиную. Здесь он оставил Жозефину, взял за руку и повел в библиотеку Жозефа. У меня возникло такое ощущение, будто я набедокурившая школьница, но Наполеон быстро меня успокоил и дал почувствовать довольно важной персоной.

– Что ты думаешь о моем новом предложении?

– О новом предложении Шабо де Алье? – усмехнулась я.

– Да, конечно, – в свою очередь улыбнулся Наполеон.

– Можно было ожидать.

– Но что ты думаешь об этом, Каролина?

– Оно не совсем продумано, – ответила я, тщательно подбирая слова.

– Не продумано? Что ты этим – черт возьми! – хочешь сказать?

– Мне кажется, следует спросить мнение народа, а не только сената.

– К чему это?

– Это сделает продление срока твоего пребывания в должности более приемлемым, более демократичным. Люди скажут: первый консул справедлив и беспристрастен, он не диктатор.

Наполеон улыбнулся одобрительно, однако, насколько мне известно, он всегда неохотно принимал советы, то есть никогда не признавался, что ими воспользовался. Плохие идеи он отвергал немедленно; хорошие же мысли обычно рассматривал как свои собственные.

– Я уже решил провести плебисцит, – заявил он бодро. – Но мне приятно слышать, что ты и я одинаково уважаем демократию.

– Видимость уважения, – пробормотала я, – но она нам пока приносит пользу.

Наполеон от души расхохотался.

– Другими словами, мне все еще следует, продвигаясь к конечной цели, соблюдать определенную осторожность. Как мы все-таки отлично понимаем друг друга, Каролина.

Я не могла не улыбнуться, правда, несколько сдержанно. Мое положение заметно улучшалось. Я должна стать неофициальным советником первого консула, даже если не дождусь похвалы за мои дельные предложения.

– Что нам делать с Люсьеном? – спросил Наполеон.

– Все зависит от поведения кошечки.

– Кошечки?

– Любовницы Люсьена, вдовы банкира. Как я слышала, она беременна.

– Обыкновенное дело с любовницами. Но я имел в виду непримиримую оппозицию Люсьена.

– А меня, Наполеон, в настоящее время больше тревожит состояние его любовницы. Если она действительно беременна, то Люсьен может перейти от простых угроз к действию – может жениться на ней.

Вместо того чтобы взорваться, Наполеон тихо рассмеялся.

– Он не может жениться. Она не вдова, как мы думали вначале. Ее очень больной муж уединился в деревенской глуши, и они распустили слух, будто он умер. Фуше сообщил мне на днях, что банкир жив.

– Но Люсьен всерьез грозит жениться.

– Быть может… когда банкир умрет. Пока этого не случилось, нам нечего беспокоиться. Возможно, Люсьен думает о разводе, но я в состоянии этому помешать. Но хватит о Люсьене. В первую очередь мне предстоит заняться Мюратом. Твой муж вносит немалую путаницу в наши дела в Италии.

– Вызови непослушного ребенка и задай ему хорошую трепку.

– И вызову, и задам. Но ты тоже должна постараться как-то образумить его.

– А если мне это удастся?

– Ты будешь заслуженно награждена.

Наполеон был явно доволен мною, и я постаралась этим воспользоваться.

– Повышение для Мюрата?

– Для тебя в его лице, – ответил Наполеон коротко. – Ну… а теперь домой, в Телюсон.

Пока Мюрат служил в Италии, я купила великолепный особняк Телюсон и небольшую деревенскую усадьбу в Ля Мотт-Сент-Эррей. Уже потом, когда Мюрат следовал в Париж, чтобы предстать пред разгневанным Наполеоном, я приобрела роскошную виллу в Нейи. Все три дома я, разумеется, купила на деньги, которые постоянно – казалось, нескончаемым потоком – слал мне Мюрат из Италии. Предметом моей особой гордости был особняк Телюсон, который после его переоборудования осмотрел Наполеон.

– Ты залезла в долги? – поинтересовался он.

– Думаешь, я похожа на Жозефину?

– Ответь на мой вопрос.

– Нет, Наполеон, долгов у меня нет.

– Ты, должно быть, прекрасный администратор, просто чудесный, раз сумела все это сотворить на армейское жалованье Мюрата… – проговорил Наполеон неопределенно.

Как будто мой брат не знал, откуда я получаю деньги!

Мюрат прибыл в Париж в срок, но Наполеон отказался принять его в Тюильри, демонстрируя тем самым свое недовольство. Видя такое положение, я решила организовать на вилле в Нейи праздник в честь Наполеона. Я пригласила всех тех, с кем он особенно ладил или не ссорился в последнее время. Среди них была и давняя знакомая нашей семьи, с которой мы дружили еще на Корсике. Я говорю о Лоре Пермон, вышедшей замуж за генерала Жюно, одного из наиболее верных сторонников Наполеона. Усадьба Жюно случайно оказалась поблизости от моей виллы, и он предложил устроить охоту, когда Наполеон будет находиться у меня. Однако обо всем, что тогда произошло, следует рассказать подробнее.

В первый день пребывания в Нейи Наполеон обходился с Мюратом довольно вежливо, но сдержанно, будто считал моего несчастного мужа совершенным незнакомцем, чьи достоинства еще надлежало проверить. Я просто терялась, не зная, что сказать или сделать, но тут произошел маленький инцидент, благоприятно повлиявший на дальнейшие события. Спускаясь с Наполеоном по лестнице, я оступилась и упала. Он подхватил меня, прижал к себе на какое-то время и, явно напуганный, воскликнул:

– Боже мой, Каролина, ты могла сломать себе шею!

Затем, быстро овладев собой и словно стыдясь своих чувств, прошептал: