Текст книги "Рыжие волосы, зеленые глаза"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
10
С тех пор как Мария вошла в его жизнь, Петер Штраус помолодел телом и душой. В детстве он любил сидеть на берегу реки и бросать плоские камешки, пуская «блинчики» по воде, пока его мать стирала белье богатым людям. Руки у нее были сработаны до костей, иногда, даже в сильную жару, ее от усталости начинала бить дрожь.
– Что с тобой, мамочка? – спрашивал он в тревоге.
– Ангел пролетел и задел меня крылом, – отвечала она, чтобы его успокоить.
– А где он теперь? – мальчик принимался оглядываться в поисках чудесного видения.
– Не знаю, малыш. Кто ж это может знать? У ангелов большие крылья. Они тебя задевают и тут же улетают далеко-далеко.
Мария стала его ангелом. Она была рядом уже долгое время, но ему казалось, что когда-нибудь, рано или поздно, она исчезнет, улетит далеко-далеко. Однако она не исчезала, она ждала его с робкой улыбкой, с трепетно бьющимся сердцем, со своей чистой душой, которую кто-то попытался, но не сумел запятнать.
Казалось, он уже много лет назад и думать забыл об ангелах своего детства, но вот появилась Мария и вновь напомнила о них, вновь заставила его мечтать о любви.
Ему вспомнились слова Махатмы Ганди. Великий мудрец, никогда не отвечавший злом на зло, безропотно сносивший любое насилие, не прощал надругательства над женщиной. «Если кто-то изнасилует твою жену, твою мать или твою сестру, – говорил он, – ты должен отплатить». Обуреваемый мыслями о любви и мщении, Петер направился в свою цюрихскую контору. Штраус намеревался во что бы то ни стало отыскать разгадку Марииной истории.
Он перепробовал все мыслимые и немыслимые комбинации, чтобы найти дом Моретты или связанных с ней людей, но безрезультатно. В Болонье по этому адресу не было недвижимости, принадлежавшей какой-либо из швейцарских компаний. Тогда он решил сделать перерыв в своих поисках и позвонил в Инсбрук.
– Дом Фукс, – отозвался женский голос.
Петер удрученно покачал головой. Он звонил на виллу, где жила его жена с их единственным сыном Джанни. «Гастролерша», как он ее называл, предпочитала носить свою девичью фамилию.
Когда они познакомились, а было это уже более четверти века назад, она с восторгом согласилась на брак, избавлявший ее самое и всю ее семью от тисков аристократической нищеты.
Но когда богатство вошло в привычку, Петер, этот грубый мужлан, лишенный прочных корней и глубоких традиций, стал постепенно все больше раздражать Марианну. Она начала попрекать его отсутствием хороших манер, неотесанностью, «уличными», как она говорила, выходками. Постепенно она отдалялась от Петера, всячески давая ему понять, что он будет наихудшим из отцов для их ребенка. Так они, по обоюдному согласию, пришли к раздельному проживанию.
Теперь Джанни уже вырос. Он переходил из школы в школу, всюду демонстрируя весьма посредственные результаты. Сын не унаследовал ни музыкального дара своей матери, ни деловых талантов отца. Его можно было назвать бесхребетным молодым человеком.
При встрече отцу и сыну, помимо традиционного обмена любезностями, в сущности, нечего было сказать друг другу. И все же Петер любил его и терпеливо ждал, когда же Джанни отбросит плохо скрываемое презрение по отношению к отцу и между ними возникнет взаимопонимание. Петер вспоминал крепкий старый дом, где родился, залитый солнцем летний двор, вой ветра снежными зимними ночами, полыхающую огнем осеннюю листву. Вспоминал измученную трудом мать, добрые улыбки родителей, их светящиеся любовью глаза. Ну а его сын, маленький Джанни, что он запомнит из своего детства и отрочества?
– Говорит Штраус. Передайте трубку моему сыну, – приказал он экономке.
– Молодой синьор отдыхает, – ответила женщина.
– Ну так разбудите его, – упрямо проговорил он.
Ему пришлось дожидаться, пока наконец в трубке не послышался глухой со сна голос Джанни.
– Здравствуй, папа.
– Привет, сынок, – ласково поздоровался Петер. – Как у тебя дела? – В эту минуту он вновь увидел сына ребенком лет четырех-пяти, когда он повез его в Вену покататься в парке Пратер на знаменитом «чертовом колесе».
– Нормально, а в чем дело? Тебя что-то не устраивает? – Джанни немедленно перешел в оборону.
Петера многое не устраивало, включая, например, то, что вот уже полгода его сын никак не мог сдать выпускной экзамен. Этот печальный факт Марианна не смогла утаить от мужа, но он решил не обсуждать его с сыном в телефонном разговоре.
– На следующей неделе я еду в Штаты. Чисто деловая поездка. Ты бы не хотел меня сопровождать? – предложил Петер.
– А я уже запланировал поездку в Грецию, – капризно протянул Джанни. – Но если это приказ, я поеду с тобой.
– Это всего лишь приглашение, – Петер решил не настаивать.
– Тогда я предпочитаю съездить в Грецию с друзьями, – обрадованно отозвался Джанни.
Петер тяжело вздохнул.
– Как поживает твоя мать?
– Готовится к поездке в Лос-Анджелес. У нее концерт с Зубином, – ответил Джанни, фамильярно называя знаменитого дирижера Зубина Мету по имени. Ему нравилось напоминать отцу о том, в каком изысканном кругу вращается его мать. – Он сам ее пригласил.
– Понятно. Пожелай ей успеха от моего имени. Когда же мы сможем увидеться? – спросил Петер.
– Ты не возражаешь, если я приеду на озеро в августе? – в знак примирения предложил Джанни.
– Я буду тебя ждать, – сказал Петер и повесил трубку.
Потом он сделал еще несколько телефонных звонков, стараясь не вспоминать натянутый разговор с сыном, и наконец вновь вернулся к поиску информации в компьютере. Он изменил исходные данные и стал с нетерпением дожидаться ответа. И опять машина сообщила об отсутствии каких-либо сведений. Похоже было, что вилла Моретты не является собственностью ни одной из швейцарских компаний. Отсюда напрашивался один-единственный вывод: полученная от Марии информация была ошибочной.
И все же необходимо было найти владельцев этого дома, чтобы начать поиск, который позволил бы ему обнаружить связь между некими преступными группировками и представителями государственной власти.
Если Мария не ошиблась, если ее подруга сказала ей правду, компьютер непременно должен был выдать ему ответ.
Послышался стук в дверь. Это пришла Элиза Капочча, его секретарша. Сама она являлась уроженкой Цюриха во втором поколении, но ее семья была родом из Агридженто [40]40
Город на Сицилии.
[Закрыть].
– Добрый день, синьор, – начала она, вынимая блокнот.
Штраус нацарапал на листке бумаги адрес виллы в Болонье.
– Попробуйте отыскать владельцев этой недвижимости. Я бьюсь над этим уже час, но все без толку. Вроде бы речь идет о какой-то швейцарской компании.
Часа два он занимался делами, прежде чем в кабинет вернулась Элиза Капочча.
– Я получила информацию, которую вы искали, синьор, – сообщила секретарша.
– И что же?
– Недвижимость принадлежит нам. То есть вам, синьор Штраус.
Петер похолодел. Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осмыслить новость, разорвавшуюся у него в мозгу подобно бомбе.
– Я хочу знать все подробности, – проговорил он наконец.
11
Вилла в Болонье была приобретена в 1965 году компанией «Блю билдинг», расположенной в Лугано. Агентство по сдаче внаем недвижимости находилось в Риме, на улице Кондотти, в самом центре города. Судя по документам, в данный момент вилла была арендована фирмой «Ориентал Карпетс», управляющим которой значился Антонино Катания.
– Антонино Катания, – вслух повторил Петер.
– Я не понимаю, синьор, – растерянно произнесла Элиза Капочча. Она всегда ощущала трепет в присутствии своего могущественного шефа.
– Попросите моего пилота подготовить самолет. Я немедленно вылетаю в Рим, – приказал Петер.
Он думал в эту минуту о Марии, поруганной, избитой, истекающей кровью, брошенной умирать на обочине дороги. Какими глазами посмотрит она на него, если узнает, что бордель Моретты Моранди был его собственностью?
* * *
Когда он прибыл в римское агентство на улице Кондотти, на месте никого не оказалось, за исключением секретарши.
– Мне нужен Джулиано Манкузо, – сказал Петер, нервно растирая онемевший от напряжения подбородок.
– Вам назначено? – неприветливо осведомилась девушка, не поднимая глаз от бумаг, которые сортировала по ящикам письменного стола.
Петер чувствовал себя усталым и расстроенным, ему хотелось как можно скорее прояснить дело. Ответ секретарши привел его в неистовство.
– Ничего мне не назначено, – пророкотал он, – но если через десять минут вы мне не разыщете и не доставите сюда Джулиано Манкузо, мой вам совет – соберите все свои манатки и закройте эту дверь с той стороны.
– Да вы с ума сошли! – завизжала девица. Она стала красной и уставилась на него в ужасе.
– Вот первые разумные слова, которые я от вас услышал. Все верно. Я сошел с ума.
– Могу я, по крайней мере, узнать, кто вы такой? – спросила она, постепенно приходя в себя и вновь обретая привычный самоуверенный тон.
– Петер Штраус.
– Петер Штраус? – прошептала секретарша чуть слышно.
– Да, Петер Штраус, хозяин этой лавочки, – уточнил он.
После нескольких лихорадочных телефонных звонков Джулиано Манкузо, дыша, как загнанный пес, ворвался в контору, захлебываясь извинениями и оправданиями. Как по волшебству, на большом столе перед Петером появились все документы, относившиеся к вилле Моретты Моранди.
– Кто подписывал ежеквартальные чеки арендной платы?
– Вирджилио Финолли, – пролепетал в ответ директор агентства.
– Однако договор об аренде был оформлен с фирмой «Ориентал Карпетс» Антонино Катании. Как же так? – продолжал допытываться Петер.
– Понятия не имею, – с убитым видом ответил Манкузо.
– Доктор Манкузо, дом в Болонье необитаем и пришел в запустение. Вам не кажется странным, что этот синьор Катания через посредство Финолли платит за недвижимость, которой не пользуется годами?
– Боюсь, мне нечего вам сказать. Это прискорбный факт. Мы позаботимся о том, чтобы обследовать дом, и, в случае необходимости, потребуем возмещения ущерба. – Вы не позаботитесь ровным счетом ни о чем. С этой минуты решением проблемы займусь я сам.
– Да, конечно, синьор.
Оставив его с разинутым ртом, Петер повернулся на каблуках и вышел. В дверях он столкнулся с секретаршей. Она возвращалась из туалета вся зареванная.
* * *
Сотрудник спецслужбы только что вернулся в свою мансарду на улице Арко-де-Толомеи. Он совершенно выбился из сил. Пора было расставаться с этим уютным гнездышком. В его возрасте, если живешь на шестом этаже, без лифта уже не обойтись. Телефон звонил, не умолкая, и он скрепя сердце снял трубку.
– Могу я поговорить с синьором Финолли? – спросил голос на другом конце провода.
– А вы-то сами кто? – грубо ответил он.
– Не думаю, что я ошибся номером, – сказал позвонивший насмешливым тоном, – и не считаю нужным представляться, потому что через десять минут, когда я приду к вам в дом, вы, возможно, припомните, что где-то меня уже видели, – добавил незнакомец, вешая трубку. Сколько врачи ни внушали ему, что бояться нечего и что его положение стабильно, «как в танке», один такой телефонный звонок – и давление у него сразу подскочило.
Агент положил трубку на рычаг и провел носовым платком по лбу, покрывшемуся испариной.
Он подошел к двери и посмотрел в «глазок». На площадке никого не было. Он открыл, и тут же ему показалось, что на него обрушилась гора. Кто-то схватил его за ворот. Двое вооруженных мужчин ворвались в маленькую квартирку, Петер втащил хозяина внутрь и швырнул его в кресло, нависая над ним всей своей колоссальной тушей.
– А вот теперь поговорим, – объявил он.
– Кто вы? Что вам от меня нужно? – дрожащим голосом пробормотал агент спецслужбы. Пот лил с него градом.
Двое телохранителей рыскали по квартире, переворачивая все вверх дном, обрывая провода и выводя из строя записывающую аппаратуру. Они сложили в холщовый мешок блокноты с записями, магнитофонные пленки, два пистолета. Потом кивнули Штраусу, давая понять, что все в порядке.
– Из чистого любопытства, синьор Финолли, – начал Петер неожиданно мягко, – давайте совершим небольшое путешествие во времени. Перенесемся на несколько лет назад. Расскажите мне об одной девушке из Болоньи. Ее звали Моретта Моранди. Вы ее припоминаете?
Агент вздрогнул. Он понял, что ложь принесет ему лишь новые неприятности, но никак не мог определить, что представляет собой эта троица, ворвавшаяся к нему в дом. Полицейские, шантажисты, грабители? Только в одном он не сомневался: они не намерены шутить.
– Я никогда ее лично не встречал. Никогда с ней не разговаривал. Для меня это всего лишь имя. Услужливая девушка для ночных увеселений некоторых лиц, – неуверенно ответил он.
– Каких лиц? – настаивал Петер.
– Зачем вы меня спрашиваете, если сами все знаете? – слабо запротестовал Финолли.
– Мне хочется услышать это именно от вас, – сказал Петер, не теряя спокойствия. Потом он повернулся к своим охранникам и приказал: – Нам с этим синьором необходимо побеседовать с глазу на глаз. Подождите меня на лестнице.
Когда они остались одни, сотрудник спецслужбы, наконец-то узнавший Петера, поглядел ему в глаза с вызовом:
– Что бы я вам ни сказал, вы мне все равно не поверите. Ваши люди уже завладели документами, которые я собирал все восемь лет, что занимаюсь этой грязной работой. Можете с ними ознакомиться, если пожелаете. Но учтите, знать некоторые вещи вредно для здоровья. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое.
– Вы омерзительный тип, – заметил Петер.
– Думаю, что и вы не лучше, – Финолли решил защищаться по принципу «сам дурак». – Вы великий Петер Штраус. Тот самый, который из ничего стал колоссом международного капитала. Такую карьеру не сделаешь, не запачкавшись.
– Не читайте мне мораль, синьор Финолли. Кто бы говорил, но только не вы.
– Я в таком положении, что могу позволить себе все, что угодно. С этой минуты моя жизнь не стоит ни гроша. И ваша, смею вас уверить, – тоже.
– Кто такой Антонино Катания? – продолжал Петер, пропустив предупреждение мимо ушей.
– Подонок, – ответил Финолли.
– Ваши оценки меня не интересуют.
– Исполнитель. Торговец наркотиками. Доносчик. Сводник. Убийца. Член мафии.
– Это он убил Моретту Моранди?
– Он и его друзья.
– Назовите имена.
– Я их не знаю. В нашем деле чем меньше знаешь, тем дольше живешь. И вам предстоит самому в этом убедиться, синьор Штраус, – зловеще предупредил агент.
– Меня ваши угрозы не пугают, синьор Финолли. Почему вы продолжали оплачивать аренду виллы, на которой никто не живет?
– Таков был приказ. Я ведь тоже исполнитель, – пожал плечами Финолли.
– Ключи, – потребовал Петер, властно протягивая руку. – Верните мне ключи от виллы.
Финолли отдал ему ключи. Он побледнел, его сотрясал озноб.
Петер вышел к своим охранникам, ждавшим его на лестнице.
Оставшись в одиночестве, агент спецслужбы заметил, что брюки у него мокрые. И тогда он заплакал. Он все еще плакал, пока его дрожащие пальцы набирали заветный телефонный номер.
Когда в трубке раздался знакомый голос, Финолли сказал:
– Петер Штраус. Он добрался до меня. Взял мой архив. Теперь ему многое известно.
* * *
В самолете, на обратном пути в Болонью, Петер ознакомился с материалами, захваченными у Вирджилио Финолли. Он полагал, что ему все известно о мире политики и его интригах. Теперь оказалось, что он не знал ровным счетом ничего. Даже самая извращенная фантазия не смогла бы породить столь отвратительной картины. Секретный агент подробно задокументировал множество преступлений, совершенных сознательно и преднамеренно. Марии не повезло: она по чистой случайности столкнулась с этими людьми, и они надругались над ней. Но, к счастью, она осталась жива, и теперь он был рядом, чтобы ее охранять.
Петера мучили мысли о происшедшем, но он не представлял, что худшее еще впереди. Внутренняя обстановка виллы все еще хранила признаки былой роскоши, несмотря на ущерб, нанесенный теми, кто перевернул все вверх дном в попытке отыскать пленки, о которых рассказала Мария. Люди Петера не понимали, почему хозяин так волнуется из-за этой развалюхи, но не сомневались, что у него есть на то веские основания. Они привыкли не задавать вопросов и выполнять его приказы без обсуждений. Ведь они служили ему годами, и Петер ни разу не заставил их пожалеть об этом.
Они бродили по дому как призраки. Уже в саду Петер сказал:
– Я выставлю этот дом на продажу. Вся выручка пойдет на благотворительность. Надеюсь, таким образом нам удастся смыть хоть часть этой грязи.
Он повел их к невысокому зданию гаража. Они поднялись по железной лестнице на второй этаж, в квартиру. Попав внутрь, Петер убедился, что все соответствует описанию, данному Марией. При мысли о том, что она была заложницей в этом гнусном месте, он снова ощутил глухую ярость. Квартирка над гаражом тоже выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Антонино все перевернул вверх дном, ища катушки с записями. Но так и не нашел того, что искал, подумал Петер, увидев, что потолок в ванной цел.
– Кажется, это панельный потолок, – заметил он вслух, обращаясь к одному из своих людей. – Посмотрим, сумеешь ли ты сдвинуть одну из панелей.
Телохранитель встал на край ванны и принялся выстукивать по потолку костяшками пальцев.
– Тут есть полость, – подтвердил он, сдвинул панель и засунул руку внутрь. – Тут что-то лежит.
Он вытащил картонную коробку и протянул ее Петеру. Открыв ее, Петер увидел те самые катушки с магнитофонными пленками, о которых говорила Мария.
Вечер он провел в гостинице, прослушивая записи, сделанные Мореттой. Теперь ему было известно гораздо больше, чем Мария могла бы вообразить. Узнал он и имена сообщников Антонино Катании. Но это были всего лишь имена. Он не знал, где их искать.
На руках у него была информация, наводившая на него ужас. От нее надо было избавиться как можно скорее. Когда, ближе к рассвету, Петер уснул, последней его сознательной мыслью была мысль о Марии. Он обещал ей достать эти записи, чтобы она сама могла отнести их в полицию, сдержав таким образом обещание, данное подруге. Но он не хотел, чтобы она вновь оказалась замешанной в эту историю. Так, впервые в жизни, Петер решил солгать ей.
12
Вилла, выстроенная в неоклассическом стиле, стояла на склоне невысокого холма над Бонье. Портал из туфового камня венчал вход в трехэтажное здание, возвышавшееся над бескрайними виноградниками. Здесь, под щедрым солнцем Прованса, созревали лучшие местные сорта винограда, предназначенные для тонких вин, умножавших славу семейства Онфлер.
Мистраль никогда раньше не бывал в доме, подобном этому, обставленном великолепной старинной мебелью и увешанном драгоценными полотнами.
Шанталь пригласила его на выходные.
– Теперь мои родные смогут наконец познакомиться с тобой и убедиться воочию, что ты нормальный человек. А то они склонны считать всех, кто не принадлежит к их кругу, инопланетянами.
Зачарованным взглядом Мистраль разглядывал утварь, ковры, серебро, терракотовые скульптуры и хрустальные люстры необыкновенной красоты.
– Этот дом похож на сказку! – воскликнул он.
– Это наш загородный особняк. Ты еще не видел наш дом в Париже, – небрежно бросила она.
Мистраль отдал свой саквояж одному из слуг и последовал за Шанталь во внутренний дворик, чтобы полюбоваться садом, террасами спускающимся вниз по холму и освещенным последними лучами вечерней зари.
– Ведь здесь ты выросла, верно? – спросил он, стараясь вообразить, как проходило детство Шанталь в этом прекрасном доме.
– Я росла в разных местах, – ответила она, – но, конечно, и здесь тоже. Но только не зимой, когда дует мистраль. Зимой здесь очень страшно.
– Я знаю. Силу этого ветра я несу в своем имени. И в сердце, – признался он и перевел разговор: – А где же ты жила зимой?
– В Париже, разумеется. В августе мы ездили на море. В декабре – в горы. Ну а кроме того, я много лет провела в коллеже, в Пиренеях. Жуткая дыра. Но настоящий наш дом, конечно же, здесь. Папа унаследовал его от своего отца, а дедушка от своего, и так далее.
– Понятно, – улыбнулся он, окидывая взглядом долину, представлявшую собой один сплошной виноградник.
Тут и там посреди зеленого моря возвышались островки крестьянских усадеб. В одной из них, должно быть, жили Плувены, родственники его матери. Он все еще помнил слова Адели, сказанные ему в детстве: «Когда-нибудь я отвезу тебя в Прованс познакомиться с твоими дядями и тетками». Но они так и не собрались съездить во Францию. Возможно, Адель не захотела вновь увидеть семью, позабывшую о ее существовании с тех самых пор, как она вышла замуж за рыбака из Чезенатико. Эти крестьяне из Прованса были суровыми, непреклонными людьми. Кто знает, может быть, и аристократы, такие, как Шанталь, были на них похожи?
– Тебе так понравился этот вид? – удивилась девушка, увидев его в глубокой задумчивости.
– Это ведь и моя земля, – неожиданно объявил Мистраль. – Моя мать родилась здесь.
– Ты что, шутишь?
– Я говорю совершенно серьезно.
– И поэтому тебя зовут Мистралем?
– Верно. Мою мать зовут Адель Плувен.
– В этих местах живет много Плувенов. Некоторых я знаю. Они у нас арендуют землю уже лет сто, а может, даже и больше.
– Это мои родственники, – улыбаясь, подтвердил Мистраль.
– Тебе это кажется забавным? – спросила Шанталь.
– Конечно. Вот бы удивились братья моей матери, если бы узнали, что их племянник в хозяйском доме ведет разговор с глазу на глаз с графиней Онфлер.
– И ты никогда здесь раньше не был?
– У меня эти места не вызывали особого интереса. По крайней мере, пока ты не появилась на моем горизонте, – признался он, обнимая ее за плечи.
– А что сказала бы твоя мать, если бы сейчас увидела тебя здесь? – прищурилась она лукаво.
– Моя мать обладает редкостным даром никогда и ничему не удивляться, – сухо ответил Мистраль.
Ему не хотелось говорить об Адели: любовное чувство к матери было так дорого его сердцу, что им невозможно было поделиться ни с кем.
– Значит, ты вырос двуязычным, – заметила Шанталь. – Теперь я понимаю, откуда у тебя этот деревенский акцент, когда ты говоришь по-французски. – Разговор ее явно забавлял.
– А я-то думал, что мой французский безупречен. – Он притворился обиженным.
– Ну, скажем, он почти безупречен, – снисходительно признала она.
– Увы, я не посещал аристократических коллежей, подобных тем, в которых ты провела свою юность.
– У меня о них сохранились самые мрачные воспоминания, – внезапно нахмурилась Шанталь.
– Ладно, будем считать, что мы поведали друг другу истории наших жизней, – подвел черту Мистраль.
– Прошлое мало что значит, меня больше волнует настоящее, – сказала она. – Пойдем, я провожу тебя в твою комнату.
Шанталь взяла его под руку и повела на второй этаж виллы, где были расположены комнаты для гостей. В комнате Мистраля были две застекленные до полу двустворчатые балконные двери с видом на бассейн, над которым с криками носились ласточки, иногда пикируя и касаясь крыльями воды, а затем вновь взмывая в небо, чтобы продолжить свой хаотичный полет до наступления темноты.
Мистраль прикрыл ставни, заслоняясь от последних лучей солнца, всегда вызывавших у него смутное ощущение беспокойства. Особенно не любил он осенние вечера, когда красота и смерть словно идут рука об руку. В Чезенатико, когда он был ребенком, Мистраль на закате уходил на берег моря, чтобы следить за полетом чаек. Вечернее небо так действовало на него, что он начинал плакать, свернувшись калачиком на песке и закрыв лицо руками.
Все началось в тот день, когда после ожесточенной и неравной (двое на одного) драки с мальчишками старше его годами он вынужден был спасаться бегством и убежал на пляж. Тут Мистраль как бы новыми глазами увидел море, поглотившее его отца Талемико, когда он был еще совсем маленьким. «Они пользуются тем, что у меня нет отца, он бы не дал меня в обиду», – думал он, утирая слезы. Ему отвечал лишь однообразный шум волн. В последних лучах заката они медленно катились к берегу и разбивались о прибрежный песок.
Шанталь подошла к нему и принялась нежно гладить его волосы и плечи.
– Ты что, играешь в «замри-умри-воскресни»? – спросила она, заметив его задумчивый вид.
– Я вспоминал далекие годы, – ответил Мистраль, обнимая ее.
– Давай попробуем, удобна ли эта кровать? – многозначительно предложила она.
– А мы не опоздаем к ужину? – У него не было настроения заниматься любовью.
– У нас еще есть несколько минут. И за этот краткий миг может случиться очень многое, – улыбнулась Шанталь и принялась расстегивать ему рубашку.
За столом Мистраль увидел и старую графиню Онфлер, grand-maman [41]41
Бабушка ( фр.).
[Закрыть], как все ее называли. Она была не так уж стара, но почти совершенно глуха и обвиняла окружающих в том, что они шепчутся, чтобы не дать ей услышать, о чем разговор.
Мистраль чувствовал, что его терпят как чужеродное, хотя и безвредное на данный момент существо. Он был человеком без корней, без традиций, просто очередным капризом Шанталь. Ведя праздный светский разговор, члены семьи Онфлер пытались найти хоть какое-то оправдание присутствию среди них этого красивого парня без прошлого.
– Стало быть, вы участвуете в автомобильных гонках, – сказала grand-maman. Она очень мало ела, зато частенько прикладывалась к бокалу, которому зоркий официант не позволял пустеть. – В молодые годы я была знакома с одним итальянцем, он участвовал в «Милле Милья» [42]42
Традиционная тысячемильная гонка через всю Италию.
[Закрыть]. Очаровательный молодой человек из очень знатной семьи. Граф Джованнино Лурани. Он ехал в паре с Джиджи Виллорези. Я даже припоминаю, что они ехали на «Мазерати», а впрочем, может быть, это была «Альфа-Ромео». Ее, кажется, сконструировал Марио Ревелли. Прошло столько лет, память иногда меня подводит. – На запястьях у старой графини звенели тяжелые золотые браслеты с подвесками. – А вы, э-э-э, как, вы говорите, ваша фамилия?
– Вернати, мадам. Мистраль Вернати, – ответил он, стараясь говорить громче.
– Что-то не припомню ни одного Вернати среди моих итальянских друзей, – скорбно вздохнула старая дама.
– Его мать француженка, – вмешалась ее невестка.
Шанталь заблаговременно снабдила мать нужными сведениями, но графиня дрожала при мысли, что рано или поздно ее свекровь вылезет с каким-нибудь бестактным вопросом.
– О, я нахожу это очаровательным, синьор Вернати. Откуда же родом ваши предки по материнской линии? – не унималась старуха.
Шанталь решила, что наступило время ретироваться.
– Мама, объясни ей сама, – сказала она, поспешно поднимаясь из-за стола. – Прошу нас извинить, бабушка. Мы и так уже припозднились, а нас еще ждут друзья в Бонье.
– Я все прекрасно понимаю. У вас, молодых, своя жизнь, вам надо веселиться. Но скажи мне только одно, радость моя. Ты неравнодушна к этому молодому человеку, или я ошибаюсь?
Граф смущенно закашлялся, графиня вся напряглась в ожидании ответа.
– Все гораздо серьезнее, grand-maman. Этот молодой человек похитил мое сердце, – вызывающе бросила Шанталь.
– Я так и поняла, я догадалась, – кивнула grand-maman, весьма довольная собой.
Когда они уже выходили из столовой, Мистраль услышал, как бабушка спросила:
– Какого он рода, этот юноша?
– Они ей скажут, что среднего, верно? – усмехнулся он.
– А вот и нет. Теперь, когда мама знает о моих намерениях в отношении тебя, она скажет бабушке, что ты из рода Плувенов, а grand-maman покачает головой, пожалуется, что стала забывать имена, и посетует на свою скверную память.
– Я себя чувствую полным идиотом, – признался Мистраль. – Но я не ожидал, что придется сдавать экзамен.
– А чего же ты ждал? В любом случае волноваться не стоит: тебе поставили проходной балл и перевели в следующий класс. Это я тебе гарантирую.
Не успели молодые люди выйти за дверь, как на ассамблее в столовой открылась общеполитическая дискуссия.
– Ну, что ты скажешь, Андрэ? – обратилась к мужу графиня. – Что нам ничего иного не остается, как сделать хорошую мину в надежде, что все закончится наилучшим образом, – сухо ответил граф.
– Ты думаешь, Шанталь решится выйти за него замуж? – ахнула его жена, не веря собственным ушам.
– По правде говоря, я молю бога, чтобы онрешился жениться на ней, – возразил граф. – В общем и целом он производит впечатление славного малого. Хорош собой. У него есть будущее. И насколько мне известно, автогонщики со временем начинают вызывать общественный интерес, – заключил граф.
– Прекратите шептаться! – возмутилась старая графиня. – Кто вызывает общественный интерес?
– Мы говорим о Мистрале Вернати, grand-maman, – объяснила графиня, повышая голос.
– Разумеется, он вызывает интерес! Особенно с эстетической точки зрения, – с кокетливой улыбкой вынесла свой приговор grand-maman.
– Моя мать, как всегда, верна себе, – заметил граф.
– Но все-таки, могу я узнать, что происходит? Женится он на ней или не женится? – продолжала расспрашивать старая графиня.
На несколько минут граф погрузился в размышления. Когда он наконец заговорил, вид его был мрачен:
– Женится. Шанталь красива, и она из хорошего дома. Такие козыри крыть нечем.
– Только бы он не узнал до свадьбы, из какого теста она сделана, – вздохнула графиня.
Супруги Онфлер не чаяли дождаться той минуты, когда можно будет сбыть с рук свою дорогую доченьку, эту раскаленную головешку, которая давно уже обжигала им пальцы.
