Текст книги "Валентина. Мой брат Наполеон"

Автор книги: Эвелин Энтони

Соавторы: Фрэнк Кеньон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Расскажите мне об императоре, – попросила как-то она. – Опишите его внешность.

– Вы, конечно, видели его портрет, присланный в Вену?

Она кивнула, затем наивно улыбнулась.

– Папа говорит, что художники всегда льстят тем, кого они пишут, особенно, если речь идет о представителях королевского рода; но даже в таком случае…

– Говорят, – сказала я, – что мы похожи. У нас будто бы одинаковые глаза и такие же миниатюрные руки.

– И… и одинаковые манеры?

– У меня менее резкие, – ответила я сухо.

– Мне всегда он представлялся очень резким, – глубоко вздохнула Мария-Луиза с боязливым выражением.

Осознав, что допустила ошибку, я постаралась ее скорее успокоить.

– За его резкостью часто скрываются глубокие чувства.

– Глубокие чувства? Буду об этом помнить. А он всегда очень строг?

– Он пытается довольно часто быть строгим, полагая, несомненно, что от него ожидают строгости. Или, быть может, он сам ожидает этого от себя. В целом он человек настроения, которое очень быстро меняется. Лучший способ справиться с его плохим настроением, мрачным расположением духа – заставить его рассмеяться.

– Для меня это не так просто, – заявила она. – Расскажите, пожалуйста, еще о нем, Каролина. Что-нибудь приятное, ободряющее, если сможете.

– Порой император похож на расшалившегося школьника, – начала я. – Когда в хорошем настроении, охотно подшучивает над людьми, и тогда нужно держать ухо востро.

– Ну, он совсем как обыкновенный человек! – воскликнула Мария-Луиза.

– На свете мало более человечных людей, – заметила я, явно преувеличивая.

К концу нашего путешествия я заметила: Марию-Луизу что-то сильно беспокоит, но ей неловко об этом говорить. Всякий раз, собравшись духом, она начинала фразу, потом краснела, обрывала на полуслове и переходила на погоду. В конце концов я, не в силах преодолеть любопытство, прямо спросила, не могу ли я ей помочь, возможно, дать какой-то конкретный совет. Она кивнула, устремив неподвижный взгляд в пространство, повыше моего левого плеча.

– Каролина, – выпалила она наконец, – вы испытывали страх в первую ночь?

Испытывала страх! Я чуть было не расхохоталась. Разве могла я испытывать страх, когда так страстно желала Мюрата! Однако я не рассмеялась, а глубоко вздохнула и сделала вид, что готова расплакаться.

– Я вижу, вам было страшно, – сказала она серьезно.

– Не страшно, а тревожно, – ответила я также серьезно. – И я очень, очень нервничала.

– Сколько вам было тогда лет, Каролина?

– Почти столько же, сколько и вам.

– Тем не менее, у вас, безусловно, было больше свободы, и вы встречались до свадьбы со многими мужчинами. В тот период вам не мешал придворный протокол. Мне же еще не приходилось оставаться наедине с мужчиной, кроме моего отца. Мне наказали быть такой же образцовой женой, кокой я была дочерью. Но оказаться впервые один на один с мужчиной и к тому же с мужем! Сама мысль уже приводит меня в ужас. Что произойдет со мной, когда я и император останемся одни?

– Наполеон, конечно же, обнимет и поцелует вас.

– В лоб, как мой папа?

– И в лоб, и в щеки, и в губы.

– Да, разумеется, и в губы, – покраснела она, прежде чем смогла произнести эти слова. – И от этого у меня родится ребенок.

Я старалась не смотреть на Марию-Луизу с сожалением.

– Дорогая Луиза, вы что, абсолютно ничего не знаете? Вас не посвятили в интимную сторону брачной жизни?

– Совсем ничего, – горестно проговорила она. – Меня всегда мучило любопытство, но никто мне ни о чем не рассказывал. Я хотела спросить отца, но не хватало смелости. Потом я набралась храбрости и обратилась с моими вопросами к мачехе. Она выглядела шокированной и только сказала: «Молись, дитя мое, и уповай на бога». Я молилась, но никакого толку. Позднее я поинтересовалась у графини Лазански. Та тоже заговорила о боге. «В нужное время Всемогущий Господь просветит вас». Затем я подслушала, как две горничные толковали о замужестве. Одна из них сказала, что, если муж поцелует жену в губы, то она забеременеет. Другая поддакнула и добавила: пройдет девять месяцев и ребенок появится на свет через пупок. Я не могла в это поверить, ведь мой пупок очень маленький.

У Марии-Луизы любопытство усиливалось по мере того, с чем ей приходилось сталкиваться в юные годы. Домашние животные были исключительно женского пола; из романов изымались целые страницы, где упоминалось о различиях между мужчиной и женщиной; статуи обнаженных людей были украшены (по-моему, обезображены) фиговыми листочками.

– Как замужняя женщина и мать, – умоляла она, – пожалуйста, скажите мне всю правду, Каролина.

– Ну… – начала я, чувствуя себя непривычно скованно.

– Женщина зачинает не от поцелуя в губы?

– Нет, Луиза.

– И ребенок родится не через пупок?

– Нет, Луиза.

Я молча покачала головой, удивляясь, что я, обладающая огромным опытом, часто откровенно непристойного поведения, не находила нужных слов. Была ли я такой же несведущей, как Мария-Луиза? Возможно, в очень раннем возрасте, хотя Мюрат любил утверждать, что я родилась со знанием всего, что касается отношений мужчины и женщины. Но с этим согласиться, при всей моей скромности, я не могу.

– Если не через пупок, то откуда? – спросила девушка, постепенно смелея.

– Из местности, расположенной значительно ниже, – ответила я, чувствуя, что у меня пылают щеки.

– Я часто чувствую там легкое покалывание, – проговорила она, медленно склоняя голову. – Довольно приятное, очень возбуждающее. Нередко это случается при виде красивого мужчины, даже если я нахожусь с ним не наедине.

– Вполне возможно.

– И здесь тоже, – положила она руки на грудь. – Потом все проходит, и у меня возникает ощущение, будто я утратила что-то очень ценное и таинственное… Но если не от поцелуя в губы, то каким образом? – закончила Мария-Луиза.

Оказавшись в затруднительном положении, я сказала как можно тверже:

– Император сам все объяснит. Ему не понравится, если я лишу его этой привилегии.

– Прекрасно, – обиженно проговорила Мария-Луиза. – Должна этим довольствоваться.

Между тем мы приближались к Созону. Шел сильный дождь. Как мне позднее рассказывал Мюрат, Наполеон становился все нетерпеливее. Ругал меня за медлительность, за ненужные остановки, и брань продолжалась до тех пор, пока не показались первые всадники нашей процессии.

– Мюрат, – сказал Наполеон в волнении, – мы подготовили моей жене небольшой сюрприз, то есть захватим ее врасплох на дороге, переодетыми, конечно. Обязательно переодетыми.

Наполеон и Мюрат, наряженные младшими офицерами кавалерии, сели на коней и поскакали под холодным ливнем. Скоро промокли до костей, а когда дождь перемешался со снегом, они были вынуждены – Наполеон неохотно, а Мюрат с радостью – укрыться на церковной паперти. Показалась наша кавалькада. По приказу Наполеона Мюрат выскочил на дорогу и остановил лошадей. Следом за ним бросился Наполеон и с силой распахнул дверцу кареты.

– Бандиты! – взвизгнула Мария-Луиза. – Разбойники!

Наполеон вскочил в карету, схватил ее за плечи и поцеловал в щеку. Она отпрянула, светлые волосы растрепались, на лице выражение крайнего испуга. Наполеон оглушительно расхохотался.

– Вы меня не узнали, мадам?

– Месье, я…

– Пожалуйста, представь нас друг другу, Каролина, – обратился ко мне Наполеон с довольной улыбкой.

Пожав плечами, я проделала церемонию взаимного представления и не удивилась, когда услышала, как Мария-Луиза ахнула от удивления. Грязный промокший император, без своих пышных одеяний мало походил на портрет, который она видела.

– Это… Это правда? Этот человек – действительно император?

– В самом деле. Я говорила вам, что он любит подшучивать над людьми.

Высунув голову из кареты, Наполеон распорядился:

– Мюрат, скачи во дворец. Предупреди их о нашем скором прибытии… Давай, погоняй! Должны быть в Компьене до сумерек! – приказал он затем шталмейстеру.

Захлопнув дверцу, Наполеон, как был, мокрый, сел рядом с Марией-Луизой. Не обращая внимания на меня, он снова поцеловал ее в щеку.

– Ваше Величество насквозь промокли, – заботливо заметила она. – Вы простудитесь насмерть. Я сама редко мерзну, но когда человек вымок, то это уже совсем другое дело.

– Чепуха! – заявил Наполеон. – Ваш вид настолько воспламенил мое сердце, что одежда мгновенно высохнет.

– Как романтично, – пробормотала я.

Наполеон моих слов не услышал. Он меня не замечал, просто забыл о моем присутствии, но я видела по выражению глаз Марии-Луизы, что она, не уловив моей иронии, находила все происходящее чрезвычайно романтичным.

Потом и она, робко улыбаясь Наполеону, перестала меня замечать, Усмехнувшись про себя, я устроилась поудобнее на сиденье и приготовилась наблюдать и слушать. Вот потеха, подумала я, если бы я могла последовать за ними в супружескую спальню после церковной церемонии и остаться там также незамеченной.

– Итак, что вы обо мне думаете? – спросил Наполеон новоиспеченную жену, с которой познакомился всего несколько минут назад.

– Ваше Величество, – ответила она с оттенком восхищения в голосе, – портрет, который вы прислали в Вену, не отражает всех ваших достоинств.

– Так вы считаете, что в действительности я выгляжу лучше, – улыбнулся польщенный Наполеон.

Мария-Луиза хихикнула, затем рассмеялась, но тут же спохватилась, вспомнив о необходимости всегда соблюдать хорошие манеры.

– Простите, Ваше Величество, я…

– Императрице Франции позволено смеяться над императором Франции, когда ей заблагорассудится, – проворчал Наполеон.

– Это от волнения, – объяснила Мария-Луиза извиняющимся тоном.

– Вы считаете меня тщеславным и высокомерным, мадам?

– Да, немного, – отвела она взгляд.

– Ха! Не имеет значения. Мне нравятся женщины, которые отваживаются говорить правду.

– Кажется, я рассердила вас, Ваше Величество? – взглянула она на Наполеона.

– Глупости! – заявил он, за напускной веселостью скрывая легкое раздражение. – На вас я не в состоянии сердиться. Во всяком случае, я горжусь тем, что являюсь самым кротким из всех мужчин.

Мой дорогой Наполеон действительно верил в то, что говорил. С этими словами он нежно поцеловал ее руки.

– Вы так молоды и прелестны. И, что еще лучше, вы совершенно естественны. Надеюсь, что со временем я вам понравлюсь, и вы, быть может, меня даже полюбите.

– Мне думается, вы мне уже немного нравитесь, – сказала Мария-Луиза, все еще испытывая неловкость.

Шутливо Наполеон ущипнул ее за щеку.

– И… вы никогда не захотите колоть меня булавками?

– Вам известно о безобразных куклах, Ваше Величество? – ужаснулась Мария-Луиза.

– Да, мадам, известно, – ответил Наполеон, желая казаться строгим, но с каждой минутой становясь все игривее. – Вы привезли с собой булавки… острые мстительные австрийские булавки?

– Нет, в самом деле, нет!

– Вы сняли камень с моей души. Сегодня я усну спокойно.

И я увидела, как в его глазах промелькнуло то, что он сам считал страстной увлеченностью.

– Спокойно! – воскликнул он. – Посмотрим, посмотрим.

– Должно быть, часто трудно императору Франции, обремененному столькими заботами мирового масштаба, спать спокойно, – наивно заметила Мария-Луиза.

– Сегодня ночью я отброшу все заботы, – заявил Наполеон и поцеловал ее опять, на этот раз в губы.

Очевидно, она ответила, хотя и робко, но, вероятно, с возбуждающим ее приятным ощущением.

– Никогда прежде мне не довелось целовать непорочную, абсолютно чистую женщину. Благодарю Бога за те государственные соображения, которые сделали возможным этот брак, – сказал Наполеон. – Вас страшат предстоящие обязанности императрицы? – поинтересовался он.

– Немного, – прошептала нерешительно Мария-Луиза.

Я уверена, что он имел ввиду совсем другие обязанности, чем те, о которых в данный момент думала она. Во всяком случае, ему показалось бы невероятным, что существует женщина, какой бы юной и невинной она ни была, испытывающая страх перед ним как мужчиной.

– Для императрицы Франции, – продолжал он, – пышные церемонии неизбежны. Вам придется устраивать бесчисленные приемы и выполнять другие государственные функции, даже когда от усталости вы едва сможете держаться на ногах. Вы должны будете улыбаться, когда в действительности вам впору зарыдать, терпеливо сносить скуку, хотя предпочли бы убежать и где-нибудь спрятаться. Все это часть вашей потрясающей судьбы, которую, как ожидаем я и народ Франции, вы примете без всяких колебаний.

– Обещаю принять без всяких колебаний, – заверила она серьезно.

И вот на этой ноте закончилось наше путешествие в Компьен. Это случилось двадцать восьмого марта тысяча восемьсот десятого года, немногим более трех месяцев, как Жозефина поселилась в Мальмезоне, и почти за четыре года – тогда в это невозможно было поверить – до отречения Наполеона от престола и восстановления монархии Бурбонов.

Глава двенадцатая

– Наш ужин, мне кажется, немного затянулся, – проговорил Наполеон монотонно.

– Ваше Величество, я очень проголодалась, – сказала Мария-Луиза с виноватым видом.

Она непрерывно и целеустремленно ела, что, как я подозревала, являлось признаком целеустремленности в ином направлении, чему требовался лишь первоначальный толчок. Наполеон заметил тем же монотонным голосом, что здоровый аппетит свидетельствует в ее пользу. Затуманенными глазами он обвел сидящих за столом, едва замечая нас, и пригубил вино. То был шамбертен весьма низкого качества, который я никогда никому не предложила бы. Но Наполеон, безразлично относившийся к вину, настоял на самом дешевом сорте – один из его немногих способов экономии средств.

Ужин в Компьене в день прибытия Марии-Луизы носил неофициальный характер. Насколько я могу припомнить, кроме Наполеона, Марии-Луизы, Мюрата и меня, присутствовали наша мама, братья Луи и Жером, дядя, кардинал Феш, которого, как я скоро узнала, пригласили в Компьен для выполнения особой и не терпящей отлагательств задачи.

Несмотря на разговоры относительно пылкого сердца, Наполеон в течение получаса принимал горячую ванну, в которую время от времени для поддержания температуры добавляли подогретой воды. Возможно, слова Марии-Луизы о смертельной простуде встревожили его, хотя и без этого он очень любил длительные горячие ванны, несмотря на многократные предостережения доктора, утверждавшего, что они вредны для печени. После горячей ванны, заявлял Наполеон, он всегда выглядел и чувствовал себя точно восемнадцатилетний юноша. За ужином он красовался в голубом мундире с белой отделкой по воротнику и обшлагам и действительно выглядел очень бойким.

За трапезой я заметила, что Наполеон – хотя и пытался это скрыть, – был более обычного взволнован, даже возбужден. По старой привычке он дергал левым плечом и с трудом сдерживался, чтобы не грызть ногти. Я подумала, какое это будет для всех нас облегчение, когда обряд бракосочетания завершится и Наполеон, наконец, сможет уложить свою жену – эту австрийскую телку, как народ уже окрестил ее, – в постель.

– Долгое путешествие должно было показаться Вашему Величеству довольно утомительным, – заметил дядя Феш.

– Скорее скучным, чем утомительным, – ответила Мария-Луиза с набитым цыплячьим мясом ртом. Затем она, улыбнувшись, добавила:

– Не совсем скучным. Королева Неаполитанская составила мне превосходную компанию.

Внезапно Наполеон с силой стукнул бокалом по столу.

– Дядя Феш! – крикнул он довольно громко.

– Ваше Величество? – проговорил кардинал спокойно, хотя в глазах отразилось изумление.

– Бракосочетание через доверенных лиц, любое такое бракосочетание…

– Я весь внимание, Ваше Величество.

– Вопрос в том: по закону я женат или нет?

– Ваше Величество, – вынужден был признаться дядя Феш, – вы и Ее Величество фактически муж и жена.

– Ага! – воскликнул Наполеон.

– Согласно гражданскому кодексу, и только, – предупредил дядя Феш.

– Гражданского кодекса мне достаточно, – заявил Наполеон, с широкой улыбкой вскакивая с места и хватая за руку Марию-Луизу. – Пойдем, дорогая, пора в постельку!

Она выглядела скорее удивленной, чем напуганной, когда он поспешно и довольно бесцеремонно вывел ее из залы. После некоторой заминки я помчалась следом и догнала их у двери в апартаменты Марии-Луизы, Втолкнув ее в комнату, Наполеон с сердитым видом повернулся ко мне.

– Если вы намерены возражать!..

– Ваше нетерпение, несомненно, вызовет скандал, – проговорила я, слегка покачав головой.

– Скандал? Чепуха! Оно вызовет восхищение всех темпераментных мужчин Франции.

– Возможно, Я только хочу сказать: отнеситесь к ней с нежностью, Наполеон.

– Вы боитесь, что я наброшусь и изнасилую ее? – спросил он надменно. – Поверьте мне, Каролина, я кое-что понимаю в искусстве любовных утех.

Я не могла удержаться от смеха и продолжала смеяться, вернувшись к столу, когда разгорелся спор с дядей Фешем.

– В глазах церкви, – заявила мама в тот момент, когда я усаживалась, – Наполеоне и Мария не являются мужем и женой.

– Но с точки зрения гражданского кодекса я сказал сущую правду, Летиция, – ответил взволнованный дядя Феш.

– Тем не менее, дядя, вам следовало их удержать, – заметил Луи. – Подумайте только, какой будет скандал!

– Я думаю единственно об оскорблении церкви, – пожаловалась мама.

– К чему спорить? – вмешалась я. – Будет или не будет скандал, кто когда-нибудь мог удержать Наполеона?

Последнее слово произнес Мюрат.

– Я желаю императору всяческих удовольствий, – усмехнулся он, – тем более что он никогда не любил девственниц.

Мама и дядя Феш были шокированы, остальные рассмеялись, и я предложила выпить еще этого отвратительного кислого вина, хотя его плохо воспринимал мой желудок. Нужно было выпить за здоровье Наполеона и Марии-Луизы.

Лишь около полудня Наполеон вышел полуодетый из спальни Марии-Луизы и отправился к себе. На лице выражение крайнего самодовольства. Как рассказывал его камердинер, Наполеон прокомментировал свои ночные приключения веселым, немного хвастливым тоном.

– Мой друг, – сказал Наполеон, хлопнув камердинера по плечу, – женись на немке. Они лучшие из женщин: ласковые, нежные и так свежи и чисты, как розы.

А что Мария-Луиза, эта свежая и чистая, но уже сведущая роза? Она просто сияла, когда мы готовились отправиться – нет, не в Париж, как я ожидала, а в Сен-Клу, где Наполеон намеревался провести несколько дней.

– Теперь я знаю всю правду, – проговорила она, смотря на меня мечтательными, но в действительности ничего не видящими глазами. – Император, мой муж, оказался превосходным наставником. Я счастливее, чем можно себе представить.

Помня о значительном прогрессе в наших взаимоотношениях во время совместной поездки, я посчитала момент весьма подходящим для дальнейших шагов с целью приобретения над ней влияния хотя бы из далекого Неаполя.

– Видите, как мудро я поступила, – начала я настойчиво, чтобы привлечь ее внимание, – предоставив Наполеону самому просветить вас.

Очнувшись, Мария-Луиза свысока посмотрела на меня.

– Не приличествует, мадам, называть императора просто Наполеоном, если даже он вам и брат.

– Его Величеству, императору. – Я старалась сохранять спокойствие.

– Королева Неаполитанская, – добавила она снисходительно, – мне очень помогла.

Не вызывало сомнения, что больше не будет никакой Каролины и Луизы, даже когда мы останемся наедине. Возникший в карете наш общий маленький мирок растворился. Я с радостью свернула бы ей шею, но благоразумно притворилась смиренной.

– Я чрезвычайно благодарна Вашему Величеству за столь теплые слова. Что же касается помощи в дальнейшем, то, как известно Вашему Величеству, мне необходимо вернуться в Неаполь. Однако, если у вас появятся какие-нибудь вопросы, прошу писать мне конфиденциально и позволить оказать вам любую помощь, которую подскажет мой жизненный опыт.

– Теперь я могу всегда обратиться к императору, – проговорила она беззаботно. – Ваше Величество может, конечно, присылать мне время от времени письменные прошения, и, если они покажутся мне заслуживающими моего внимания, я передам их императору. Но, пожалуйста, запомните: мой долг прежде всего перед императором, моим мужем, и как послушная жена я стану подчиняться всем его распоряжениям.

Посчитав себя униженной, я уже была готова возмутиться, но потом, хотя и криво, усмехнулась про себя. Одна ночь с Наполеоном, чудовищем ее детства, превратила Марию-Луизу в его покорную рабыню.

Эта ночь никакого скандала, так ожидаемого многими, не принесла. Лишь фанатики из церковных кругов и после гражданской и религиозной церемонии бракосочетания продолжали утверждать, что Наполеон по-прежнему женат на Жозефине, а Мария-Луиза всего лишь его любовница.

Гражданский брак был оформлен во дворце Сен-Клу в присутствии сановников императорского двора. Через день или два – если я не ошибаюсь, первого апреля – Наполеон и Мария-Луиза въехали в Париж, возглавляя длинную процессию.

Они проследовали через Звездные ворота и под еще недостроенной Триумфальной аркой. Улицы были запружены ликующими толпами, а Тюильри их приветствовало ярким весенним солнцем. Тем временем в Лувре – а точнее в зале Аполлона – возвели роскошный алтарь, здесь и состоялась церковная свадьба.

Церемонией руководил дядя Феш, кардинал Лиона и главный раздатчик милостыни. Даже самому Наполеону не удалось заполучить в Париж папу римского, как предлагал один из министров. Но он, должно быть, понимал, что, привези он папу в Париж под конвоем, он все равно не смог бы его заставить совершить брачный обряд. Возможно, считая себя оскорбленным, он по этой причине пребывал в очень дурном настроении. Я же была вполне довольна.

Мне не пришлось нести шлейф Марии-Луизы, вместо этого мне поручили сравнительно легкое дело: держать с благочестивым видом тонкую восковую свечу. Но мрачное настроение Наполеона! Мне казалось невероятным, что он на протяжении всей столь приятной его сердцу церемонии все больше хмурился.

Гнев Наполеона вырвался наружу подобно извержению вулкана на приеме. Быстрым шагом он подошел к группе кардиналов – Марии-Луизе пришлось почти бежать, чтобы не отстать, – и вслух пересчитал их. Конечно же, он сделал это еще в начале свадебной церемонии.

– Четырнадцать, – заметил он сурово. – Где остальные? Я приказал, чтобы присутствовали двадцать семь кардиналов. Где они?

Четырнадцать церковных принцев молча переминались с ноги на ногу.

– Где они?

– Ваше Величество, они воздержались приехать по соображениям, которые мы не разделяем, – заявил один из кардиналов.

– И каковы эти соображения? Давайте, преосвященство, договаривайте!

– Ваше Величество, Его Святейшество Папа Римский не только не признает, но осуждает ваш развод с императрицей Жозефиной. Именно по этой причине, Ваше Величество, они воздержались от приезда.

– Невероятно! Явное неповиновение! – голос Наполеона поднялся до пронзительного визга и затем внезапно осекся, как у юноши, только что вступившего в период половой зрелости. – Эти черные кардиналы дорого заплатят за проявленное ими неуважение. Их нужно арестовать, заключить в тюрьму, расстрелять. Да, черт возьми, расстрелять!

Все это время Мария-Луиза мирно стояла рядом, как истинная телка, жующая свою жвачку. Но вот она заговорила кротким голосом, однако за этой кротостью уже чувствовалась определенная властность. Покорная рабыня Наполеона? Очевидно, не совсем.

– Ваше Величество, разве мы не муж и жена? Разве необходимо отметить этот приятный факт расстрелом нескольких кардиналов? Имеет ли их отсутствие какое-нибудь значение?

К моему удивлению Наполеон мгновенно успокоился.

– Расстрел для них слишком простое наказание, – пробормотал он. – Они, бедняги, не так счастливы, как я. Пускай живут и радуются, если могут, своему драгоценному обету безбрачия.

– Я полностью удовлетворена, – вздохнула Мария-Луиза.

На следующий день Наполеон и Мария-Луиза собирались отправиться в свадебное путешествие по Голландии и Бельгии. Однако до их отъезда Мюрату удалось договориться с Наполеоном о встрече, чтобы обсудить дела Неаполитанского королевства. Я, естественно, сопровождала мужа в кабинет Наполеона, где мы застали Меневаля, пытавшегося привлечь внимание императора, охваченного любовным жаром, к государственным делам.

– Позвольте напомнить, Ваше Величество, – говорил секретарь, когда мы вошли в кабинет, – что польский и русский послы проявляют нетерпение.

– Ну и что такого? – спросил Наполеон беззаботно.

– Ваше Величество, польский договор еще не подписан.

– Подождет.

– Ваше Величество, затягивание осложняет наши отношения с Россией.

– Дорогой Меневаль, в данный момент мне необходимо думать совсем о других вещах, более приятных.

– Ваше Величество, неприятные вести из Испании, – продолжал бедняга Меневаль, откашлявшись.

– Оставьте их при себе.

– Слушаюсь, Ваше Величество, но я должен, рискуя навлечь на себя ваш гнев, обратить ваше внимание на другую проблему. Она касается Англии и континентальной блокады.

Это наконец заставило Наполеона прислушаться. Континентальная блокада была попыткой не допустить выгрузок английских товаров в европейских портах.

– Ладно, – сказал Наполеон, – но будьте, ради бога, кратким.

– Блокада не дает нужных результатов, Ваше Величество. Поступающие из Франкфурта и многих других городов донесения свидетельствуют о том, что английские товары наводняют Европу.

Я ожидала взрыва негодования по адресу вероломных англичан, но внимание Наполеона уже переключилось на другой предмет. Не мечтал ли он, подумалось мне, о следующей приятной попытке сделать австрийскую телку беременной?

– Блокаду усилить, товары конфисковать, – коротко распорядился он. – Еще что-нибудь, Меневаль?

– Нет, Ваше Величество.

– Императрица, – проговорил Наполеон с нежностью, – очень любит итальянский шоколад. Позаботьтесь о достаточных запасах до нашего отъезда из Парижа. А теперь уходите, Меневаль, уходите!

Секретарь удалился с поклоном.

– Милое дитя объестся, – заметил Наполеон, будто разговаривал сам с собой, – но как я могу отказать ей в чем-нибудь?

Затем он обратил внимание на нас.

– А какие дела у вас, Мюрат? – спросил он.

Мюрат вытянулся, в глазах легкая насмешка, к которой примешивалось недовольство.

– Ваше Величество, – проговорил он живо, – прошу вашего позволения собрать деньги – в моем королевстве, разумеется, – необходимые для подготовки армии к успешному нападению на Сицилию. Не только мне, но, я уверен, и вам желательно, чтобы я был королем обеих Сицилий и по названию, и фактически.

– Вы не в состоянии собрать достаточно денег, – заметил Наполеон с иронией.

– Ваше Величество, по-моему, это вполне возможно.

– Прекрасно! Но помните: все дополнительные средства, которые сумеете собрать, вы обязаны выслать мне, а не тратить на разные там дурацкие военные авантюры. В любом случае у вас достаточно войск в Калабрии, чтобы держать англичан в постоянном напряжении. Пусть все останется как есть. Возвращайтесь в Неаполь и не забывайте мои наказы.

Мюрат отвесил формальный поклон и с едва заметным сарказмом в голосе проговорил:

– Ее Величество Королева Неаполитанская со свитой отправится в Неаполь уже завтра.

– Не вы, Каролина, – повернулся Наполеон ко мне. – Я хочу, чтобы вы остались в Париже. Я собираюсь назначить вас хозяйкой двора императрицы. Окончательно я решу по возвращении из свадебного путешествия.

Вместо того чтобы приказать нам удалиться, Наполеон ушел сам, передвигаясь на цыпочках, словно подбираясь к чему-то, и оставил нас, как мы были, в императорском кабинете, где принималось столько чрезвычайно важных решений.

– Королева должна прислуживать императрице, – проговорил с горячностью Мюрат. – Серьезное оскорбление!

– Не прислуживать ей, Мюрат, а надзирать за ее хозяйством.

– И таким путем, возможно, подчинить себе девку, – сказал Мюрат, гнев которого сразу улетучился.

– Боюсь, что это безнадежное дело, – заметила я серьезно.

– Не намеревается ли твой брат разлучить нас на два года? – загремел Мюрат.

– На два года? – чуть не задохнулась я.

– Как правило, назначения рассчитаны именно на столько.

– Невероятно! Я откажусь от него.

– Просто потому, что ты не хочешь, чтобы я правил Неаполем один в течение двух лет?

– Править? Ты толкуешь об управлении, когда ты, как и все остальные, у Наполеона под башмаком.

– Тогда почему в самом деле? – спросил Мюрат тихо.

Под наплывом сентиментальных чувств я ответила также тихо:

– Я не могу расстаться с тобой на целых два года. Временами ты совершенно невыносим, сорвиголова, но я люблю тебя по-прежнему всем сердцем.

– Это все, что я хотел услышать, – он ласково обнял меня.

– Мне хотелось бы отказать Наполеону уже сейчас, – заявила я порывисто, – не ожидая его возвращения из проклятого свадебного путешествия.

– Не надо, – твердо сказал Мюрат. – Оставайся здесь и смотри, куда подует ветер.

– Тебе не терпится, – пожаловалась я, – помчаться одному к новой любовнице.

– Новую любовницу еще предстоит приобрести, моя дорогая. Ее зовут Сицилия.

– Ради бога, будь осторожен с Сицилией, – настойчиво попросила я. – Собирай деньги на военную экспедицию, сколько душе угодно, но вышли их Наполеону, как приказано.

– Чтобы он мог их потратить на австрийскую телку?

– Проявляй терпение, – сказала я. – Тебе, как и мне, известно, что противостоять Наполеону невозможно.

– Невозможно сейчас, но будет ли так всегда?

– Будь терпелив, – повторила я. – Важно укрепить наши позиции в Неаполе, и вопрос с Сицилией отложим на будущее. Наши позиции, а не Наполеона. Надежды на престол для сына Ахилла во Франции улетучились. Мария-Луиза молода и здорова и, безусловно, забеременеет быстро. Ахилл может рассчитывать только на трон в Неаполе.

– Не только Неаполя, – перебил упрямый Мюрат, – но обеих Сицилий. Быть может, даже на большее, быть может, на весь Итальянский полуостров. Я хочу видеть Италию объединенной, управляемой одним королем.

Его слова встревожили меня, хотя и пробудили определенные честолюбивые настроения. И я сказала шутливым тоном:

– Мечтать не возбраняется, Мюрат.

– Мечта – это одно, конкретный план – совсем другое, – заявил он упрямо.

Еще до отъезда Мюрата в Неаполь я поняла, что мои подозрения о беременности подтвердились. Мюрат даже хихикнул от удовольствия, горделиво расправил плечи и хвастливо заметил, что еще обладает мужской силой.

Затем с фанатичным мерцанием в глазах он заявил:

– Чем больше детей, тем лучше для моего Неаполитанского королевства.

– Для нашего Неаполитанского королевства, – поправила я.

Настроение Мюрата переменилось почти так же быстро, как и у Наполеона.

– Королевство мое, – проговорил он неприятным голосом, – милостью моей жены, но придет время, и оно будет моим в силу моей собственной королевской власти. Запомни мои слова, Каролина, я стану таким же непобедимым, как и твой выскочка брат, и буду захватывать земли для моих детей.