Текст книги "Рыжие волосы, зеленые глаза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

13

Петер позвонил в тот момент, когда она играла парную партию в теннис с телохранителями. Было уже сильно за полдень, с озера поднималась влажная дымка. Марии нравился теннис, она научилась вполне прилично играть. При игре в паре у сетки она была просто незаменима. Вот и сейчас она со своим напарником вела в счете. Один из садовников позвал ее:

– Синьорина, вас к телефону.

Голос у Петера был веселый:

– Прости, что прервал гейм.

– Ты спас двух своих парней от разгрома, – так же весело ответила она.

Он рассмеялся:

– Они проигрывают?

– У них нет ни малейшего понятия о рыцарском поведении, поэтому они ни за что не хотят мне уступить, – ответила Мария, вытирая разгоряченное лицо и шею махровым полотенцем. – И я тебе благодарна за эту маленькую передышку.

– Как ты? – с беспокойством спросил Петер.

– Я в отличной форме.

– Рад слышать.

– Ты нашел то, что мы искали?

– Это довольно запутанная история. Я все тебе расскажу по возвращении.

Петер не доверял телефонам и пользовался ими с большой осторожностью. Мария об этом знала и тоже научилась не доверять телефонному аппарату слова, которые могли быть подслушаны.

– Ну что ж, тогда я буду тебя ждать, – ответила она.

– Я еще не так скоро вернусь.

– А когда?

– Придется подождать еще несколько дней.

– Сколько скажешь. Я тебя обнимаю, – попрощалась она.

Внезапно Марию охватили тревога и растерянность. Эти ощущения были ей хорошо знакомы, но она надеялась, что уже сумела навсегда избавиться от них. Мысль о возможном рецидиве повергла ее в состояние, близкое к шоку. Необходимо было срочно поговорить с психиатром. Она позвонила к нему в миланскую приемную, заранее убедив себя, что доктора не окажется на месте. Кризис всегда начинался с этого: она падала духом, теряла веру, самые пустяковые дела представлялись ей непреодолимо трудными. Вопреки ее ожиданиям, оказалось, что доктор Бергонци у себя и даже не слишком удивлен ее внезапным звонком.

– Я опять погружаюсь во тьму, – заключила она свой рассказ о последних событиях.

– Давайте это обсудим, – предложил психиатр, внимательно ее выслушав.

– Через час, хорошо? – попросила она.

– Мне очень жаль. Через час у меня сеанс.

– Я дождусь, пока он кончится. Прошу вас, мне очень нужно с вами поговорить, – умоляюще произнесла Мария, охваченная мучительной тревогой.

Ей пришлось до восьми часов вечера дожидаться в приемной психиатра. Наконец врач принял ее.

– Присаживайтесь, – пригласил доктор, протягивая ей руку и указывая на кресло по другую сторону стола. – К сожалению, могу уделить вам только пять минут: я жду гостей к ужину.

Мария, вплоть до этой минуты находившаяся в состоянии безудержной паники, внезапно почувствовала себя лучше. Ее первые слова удивили даже ее самое:

– Я люблю Петера Штрауса.

– Это утверждение или вопрос?

– Это открытие, порождающее множество сомнений, – ответила Мария, ожидая комментариев, но их не последовало.

Он разжигал трубку, стараясь не обжечь большой палец настольной зажигалкой.

– Вопрос вот в чем, – вновь заговорила Мария. – Он кажется мне привлекательным и желанным, потому что он – Петер Штраус со всем своим богатством, или я просто цепляюсь за него, как за единственную реальность в мире хаоса? Я не уверена, что достаточно ясно выражаюсь…

Доктор проверил, как раскурена трубка, и по кабинету разлился пряничный запах табака. Трубка тянула отлично. Он сделал пару коротких затяжек и откинулся на спинку кресла, глядя на нее и не говоря ни слова.

Мария в это время пыталась сформулировать для себя следующий вопрос, и нужные слова не замедлили прийти.

– Неужели я не могу любить его за его душу, за то, чем он является, а не кажется?

Доктор Бергонци любовно погладил чашу трубки и взглянул на Марию с ласковой усмешкой.

– Почему вы с таким упорством усложняете себе жизнь?

– Я хочу быть честной по отношению к себе и к нему.

– Давайте на минутку оставим честность в стороне. Я тебя люблю, потому что ты мне нужен. Понимаете?

–  Ты мне нужен, потому что я тебя люблю, – Мария моментально вывернула наизнанку его посылку.

– Ну вот, вы сами себе и ответили. Вы любите Петера Штрауса. Точка. Конец связи. Перестаньте себя изводить. Вы уже пережили положенную вам долю несчастий. Вам не кажется, что с вас уже довольно? – Он взглянул на часы: – Прошло уже пятнадцать минут. Я обещал вам пять.

– Я еще не закончила. – Мария судорожно уцепилась за подлокотники кресла.

– Продолжим разговор по дороге, – он взял свой саквояж и предложил ей последовать за ним из кабинета.

– Мне кажется, Петер смотрит на меня как на дочь. Все эти годы его отношение ко мне было чисто отеческим, – говорила она, пока они спускались по лестнице.

– С одной только небольшой разницей. Вы не дочь Петера Штрауса, а он человек одинокий. Поразмыслите об этом на досуге и сделайте свои собственные выводы, – посоветовал доктор, протягивая ей руку на прощание, когда они вышли на улицу.

14

В сопровождении своего друга, депутата парламента, Петер Штраус углубился в лабиринт узких улочек «вуччирии», знаменитого палермского рынка.

– Только землетрясение или тайфун могли занести тебя в Палермо, – пошутил сицилиец, зная, что Штраус считает этот город смертельно опасным. – Да к тому же еще без охраны.

– Ты почти угадал, – подтвердил предприниматель. – Тема деликатная и настолько страшная, что мне не с кем ее обсудить, кроме как с тобой. Тебе известно о тайных связях между политикой и мафией, проституцией и наркотиками, Квириналом [43]43
  Президентский дворец в Риме, в переносном смысле – правительство.


[Закрыть]и спецслужбами.

– Мне ничего не известно, – сразу насторожился депутат. – До меня доходят разного рода слухи. Но это всего лишь слухи, не подкрепленные конкретными фактами. Никакими фактами. Никакими. Понятно? – Он побагровел и стал беспокойно оглядываться по сторонам, хотя в бурлящей атмосфере старинного палермского рынка никто не смог бы подслушать их разговор.

– Я располагаю конкретными фактами, – заявил Петер.

– Ты шутишь! – всполошился его друг.

– Никогда в жизни не был так серьезен. И так встревожен.

– И где же они, эти доказательства? – спросил депутат.

– Ты их скоро получишь. Я их тебе пришлю с курьером прямо на дом. Используй их по своему усмотрению. Можешь их даже уничтожить, если считаешь нужным, я не стану возражать. Однако с учетом того, в какое время мы живем, я бы их сохранил в надежном месте. Мало ли что может случиться, – многозначительно заметил Петер.

– Там есть конкретные имена? – Депутат перешел на шепот.

– Имена, факты, компрометирующие разговоры, записи телефонных звонков, фотографии, видеопленки.

Депутат продолжал настороженно оглядываться по сторонам. Он провел платком по лбу и по шее, вытирая пот, выступивший отнюдь не только из-за жестокой жары, удушливым колпаком нависшей над городом.

– Мое имя там тоже есть? – спросил он дрожащим голосом.

– Нет. Иначе меня бы здесь не было, – успокоил его Петер.

Сицилиец облегченно перевел дух.

– Знаешь, – сказал он, решив обезопасить себя заранее, – я не хочу видеть эти твои доказательства.

– Но кто-то же должен знать некоторые вещи! Рано или поздно придется вычищать авгиевы конюшни. Ты помнишь сказку «Новое платье короля»? Мне ее еще мама в детстве рассказывала. Когда король надел несуществующий наряд, его продажные придворные, а вслед за ними и простые люди, боясь прослыть дураками, стали расхваливать его новое платье, и это продолжалось до тех пор, пока маленький мальчик не воскликнул: «А король-то голый!» И тогда народ поганой метлой прогнал короля и его приближенных.

– Ну, и что все это должно означать? По-твоему, это я должен стать тем самым невинным младенцем, устами которого глаголет истина? Я не так невинен, Петер. И продажные придворные теперь уже не те, что в сказке. Они не позволят, чтобы их прогнали поганой метлой. Не надейся.

– Стало быть, ты тоже предпочитаешь ничего не замечать, – покачал головой Штраус.

– Именно так. Не видеть, не слышать, не знать. И вот что еще я тебе скажу: мы с тобой сегодня даже не встречались, – предупредил сицилиец.

– Подумать только! А я-то рассчитывал на твою помощь в жизненно важном для меня деле, – с горечью вздохнул Петер.

– Это имеет что-то общее с твоей документацией?

– Женщину, которая мне очень дорога, зверски избили и изнасиловали. Ее насильники должны умереть, – решительно объявил Петер.

– И ты, разумеется, не захотел обращаться в наши разложившиеся и коррумпированные правоохранительные органы. Так? – с насмешкой осведомился депутат.

– Нет, не так. Просто я думаю, что, если они еще на свободе, они ее убьют. Если же они в тюрьме, то рано или поздно выйдут оттуда и все равно попытаются ее убить. Только если они умрут, она сможет жить спокойно.

– Сообщи мне их имена, – вздохнул депутат, понимая, что просто так не отделается.

– Они записаны здесь, – Петер протянул ему смятый листок бумаги.

– Посмотрим, что тут можно сделать, – обещал депутат. – Вечером жду тебя к ужину. И запомни, мы с тобой сегодня еще не виделись. Я ясно выразился?

Петер кивнул. Он понимал страхи своего друга и в глубине души не мог его осуждать. Поэтому, явившись вечером к ужину в палаццо в стиле барокко, резиденцию депутата, он ни единым словом не намекнул на их утреннюю встречу. Только когда они прощались на пороге, друг, не говоря ни слова, сунул ему в руку листок бумаги. Это было краткое сообщение. Двое из обидчиков Марии были в тюрьме: один в Уччардоне, второй в Кастельфранко-Эмилии – по обвинению в распространении наркотиков и принуждению к проституции. Обоим оставалось сидеть около года. Третий, Антонино Катания, как оказалось, не имел судимостей, однако депутат сообщил его адрес: сыроварня в окрестностях Болоньи. Петер мог посчитаться с Антонино, но не с теми двумя, что сидели в тюрьме. Чтобы их достать, нужны были связи в криминальной среде, которых у него не было. Надо было ждать окончания их тюремного срока.

В эту ночь он спал мало и плохо. В какой-то момент его разбудил телефонный звонок. Это звонил его друг депутат.

– Я никак не мог уснуть, – начал он. – Думаю, и ты тоже.

– Прости, мне не хотелось создавать тебе проблемы, – извинился Петер.

– Теперь это уже неважно, так что выслушай внимательно и не перебивай. С теми двумя, что сидят в тюрьме, считай, уже покончено. Что касается третьего, тебе самому придется им заняться.

– Спасибо, – поблагодарил Петер.

– Не стоит. Когда-нибудь, при случае, окажешь мне ответную услугу. – Он попрощался и повесил трубку.

Человек, сидевший в Уччардоне, был найден задушенным подушкой на койке у себя в камере. Того, что сидел в Кастельфранко-Эмилии, пырнули ножом в драке, затеянной заключенными во время прогулки во дворе. Все эти сведения Петер узнал через несколько дней из газет.

Счеты с Антонино он свел на следующий день сам, в одиночку.

Взяв напрокат малолитражку, Петер добрался до сыроварни вблизи Болоньи. Машину он спрятал в густых зарослях бузины и стал вести наблюдение издали. Он заметил, что вокруг дома крутятся двое, затем подъехал третий на тяжелой, полугрузовой машине. Осторожно приблизившись к сыроварне, Петер наконец заглянул внутрь через запыленное стекло одного из окон. Не могло быть и тени сомнения в том, что здесь располагалась лаборатория по изготовлению наркотиков. А тощий и вертлявый тип, наполнявший картонный ящик пакетиками с белым порошком, был, конечно же, не кем иным, как Антонино Катанией. Петер не мог ворваться внутрь, так как мужчин было трое, а он один, к тому же скорее всего они были вооружены. Но удача была на его стороне. Двое – они, несомненно, были курьерами – вышли, таща в руках картонный ящик, набитый наркотиками, погрузили его в автомобиль и уехали. Антонино, оставшись один, занялся подсчетом полученных денег. Тогда Петер обогнул строение и внезапно распахнул дверь. Не ожидавший вторжения хозяин с завидным проворством вытащил финку. Петер был вооружен лишь собственной яростью.

– Ты Антонино Катания! – крикнул он, пригвоздив негодяя к месту испепеляющим взглядом.

Фактор неожиданности все-таки сыграл свою роль, потому что Антонино продолжал разглядывать его в полном недоумении.

– Какого хрена тебе надо? – прохрипел он.

– Убить тебя, – ответил Петер.

Антонино в ответ разразился презрительным смехом, однако по всему было заметно, как сильно он нервничает. Незваный гость, хоть и был безоружен, походил на сдвинутый с места Монблан.

– Правда? – насмешливо переспросил Антонино. – И за что же ты собираешься меня убить? Я тебя никогда в глаза не видел, засранец!

У Петера не осталось ни малейших сомнений в том, что Марию изнасиловали именно здесь, в этой сыроварне. Дикий крик взбешенного зверя разорвал ему грудь, он с голыми руками бросился на мерзавца и подмял его своей тяжестью. Застигнутый врасплох Антонино все же сумел пырнуть его ножом в предплечье, но Петер, не обращая внимания на рану, обеими руками схватил его за горло и стал душить. Преступник принялся судорожно хватать ртом воздух, однако Петер продолжал безжалостно сдавливать ему шею. Порез кровоточил, но он совершенно не ощущал боли. Жизнь Антонино Катании превратилась в легчайшее дуновение, вот-вот готовое оборваться.

И тут Петер ослабил хватку. Его противник потерял сознание, сам же он, напротив, пришел в себя и вновь обрел способность рассуждать здраво. Он не был убийцей. Он до сих пор ни разу никого не лишил жизни и не собирался делать это сейчас. Сняв с себя галстук, он заломил за спину руки Антонино и крепко связал их. На верстаке стоял телефон. Петер позвонил в полицию, продиктовал адрес сыроварни и сообщил:

– Здесь находится нарколаборатория. Вы найдете здесь и наркодельца. Его зовут Антонино Катания.

Он медленно опустил трубку на рычаг и вышел.

Ему оказали первую помощь в клинике «Салюс». Ночь он провел в Болонье, а наутро улетел в Соединенные Штаты, чувствуя, что должно пройти время, прежде чем он найдет в себе силы вернуться на виллу и ответить на вопросы Марии.

15

Петер вернулся на озеро, когда солнце начинало склоняться к закату. Мария радостно бросилась ему навстречу.

– Скажи, что тебе меня не хватало, – ласково попросил он, сжимая ее в объятьях.

– Мне тебя не хватало, – повторила она. – Не покидай меня больше, – ее голос звучал умоляюще, она спрятала голову у него на плече. Потом Мария подняла к нему лицо, а он наклонился и поцеловал ее в губы.

Это был их первый поцелуй, смягченный стыдливостью, верной спутницей самых искренних и чистых чувств.

– Ты мне нужен, потому что я люблю тебя, – призналась она.

Его лицо осветилось радостью. Крепко прижимая ее к себе, он прошептал:

– Если бы я не боялся показаться смешным, я тоже сказал бы тебе, что я тебя люблю.

– Тогда почему бы тебе меня не поцеловать? – тихонько спросила Мария.

Петер покраснел, как мальчишка:

– Не думал, что в моем возрасте еще могут происходить подобные вещи.

Несколько минут они стояли обнявшись и молчали, а затем медленно направились к вилле.

Экономка ждала их на пороге дома.

* * *

Для Марии это была первая ночь любви. Она испытала удивительно нежное, сладкое чувство, порожденное годами дружбы, взаимного уважения, своего рода обожания, которое питал к ней Петер, и ответной благодарности со стороны Марии по отношению к нему. Они занимались любовью с самозабвенным восторгом, прогнавшим все страхи, а потом улыбнулись друг другу, как подростки, очарованные чудесным открытием.

Мария не стала расспрашивать его о результатах предпринятого им расследования, Петер тоже старался избегать этой темы.

Они очень поздно спустились к ужину. Экономка накрыла стол на террасе, увитой страстоцветом, возле декоративного бассейна с кувшинками, в котором сновали японские кой [44]44
  Вид декоративных аквариумных рыбок.


[Закрыть], сверкающие в лунном свете подобно алмазам. Легкий вечерний ветерок шелестел листвой каменных дубов и доносил до них тонкое благоухание лимонных деревьев.

– Что с нами будет? – Глаза Марии радостно светились.

– «И жили они долго и счастливо», – произнес Петер. – Как в сказках.

– Навсегда? – спросила она.

– До конца наших дней, – провозгласил он с шутливой значительностью.

Подошел официант и вполголоса сообщил:

– Ваш сын едет сюда.

– Я пойду в свою комнату, – решила Мария.

– Поставьте еще один прибор, – приказал Петер официанту, ласково, но настойчиво удерживая ее за руку.

– Я не хочу, чтобы он чувствовал себя неловко, – настаивала Мария.

– Я слишком долго прятал тебя от него.

В эту минуту появился Джанни и наклонился, чтобы коснуться губами щеки отца.

Мария приветствовала его улыбкой.

– Какая радость и какая честь наконец-то познакомиться с загадочной женщиной, – промурлыкал молодой человек насмешливым, фатоватым тоном.

Мария пожала ему руку. Он был хорош собой и совершенно не похож на Петера. Только цвет волос был тот же. Джанни выглядел старше своих двадцати пяти лет.

– Надеюсь тебя не разочаровать, – ответила Мария.

– Это вряд ли возможно. У Петера Штрауса есть дар всегда выбирать лучшее. Например, мою мать. Вы ведь незнакомы с моей матерью, верно?

Мария бросила отчаянный взгляд на Петера, взывая о помощи. Но он был абсолютно невозмутим и продолжал есть с таким аппетитом, словно их и не было за столом.

– Конечно же, вы незнакомы с моей матерью, – продолжал Джанни все в той же издевательски-вкрадчивой манере. – Ведь вы с ней принадлежите к двум различным галактикам.

Сделав над собой усилие, Мария не ответила на провокацию.

– Почему бы тебе не поужинать с нами? – вмешался наконец Петер.

– Боюсь, что я прервал вашу приятную беседу. Мне не хотелось бы вам мешать, – возразил Джанни с многозначительной иронией.

– Сядь и съешь что-нибудь, – настаивал отец, не обращая внимания на тон сына.

– Предпочитаю прогуляться, – ответил Джанни.

– Делай что хочешь, – пожал плечами Петер. – Ты у себя дома.

– Внизу на стоянке я заметил потрясающую «Феррари». Пожалуй, прокачусь на ней, – решил молодой человек.

– Тебе придется спросить разрешения у Марии, – остановил его отец. – Дело в том, что потрясающая «Феррари» принадлежит ей.

Лицо Джанни скривилось в приступе еле сдерживаемой злости. Ему отец никогда в жизни ничего подобного не дарил.

– Что ж такого необыкновенного сделала эта прекрасная синьора, чтобы заслужить такой роскошный подарок? – выдавил он.

Петер сумел сдержаться.

– Хватит, Джанни, ты действительно переходишь все границы, – оборвал он сына.

Но молодой человек как ни в чем не бывало продолжал:

– Только не говорите мне, что вы с ним переспали, потому что я этому не поверю.

Она вскочила из-за стола, выплеснула содержимое своего бокала в лицо Джанни и стремительно бросилась к лестнице, ведущей в сад.

Петер поднялся и включил переговорное устройство. Он соединился с караульным помещением у ворот, где дежурила охрана:

– Синьорина уезжает. Пусть кто-то сопровождает ее, – приказал он.

Вернувшись на террасу, он застал сына в слезах.

– Прости, папа, – пролепетал Джанни, – я испортил тебе вечер. Теперь ты видишь, было бы лучше, если бы я не приезжал сюда.

Отец с усталым видом опустился на стул.

– Почему ты ведешь себя так? Эта девушка ничего плохого тебе не сделала. Ты ее не знаешь. Ты и меня не знаешь. Ты считаешь, что тебе все обо мне известно, а на самом деле не понимаешь ровным счетом ничего, – с горечью заключил он.

– Я же тебе сказал, мне очень жаль. Что еще я должен делать? Просить у нее прощения? Если хочешь, я так и сделаю.

– В один прекрасный день эта девушка станет моей женой. Поэтому лучше бы тебе уже сейчас научиться ее уважать, – ответил Петер.

16

Когда Шанталь попросила увезти ее с новогоднего вечера в Сент-Морице еще до полуночи, Мистраль понял, что она действительно серьезно больна. Она была бледна, лицо осунулось от недомогания.

– Увези меня отсюда, – сказала Шанталь, – мне плохо.

Впервые за долгие месяцы она обращалась к нему почти вежливо, потому что нуждалась в помощи. Мистраль отвез ее в их квартиру. Шанталь растянулась на постели.

– Я вызову врача, – решил Мистраль, глядя на нее.

– Не надо. Мне просто нужно отдохнуть.

– Откуда такая уверенность?

Шанталь нетерпеливо передернула плечами.

– Я плохо себя чувствую, а ты пристаешь ко мне со своими дурацкими вопросами. Вот все, что ты можешь! – Она не замедлила вновь перейти на свой обычный тон, холодный и враждебный.

Они были женаты уже два года; их отношения стремительно ухудшались безо всякой надежды на восстановление, и Мистралю приходилось только радоваться тому, что его жена крайне редко сопровождает его во время состязаний.

Иногда ему приходило в голову, что, если бы у них был ребенок, возможно, Шанталь уделяла бы меньше внимания и сил светским мероприятиям в компании своих обычных друзей, с которыми встречалась то в Сент-Морице, то в Акапулько, то на австрийских курортах, то на яхте, то на острове Кавалло. Будь у них ребенок, как знать, может быть, ее характер смягчился бы.

Шанталь тем временем опять скривилась от боли и обратилась к нему.

– Кажется, ты был прав, – сказала она. – Придется позвать врача. И не просто врача, а гинеколога. У меня выделения, и они все усиливаются. Я боюсь…

– Чего? – встревожился он.

– Кровотечения, – призналась Шанталь.

– Это у тебя в первый раз? – спросил Мистраль.

– Гинеколог предупреждал, что такая опасность не исключена.

– Но почему? Когда ты с ним говорила? – Мистраль все больше и больше нервничал.

– Пару дней назад. Когда я решила прервать свою первую и, надеюсь, последнюю беременность, – небрежно, словно речь шла о пустяках, ответила она.

– Ты беременна? – Мистраль пребывал в полной растерянности.

– Я былабеременна. Теперь, к счастью, уже нет.

– Ты ждала ребенка, нашего ребенка, и ничего мне не сказала? – Он старался удержать себя в руках. – Ты уничтожила его. Убила. Ты это сделала, отвечай? Это был мой ребенок, и ты от него избавилась, не сказав мне ни слова! – Взгляд Мистраля затуманился от гнева и боли.

– Твой ребенок, – злобно прошипела она в ответ, – был прежде всего моимребенком. А мне он был не нужен. Тебя это вообще не касается.

Мистраль размахнулся, чтобы ее ударить, но в последний момент опомнился. Сняв с ночного столика телефон, он протянул его Шанталь и сказал:

– Звони врачу. Что касается меня, советую тебе больше никогда не попадаться мне на глаза. Между нами все кончено.

Шанталь провожала его глазами, пока он выходил из комнаты, громко хлопнув дверью. Она знала, что никогда его больше не увидит.

* * *

Шанталь провела несколько дней в клинике. За ней преданно ухаживала Сюзанна Боннар, златокудрая богиня французского экрана, на которую Мистраль натыкался всякий раз, когда ему случалось провести пару дней дома с женой в Париже. Казалось, именно это воздушное существо заправляет всем в его доме. Мистралю не нравились отношения, установившиеся между двумя женщинами, но, когда он пытался выразить Шанталь свое неудовольствие по поводу навязчивого присутствия в доме ее подруги, она тут же начинала его третировать как пошлого обывателя, недостойного того золотого мира, в который он попал благодаря ей.

Мистраль уехал на рассвете. Он чувствовал себя наконец-то свободным и даже счастливым, но – хотя он давно уже понял, что с такой женой, как Шанталь, ни за что и никогда не сумеет создать даже подобия семьи, – ему никак не удавалось отделаться от мысли об этом нерожденном ребенке, о том, какое будущее могло бы его ожидать, если бы Шанталь отважилась завести ребенка.

Мистраль отправился в Южную Африку, где начал тренироваться для первых соревнований сезона, намеченных на март. Он сам себе установил строгое и жесткое расписание: мастерская, трасса, гимнастический зал.

Джонни Грэй присоединился к нему в Кейптауне в середине февраля.

– Я вижу, ты в отличной форме, – поздравил его менеджер команды. – Я хочу выиграть чемпионат, – сказал Мистраль.

Он работал с «О'Доннелл» два года подряд, завоевав сначала третье, а затем и второе место в мировой турнирной таблице. Всякий раз, всходя на пьедестал почета, он ощущал, с каким горячим энтузиазмом приветствуют его поклонники. Фирма и спонсоры были им вполне довольны. Но все эти превосходные результаты оставляли у Мистраля привкус горечи и разочарования. Ни третье, ни второе место его не устраивало. Он должен был быть первым. Он выстрадал для себя это право, он его заслужил, он рисковал ради него жизнью и теперь во что бы то ни стало хотел стать первым. Мистраль частенько вспоминал слова Энцо Феррари, брошенные ему в лицо в Маранелло: «О'Доннелл» никогда не даст вам такого удовлетворения, какое вы могли бы получить от езды на «Феррари».

Мистраль с вызовом взглянул на менеджера команды:

– Ты должен дать мне настоящий скоростной «болид».

– Я делаю все, что могу. Поверь, я прекрасно понимаю, что у меня есть пилот высшей категории, но, к сожалению, машина еще не обладает такими характеристиками, которые позволили бы ей вырваться вперед.

– Тогда я не возобновлю контракт, – открыто заявил Мистраль.

Он ожидал выражений возмущения и протеста, но вместо этого Джонни улыбнулся ему и дружески хлопнул по плечу:

– Ты прав. Ты не можешь быть вечно вторым, поэтому я все тебе скажу откровенно, как друг. Но только учти: не ссылайся потом на меня, потому что я буду все отрицать. «О'Доннелл» не может дать тебе конкурентоспособную машину. Мы дышим на ладан. Из-за бесхозяйственности в управлении фирма оказалась на грани банкротства. Мы продержимся этот сезон на деньги спонсоров, но ни цента не можем вложить в усовершенствование модели.

Еще в прошлом году, во время розыгрыша «Гран-при» Монте-Карло, некоторые фирмы установили на своих машинах турбокомпрессоры, многократно усиливающие мощность двигателя.

– А почему бы нам этого не сделать? – спросил тогда Мистраль у инженеров.

Единственной «новацией», которую внесла «О'Доннелл», была фальшивая емкость с двадцатью пятью литрами воды, установленная для достижения нормативного веса и выдаваемая за дополнительную систему охлаждения. После проверки воду сливали, и вес машины соответственно уменьшался.

– Раз уж мы дошли до дружеских признаний, скажи мне, Джон, что, по-твоему, произойдет, если я вообще откажусь от работы с вами прямо сейчас?

– Тебе придется заплатить неустойку.

Мистраль выдержал удар, не моргнув глазом.

– Другими словами, вы сдерете с меня три шкуры, – сухо констатировал он.

– Что-то в этом роде, – подтвердил англичанин.

– Раз уж ты мой друг, мог бы предупредить меня о положении дел еще осенью. Тогда я не стал бы возобновлять контракт.

– Тогда я еще не знал, что ситуация настолько серьезна.

– Понятно. Ну что ж, в конце концов, деньги – это всего лишь деньги, а всех денег, как известно, не заработаешь. По крайней мере, я к этому никогда не стремился. Я заплачу неустойку, даже если придется остаться без гроша. Но я должен победить, остальное меня не волнует.

* * *

В тот же день Мистраль позвонил в Париж Флоретте Руссель:

– Нам надо увидеться. В этом сезоне я не буду участвовать в гонках, но мне необходимо иметь товарный вид, потому что я решил выставить себя на продажу.

Для Флоретты эти слова прозвучали свадебным гимном.

– Считай, что я над этим уже работаю. Но ты должен мне все рассказать. Где встретимся? – деловито, как всегда, спросила она.

– В моем доме в Париже. Я приеду через два дня, – объявил он.

Год начался скверно, а дальше дела пошли еще хуже. В его парижской квартире на авеню Маршала Нея остались одни только голые стены: Шанталь вывезла всю дорогую обстановку, за которую Мистраль заплатил миллионы франков, милостиво оставив ему лишь матрац на полу в спальне да его спортивные трофеи.

Он продал парижскую квартиру, дом с конюшней на баскском побережье и яхту, пришвартованную в Каннах. Флоретта помогла ему реализовать все его имущество по максимально высокой цене, ни на минуту не прекращая создавать ему рекламу. Через несколько месяцев Мистраль стал самым вожделенным безработным пилотом на бирже труда. Он заручился поддержкой нескольких солидных спонсоров, готовых вкладывать миллиарды. Директора самых прославленных «конюшен», таких, как «Брэбэм», «Уильямс», «МакЛарен», «Эрроуз», бомбардировали его телефонными звонками, приглашениями на интервью, заманчивыми обещаниями, но Мистраль все не решался подписать контракт.

– Чего ты, собственно говоря, ждешь? – однажды спросила Флоретта.

– Энцо Феррари так и не дал о себе знать, – вздохнул он.

– Ах, вот чего ты хочешь! Ну, если тебя так привлекает Маранелло, я организую для тебя встречу, – заверила его Флоретта.

– Не надо. Пусть он сам меня пригласит, – заупрямился Мистраль.

– Как-то раз он уже тебя приглашал, и ты ответил отказом.

– Я тогда был связан моральным обязательством и объяснил ему все как есть. Сейчас я свободен. И ему это известно.

– Хочешь знать мое мнение? – спросила Флоретта. – Ты в Маранелло не продержался бы и месяца. Ты с норовом, и он тоже, а два петуха в одном курятнике не уживаются.

– Ты считаешь, что я должен вообще выбросить Феррари из головы?

– Ты же пилот, а не я, – ответила она уклончиво.

Мистраль понимал, что Флоретта права, и все же никак не мог решиться.

В один прекрасный день она сказала ему:

– Тут объявился один итальянец, специалист по рекламе, он хочет встретиться с тобой.

– Кто такой? – спросил он.

– Я мало о нем знаю. Его зовут Джордано Сачердоте. Он занимается рекламой «Блю скай». По-моему, неплохо соображает. Я заказала ужин в «Серебряной башне» на сегодняшний вечер. Он придет со своей женой Сарой, – объяснила она.

– И все эти торжественные приготовления ради какого-то типа, о котором ты почти ничего не знаешь? – удивился Мистраль.

– Я знаю о нем достаточно, чтобы тебе сообщить, что у него есть план купить «О'Доннелл» и что за ним стоит человек, который может дать любые гарантии: Петер Штраус, – выложила свои тузы Флоретта.

Петер Штраус. Это имя Мистраль однажды уже слышал. Он тут же вспомнил где и когда: в Маранелло, летним утром, когда Энцо Феррари пригласил его к себе. Ему припомнился человек огромного роста в обществе молодой и необыкновенно красивой женщины. Такая пара просто не могла остаться незамеченной.

– А этот Штраус и вправду так богат? – спросил он.

– У него столько денег, что он может купить себе все, что пожелает, – решительно заявила Флоретта.

– Ладно, пойдем познакомимся с его приспешником, – согласился Мистраль.

Когда они встретились в «Серебряной башне», гонщик сразу же понял, что Джордано Сачердоте не является ничьим приспешником. Он держался вполне самостоятельно и независимо, по всему было видно, что он знает, чего хочет. Кроме того, Мистраль вспомнил, что уже видел его однажды, когда работал механиком и отправился в Милан, в рекламное агентство, чтобы получить сведения о Марии.

Год начался скверно, но обещал завершиться наилучшим образом.