Текст книги "Рыжие волосы, зеленые глаза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

20

Мария и Петер много путешествовали зимой и большую часть весны. Мария увидела и узнала много нового, но главное, она радовалась жизни рядом с удивительным, необыкновенным человеком. Иногда появлялся Джанни, и Петер начинал нервничать. Мария и Джанни как бы подписали пакт о ненападении. Она вскоре догадалась о гомосексуальных склонностях молодого человека, отец о них даже не подозревал. Процедура развода с Марианной Фукс шла своим чередом. Жена пошла навстречу его желанию. По условиям развода она должна была получить дом в Инсбруке и поистине царское содержание, позволявшее ей поддерживать тот уровень жизни, к которому она привыкла с тех пор, как вышла замуж за Петера.

Итак, вскоре должно было быть вынесено окончательное решение о разводе. Сразу же после этого Петер собирался жениться на Марии. По возвращении из Австрии, куда он ездил, чтобы подписать последние необходимые документы, Петер обнаружил, что на вилле его встречает одна лишь экономка.

– Синьорины нет дома, – сообщила она. – Она поехала в больницу Комо сделать анализы. – И, чтобы успокоить его, добавила: – Ничего серьезного. Это простая проверка.

Петера ее слова ничуть не обнадежили. Артериальное давление у него резко подскочило, он безошибочно узнал симптомы: головную боль и звон в ушах.

– Что же все-таки случилось? – спросил он в тревоге.

– Вот уже два дня бедняжку сильно тошнит. Приходил врач и решил проводить ее в больницу для обследования, – объяснила экономка.

В эту минуту зазвонил телефон. Петер, обычно такой невозмутимый, схватил трубку чуть ли не в панике. Это была Мария.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, стараясь сдержать дрожь в голосе.

– Никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Просто я самую малость беременна, – радостно сообщила она.

– Слава тебе господи! – прошептал он. – Какая чудесная новость!

– Ты доволен?

– Я в восторге!

– Я на втором месяце. Сейчас вернусь домой и все тебе расскажу.

– Ни с места! Оставайся, где ты есть, – решил он. – Я сам за тобой заеду. Попроси врача меня подождать. Я хочу с ним переговорить. – Он был растерян, оглушен и счастлив. Ему хотелось обнять пожилую экономку.

Он бегом спускался по лестнице, когда его остановил начальник охраны.

– Мне необходимо с вами поговорить, синьор Штраус, – потребовал он обычно несвойственным ему, не терпящим возражений тоном.

– Да, конечно, – на ходу бросил Петер. – Когда я вернусь, мы все подробно обсудим, – обещал он.

Начальник охраны стоял на своем:

– Это неотложное дело, синьор.

Петер остановился и приковал его к месту немигающим взглядом.

– В данный момент у меня есть лишь одно действительно неотложное дело. Все остальное может подождать. – И он решительным шагом направился к автостоянке.

– Если синьор намерен выехать, я немедленно предупрежу моих людей, – нахмурился начальник охраны, не собиравшийся так легко уступать.

– В этом нет необходимости. Я поеду один, – сказал Петер, заводя мотор «Мерседеса».

Он подумал, что ребята, пожалуй, перестарались со своим вечным лозунгом: «Не доверяй никому и никогда».

Начальник охраны проворно обогнул машину, открыл правую дверцу и сел рядом с Петером, почти силой навязывая ему свое присутствие.

– Извините, синьор, я не позволю вам ехать одному. Только не теперь, после того что случилось, – предупредил он.

Петеру было неприятно это вторжение, но он сдержался.

– Что же произошло? – сухо спросил он.

– Охранники у главных ворот заметили двух подозрительных мотоциклистов, рыскавших по аллее конских каштанов, – объяснил начальник охраны.

– И что же дальше? – продолжал Петер, несколько сбавив тон.

– Я известил полицию, – ответил начальник охраны. Машина стремительно спускалась к главным воротам.

– Это все? – Петер, казалось, склонен был считать происшедшее безделицей.

– Разве этого мало? – возразил верный телохранитель, привыкший за годы службы к тому, что хозяин тревожится и по куда менее веским поводам.

– Может быть, мы придаем слишком большое значение сигналам, не заслуживающим подобного внимания, – заметил Петер. – В любом случае, спасибо, что предупредили меня. Теперь вы можете выйти, – добавил он с улыбкой.

Ворота раскрылись перед машиной.

– Мой долг – сопровождать вас, – настойчиво повторил телохранитель, не двигаясь с места.

– Выходите! – властно приказал Петер.

Слишком долго он жил в плену собственных страхов и под надзором своих охранников. Теперь, в пятьдесят пять лет, он наконец-то чувствовал себя свободным от навязчивых опасений. Его женщина ждала от него ребенка. Он готовился стать отцом, и радостное ожидание этого счастливого события не собирался делить ни с кем. Ему хотелось самому отвезти Марию домой, поговорить с ней о будущем, полном надежд. Для этого им нужно было остаться наедине.

– Выходите! – повторил он начальнику охраны.

Тот, не двигаясь, смотрел на него в смятении.

Наконец телохранитель нехотя повиновался, мысленно проклиная упрямство великого человека, буквально потерявшего голову по причине, о которой он не смел даже догадываться.

Петер сорвался с места так, что завизжали покрышки, пересек линию ворот, выехал на аллею конских каштанов, промчался по ней с бешеной скоростью и затормозил на перекрестке при въезде на шоссе. Он пропустил несколько машин, имевших преимущественное право проезда, не обратив внимания на тяжелый грузовик, стоявший у обочины. «Мерседес» тронулся, и грузовик столкнулся с ним, внезапно дав задний ход. Петер так и не увидел тягача, летевшего на него подобно бомбе. В эту минуту он думал о Марии, о ребенке, которого они вырастят и воспитают вместе. Он был на вершине счастья, когда закончилась его жизнь.

Сегодня

1

Ноябрь только начался, и три дня не переставая лил мелкий холодный дождь. Мария спустилась в подземный гараж с Фьяммой и Мануэлем. Дети уселись на задних сиденьях голубого «Типо» [47]47
  Крупнолитражная модель легкового автомобиля фирмы «ФИАТ».


[Закрыть], а она села за руль. Они поднялись по короткому пандусу, выходившему в сад, и выехали на дорогу, по которой проносились машины. Брызги грязной воды летели из-под колес.

– Я хочу булочку, – захныкал Мануэль. – Хочу горячую булочку с кремом у булочника.

– У нас нет времени, – возразила Мария. – Если я остановлюсь у булочной, мы опоздаем в школу.

– Рашель каждое утро покупает мне булочку, и мы всегда приезжаем вовремя, – заупрямился мальчик.

– Я положила тебе в ранец яблоко, это гораздо лучше булочки, – сказала Мария.

– Терпеть не могу яблоки, – огрызнулся Мануэль.

– Яблоки полезные. Твоя сестра тоже съедает яблоко на перемене. Один разок и ты можешь потерпеть.

– Фьямма должна соблюдать диету, а я нет. И я хочу мою булочку! Мне полагается булочка! Понятно?

Мария почувствовала, что начинает терять терпение из-за своего непослушного сынишки. У нее руки чесались наградить его хорошим подзатыльником, но еще больше хотелось понять, в чем дело, почему он стал капризничать и ссориться с ней с утра пораньше. Впрочем, времени не оставалось ни на ссору, ни на выяснение отношений.

– Фьямма, ты можешь утихомирить своего братца? – спросила Мария.

Девочка наклонилась к Мануэлю и прошептала ему на ухо:

– Если ты не прекратишь, я все расскажу маме.

Мануэль тотчас же притих.

Мария остановила машину у входа в здание начальной школы. Мальчик вылез, накинув на голову капюшон от дождя, и бегом скрылся в подъезде, даже не попрощавшись с матерью.

– Может быть, ты мне расскажешь, какая муха его укусила? – обратилась Мария к дочери, когда «Типо» вновь влился в поток транспорта, направляясь к частному женскому институту, где Фьямма училась в шестом классе.

Девочка беспокойно заерзала на сиденье, закашлялась и принялась теребить «молнию» на своем плаще, но не ответила.

– Я задала тебе вопрос. Знаешь ли ты, что происходит с твоим братом? – повторила Мария.

Чувствуя себя припертой к стенке, Фьямма ответила шепотом:

– Он ревнует.

–  Ревнует?Но кого? К кому?

– Тебя к ребеночку, который должен родиться.

Несколько дней назад Мария вернулась в Модену вместе с детьми и Мистралем, который теперь, со свойственным ему стоическим упорством, проходил долгий, изматывающий курс реабилитации. Она была на четвертом месяце беременности и, разумеется, поговорила об этом с детьми. Фьямма тогда обняла ее и спросила: «А можно мне тоже стать его мамой?» Мануэль никак не откликнулся на новость.

– Так вот что его беспокоит, – проворчала Мария. – Но почему он все тебе рассказывает, а мне ни слова?

– Честное слово, мамочка, он мне ничего не говорил. Это я сама сказала Мануэлю, а он только подтвердил. Я догадалась.

– Каким образом? – с любопытством спросила мать.

– Он говорит, что ему не нравится, когда в доме посторонние.

– Ты просто чудо, девочка моя, настоящее чудо! – с восторженной улыбкой воскликнула Мария. – Я постараюсь больше времени проводить с Мануэлем. Слишком долго я оставляла его одного. Но что же я могла поделать, когда ваш отец был так болен!

– Со мной ты тоже мало говорила в последнее время. Но я не ревную, мама. Я знаю, что ты меня любишь.

Они подъехали к школе, где училась Фьямма. Мария заглушила мотор, а ее дочь приготовилась выйти из машины.

– Погоди, – окликнула ее Мария. – Ты права, в последнее время я тебя совсем забросила. Это будет ужасно, если мы сегодня прогуляем школу и устроим себе выходной?

– Может, это и не ужасно, – задумчиво ответила Фьямма, – но ты же знаешь, я туго соображаю, мне труднее дается учеба, чем моим одноклассницам.

Однако Мария уже завела машину.

– Я хочу немного побыть с тобой, и чтоб не звонил поминутно телефон, чтоб не работал факс, чтобы друзья не вваливались в дом незваными, ну, словом, чтобы нас никто не беспокоил, – пояснила она.

– А куда мы едем? – захотела узнать Фьямма, уже почуяв сладкий вкус запретного плода.

– В кондитерскую, конечно! – решила Мария.

Они вошли в кафе-кондитерскую «Молинари», где Марию сразу же узнали.

– Две чашки шоколаду и пирожные с кремом, – заказала она, направляясь к угловому столику, самому укромному во всем зале.

Мария и Фьямма сняли плащи. Девочка лучилась радостью.

– А ты знаешь, мама, ты заказала как раз то, что мне больше всего нравится. Но я не должна этого есть. Мне нельзя.

– Мне тоже нельзя, – заговорщическим шепотом сообщила Мария. – Беременным женщинам категорически запрещено переедать, они должны соблюдать диету. Но я думаю, разок нарушить правила все-таки можно. Это пойдет нам на пользу.

– Мы – две великие грешницы, – торжественно провозгласила Фьямма.

Мария кивнула:

– Так приятно иногда согрешить!

Шоколад был горячим, сытным и вкусным.

– Мама, а ты правда хочешь этого нового ребеночка? – спросила Фьямма, жадно поднося ко рту трубочку с кремом.

– Что за вопрос? Конечно, хочу. Все мои дети были для меня желанными.

– И я тоже? – не отставала девочка.

– Особенно ты. Я ждала тебя всем сердцем. Ты была частью меня и человека, которого я очень любила, – ответила Мария с нежностью.

– А потом, когда я родилась и ты узнала, что я – даун, ты все равно меня любила?

Мария вспомнила свое отчаяние и то инстинктивное неприятие, которое она испытала к этому ребенку, когда через неделю после родов ей сообщили правду о патологии.

– Мне было страшно, Фьямма, – сказала она вслух. – Ты была такая слабенькая. И такая лентяйка! Ты даже не умела сосать молоко из моей груди. И ты была совсем не похожа на Петера и даже на меня. Только на лбу у тебя был чубчик рыжих волос, как у меня. Вот за этот чубчик я и назвала тебя Фьяммой [48]48
  Пламя ( ит.).


[Закрыть]. В первые дни никто мне не объяснил, что ты не такая, как другие. Я смотрела в эти твои раскосые глазки, видела, как медленно ты двигаешься, и ничего не понимала. К тому же меня пугало, что ты никогда не плачешь. Казалось, ты хочешь умереть. Тогда я подумала: раз ты такая грустная, значит, я сама в этом виновата. Я очень много плакала и горевала, когда Петер умер. И мало мне было горя, так меня еще унизили, выгнали из дома твоего отца на озере Комо. Мне сказали, что дом закроют, и предложили денег. Я отказалась от денег, отказалась от всякой помощи и уехала, вернулась домой в Каннучето, туда, где я родилась.

– И тогда ты восстановила дом бабушки и дедушки? – спросила Фьямма, заставляя мать в сто первый раз пересказывать историю семьи Гвиди.

– У меня была в банке довольно солидная сумма, полученная от страховой компании после взрыва, – объяснила Мария. – Я эти деньги никогда не трогала, но в тот момент решила их использовать, чтобы заново отстроить дом и открыть ресторан.

– И ты так и сделала, да?

– Ресторан я открыла года через два после твоего рождения, когда мы с тобой уже были большими друзьями. Сначала, когда доктор мне объяснил, что ты не такая, как все, я все никак не могла понять. Я была одна, мне не на кого было опереться, я без конца плакала и чувствовала себя ужасно. Поэтому я оставила тебя в больнице, ведь тебе нужен был особый уход, а я в то время не могла тебе его дать.

Как только у меня немного прибавилось сил, я отправилась искать тебе няню. Рашель была вдовой, я попросила ее переехать ко мне, чтобы помочь растить тебя. Она согласилась, и тогда я поехала за тобой в больницу. Рашель стала тебе отличной няней. Она тебя баюкала, мыла, кормила. Я не знала, как взять тебя на руки, все боялась сделать что-то не так. Мне даже прикоснуться к тебе было страшно. Мне становилось все хуже и хуже, все тяжелее на душе, я пришла в отчаяние. Наконец однажды вечером Рашель сказала: «Я ухожу. Девочка в кроватке». И ушла, оставив нас с тобой одних.

Я вошла в твою спальню и склонилась над кроваткой. Ты смотрела на меня неподвижно, без улыбки и без слез. Не знаю, сколько времени мы оставались вот так, молча глядя друг на друга. Я надеялась, что в какой-то момент ты проголодаешься и, может быть, тогда заплачешь. Но ничего подобного не случилось. Наконец я не выдержала и, сделав над собой усилие, взяла тебя на руки. Ты была такая крохотная. Даже дышала с трудом. Тебе действительно нужна была помощь.

– Мы с тобой были одиноки. Две несчастные одинокие женщины, да, мама? – заметила Фьямма, с аппетитом опустошая тем временем чашку шоколада.

– Мы должны были помогать друг другу. Думаю, ты больше помогла мне, чем я тебе. Потому что, ухаживая за тобой, я сама начала жить и улыбаться. Я носила тебя в сумке на груди, как кенгуру, потому что ты должна была постоянно чувствовать мое тепло, а я твое. Рашель вернулась и стала жить с нами. Я прочла все, что только можно было найти о синдроме Дауна. Все, что там говорилось, я уже знала по наитию. Чтобы вырасти здоровой, тебе нужно было много любви. И вот ты выросла и стала умницей, моей чудной девочкой, – с гордостью заключила Мария.

– Да, но это было так трудно! – тяжело вздохнула Фьямма. – Как ты думаешь, я могу попросить еще чашку шоколада? – спросила она лукаво.

– Мы же сегодня решили грешить, так стоит ли останавливаться на полдороге? – Мария позвала официанта и заказала еще две чашки шоколада. – Лучше уж изредка совершить большой грех, чем грешить по мелочи каждый день.

– А мой отец тоже был сладкоежкой? – вдруг ошеломила ее Фьямма.

– Он был великаном. Огромным, как гора. И ему тоже нравились пирожные с кремом, как тебе.

– А я бы ему понравилась? – робко спросила девочка.

– Конечно. Ты, моя маленькая, всем нравишься. И Мистраль тебя обожает.

– Я знаю. Он мне всегда говорит, что я девушка его мечты, – похвасталась Фьямма. Она с жадностью выпила вторую чашку шоколада, а потом добавила: – Вчера, когда вас с папой не было, мне звонил мой брат. Синьор в золотых очках.

– И ты говоришь мне об этом только теперь? Что ему было нужно? – всполошилась Мария.

– Он приедет в Модену на будущей неделе. Он хочет повидаться со мной. Ты не возражаешь?

* * *

Мария долго недоумевала, не понимая, чем вызвано это внезапное внимание со стороны Джанни Штрауса к девочке, существования которой он раньше не замечал. Но в одном у нее не было сомнений: Фьямма проявила к нему живейший интерес, и Мария восприняла это как положительный знак, свидетельствующий об умственном созревании дочери.

Джанни появился ровно в назначенный час и объявил, что хочет видеть Мистраля, все еще являвшегося де-юре первым пилотом «Блю скай».

– Я вижу, ты слегка похудел, – сказал он Мистралю, вылезавшему из бассейна в подвальном помещении на вилле в Модене.

– А ты, я вижу, стал записным остряком! – бросил в ответ чемпион, заворачиваясь в купальный халат. От Мистраля действительно осталась одна тень. Ему нужны были долгие месяцы, чтобы обрести свою прежнюю спортивную форму.

– Как по-твоему, сможешь ты выйти на старт весной? – спросил Джанни.

Они вместе направились на первый этаж, вошли в гостиную, где горел камин, и сели перед огнем, как старые друзья.

– Я покончил с соревнованиями, Джанни, – начал Мистраль. – Ураганный ветер утих.

– Хочешь меня бросить? – спросил Джанни.

– А в чем дело? Мне говорили, ты собирался продать «конюшню» после аварии.

– Я передумал. «Блю скай» – это любимое детище моего отца. Продать «конюшню» – это все равно что предать его память. В общем, я ни за что не продам, если ты будешь участвовать, – объяснил Джанни.

– Говорю тебе, я завязал.

– Я тебе не верю. Не такой ты человек, чтобы отказаться от пятикратного чемпионства. В этом году тебе не повезло, но на будущий год все может быть иначе.

– Мне тридцать восемь лет. Я слишком стар для гонок, – задумчиво возразил Мистраль.

– Только не надо мне заливать. Ты не из тех, кто может выпустить из рук баранку из-за аварии, – стоял на своем Джанни.

– Ты слишком мало знаешь мир спорта. Наверное, поэтому ты и не можешь меня понять. Когда пилот попадает в аварию и не может объяснить себе, в чем же он ошибся, это означает, что он дошел до точки. А теперь извини, я тебя оставлю: меня ждет массажист, – попрощался Мистраль, поднимаясь.

– Еще минутку, Мистраль, – окликнул его Джанни. – Если ты решил завязать, чего же ты так стараешься привести себя в форму?

Мистраль ничего не ответил. Идя за ним следом, Джанни добавил:

– В любом случае, я приехал повидаться не только с тобой. У меня назначена встреча с Фьяммой.

– Знаю. Она ждет тебя в своей комнате. Ждет не дождется вот уже несколько дней, – ответил Мистраль, направляясь к гимнастическому залу.

Джанни Штраус огляделся. Ему никогда раньше не приходилось бывать в этом доме, и он не знал, где найти комнату девочки. Она бесшумно возникла на пороге и протянула ему руку.

– Добрый день, синьор, – сказала она тихо.

Джанни улыбнулся ей. Сегодня, в клетчатой плиссированной юбочке из шотландки и синем кардигане, она показалась ему выше ростом, чем в первый раз. Длинные шелковистые волосы были распущены, на лбу – небольшая челка.

– Ты сегодня такая хорошенькая, – сказал он, пожимая ей руку.

– Значит, в прошлый раз я не была хорошенькой?

– Сегодня ты еще лучше, – заверил ее Джанни.

– Вы тоже хорошо выглядите, синьор.

– Ты так и не сможешь назвать меня по имени?

– Я все никак не привыкну. Но я постараюсь. Пойдемте со мной, я провожу вас в свою комнату, – сказала она радушным тоном настоящей хозяйки дома.

У Джанни вообще не было ни малейшего представления о том, что такое дети, но комната Фьяммы поразила его. Он был уверен, что в мире просто не существует второй, подобной этой. Одна из стен просторной комнаты была сплошь зеркальной и отражала остальные, окрашенные в небесно-голубой цвет, разрисованные бело-розовыми облачками и малиновками в полете. На белой постели во множестве лежали подушки, украшенные ленточками и обшитые кружевом. В комнате стояли также кресла, обитые материей светлых, пастельных тонов, и книжные полки. Книги и коробки с играми были расставлены на них в безупречном порядке.

– Садитесь, – пригласила она, – нам сейчас подадут чай.

– А зачем эта зеркальная стена? – спросил он.

– Чтобы я могла себя видеть. Я очень часто смотрюсь в зеркало. Это мне помогает лучше узнать себя и контролировать свои движения. Я, можно сказать, выросла, глядя в зеркало. Для нас, даунов, очень важно иметь большое зеркало, чтобы все время смотреть на себя, – объяснила она, как учительница, дающая урок.

– Я всегда чувствую себя немного неловко, когда я с тобой, – признался он. Простодушие Фьяммы лишало его привычной уверенности в себе.

Фьямма восприняла слова Джанни как комплимент и улыбнулась.

– Вы хотели меня видеть. Почему? – спросила она, переходя сразу к делу.

– В прошлый раз мы говорили о нашем отце, – начал он. – У Петера Штрауса была огромная прекрасная вилла на озере Комо.

– Я знаю. Мне мама рассказывала. Она жила там несколько лет, пока наш отец был жив.

– Хорошо. Так вот знай, этот дом заперт с тех пор, как отец умер. Он для меня очень много значит, и не только потому, что там собраны великие произведения искусства. Этот дом – тоже своего рода зеркало. В нем отразился характер отца, его вкусы, его личность. Я сам мало его знал, ты его совсем не знаешь. Ты хотела, чтобы я рассказал о нем. Ну так вот, этот дом расскажет о нем больше и лучше, чем я или кто угодно другой. Я хочу сказать тебе, что он твой. Он принадлежит тебе по праву. Вот, держи. – Он вынул из кармана пиджака и протянул ей довольно плотный конверт. – Здесь акт о передаче права собственности.

Фьямма открыла конверт и вынула из него документ, состоявший из четырех машинописных страниц.

– Спасибо, – сказала она кротко. – Вы мне сделали большой подарок.

– Просто я хочу хоть отчасти исправить допущенную несправедливость. Конечно, это несколько запоздалый жест, но все же больше, чем ничего. Полагаю, впоследствии ты получишь и кое-что еще. Но пока я хочу, чтобы ты поехала на эту виллу. Вошла Рашель и сервировала чай. Следом за ней появилась Мария.

– Мамочка, можно нам съездить на озеро на пару дней? – спросила Фьямма. – Мой брат только что сказал мне, что вилла на озере Комо – моя.

– Только ты и я? – улыбнулась Мария, заговорщически подмигнув ей и старательно пытаясь скрыть волнение, которое вызвала у нее эта новость.

– Нам придется взять с собой Мануэля, а то он с ума сойдет от ревности, – сказала Фьямма.