Текст книги "Рыжие волосы, зеленые глаза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

3

Жан-Луи Кустадье решил взять с собой в Милан молодого ассистента, одного из самых способных своих учеников, племянника министра иностранных дел. Великий хирург чрезвычайно высоко оценивал профессиональные способности молодого человека, но даже будь его помощник полным тупицей, он все равно держал бы его при себе, чтобы использовать в нужный момент. Жан-Луи родился с инстинктом охотника, как другие рождаются с талантом поэта. Достигнув высот научной карьеры, он все еще продолжал искать новые возможности для продвижения вперед. Дальнейшее восхождение к вершине пролегало через политику и могло привести его к высокому креслу в министерстве здравоохранения. С этой целью он уже начал изучать наиболее оптимальные подходы, и его юный ассистент являлся составной частью стратегии.

Неустанную работу Жан-Луи по устройству собственного будущего прервало появление Флоретты, единственной женщины, которая была ему дорога и согрела его жизнь любовью. И с ее приходом воскресла старая проблема, загнанная вглубь, но так и не изжитая: его сын, который – будь на то его воля – вообще не появился бы на свет. Сын, о существовании которого он знать ничего не хотел в течение стольких лет, теперь возник перед ним, словно из-под земли.

Внезапная бледность и испарина, выступившая на лбу, так сильно изменили его привычный невозмутимый облик, что молодой ассистент не на шутку встревожился.

– Что-то не так, профессор? – спросил он с профессиональным участием, стараясь не напугать учителя еще больше.

В салоне первого класса было много пустых мест. Приветливая белокурая стюардесса подошла узнать, не желают ли господа чего-нибудь выпить. Жан-Луи решительно отказался.

– Все в порядке, – ответил он помощнику. – Все дело только в том, что я слишком мало сплю и совершенно не высыпаюсь. – Он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

Ему хотелось остаться наедине с мучившей его проблемой: Флоретта Руссель и сын, от которого он отрекся ради карьеры.

Прошло больше двадцати лет, и вот теперь этот сын постучал в дверь его совести и востребовал свои права. Ребенок, в жилах которого текла его кровь, вырос и стал взрослым, а он ни разу не задумался о нем за все эти годы. Какой он теперь? На кого похож? На мать или на отца? Доведись ему встретить юношу на улице, он его и в лицо-то не узнает. Требовалось время, чтобы все осмыслить и попытаться понять.

Воркующий голосок стюардессы объявил о скорой посадке в аэропорту Линате. Со свойственной ему выдержкой и собранностью, выработанной годами суровой умственной дисциплины, Жан-Луи отбросил посторонние мысли и сосредоточился на предстоящем консилиуме у постели Мистраля Вернати, то есть на том, что являлось насущным в данную минуту. Графиня Онфлер встретила его в аэропорту. Жан-Луи Кустадье всегда был подвержен воздействию женских чар и, пока она, сидя в автомобиле, мчавшем их к городу, говорила о Мистрале, не сводил глаз с ее изящно сплетенных, длинных и стройных ног.

Графиню Анриет-Шанталь Онфлер сопровождал ее собственный адвокат Анри Жироду, совладелец юридической конторы «Руссель, Мандражье и Жироду», которая специализировалась по международному частному праву и считалась одной из лучших во Франции. Всю дорогу говорила только она, выражая опасение, что курс лечения, прописанный больному в госпитале в Милане, ничего, кроме вреда, не принесет его здоровью. Жан-Луи внимательно слушал, сохраняя полнейшую невозмутимость.

– Единственное, чего я хочу, это перевезти Мистраля в Париж, – подчеркнула Шанталь, – пока эти некомпетентные итальянцы не угробили его окончательно.

Вновь обретя свое обычное самообладание, Жан-Луи слушал ее с непроницаемым видом и без комментариев. Он дал слово Флоретте, что сделает все от него зависящее, чтобы не допустить перевода гонщика в другую больницу. Он дал ей это обещание с легким сердцем и с чистой совестью: высоко ценя знания и опыт итальянских коллег, профессор не сомневался, что в Миланском госпитале Мистраль находится в надежных руках.

– Вы прекрасно понимаете, профессор, что по закону ближайший родственник, а в нашем случае таковым является законная супруга, – подчеркнул адвокат Жироду, – имеет право выбрать для пострадавшего лечебное заведение, представляющееся ему наиболее подходящим.

Хирург продолжал слушать, ничем не выдавая своих мыслей и лишь предвкушая удовольствие от встречи со старым другом и коллегой Альдо Салеми, которого не видел много лет.

– Я считаю, что главное сейчас как можно скорее осмотреть пациента, – произнес он наконец, чтобы прервать затянувшееся молчание, и посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось еще полчаса.

Они прибыли в госпиталь с небольшим опозданием, вызванным автомобильными пробками в центре города, где движение было особенно сильным.

Встреча с Альдо Салеми в отделении интенсивной терапии, куда Шанталь и ее адвокат допущены не были, прошла сердечно. Жан-Луи сразу же отметил, что Мистралю обеспечены лечение и уход на уровне самых современных, первоклассно оборудованных клинических центров. Несмотря на коматозное состояние, в его здоровье наметились явные признаки улучшения, хотя осмотрительные врачи, наученные многолетней практикой, проявляли пока лишь сдержанный оптимизм в своих прогнозах.

– Десять часов спустя после операции мы отметили спонтанные дыхательные движения и удалили трубку из трахеи. Теперь больной дышит самостоятельно, – пояснил Альдо Салеми. – Отека мозга, к счастью, удалось избежать.

– Признаки выхода из комы? – спросил француз.

– Суди сам, – ответил Салеми. – Зрачки наконец-то выровнялись, реагируют на свет. Сухожильные рефлексы пока отсутствуют. Повторную томографию собираемся сделать прямо сейчас.

– Отлично, – кивнул Кустадье.

– Можем подождать результатов у меня в кабинете, – предложил Салеми, – если не возражаешь.

Жан-Луи дружески хлопнул его по плечу и улыбнулся в ответ на улыбку итальянца:

– Лучше не придумаешь.

Через несколько минут Салеми и Кустадье сидели, удобно устроившись в креслах, и вели дружеский разговор, какой обычно завязывается между коллегами, которые давно знакомы, уважают друг друга и годами не видятся.

– Как твоя жена? – спросил Жан-Луи.

– Относительно неплохо, если не считать проблем с климаксом. Перспектива старения приводит ее в ужас, она стала очень нервной. Целыми днями пропадает в гимнастических залах, институтах красоты, у дантистов и парикмахеров, а вечера проводит перед зеркалом, истязая себя каким-то средневековым пыточным приспособлением, правда, работающим от сети, которое надо прикладывать к особым стратегическим точкам на лице, чтобы не было морщин. Похоже, эта дьявольская штуковина, так называемая «пассивная гимнастика», действительно помогает. Во всяком случае до сих пор ей еще не приходилось прибегать к подтяжкам. Ну а твоя жена? – спросил он в свою очередь.

– Мы редко видимся, – ответил Жан-Луи. – Я мало бываю дома, остаюсь в клинике под любым предлогом. Всегда ведь найдется пациент, который требует особого внимания. Мы оба притворяемся, что верим в эту отговорку, и таким образом избегаем неприятных объяснений и ссор. Забавная все же штука – жизнь, – добавил он, покачав головой. – Я всю душу положил на то, чтобы купить себе престижный дом в центре Парижа, обставил его дорогой мебелью, картинами, старинными коврами. Нанял отличных слуг, профессионалов высочайшего класса, и теперь все мне завидуют. Но сам я при этом сплю в комнатенке, смахивающей на монашескую келью, а по утрам мне приходится зависеть от любезности дежурной медсестры, чтобы получить на завтрак чашку более или менее сносного кофе.

За разговором время прошло незаметно. Оба они бессознательно оттягивали, насколько возможно, наступление неприятной минуты, когда предстояло перейти к главному предмету встречи: переводу Мистраля в Париж.

– Если бы можно было начать сначала, что бы ты изменил в своей жизни? – спросил Салеми.

– Наверное, ничего, – задумчиво ответил Кустадье, – а может быть, все. Время учит ценить многое из того, чего просто не замечаешь, пока молод. Например, вот такие короткие встречи, доверительные разговоры со старым другом.

– Вот именно, – кивнул Салеми. – Но, увы, делу время, потехе час, и этот час истек, пора вернуться к работе. Так что ты решил? Заберешь чемпиона к себе? – спросил он напрямик.

Жан-Луи поднялся с кресла и сказал:

– У меня и в мыслях этого не было. Ему и здесь хорошо. Он в отличных руках.

Альдо Салеми улыбнулся другу:

– Это именно то, чего я от тебя ждал.

– Пойдем, надо довести это решение до сведения заинтересованных лиц, – подытожил француз.

– И все же, если жена потребует перевода, мы не сможем этому помешать, – вздохнул итальянец.

– Никто не отнимет у тебя твоего чемпиона, – возразил француз.

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Доверься мне, – невозмутимо обещал Жан-Луи, не вдаваясь в подробности.

Томография обозначила значительное улучшение состояния больного. Три дня спустя после операции гематома практически исчезла. Кустадье подверг Мистраля новому тщательному осмотру.

– Ты еще более дотошен, чем я думал, – довольно усмехнувшись, заметил Альдо Салеми.

– Надо же мне оправдать астрономический счет за консультацию, который я представлю графине Онфлер.

– Есть у тебя прогнозы относительно выхода из комы?

– Мы можем полагаться только на статистические данные, но ты не хуже меня знаешь, что их значение весьма относительно. Они хороши для медицинских конгрессов. Ну а так, на глазок, думаю, дня через три-четыре он должен прийти в себя.

То, что произошло, когда оба специалиста покинули отделение интенсивной терапии, всех застало врасплох, кроме Жан-Луи. У входа в отделение их поджидала Шанталь со своим адвокатом. Они уже начали проявлять признаки нетерпения.

– Итак, профессор, вы его видели? – набросилась на него Шанталь, даже не пытаясь скрыть свое возбуждение.

– Я осмотрел его со всем возможным вниманием. Я подверг его самому тщательному обследованию, – заверил ее хирург.

– Значит, вы согласны со мной? Моего мужа необходимо перевезти в Париж!

Жан-Луи не ответил.

– У вас какие-то сомнения? – насторожилась Шанталь.

– Нет. Это как раз тот редчайший случай, когда я могу поставить диагноз с математической уверенностью.

– Когда же мы отправляемся? – спросила она с довольной улыбкой.

–  Мы?Хоть сию минуту, но ваш муж останется здесь. Его тут прекрасно лечат, и перевозить его сейчас, когда он явно идет на поправку, было бы чистейшим безумием и немалым риском.

Шанталь поглядела на него в растерянности. Она не верила своим ушам.

– Вы хотите сказать, что возражаете против перевода моего мужа в Париж?

– Я считаю своим долгом отговорить вас от рискованного мероприятия, которое может прервать процесс медленного, но неуклонного выздоровления.

Поглощенная разговором, Шанталь не заметила, что двойные стеклянные двери за ее спиной распахнулись, позволяя большой группе репортеров, должным образом проинструктированных Флореттой, с огромным вниманием и в полнейшей тишине выслушать отчет о результатах консилиума. По ходу дела они заносили записи в блокноты.

– Мистраль Вернати не останется здесь больше ни минуты! – вскричала Шанталь срывающимся от волнения визгливым голосом. – Я его жена, и я подпишу требование о переводе. Всю ответственность я беру на себя.

Журналисты наперебой забросали ее вопросами, фоторепортеры защелкали вспышками, ослепительно засияли галогенные лампы, создававшие освещение для телекамер: все объективы были направлены на разъяренную Шанталь.

4

Шанталь покачнулась под натиском этой внезапной и неожиданной атаки. Адвокат Жироду наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Она затравленно озиралась по сторонам в поисках выхода, но бежать было некуда.

Ловушка захлопнулась, она оказалась в западне. Белые халаты бригады профессора Салеми сомкнулись перед ней, а сзади наседала толпа репортеров, слепя ее вспышками магния и забрасывая безжалостными вопросами.

Истерический выкрик Шанталь вызвал неуправляемую цепную реакцию, бумерангом ударившую по ней самой.

Флоретте больше ничего не пришлось делать. Шанталь продемонстрировала свои истинные цели – она стремится завладеть состоянием мужа и в достижении этого не остановится ни перед чем. Она сама призналась, что готова, вопреки совету ею же приглашенного врача, подвергнуть жизнь мужа смертельному риску.

Появились Мария и Адель. Медики, журналисты, фотографы образовали коридор, чтобы дать им пройти. Женщины направились в отделение интенсивной терапии.

Воспользовавшись моментом, Флоретта объявила о пресс-конференции, назначенной на три часа дня в отеле «Плаза».

– Вы получите исчерпывающую информацию о состоянии здоровья Мистраля и о новой стратегии команды «Блю скай» в связи с приближающимся розыгрышем «Гран-при» Португалии, Японии и Австралии. Полагаю, – добавила она, – что все идет наилучшим образом.

Шанталь и ее адвокат, сопровождаемые сестрой милосердия, покинули здание через черный ход, после чего в хирургическом отделении, ввергнутом в хаос их появлением, удалось наконец навести порядок.

Флоретта столкнулась лицом к лицу с Жан-Луи. Они улыбнулись друг другу, и она едва слышно шепнула одно только слово: «Спасибо».

Нейрохирург обратился к своему ассистенту, стоявшему в группе медиков из бригады Альдо Салеми:

– Встретимся в аэропорту через два часа.

Молодой человек кивнул в знак согласия.

Жан-Луи взял Флоретту под руку, и они вместе направились к выходу.

– Ты получила, что хотела? – спросил он.

– Дела у Мистраля обстоят именно так, как ты сказал?

Это была ее типичная манера – отвечать вопросом на вопрос.

– Если только весь мой опыт меня не обманывает, твой чемпион поправится и, надеюсь, будет здоров, – торжественно объявил он.

– Ты снял камень с моей души, – Флоретта была счастлива.

– Но я бы не хотел, чтобы графиня настаивала на своем требовании о переводе в другую клинику, – предупредил Жан-Луи уже на выходе из здания.

– Ты думаешь, она решится сделать это вопреки твоей рекомендации? – изумилась Флоретта с несвойственным ей обычно простодушием.

– Можно прибегнуть к консультации какого-нибудь другого специалиста и найти посговорчивее, – возразил он.

– Шанталь не посмеет пуститься в новую авантюру, – отрезала Флоретта, вновь обретая свою железную хватку.

Шофер компании «Блю скай» ждал их на автостоянке перед госпиталем.

– В аэропорт, – распорядилась Флоретта.

– А я-то думал, у нас есть еще пара часов, – разочарованно протянул хирург, садясь в лимузин.

Двадцать лет прошло с тех пор, как они в последний раз сидели вот так, рядом, в машине.

– Спасибо тебе за все, что ты сделал для Мистраля, – сказала она.

– Уверяю тебя, если бы у меня была хоть тень сомнения относительно методов, применяемых итальянскими медиками, я ничем не смог бы тебе помочь и твой гонщик сейчас был бы уже на пути в Париж. Так что благодарить меня не за что.

– Расстанемся друзьями? – Она протянула ему руку.

Он взял ее руку в свои и поднес к губам. Жан-Луи Кустадье потребовалось больше двадцати лет, чтобы наконец понять, что Флоретта для него по-прежнему желанна.

Единственная женщина, которую он когда-либо в жизни любил, была матерью его сына.

Машина остановилась у дверей зала вылета. Жан-Луи увидел своего ассистента, бродившего по залу со скучающим видом, и, взяв Флоретту под руку, направился с ней к залу для особо важных персон в надежде, что молодой человек его не заметит.

– Мне очень хотелось бы спасти хоть что-нибудь от нас двоих. По-твоему, это невозможно? Думаешь, уже слишком поздно? – спросил он робко. – А знаешь, я только теперь понял, что всегда любил лишь тебя одну.

– Ты всегда любил лишь себяодного, – возразила она с горечью в голосе. – Да еще свою карьеру. Но рано или поздно всему приходит конец. Жаль, что ты только теперь это понял. Не стоит сожалеть об упущенных возможностях, это пустая трата времени.

Он сделал еще одну попытку:

– Ты абсолютно исключаешь даже малейшую возможность проявления искренности с моей стороны?

– Вряд ли в шестьдесят лет ты мог настолько измениться. Единственное, чему ты научился, так это прислушиваться к голосу совести. Но все равно, громче всего в тебе говорит эгоизм. Ты вдруг понял, что сын, от которого ты отрекся еще до его появления на свет, сегодня уже взрослый, и тебе захотелось его вернуть. Нет, Жан-Луи, поздно начинать все сначала.

– А ты, я вижу, все та же тигрица, готовая вцепиться в глотку.

– Я всего лишь мать, вставшая на защиту своего сына. Если Шарль существует, то исключительно благодаря мне.

– Я только хотел с ним познакомиться, – произнес он умоляюще.

– Забудь об этом, – ответила она резко.

Ей вспомнился разговор с сыном в Париже. Шарль решил жениться на сокурснице по университету и строил радужные планы на будущее, не задумываясь о том, откуда взять средства на их воплощение.

– Я хочу получить от жизни то, чего всегда был лишен: семью, – бросил он ей с вызовом. – Разве я требую слишком многого?

Флоретта растерялась перед таким натиском. В эту минуту, впервые с тех самых пор, как Шарль появился на свет, она поняла, насколько ее сыну не хватало отца, той атмосферы мужской любви, дружбы, защиты и поддержки, которая накладывает отпечаток на всю жизнь ребенка. Однако теперь, когда их сыну исполнилось двадцать лет, преподнести ему отца в качестве новогоднего подарка – нет, это могло лишь усугубить проблему, а не решить ее.

Жан-Луи прервал ее размышления:

– Ты говоришь, его зовут Шарлем, верно?

– Да. И что это меняет? – тотчас же ощетинилась Флоретта. – Шарлей в Париже пруд пруди. Это ничего не значит. Ты никогда не станешь ему отцом. Настоящим отцом, которого у него никогда не было. Теперь уже слишком поздно, – добавила она с грустью.

Жан-Луи решил зайти с другой стороны:

– Он, наверное, учится?

– На первом курсе университета.

– Бьюсь об заклад, что на медицинском. – Он надеялся, что угадал.

– Это ничего не меняет. Абсолютно ничего, – с досадой ответила она.

– Видимо, гены сказываются. От наследственности не уйдешь.

– Бога ради, Жан-Луи. Давай-ка сменим тему, – Флоретта рассердилась не на шутку.

Он развел руками:

– Наверное, ты права, лучше оставить все, как есть, – он улыбнулся.

– Что это тебя так развеселило? – подозрительно нахмурилась Флоретта.

– Я просто спрашиваю себя, может ли случиться так, что таинственная и неисповедимая сила судьбы приведет его именно в мой институт.

– Который ты собираешься покинуть, – напомнила она.

– Ты сущая ведьма, – сокрушенно вздохнул Жан-Луи. – Откуда ты знаешь?

– Мне известно, что ты собираешься заняться политикой.

– Это всего лишь слухи.

– Как же, как же. Чтобы узнать правду, достаточно дождаться следующих выборов.

– Я бросил бы все, если бы у меня были ты и Шарль, клянусь тебе.

– А как же твоя драгоценнейшая супруга?

– Она прекрасно обходится и без меня, – горько усмехнулся он.

– Ну а ты?

– Я очень одинок.

Громкоговоритель пригласил пассажиров, вылетающих в Париж, к выходу на посадку. Флоретта взглянула на часы. До отправления оставалось тридцать минут.

– Я тоже одинока, – призналась она. – И так было всегда.

– Позволь мне хотя бы надеяться, – умоляюще попросил Жан-Луи, вставая.

– Я не могу тебе этого запретить.

Он взял протянутую ею руку и поцеловал.

– Спасибо за помощь, – еще раз повторила Флоретта.

– Я ничего особенного не сделал.

– Ты спас Мистраля. Ты же знаешь, я люблю его, как брата.

Она посмотрела ему вслед и улыбнулась. Казалось, что-то оттаивает у нее внутри. Однако в настоящий момент ей предстояло решить, что делать с сыном, а также заняться возвращением чемпиона на трассу.

5

Медленно и неохотно Шанталь всплывала из таинственных глубин сна к убогой и враждебной действительности, поджидавшей ее за порогом царства грез. Она попыталась вновь погрузиться в манящий покой забытья, но не смогла. Снотворное исчерпало свою силу, и ей ничего другого не оставалось, как взглянуть в лицо новому дню, сулившему одни лишь неприятности и разочарования.

– Merde! [17]17
  Дерьмо! ( фр.)


[Закрыть]– выругалась она, садясь в постели.

Она проснулась в роскошном номере «люкс» миланского «Гранд-отеля». Ночная рубашка из бледно-розового шелкового крепа соскользнула с плеча, обнажив великолепную грудь, но некому было полюбоваться ею. Накануне вечером она легла в постель в состоянии, близком к истерике, отказавшись от услуг Марка-Антонио Аркури, молодого модельера с Сицилии, красавца бисексуала, умевшего с одинаковой страстью и искусством любить и женщин, и мужчин.

В свое время графиня Анриет-Шанталь Онфлер переманила чудо-мальчика у фирмы «Блю скай», заплатив за это целое состояние.

Джанни Штраус, владелец «Блю скай», деливший радости постели и познавший блаженство с прекрасной сицилийской «двустволкой», был глубоко уязвлен этим пиратским похищением и ждал только удобного случая, чтобы нанести коварной Шанталь удар возмездия. В определенном смысле Джанни и Шанталь были родственными душами. Оба они смешивали секс с работой и не выносили соперничества. Оба принадлежали к тому типу людей, которые видят в других только орудие укрепления своей власти или средство достижения удовольствия. Накануне Шанталь потерпела сокрушительное поражение. Все точно сговорились ей навредить: итальянские врачи, лечившие Мистраля, светило французской медицины, к которому она обратилась за консультацией, спортивные журналисты и светские хроникеры, буквально растерзавшие ее вопросами. И что еще хуже, она восстановила против себя общественное мнение. Все были на стороне Мистраля и его любовницы, Марии Гвиди.

Мало того, даже ее собственный адвокат, поддержавший ее план по переводу Мистраля в Париж, теперь заявил, что выходит из игры, и бросил ее на произвол судьбы, свалив всю вину за провал операции на ее недальновидное поведение.

Чтобы разрядить накопившийся гнев, она обрушилась с проклятиями на Марка-Антонио, который накануне вечером проводил ее в отель и всеми силами пытался облегчить ее страдания. Шанталь в ярости выставила его за дверь, и молодой человек отреагировал на это загадочной улыбкой. Он давно уже научился невозмутимо переносить перемены настроения у сильных мира сего, которых обслуживал. Прекрасно сознавая силу своих чар и будучи человеком весьма неглупым, он был уверен, что Шанталь, как и другие до нее, прибежит к нему, моля о блаженстве, которое он столь щедро умел дарить.

Оставшись одна, Шанталь вновь принялась перебирать в уме все детали, казалось бы, беспроигрышной стратегии: воспользоваться своими правами законной жены, чтобы воссоединиться с мужем. У нее и в мыслях не было склеивать обломки любви, которой между ними никогда не существовало, но она собиралась извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. Идеальным решением для нее была бы смерть чемпиона при транспортировке в другую больницу. Это позволило бы ей унаследовать все его состояние. В самом худшем случае пришлось бы уступить какую-то часть незаконному сыну, родившемуся у Марии Гвиди, но это были бы сущие крохи в сравнении с колоссальным наследием Мистраля. Все остальное отошло бы к ней. Шанталь испытывала крайнюю нужду в деньгах. Экономический спад, продолжавшийся уже около двух лет, нанес ощутимый удар по ее коммерческой деятельности. Ее модные салоны, расположенные на центральных улицах нескольких мировых столиц, работали в убыток. Правда, за последний год она открыла свои магазины в странах Восточной Европы, но чтобы вернуть вложенные деньги и получить доход, требовалось немало времени и труда. Наследство Мистраля могло бы решить значительную часть ее проблем. Если же он вылечится, придется возобновить судебную баталию, чтобы не давать ему развода. Это тоже требовало немалых денег, а главное, времени, но вот времени-то у нее как раз и не было.

Ей нужны были деньги, и немедленно.

Горничная принесла утренние газеты, уделившие много места ее поведению накануне в госпитале. Ее просто распяли на кресте. Мария Гвиди победила, в то время как она, Шанталь Онфлер, оказалась буквально раздавленной под тяжестью своих же собственных неосмотрительных заявлений.

Шанталь была разбита на всех фронтах и теперь испытывала то же чувство, которое овладевало ею после крупного проигрыша в казино: волчий голод и неукротимую жажду секса. Она позвонила и заказала завтрак.

– Что желаете? – вежливо спросил официант.

– Все, – ответила она сухо и, дав отбой, тут же перезвонила в номер Марка-Антонио.

– Иди сюда, – это был недвусмысленный приказ.

Встав под душ, она подставила тело под тугую струю ледяной воды, потом отвернула до предела горячий кран и принялась докрасна растираться жесткой махровой рукавичкой. Шанталь очень гордилась своей белоснежной кожей и тщательно оберегала ее от воздействия солнечных лучей, чтобы, не дай бог, не испортить это бархатное чудо. Она придерживалась жесточайшей диеты, исключавшей жиры и углеводы, а позволив себе съесть шоколадку, мучилась угрызениями совести целую неделю.

Закутавшись в розовый пеньюар и вернувшись в спальню, она обнаружила Марка-Антонио в своей постели.

– Я хочу спать, – пробормотал он.

– Спи, – ответила Шанталь голосом, полным желания.

Она бросила жадный взгляд на поднос с завтраком, появившийся, как по волшебству, на стеклянном столике, потом вновь посмотрела на молодого человека, и у нее не осталось сомнений в том, какой голод острее.

Переступив через упавший к ее ногам пеньюар, Шанталь забралась в постель и прильнула к Марку-Антонио, потом откинула простыню и принялась покрывать быстрыми, жаркими поцелуями мощный ствол его пениса. Прилив крови вызвал медленную, величественную эрекцию. Казалось, напрягшийся член вибрирует и живет своей собственной жизнью отдельно от неподвижного, погруженного в дремоту тела. Шанталь ласкала его, словно шелковым коконом обволакивая изумительную упругость, по которой ее язычок стремительной ящеркой сновал вверх и вниз. Это прикосновение доводило ее до экстаза. Она медленно оседлала его и позволила ему проникнуть внутрь. Марк-Антонио оставался по-прежнему неподвижным, пока Шанталь сосредоточенно и целеустремленно искала ту самую точку, в которой нарастающее желание разрешилось бы неудержимым оргазмом. Всякий раз, когда ей казалось, что заветная цель близка, Шанталь отдалялась от нее, чтобы затянуть как можно дольше томительную сладость ожидания.

Оргазм потряс все ее существо внезапно накатившей взрывной волной острого блаженства. Потом буря улеглась, она почувствовала себя насытившейся и обессиленной. И вот тут мужчина схватил ее и прижал к себе.

– Мне больно, – жалобно захныкала Шанталь.

Он ее не слушал. Стиснув ее так, что она не могла больше двигаться, он подмял ее под себя и грубо овладел ею, причинив острую боль.

– Хватит, перестань, – рыдала Шанталь.

Не говоря ни слова в ответ, он остервенело терзал ее с жестоким сладострастием, думая лишь о собственном удовольствии. Когда, пресытившись, он откатился от нее и блаженно вытянулся на белоснежной простыне, она скорчилась, как раненое животное.

Он даже не посмотрел в ее сторону, поднялся с постели и вышел из номера, довольный собой, завернувшись в махровый халат.

Шанталь чувствовала себя оскорбленной, опозоренной, раздавленной. А ведь она была нежна с ним, она не заслужила такого жестокого и унизительного обращения. Но с ней всегда бывало так: все ее обижали и унижали, хотя сама она дарила только любовь.

Первым ее врагом стала ее собственная мать. Шанталь была совсем еще крохой, когда однажды услышала, как мать говорит одной из своих подруг:

– Она, конечно, очень мила и, когда я беру ее на руки, жмется ко мне, как брошенный котенок. Но мы с Андре так хотели мальчика! Что ж тут поделаешь? Мы не виноваты. С тех пор как родилась Шанталь, мы перестали заниматься любовью. У нас просто ничего не получается. Поэтому у нас никогда не будет других детей, и нам придется довольствоваться этой приблудной кошкой. Для нас это большое горе.

Слова матери глубоко ранили ее, отравили ее сознание. Сама не понимая почему, она стала причиной несчастья своих родителей.

Она заболела и много дней пролежала в лихорадке, словно вызванной тяжким чувством вины, омрачившим всю ее жизнь.

Шанталь выздоровела и по мере своего взросления стала все больше походить на мальчика. Графу Андре, казалось, импонировало ее поведение, он даже стал называть ее Жоржем, именем, которое хотел дать так и не родившемуся сыну. Он смотрел сквозь пальцы на вульгарную жестокость ее игр, на розыгрыши в самом дурном вкусе, жертвами которых чаще всего становились слуги. Во время парадных обедов она залезала под стол, покрытый достающей до полу скатертью, и забавлялась, заглядывая дамам между ног. Так она обнаружила, что некоторые из них не носили нижнего белья. Таинственное темное пятно, маячившее там, где кончалась смутная белизна ног, источало волнующий и сладкий запах, от которого у нее кружилась голова.

Однажды Дафна, ее подружка, едва переступившая порог отрочества, застала Шанталь врасплох за ее порочной игрой. С этого момента между ними возникло тайное взаимопонимание. Они стали прятаться, предаваясь вдали от посторонних глаз первым опытам извращенного секса. Возбужденные ласками Шанталь, соски Дафны набухали и твердели, поцелуи, которыми они обменивались, вызывали у обеих вспышки болезненного наслаждения. Им не нужно было слов, нездоровая страсть, толкавшая их в объятия друг друга, разгоралась с неистовой силой при каждой новой встрече. Они не упускали ни единой возможности уединиться, придумывая все новые и новые запретные забавы.

Как-то раз граф Андре застал их в момент интимной «игры в четыре руки» под концертным роялем своей жены.

– Sale putain! [18]18
  Грязная шлюха! ( фр.)


[Закрыть]– воскликнул он, схватив дочь за руку, выволок ее из-под рояля, надавал пощечин и запер в комнате.

В доме разразился грандиозный скандал. Целую неделю ее продержали на хлебе и воде, причем она вынуждена была съедать свой паек в парадной столовой, стоя на коленях, пока мама и папа, обслуживаемые официантами, обедали тут же, за столом, повернувшись к ней спиной.

Это были ужасные дни для маленькой Шанталь. Она не испытывала ни малейшего стыда за то, что ее отец называл грехом и позором. По окончании недельного наказания ее удалили из дома и отправили в богом забытое место, затерянное в Пиренеях, в какой-то жалкий коллеж. Там она возобновила свои мужские игры с некоторыми соученицами, но никто ничего не заметил, а скорее всего не захотел замечать: ведь имя Шанталь Онфлер придавало солидность убогому пансиону. Она вышла оттуда, когда ей исполнилось четырнадцать, и была вновь принята в семью, но ей поставили условие, что она должна вести себя в соответствии с требованиями своего высокого положения. Первым, кого она повстречала в отчем доме после родителей, был кузен Станис, который вместе с ней бесчинствовал и хулиганил, когда они были детьми. Теперь Станису уже стукнуло шестнадцать, он вырос и похорошел.