Текст книги "Любовь императора: Франц Иосиф"

Автор книги: Этон Цезарь Корти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Вместе с тем растут не только её влиятельность и уверенность в себе, но и её ответственность. И если прежде воспитание кронпринца велось в слишком консервативном духе, теперь оно в корне изменилось. Воспитание становится излишне либеральным, религиозное влияние эрцгерцогини Софии нейтрализуется, при этом Елизавета, однако, не ставит себе целью перегружать кронпринца разного рода учебными занятиями, а следовательно, и систематически заботиться о том, чтобы её ребёнок рос не по годам развитым. Взирать на всё это больно. У всех воспитателей наилучшие намерения, у них в руках все средства, богатство, возможность привлечь к воспитанию самые достойные и самые просвещённые умы многомиллионной страны, и при этом все воспитатели идут по ложному пути.

Императрица радуется своей победе над супругом и благодарна ему. Теперь императрица регулярно получает от господина фон Латура сведения об успехах и поведении своего сына и, памятуя о прежней неосведомлённости, испытывает от этого большую радость. Что касается политики, Елизавета с огромным интересом следит за стремлениями вновь приблизить к Австрии государства по ту сторону Лейты на условиях, которые сформулировал Деак в газетной статье, опубликованной на Пасху. Она целиком на стороне Венгрии.

Антагонизм с итальянской провинцией Венеция, всё ещё остающейся в составе Австрии, по-прежнему существует. Генеральный консул Баварии сообщает оттуда: «Австрия имеет в своей южной провинции несколько миллионов подданных, которые говорят по-итальянски и платят налоги, однако сторонников империи среди них нет... Там все и вся питают недоброжелательность к Австрии, её владычество терпят, потому что приходится... но лишь до лучших времён, которые принесут с собой желательное слияние с королевством Италия. Площадь Святого Марка продолжает оставаться местом, где собираются люди высокого и низкого сословия, богатые и бедняки, местные уроженцы и пришлые, с той, однако, разницей, что итальянцы и австрийцы держатся особняком, порознь гуляют, порознь едят и пьют, порознь танцуют и музицируют».

Разумеется, при таких известиях неудивительно, что Бавария следует примеру многих европейских государств и уже формально признает провозглашённое в 1861 году королевство Италия. Елизавету, которая рассматривает все события через призму своих собственных семейных интересов, это возмущает, ибо подобное признание затрагивает и права её сестры Марии, изгнанной королевы Неаполя. Она даёт почувствовать своё негодование баварскому посланнику в Вене, графу Фуггеру, который незамедлительно сообщает о нём своему королю. Людвиг II спешит написать ей, умоляя не сердиться на него за случившееся, ибо ему ничего другого не оставалось. «Дорогой кузен, – отвечает она, – можете быть уверены: каковы бы ни были мои взгляды, я никогда не стану питать к вам обиду или неприязнь. Не буду скрывать от вас, что признание Италии именно Баварией чрезвычайно удивило меня, ибо в каждой из изгнанных династий имеются представители баварской королевской семьи. Однако я думаю, что причины, толкнувшие вас на эти непонятные шаги, были столь существенны, что моё скромное суждение относительно ваших поступков во имя защиты важных интересов страны и исполнения возложенного на вас священного долга можно вовсе не принимать во внимание...»

Терять связь с родиной Елизавета не собирается. В споре, вспыхнувшем вокруг Рихарда Вагнера, она так же, как её отец, а поначалу и вся герцогская семья, принимает сторону Людвига II, хотя противники великого музыканта одержали тогда победу и 7 декабря 1865 года королю пришлось на время расстаться с ним. «С выдворением Рихарда Вагнера молодой монарх лишился своей любимой забавы», – сообщает домой граф Бломе.

Родительский дом продолжает оставаться для Елизаветы прибежищем, когда ей кажется, что она больше не в силах находиться в Вене. И такой кризис совершенно неожиданно разразился 13 декабря 1865 года. Когда император находится в Офене, Елизавета решает отправиться в Мюнхен. В телеграмме она испрашивает разрешения супруга, однако делает это в такой форме, что Францу Иосифу ничего другого не остаётся, как дать согласие. Народ в недоумении, почему императрица внезапно уезжает именно теперь, буквально накануне Рождества и собственного дня рождения. В своём донесении Бисмарку прусский посланник высказывает предположение, что в известной степени это решение Её величества не более чем одна из причуд, «каковые не редкость у принцесс из баварского герцогского рода». Император Франц Иосиф испуган. Он спешно поручает австрийскому посланнику в Мюнхене просить короля отказаться от торжественной встречи на вокзале, чтобы поездка императрицы оставалась по возможности тайной. Несмотря на обещание Елизаветы вернуться не позднее 23 декабря – следовательно, до своего дня рождения и Рождества, она, более или менее успокоенная относительно состояния своего здоровья, возвращается в Вену только 30 декабря в сопровождении матери. Первый день 1866 года, рокового года, она празднует в кругу семьи, с детьми и озабоченным мужем.

Глава седьмая

Со времени неудачного завершения кампании 1859 года венгерский вопрос оставался животрепещущим. Могущество центральной власти ослабло, и в Венгрии не прекращаются попытки возродить исконные права и конституцию 1848 года. К концу 1865 года намечается сближение взглядов правительства в Вене и устремлений по ту сторону Лейты. В Будапеште сложилось содружество венгерских патриотов, которое, признавая общность с Австрией, придерживается умеренных взглядов при реализации требований Венгрии. Возглавляет его шестидесятидвухлетний Франц фон Деак. Адвокат по профессии он завоевал на родине признание и богатых, и бедных благодаря своему трезвому политическому чутью, разумному поведению во время революции 1848 года, а также справедливости и ораторскому таланту. Некогда он возражал против планов Кошута об отделении, подчёркивая, что равносильно гибели Венгрии будет её полное отмежевание от Австрии. Эта позиция сделала его естественным посредником в переговорах.

Идеи Деака разделяет Дьюла Андраши, слышавший о симпатиях императрицы к Венгрии. Высокий и стройный, с благородным лицом, обрамленным тёмной бородкой, Андраши являет собой законченный образ венгерского аристократа. Андраши сознает, что эта красивая женщина, которой так симпатизирует его народ и в которую, как всем известно, после одиннадцати лет брака император Франц Иосиф влюблён ничуть не меньше, чем в первый день, может стать средством привлечения колеблющегося императора на свою сторону.

В глубине души Франц Иосиф по-прежнему твёрдо убеждён, что только жёсткая централизация государства способна обеспечить его целостность и могущество в будущем. Однако, если никто не посягает на общность таких институтов, как армия, финансы и внешняя политика, император склонен уступить желаниям венгерской нации. Необходимо обеспечить статус Австрии как великой державы и в то же время умиротворить Венгрию. Зимой 1865 года переговоры оказываются на верном пути. Созывается венгерский парламент, и 12 декабря на его открытие в Будапешт прибывает Франц Иосиф. 17 декабря к монарху являются делегации обеих палат парламента, которые, следуя замыслу Андраши и Деака, высказывают пожелание как можно скорее приветствовать в столице наряду с императором «горячо любимую мать нации, благородную королеву». Император кивает в знак согласия. После этого Франц Деак предлагает, чтобы объединённая делегация обеих палат поздравила императрицу в день её рождения. Пусть Елизавета узнает, что о её чувствах к нации известно и что они находят горячий отклик в душе каждого венгра. Когда депутация готова к отъезду, выясняется, что императрица больна и находится в Мюнхене, поэтому приём приходится отложить. Он происходит лишь 8 января 1866 года и выливается в изъявление всеобщей любви к повелительнице. В Хофбург прибывают представители Венгрии во главе с первым епископом, почти сплошь представители высшего дворянства. Все они облачены в свои живописные национальные костюмы.

Первый епископ начинает говорить о любви и безграничной лояльности венгерской нации к королеве, матери наследника престола, и его речь завершается пожеланием как можно скорее приветствовать Елизавету в столице Венгрии. Елизавета отвечает по-венгерски. Говорит она совершенно свободно, правда, с небольшим акцентом. Её слова вызывают бурю восторга. Слышать свободную и непринуждённую венгерскую речь из уст королевы, к тому же такой очаровательной! Члены делегации ликуют. Никогда ещё мраморный зал Хофбурга не слышал столь бурных изъявлений верноподданнических чувств со стороны венгров.

Елизавета принимает приглашение – и 29 января она уже в Будапеште. Прибытие «наследственной» королевской четы, как она именуется официально, поскольку коронации ещё не было, происходит без происшествий. Задача, стоящая перед августейшей четой, не из лёгких. Прежде всего необходимо попытаться побороть неприязнь к австрийцам, возникшую в венгерском обществе после подавления революции 1848– 1849 года.

Когда 1 февраля делегация обеих палат приветствует императорскую чету, горячая благодарность всей нации Елизавете за её прибытие в венгерскую столицу выражается в столь тёплых, сердечных словах, что любому, а больше всего самой императрице становится ясно – это не просто церемония, не просто обязательная формальность, а действительно искренняя любовь, симпатия и восторг.

Когда в ответ на приветствия императрица вновь прибегает к венгерскому языку, это производит такое впечатление, что даже ответ императора не в состоянии охладить восторг. А император недвусмысленно предостерегает венгров и советует не предаваться слишком большим надеждам и прежде всего предъявлять выполнимые требования.

И здесь Елизавета, верная своей природе, с трудом выполняет обязанности, которые обусловлены её положением, но в основном она сама и в не меньшей степени Франц Иосиф радуются небывалому эффекту, который производят повсюду её красота и знание венгерского языка. Он вдруг становится модным при дворе, и придворные, которые раньше и не помышляли о том, чтобы изучать венгерский, начинают кое-как осваивать его.

Какое бы благо ни делалось – помилования, возврат имущества бывшим повстанцам или тому подобное, – общественное мнение приписывает его императрице. Если же Франц Иосиф даёт понять, что пока не может полностью удовлетворить пожелания Венгрии, это объясняется дурным влиянием венского двора, матери императора или австрийских министров, которое императрице пока не удалось окончательно победить.

Между тем в Австрии за пребыванием императорской четы в Венгрии следят со смешанными чувствами. «До меня доходят слухи, – пишет Франц Иосиф матери 17 февраля, – что Вена опять остаётся верной своей привычке – бояться. На этот раз её мучает страх, что я могу здесь пойти на уступки, дать согласие на учреждение какого-нибудь министерства и так далее. Всё это, разумеется, не приходит мне в голову... но в Вене... как обычно, бранятся. Сохрани Бог от этих венских доброжелателей! Дела здесь идут медленно, но они пойдут. Для этого требуется, с одной стороны, твёрдость, а с другой – доверие, благожелательность и учёт особенностей венгерского национального характера. Зизи мне тут очень помогает своей учтивостью, тактом и хорошим знанием венгерского языка, на котором, да ещё в придачу из таких прекрасных уст, люди охотнее выслушивают иные увещевания и предостережения».

Император ещё не догадывается, как далеко зайдёт увлечение его жены Венгрией.

Посетив как-то в Будапеште институт благородных девиц имени Святой Девы, она обратилась к директрисе по-венгерски. Но та оказалась итальянкой и не поняла ни слова.

– Надеюсь, в следующий мой приезд вы ответите мне по-венгерски, – заметила Елизавета. Не прошло и двух недель, как императрица сдержала своё обещание, но директриса сказалась больной, однако Елизавета отыскала её, что-то сказала по-венгерски, чего та не поняла. Вскоре директрисе пришлось уйти от должности.

Андраши, которого Елизавета встречает по любым поводам и на всех празднествах, с которым она охотнее всего беседует, с радостью убеждается, что всё больше и больше заражает королеву своими идеями.

5 марта после шестинедельного пребывания Елизавета вместе с супругом покидает столицу Венгрии.

В Вене стремятся нейтрализовать венгерское влияние при дворе. В министерство иностранных дел поступает даже донесение из полиции, обвиняющее чтицу Её величества Иду Ференци в том, что она завербована депутатами левого крыла ландтага с целью повлиять на императрицу в духе этих воззрений. Впрочем, большую тревогу вызывает не только Венгрия, но и Германия. Там уже ставится важный политический вопрос о господстве. Бисмарк намерен разрубить своей энергичной рукой гордиев узел и провести в жизнь прусский вариант решения, отстранив Австрию, если потребуется даже силой оружия.

Уже ясно, что канцлер заключил союз с Италией, и в марте-апреле 1866 года всем становится очевидно, что войны не избежать.

Третьего мая Франц Иосиф вынужден сообщить матери, что не представляет себе, как можно избежать войны, не уронив своего достоинства и не отказавшись от статуса Австрии как великой державы. Однако и в эти напряжённые дни Франц Иосиф неизменно радуется, когда ему удаётся выкроить несколько часов и во второй половине дня в воскресенье, совсем как рядовому обывателю, отправиться с женой через лес в Хайнбах.

8 мая все сухопутные силы Пруссии приведены в состояние боевой готовности, а Австрия начинает готовиться к войне на севере и на юге. Зять Елизаветы, свергнутый король Неаполя, собирается в случае войны организовать в Италии восстание. Он просит у Франца Иосифа необходимые для этой цели деньги и получает миллион франков, тем не менее император мало верит в эту затею.

Всё, что Елизавета слышит в это время о Баварии, тревожит её. На её сестре Софии хочет жениться испанский принц. От мужа императрице известно, что это «грубый, дурной человек». К тому же она не считает испанский двор подходящим.

Король Баварии между тем нисколько не думает о войне и, стремясь вновь вернуть расположение Рихарда Вагнера, 21 мая тайком едет к нему в Швейцарию. «Я слышала, король опять в отъезде, – пишет Елизавета матери, – теперь, в такое трудное время, ему следовало бы побольше беспокоиться о своём правлении».

Императрицу удивляет, что война всё ещё не разразилась. «Поистине милостью Божьей было бы, если бы король Пруссии неожиданно умер, – делится она с матерью, – это избавило бы от многих несчастий». В это трудное время Елизавета часто даёт обеты, а 9 июня отправляется в Марияцелль. Прощание с императором было очень трудным. Уезжая в Ишль, Елизавета решила не расставаться с мужем надолго.

15 июня 1866 года последовало объявление войны, и уже на следующий день прусские войска перешли границы её страны. В отчаянном настроении Елизавета пробегает глазами газеты. Каждый день она пишет императору длинные письма. Она испытывает ещё большее волнение, чем в 1859 году, когда ей, по крайней мере, не приходилось переживать за братьев. Ведь и Бавария вступает в войну на стороне Австрии, хотя и без энтузиазма, повинуясь исключительно моральному долгу, поскольку, как говорит Бломе, «из-за союзнических обязательств и общественного мнения вряд ли можно поступить иначе».

Если бы король проявил решительность, до этого, безусловно, дело бы не дошло. За несколько дней до объявления войны Людвиг II уединился на острове Розенинзель на озере Штарнбергерзее, и министры не могли целых три дня попасть к нему. Как-то вечером видели, как он пускал на своём острове фейерверк. И всё это в тот момент, когда речь шла о войне или о мире. «Короля начинают считать ненормальным», – пишет по этому поводу граф Бломе.

Когда ситуация стала серьёзной, императрица не смогла дальше оставаться в Ишле. Она оставляет там детей, пообещав им исправно сообщать обо всём, и 29 июня приезжает в Вену. Недоброжелательное окружение эрцгерцогини Софии скептически относится к поведению императрицы. «Она, по крайней мере, здесь, – саркастически замечает ландграфиня Фюрстенберг в письме к своей сестре принцессе Габи Фюрстенберг, – большего от неё и требовать бессмысленно». Однако Елизавета искренне стремится помочь своему мужу. Когда всё благополучно, ей свойственно быть требовательной и своевольной, но лишь обстановка осложняется, она становится мужественной и энергичной. Она пишет пространные, в несколько страниц письма своему маленькому, теперь уже восьмилетнему, Рудольфу, который, созрев не по годам, проявляет жгучий интерес к перипетиям войны: «Несмотря на тяжёлые времена и множество дел, папа, слава богу, выглядит неплохо; он удивительно спокоен и уверен в будущем, хотя прусские войска очень сильны, а их ружья имеют ошеломляющий успех». Как только у императрицы выдаётся свободная минута, Елизавета составляет ему компанию, а остальное время она проводит в госпиталях, неустанно утешая раненых.

Между тем с театра военных действий поступают неутешительные сведения. Скрепя сердце, Елизавета вынуждена сообщить воспитателю своего сына, господину де Латуру, что в результате последних боев северная армия очень сильно пострадала и, хотя несколько корпусов не понесли потерь, штаб-квартира и армия временно переместились в Моравию. «Из всего этого вы видите, – пишет она 1 июля, – что наши дела не слишком хороши. Как ни удивительно, император по-прежнему неизменно спокоен и собран... Я сообщаю вам плохие вести, но не следует терять мужества. Сообщите Рудольфу то, что сочтёте нужным».

В семь часов вечера 3 июля генерал-адъютант граф Креннвилль вручает императору решающую телеграмму: «Сражение под Кениггрецем[43]43
  «Сражение под Кениггрецем» – в окрестностях этого города в Чехии 3 июля (21 июня) 1866 г. произошло генеральное сражение между главными силами пруссаков и австро-саксонцев. Потери последних превысили 44 тысячи человек (из них 1368 офицеров); пруссаков – 360 офицеров и 8812 нижних чинов. После такого разгрома австрийское правительство признало невозможным продолжать войну и вступило в переговоры о мире.


[Закрыть], армия разбита, в беспорядке отступает в крепость. Существует опасность, что там она будет окружена».

Император и императрица потрясены этой новостью. До глубокой ночи 3 июля они ждут, не последует ли с театра военных действий новое печальное известие. Это поражение сводит на нет и последствия победы, одержанной эрцгерцогом Альбрехтом на южном направлении. Франц Иосиф заметно обескуражен, но ни он сам, ни его жена не сломлены. Елизаветой владеет только одна мысль – стать опорой и утешением своему мужу насколько это в её силах. Она намерена тем же вечером послать телеграмму воспитателю Рудольфа, однако император этого не хочет. Но она считает необходимым ввести в курс дела своего маленького сына, на следующий же день пишет Латуру, пытается объяснить поражение, сообщает об огромных потерях и ранении известных генералов. «Что теперь будет, – заключает она, – никому не известно. Дай бог, чтобы дело не кончилось миром – ведь терять нам уже нечего, так что лучше погибнуть с честью. Как, должно быть, невыносимо вам и графу Паллфи оставаться в Ишле... Я прекрасно это понимаю, но Бог воздаст вам за то, что вы приносите такую нелёгкую жертву и не бросаете бедного ребёнка, будущее которого столь печально. Бедный наш император, на него действительно свалилось суровое испытание».

Елизавета получает панические телеграммы от своей матери. Герцогиня очень волнуется, что же теперь будет, что решил император, должен ли он оставаться в Вене или ему придётся бежать... «Мы всё ещё словно во сне, – отвечает Елизавета ранним утром 5 июля, – один удар следует за другим... но нужно положиться на Бога! Что будет дальше, не представляю... Самое лучшее сейчас – побольше двигаться, чтобы отогнать тревожные мысли. Первую половину дня я провожу в госпиталях, особенно возле венгерских солдат. У этих несчастных парней здесь нет никого, кто бы мог поговорить с ними... У императора столько забот, что отдохнуть ему удаётся только вечерами, когда мы недолго сидим вдвоём у раскрытого окна...»

Эрцгерцогиню Софию происходящие события обескуражили, пожалуй, ещё больше, чем императора. Она воочию видит, как рушится всё то, о чём она мечтала. Где теперь та семидесятимиллионная империя, объединившая Германию и Австрию под властью её сына?! Где также внутренняя прочность централизованного государства, от которого полностью отделилась итальянская часть с Венецией, а венгерская, униженная и недовольная, частично уже заодно с противником? Рушится вся политическая доктрина эрцгерцогини, хороня под своими обломками самые смелые её надежды. Теперь она более объективно судит и о собственной невестке Елизавете.

Императрица проводит дни в кабинете императора, и его адъютанты не могут сказать, как благотворно это сказывается на бедном властителе и как она пытается ободрить и утешить его при поступлении очередной дурной вести.

Враг наступает, и приходится ожидать того, что в ближайшее время он дойдёт до Вены. 9 июля 1866 года в Совете министров даже обсуждается вопрос о предполагаемом отъезде императора и высших чиновников в Офен. Елизавета должна уехать раньше. В качестве цели её поездки следует указать намерение посетить раненых, находящихся в Офене, в действительности это начало бегства двора и в то же время попытка воззвать к благородству венгров. Такую же попытку в своё время и почти в столь же критический момент предприняла Мария Терезия[44]44
  «...такую же попытку... предприняла Мария Терезия» – Мария Терезия (1717—1780), эрцгерцогиня австрийская, королева Венгрии и Чехии, великая герцогиня тосканская и римско-германская императрица, старшая дочь Карла VI. Её права на престол были признаны европейскими державами только после войны за Австрийское наследство (1740—1748). В Семилетней войне (1756– 1768) Мария Терезия приняла участие с целью отвоевать Силезию, но потерпела неудачу. В 1772 г. она приняла участие в разделе Польши и получила Галичину, в 1777 г. принудила Порту уступить ей Буковину.


[Закрыть]. Кому же поручить эту миссию, как не Елизавете, которая так любит Венгрию и пользуется там ответной любовью? Это окажет благотворное влияние на опасное поведение венгров.

Теперь обнаруживается вся благоразумность того, что императрица не разделяла враждебного отношения к Венгрии эрцгерцогини Софии и её ближайшего окружения. Вместе с Идой Ференци Елизавета приезжает в Будапешт, где их восторженно встречают. На вокзале императрицу уже ждут Андраши и Деак. «Было бы трусостью, – объяснял Деак своим друзьям, – отворачиваться теперь от королевы, когда её постигло несчастье, в то время как ещё недавно, когда дела династии обстояли хорошо, мы горячо её приветствовали». Венгры провожают императрицу во дворец в Офене, объясняют, что нынешним ужасным положением короны намереваются воспользоваться радикальные революционные элементы, исповедующие принципы Кошута, доказывают ей, что теперь нужно действовать быстро, что необходимо парализовать активность этих людей и пойти на уступки.

Елизавета понимает, что нельзя терять времени. В горах Офена она снимает виллу (Кохмейстер) и уже 12 июля едет в Вену, чтобы забрать детей. Она рассказывает императору о том, что видела и слышала в Будапеште, и умоляет назначить Дьюлу Андраши министром иностранных дел. Только в этом императрица, восхищенная обликом и блестящими способностями графа, видит возможность удержать Венгрию под властью династии и предотвратить раскол монархии на две части. Несмотря на всю серьёзность положения, Франц Иосиф проявляет сдержанность. Всё, что делается, может иметь самые серьёзные последствия. Так быстро принять решение он не может, император недостаточно ясно представляет себе ситуацию. Он должен сначала посоветоваться со своими министрами.

Всё это верно, но время не ждёт. Елизавета раздражённо настаивает на исполнении своей просьбы. Франц Иосиф говорит:

– Поезжай с детьми в Офен, будь там моим полномочным представителем. Удерживай людей, сколько сможешь, и всё уладится!

Император, надеясь на интервенцию Наполеона III, уступил Венецию, не едет в Пешт. Он опасается, что окажется там под слишком большим давлением. Его жена и дети уезжают 13 июля. Одновременно в цейхгауз Офена отправляются сокровища из Венского казначейства.

Уже на другой день после прибытия Елизавета отправляет письмо к канцлеру Венгрии при венском дворе с просьбой рекомендовать императору призвать Деака в Вену к месту расположения высочайшего двора. Возможно, тому удастся добиться того, что не удалось ей. Она больше не может видеть, как заводят дело в тупик эти правительственные мужи в Вене, особенно этот министр без портфеля граф Мориц Эстерхази, который, будучи сам родом из венгерской семьи, противится всякой дружественной политике в отношении Венгрии. Елизавета ещё испытывает доверие к Майлату, он принадлежит к числу тех, кто очарован её красотой и прелестью, и теперь она ещё раз обращается к нему: «...я откровенна с Вами. Прежде всего одна просьба: будьте моим заместителем при императоре, возьмите на себя труд выполнять мои обязанности – открыть императору глаза на опасность, которая ему неминуемо грозит, если он по-прежнему не пойдёт на уступки Венгрии. Будьте нашим спасителем, заклинаю Вас от имени нашего бедного отечества и моего сына и рассчитываю при этом на дружеские чувства, которые Вы, насколько я знаю, питаете ко мне. Уступка, к которой я пыталась склонить императора, но на которую он, к сожалению, пока не пошёл, состоит в том, чтобы удалить нынешних государственных мужей и назначить министром иностранных дел Дьюлу Андраши. Это была бы уступка Венгрии, но такая, которая не наводит на мысль о податливости императора и тем самым не компрометирует его. Популярность Андраши умиротворила бы страну и пробудила бы доверие и королевство успокоилось бы, пока обстоятельства в конце концов не позволят урегулировать внутреннюю ситуацию... Если императора ни за что не удастся склонить к этому, пусть он, по крайней мере, назначит Андраши министром Венгрии; самое важное сейчас – успокоить страну и с помощью человека, способного вселить в неё уверенность в лучшее будущее, заставить её отдать все силы, которыми она располагает, в распоряжение императора... Сейчас я всё отдаю в Ваши руки...»

Майлат отвечает, что император признает необходимость принять решительные меры в отношении Венгрии, однако опасается, что одни и те же причины приведут к одинаковым последствиям. Однако он не хочет одностороннего решения, испробованного в 1848 году, и стремится не допустить даже намёка на то, что эти меры приняты под давлением внешних обстоятельств.

Елизавета не понимает причин этого промедления. «Я только что вернулась из Кенигсэгга, где вела переговоры с Андраши, естественно, один на один. Он ясно и недвусмысленно высказывал свои взгляды, – пишет Елизавета императору. – Я поняла их и убедилась, что если ты доверяешь ему, но полностью, то мы ещё можем спасти не только одну Венгрию, но и всю монархию. Во всяком случав, тебе следует самому переговорить с ним, причём сразу же, ибо каждый день может так усложнить ситуацию, что в конце концов он уже не возьмёт на себя этот труд; в такой момент требуется обладать немалым мужеством, чтобы решиться на это. Так что побеседуй с ним сразу же, можешь быть с ним совершенно откровенным, ибо могу тебя уверить, что это не тот человек, который во что бы то ни стало готов играть определённую роль, который гонится за завидным положением, напротив, он скорее ставит на карту своё теперешнее положение, которое прекрасно. Но как любой честный человек, в тот момент, когда государство на краю гибели, он готов употребить всё, что в его власти, для спасения страны. Всё, что у него есть – свой разум, своё влияние в стране он употребит во благо тебе. В последний раз прошу тебя от имени Рудольфа, не упусти последнюю возможность...

Я просила Андраши сказать тебе всю правду, поставить тебя в известность обо всём, даже если это ничуть не радует. Прошу тебя, телеграфируй мне сразу же по получении моего письма, следует ли Андраши отправляться вечерним поездом в Вену. Я пригласила его завтра опять зайти к Пауле, чтобы дать ему ответ. Если ты скажешь «нет», если в последний момент ты даже не захочешь выслушать непредвзятого совета, значит, ты и в самом деле относишься ко всем нам безразлично. В этом случае ты навсегда избавишься от моих просьб и замечаний, и мне не останется ничего другого, как утешаться сознанием того, что я, что бы ни произошло, всегда смогу честно сказать Рудольфу: «Я сделала всё, что было в моих силах. Твоё несчастье не на моей совести...»

Для обращения к императору, изнемогающему под бременем бесчисленных забот, тон письма очень серьёзен, даже слишком резок, но опасность представляется Елизавете настолько реальной и близкой, что она полагает, что обязана быть резкой, даже в интересах собственного мужа.

В Венгрии умеют ковать железо, пока горячо. Через два дня после того как Елизавета отправила письмо мужу, почта доставила ей послание будто бы частного характера. Почерк оказался ей незнаком. Вскрыв письмо и мельком заглянув на четвёртую страницу, чтобы узнать автора, – подписи она не обнаружила. В анонимном письме королеву умоляли вмешаться, называя её «земным ангелом-хранителем Венгрии», писали, что мира можно добиться только в том случае, если монарх полностью восстановит законы 1848 года, учредит венгерское министерство и согласится короноваться королём Венгрии. В качестве министров аноним предлагал, в частности, Деака, Этвеша и Андраши – три фамилии, которые императрице приходится слышать теперь повсюду, куда бы она ни обратилась. С замиранием сердца она ждёт результата своей просьбы к императору и получает от Франца Иосифа шифрованную, наспех составленную телеграмму: «Велел Деаку тайком приехать. Поэтому не слишком связывайся с Андраши».

Известие о поездке императрицы в Будапешт дошло и до Кошута, который в качестве главы венгерских эмигрантов в Италии приветствовал развитие событий, связывая с ними далеко идущие планы. Он сразу почуял угрозу для своих замыслов. Ещё 16 июля он с возмущением пишет из Флоренции графу Чаки: «Симпатичные объяснения, данные императрицей по поводу её поездки в Пешт, произвели здесь нежелательный эффект. Очень важно, даже чрезвычайно важно, чтобы признак национальной жизни развивался в прямо противоположном направлении. Природная венгерская пассивность весьма и весьма огорчает».

Император с глубоким волнением прочитал письма Елизаветы и решил призвать к себе графа Дьюлу Андраши. Между тем 16 июля она ещё раз обстоятельно беседует с графом и вручает ему письмо к императору, в котором обобщает ситуацию в Венгрии и вновь повторяет свою просьбу. Днём позже она получает с курьером ответное письмо Франца Иосифа. «Милый мой ангел, – пишет он, – неустанно молись, чтобы Бог надоумил меня поступить правильно и сделать то, что предписывает мне мой долг. Итак, сегодня я жду Д.А. Я спокойно выслушаю его и потом как следует проверю его, чтобы выяснить, могу ли я доверять ему. Старика (Деака) в Пеште нет, поэтому его нужно искать в провинции, так что он может быть здесь лишь завтра или послезавтра. Для меня даже лучше сначала поговорить с А. с глазу на глаз, потому что старик хотя и умный человек, ему никогда не хватало смелости. Здесь ситуация не изменилась. Наполеон продолжает посредничать, однако с пруссаками у него ничего пока не получается... Теперь они могут напасть в любой день, но форсировать Дунай им будет нелегко... Мне нужно заканчивать письмо – пора работать. Прощай, мой ангел, обнимаю тебя и детей. Страшно тоскую о вас. Да хранит нас Бог, да хранит он Австрию. Горячо любящий тебя, твой Франц».