Текст книги "Любовь императора: Франц Иосиф"

Автор книги: Этон Цезарь Корти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Прогуливаясь с Валерией по парку Шёнбрунна, Елизавета говорит с ней о будущем и встречает фрау Шратт. Тогда вся Вена восхищалась ею как придворной дамой. Актриса протягивает Елизавете букет фиалок, поскольку, как она уверяет императрицу, получить его в подарок первого марта – это счастье. В доказательство своей признательности Елизавета вместе с Валерией вечером того же дня приходят на первый акт «Владельца хижины» Онета и подбадривают из своей ложи красавицу актрису. В целом же Елизавета избегает современных развлекательных пьес типа «Пожиратели фиалок», в которой фрау Шратт особенно нравится императору. Елизавета предпочитает посещать пьесу Софокла «Эдип в Колоносе».

Этой весной Елизавета отправляется на юг Венгрии в Геркулесбад, который ей расписывали как прекрасный курорт. Здесь Елизавета не расстаётся с произведениями Гейне и погружается в них до такой степени, что буквально вступает в душевное общение с усопшим поэтом. 28 апреля в Геркулесбад в гости к Елизавете прибывает румынская королева Кармен Сильва. Среди прочих там разговор заходит и о Гейне.

– Я уже перестала восхищаться им как прежде, – признается королева, – потому что некоторые из его стихов неприятно задевают меня.

Вечером того же дня, когда Елизавета, лёжа в постели, воскрешает в памяти разговор с Кармен Сильвой, она вдруг ясно видит перед собой профиль поэта, знакомый ей по рисункам, при этом испытывает странное чувство, как будто его душа стремится извлечь из тела её собственную... «Борьба продолжалась несколько секунд, – описывает Елизавета это происшествие своей дочери, – но Иегова не позволил душе покинуть тело. Видение исчезло и, несмотря на разочарования последующей жизни, укрепило мою временами колеблющуюся веру и пробудило во мне ещё большую любовь к Богу».

Во время пребывания в Геркулесбаде Елизавета много времени отдала занятиям литературой, написала множество стихов, чему немало способствовала инициатива румынской королевы. Елизавета сама удивляется своей творческой плодовитости. 13 мая она отправляется в Синайю с ответным визитом к Кармен Сильве.

После того как Елизавета покинула Синайю, Кармен Сильву ещё долго не покидают мысли о сути её тёзки на троне.

– Человека, если только он не крутится как белка в колесе, не занимается однообразной работой, которую обычай предназначает для этой касты или для той категории людей, склонны обвинять в забвении своего долга. Если вдруг одному из них хватит мужества быть иным, думать и поступать не так, как все, его едва не забьют камнями все те, кто не способен уподобиться ему. Я всегда говорю: мода – для тех женщин, у которых нет вкуса, этикет – для людей, которым не хватает воспитания, церковь – для людей, которым не хватает религиозности, монотонный и однообразный труд – для тех, кто лишён фантазии или энергии.

Вернувшись в Вену после продолжительной разлуки, Елизавета с огромной радостью встретилась с любимой Валерией, которая была удивлена переменами в настроении матери. Она находит, что со смертью короля Людвига Елизавета сделалась такой набожной, какой она её никогда не знала. Теперь Елизавета всё объясняет волей всемогущего Иеговы, во всём полагаясь на него. «Однако, – пишет Валерия, – мамина набожность особого рода. Иная, нежели у других людей, не столько красноречивая, сколько восторженно-мечтательная, искренняя и отвлечённая, подобно культу мёртвых, который она в последнее время исповедует особенно в отношении Гейне и Людвига II».

Валерия всё ещё не уверена, действительно ли она любит эрцгерцога Франца Сальватора. Елизавета поощряет зарождающееся взаимное увлечение молодых людей. Однако во время поездки на озеро Аттерзее императрица спрашивает молодого эрцгерцога, был бы ли он рад ввязаться в войну и против кого охотнее выступил бы – против Германии, России или Италии. Франц Сальватор на это отвечает:

   – Мне всё равно.

Елизавета продолжает развивать свою мысль:

   – Выступать против немцев всегда печально – ведь это то же самое, как выступать против братьев.

   – Однако полагаться на их дружбу не стоит, – уточняет Франц Сальватор. – Я имею в виду пруссаков.

   – Собственно говоря, их нельзя упрекать в том, что они добиваются выгод для своей страны и обладают для этого всем необходимым. И потом не все немцы – пруссаки, хотя пруссаки – тоже немцы. Как набожны и дельны вестфальцы, как неиспорченны, жизнерадостны и образованны жители Рейнланда, Бадена и Вюртемберга! Какая железная дисциплина, какое усердие в учении, какая строгость и подтянутость по сравнению с нашими условиями, где без такого твёрдого порядка всё идёт гораздо более вяло и прежде всего не хватает, разумеется, желанных единства и сплочённости!

В конце мая императорская семья вновь останавливается в новой вилле «Гермес». Ни Елизавета, ни Валерия не чувствуют себя уютно в этом жилище, снаружи строгом, а внутри отличающемся чрезмерной холодной роскошью.

Появляется и кронпринц. Внешне ничто не говорит о его болезни, но дают о себе знать некоторые разногласия с женой, и близкие, родные люди по-прежнему проходят мимо друг друга и не находят общего языка. Рудольф, естественно, тоже постоянно занимается вопросами войны и мира.

   – Во время войны можно было бы снискать признание, – считает он, и тогда Валерия возражает:

   – Да, но это стоит человеческих жизней, а ты рискуешь своей собственной. – Он делает пренебрежительный жест и говорит приблизительно следующее:

   – Если уже успел насладиться всем, теряешь всякий интерес к жизни.

Сейчас это звучит совсем иначе, нежели в то время, когда он собирался прожить до ста лет.

Елизавету в это время беспокоит её сестра, герцогиня Алансонская, которая воспылала чувством к некоему гражданскому врачу и какое-то время даже подумывала развестись с супругом и выйти за него замуж. Императрица опасается даже, как бы сестру не объявили невменяемой, поскольку её доставили в Грац к невропатологу Урафт-Збингу, который предписал ей лечение. Но это возбуждение и нервозное состояние были скорее следствием перенесённой скарлатины, и Елизавете нет больше повода опасаться, как бы сестра не покончила с собой или её не заставили остаться в психиатрической лечебнице. Однако императрица никак не может избавиться от ощущения постоянного страха. Валерию нервируют преувеличенные заботы матери о ней. Порой это выводит её из терпения, хотя она старается не подавать вида. Существуют между матерью и дочерью и политические разногласия. Валерия смотрит на будущее Австро-Венгрии более оптимистично.

   – Это старое, трухлявое дерево больно, – говорит Елизавета.

Она предвидит распад разноязычной империи и проводит эту мысль в поэзии и прозе. Иногда ей кажется, что Франц Иосиф – предпоследний император из рода Габсбургов, и она повторяет древнее предсказание, будто бы эта гордая череда наследников престола началась с Рудольфа[62]62
  «...череда наследников престола началась с Рудольфа» – основатель немецкой линии германо-австрийской династии Габсбургов – король Рудольф I Габсбургский (1273—1291).


[Закрыть] и закончится Рудольфом. Разумеется, её мрачные прогнозы относительно будущего империи вступают в противоречие с представлениями Франца Иосифа. В такие моменты она не встречает ни малейшего понимания со стороны мужа и даже считает, что с ним трудно ладить. «Я нахожу, – утверждает дочь, – да простит мне Бог подобные мысли, с ним ладить намного легче, чем с ней».

Несмотря на всю любовь к Валерии, дочь в определённом смысле ограничивает стремление императрицы к свободе, в чём она, правда, никогда не признается. Как говорила Кармен Сильва, императрице хотелось бы всё время путешествовать, путешествовать и путешествовать, а мир слишком мал и тесен, чтобы удовлетворить эти её желания в той степени, в какой она мечтает. Едва возвратившись из Геркулесбада, Елизавета в июле снова спешит уехать, на этот раз в Англию через Гамбург.

В это время господин Фриц Пахер неожиданно получает письмо с пёстрыми бразильскими марками и, к своему величайшему удивлению, обнаруживает, что это стихи, озаглавленные «Песня жёлтого домино».

Автор спрашивает, помнит ли он о давней случайной встрече на маскараде, когда она отказалась открыть ему своё лицо, и просит дать знать о себе и не заставлять ждать.

Никакого адреса на конверте нет. Фриц Пахер решает раскрыть тайну маски и сказать, что ему точно известно, кто она... Он отваживается написать свой ответ в стихотворной форме, озаглавив его «К незнакомке».

Письмо, оставленное на почте до востребования, лежит там несколько месяцев, и в конце концов Пахер лично является за своим посланием, которое так никто и не спрашивал. Приключение, которого не было, закончилось...

Елизавета тем временем в Англии, на морском курорте в Норфолке, где принимает ванны.

В конце июля она пишет мужу, что намеревается нанести визит королеве в Осборне на острове Уайт, после чего вернётся домой. Франц Иосиф, озабоченный всё более частым отсутствием супруги и опасающийся, как бы она мало-помалу совершенно не отдалилась от семьи, как успела отвыкнуть от страны, отвечает в своей обычной сердечной манере:

«Мой бесконечно любимый ангел! Твоё милое письмо сделало меня совершенно счастливым, ибо явилось ещё одним доказательством, что ты любишь меня и с удовольствием вернёшься к нам...»

На этот раз свидание Елизаветы с мужем и дочерью произошло в замке Кройт на озере Тегернзее. В тамошней церкви почти шестьдесят лет назад были обвенчаны её родители, чей брачный союз, несмотря на обилие детей, никак нельзя было признать гармоничным. Во время мессы Елизавета обратила внимание дочери на то, что перед главным алтарём над иконой крупными буквами начертано: «Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят».

Поистине мрачное предзнаменование при венчании!

В Кройте Елизавета читает Валерии стихи, которые написала в Англии. Дочь не может не удивиться её поэтической плодовитости и лёгкости, с которой её мать творит. Теперь не проходит и дня, чтобы она не создала нечто новое, и Валерия находит, что многое прекрасно и своеобразно, подчас, может быть, слишком своеобразно, чтобы быть по-настоящему прекрасным. Словно великую тайну Елизавета сообщает дочери, что её цель в том, чтобы эти стихи были опубликованы спустя продолжительное время после её кончины и полученные от их продажи средства пошли в пользу тех несчастных, которые в силу своих политических намерений и склонности к свободолюбию были заклеймены как преступники.

В день рождения императора в Ишле устраивают большой семейный обед, в котором принимают участие двадцать пять отпрысков герцогского дома. Среди них находится и дядя Франца Сальватора, Людвиг Сальватор, чужак среди эрцгерцогов, который постоянно живёт на Балеарских островах. Он сочиняет учёные и увлекательные труды о своей второй родине и непременно присылает их Елизавете, которую очень уважает. И эрцгерцог и императрица – необычные натуры, и поэтому понимают друг друга. Над Людвигом Сальватором потешается вся семья. Он холост и ведёт вольную жизнь. О своём внешнем виде он абсолютно не думает, обычно ходит в каком-то балахоне, у него один-единственный военный мундир. Когда он появляется при дворе, окружающие буквально сгорают от смущения. На своей яхте он создал некое коммунистическое государство в миниатюре, где царит полное равенство. Он делит с командой всё – и стол, и кров, подобно членам своего экипажа выполняет самую грязную работу на борту и одевается так же, как они. Этот высокообразованный человек приносит в жертву своим научным интересам и свою собственность, и своё положение. За обедом Франц Сальватор сидит рядом с эрцгерцогиней Валерией. Император, кажется, дал себя уговорить, он добродушно поглядывает на обоих молодых людей. 21 августа отмечают двадцатидевятилетие Рудольфа, и когда Франц Иосиф поднимает бокал за здоровье сына, Елизавета шепчет ему, что в этот же день Францу Сальватору исполняется двадцать один год. После непродолжительной заминки император, вновь поднимая бокал, добродушно-лукаво добавляет:

– А теперь за здоровье другого!

Несмотря на то, что ожидаемая помолвка дочери занимает все мысли Елизаветы, она и сейчас не в силах устоять против страсти к путешествиям, которая неизменно подчиняет её себе. Она не находит себе места, хотя в этом году уже побывала в Геркулесбаде, в Гамбурге, в Англии и Баварии. Франц Иосиф много времени проводит один. Он обижен тем, что жена больше не разделяет с ним его политические заботы, что ей совсем не по душе её представительские обязанности как императрицы, и вот опять, едва вернувшись, она снова мечтает уехать на юг, на Корфу, в вымышленный мир Гомера. У неё жажда знаний, и она с головой погружается в мир Гомера, как и во всё прочее, чем ей доводится заниматься. Консул показывает ей остров, каким она его никогда прежде не видела, можно сказать, просто глазами того поэта. После непродолжительной поездки в Албанию яхта направляется, минуя Лойкадию и мыс Сафо, к Итаке. Большой знаток старой и новой Греции, барон Александр фон Варсберг ведёт Елизавету по следам Одиссея.

Офицеры «Грейфа» с усмешкой поглядывают на этого кажущегося им странным учёного, одержимость которого «Одиссеей» должна разделять вся команда, ибо так угодно императрице. Служба нелегка, и плавание взад и вперёд вокруг Итаки на довольно старой посудине, какой является «Грейф», в самую отвратительную погоду удовольствие далеко не из приятных. Но Елизавета не задумывается над этим – она целиком в мире идей Гомера, благоговейно внимает каждому слову Варсберга, и если он называет какой-либо пункт интересным, «Грейф» непременно должен направиться туда. Первоначально Елизавета рассчитывала завершить всю поездку за две недели, но теперь так увлеклась сказочной Грецией, что намерена вернуться домой только ко дню своих именин, 19 ноября, о чём написала с Итаки своему супругу. Францу Иосифу эта новость не приносит радости, потому что в конечном счёте его разлука с женой затягивается ещё на три недели. «Но если ты полагаешь, – пишет он ей, – что это необходимо для твоего здоровья, я готов согласиться, хотя с весны мы провели в этом году вместе не более нескольких дней».

Франц Иосиф не понимает увлечения жены греческой антикой. «Не представляю, – пишет он Елизавете, – что ты делаешь так много дней в Итаке. Впрочем, главное, чтоб ты была здорова и довольна, а так оно, похоже, и есть на самом деле».

Император давно потерял терпение из-за столь долгого отсутствия Елизаветы. «Все мои мысли неизменно возвращаются к тебе, и я горестно прикидываю, сколько ещё времени отделяет нас, к сожалению, от нашей встречи... Твоё отсутствие чувствуется во всём, но в первую очередь тебя не хватает мне». Наконец император получает обстоятельное письмо Елизаветы, к которому приложены два стихотворения: Елизаветы и графини Фюрстенберг. Франц Иосиф не слишком разбирается в такого рода вещах, однако хочет показаться галантным по отношению к собственной жене: «Твои стихи я считаю выдающимися, самобытными... Опус ландграфини чрезвычайно слаб. Насколько великолепна и занимательна её проза, настолько же она слаба в стихосложении, от которого ей следует отказаться».

На Итаке Елизавету донимает плохая погода, всё время идёт дождь, и отправляться на какие-либо экскурсии нет никакой возможности. Поэтому 4 ноября императрица возвращается на Корфу.

В то время как Франц Иосиф считает дни, оставшиеся до их встречи, Елизавета сожалеет, что её пребыванию на острове скоро придёт конец. Император со стороны скептически наблюдает за деяниями супруги. Когда она наконец сообщает, что собирается ехать домой, он отвечает: «Как я счастлив, что завтра прекратятся поездки на скутере и экскурсии в небезопасную Албанию, но совершенно счастливым я буду лишь тогда, когда после успешного морского путешествия ты снова окажешься среди нас».

Елизавета возвращается на родину накануне своих именин. Теперь она уже ждёт помолвки дочери с Францем Сальватором – помолвки, с которой мало-помалу свыкся и Франц Иосиф. Пугают Елизавету лишь поступки Рудольфа. Она считает, что для офицера, обиженного и преследуемого в Австрии, существует ещё возможность поступить в крупную, победоносную немецкую (не прусскую) армию.

   – Да, хорошенькие вещи ты тут проповедуешь! – восклицает Франц Иосиф.

Вскоре Елизавета вновь затрагивает эту тему, но теперь уже в разговоре с Францем Сальватором.

   – Но если я вступлю в немецкую армию, может случиться так, что меня пошлют сражаться против собственной родины, – колеблется молодой эрцгерцог.

   – О нет, это исключено, – успокаивает Елизавета, – никогда более немцев не заставят поднять меч против немцев.

Императрица буквально признается в любви своей дочери, заявляя ей совершенно откровенно:

   – Собственно, люблю я только тебя, если ты покинешь меня – моя жизнь кончена. Так любят только раз в жизни. В этом случае думают только о любимом существе – от другой стороны ничего не требуют и ничего не ждут. Но мне непонятно, как можно любить многих людей. Для остальных моих детей место матери занимала София, что касается тебя, я с самого начала сказала себе, что всё будет по-другому. Ты должна была оставаться моим собственным ребёнком, моим сокровищем, на которое никто не вправе претендовать, кроме меня, и всю любовь своего сердца, до того времени нерастраченную, я отдала тебе одной.

После такого признания Валерия испытывает потрясение от этой «огромной, можно даже сказать, всепоглощающей любви». По вечерам Валерия читает матери вслух «Одиссею». Идиллию уединённой жизни императрицы нарушают лишь доходящие до неё словно издалека заботы императора, связанные с внутренней и внешней политикой империи.

В тесном семейном кругу – в Геделе находится и брат Елизаветы, главный врач герцог Карл Теодор, – обсуждают перспективы войны в условиях нарастания напряжённости в отношениях с Россией, прикидывают, как будет происходить общеевропейская война.

   – При теперешней воинской обязанности и нынешнем уровне развития вооружения никто по-настоящему не может желать этой войны, – говорит Франц Иосиф. – Если же до неё всё-таки дойдёт дело, Австро-Венгрия выступит, вероятно, в союзе в Германией, Италией, а возможно, и Англией, Россия же – в союзе с Францией. Но и без всего этого перевес был бы на стороне России.

   – А в чём, в сущности, причина войны? – спрашивает эрцгерцогиня Валерия.

   – Этого не знает ни один человек, – отвечает Франц Иосиф, – потому что причины, собственно говоря, и не существует.

20 декабря 1887 года в Геделе к императрице является барон Варсберг, которого она ценит за «выдающийся ум» и, как признается сам Варсберг, осыпает милостями.

24 декабря Елизавете исполняется пятьдесят лет. В этот день она не чувствует себя счастливой. Её угнетает мысль, что она прожила на свете уже полвека. И дело совсем не в том, что возраст нанёс ущерб её красоте, как утверждают те, кто не знал её близко, а в том, что этот отрезок жизни она прожила внутренне неудовлетворённой, нервной и печальной. Со временем она в большей или меньшей степени удалилась от двора и хорошо чувствует себя только вдали от родины. Домой она возвращается больше для того, чтобы повидаться со своей дочерью Валерией. От мужа она, правда, не отдалилась, но их жизненные цели и интересы становятся всё более разными.

Трезвому и практичному Францу Иосифу чужды самые последние увлечения Елизаветы – Гейне и стихосложение. Когда Елизавета вдалеке, он чувствует себя одиноким. Его уязвляет, что жена принимает так мало участия в судьбе империи, что она почти не думает о дворе, всё реже представительствует и так печальна. Поэтому нетрудно понять, что такая простая, мудрая женщина, как Катарина Шратт, жизнерадостная и лишённая эгоизма, всё больше привлекает императора.

Елизавета, испытывающая угрызения совести из-за того, что так часто оставляет мужа одного – почти на год – в 1887 году, например, – поощряет это знакомство, не видя за ним ничего, кроме дружеских отношений, помогающих императору, пока супруги нет дома, облегчить тяготы правления. Она поручает художнику Ангели написать портрет актрисы, намеренно посещает фрау Шратт на озере Вольфгангзее в июле 1886 года, когда по городу уже начинают ползти слухи об увлечении императора.

К пятидесятилетию императрицы в Гедель приезжают и кронпринц с супругой. Однако общее настроение весьма подавленное. Герцог Карл Теодор наблюдает за кронпринцем:

– Он, несомненно, весьма значителен, – делает он вывод, – впрочем, не настолько, как он воображает. Ему не хватает сердечности. Окружение Рудольфа убило его добрые задатки и превратило его в иной раз просто неприятного, даже зловещего человека.

Заметив явное недовольство мужа в связи с её длительным отсутствием в 1887 году, Елизавета решает, несмотря на тоску по югу, остаться на родине до времени своего обычного отъезда – марта, и в угоду мужу, несмотря на мучительный ишиас, принять участие в организации празднования Масленицы как в Вене, так и в Будапеште.

23 февраля приходит известие о том, что принц Людвиг Баденский, молодой, одарённый и жизнерадостный, неожиданно скончался от воспаления лёгких. Императрица прекрасно знала его ещё по Киссингену.

– Похоже, исполняется проклятие, – говорит она, – согласно которому Баденский дом ждёт вымирание, поскольку он пришёл к власти в результате преступления в отношении Каспара Гаузера[63]63
  «...пришёл к власти в результате преступления в отношении Каспара Гаузера» – происхождение «найдёныша» Каспара Гаузера, который в 1828 г. в возрасте16—17 лет появился в Нюрнберге, несмотря на назначенную баварским королём премию в 10 тысяч гульденов, так и осталось невыясненным. В 1833 г. Гаузер был смертельно ранен неизвестным. После его смерти появились монографии, авторы которых пытались доказать, что Каспар – законный сын великого герцога Баденского Карла Фридриха и его первой жены Стефании Богарне и что вторая жена герцога, графиня Гохберг, желавшая, чтобы баденский престол достался её сыну Леопольду, подменила Гаузера больным ребёнком, вскоре скончавшимся.


[Закрыть]. Мы – ничтожества в деснице Господней! Иегова – величайший философ, мы не в силах осмыслить его волю, но обязаны повиноваться ему.

В марте императрица отправляется в своё обычное весеннее путешествие. Она снова едет в Англию, хотя о конной охоте уже не помышляет. В этот раз поездка предпринимается для расширения кругозора эрцгерцогини Валерии.

Прибыв в Лондон, Елизавета останавливается в отеле Клеридж и с самого первого дня начинает вместе со своей дочерью буквально бегать по всем музеям города и знакомиться с его достопримечательностями. Причём и на этот раз она не забывает посетить знаменитый музей восковых фигур мадам Тюссо. Обе женщины в испуге останавливаются перед приводящими в дрожь восковыми копиями Франца Иосифа и Елизаветы. У них чешутся руки разрушить эти возмутительные пародии на императорскую чету Австрии.

После возвращения в Мюнхен Елизавета навещает графиню Ирену Паумгартен, обладающую спиритическими наклонностями. Известие об этом доходит до дипломатических кругов. Прусский посланник в Мюнхене сообщает об этом Бисмарку, так как считает, что вера Елизаветы посланиям из мира духов, которые передаёт ей графиня в качестве так называемого «пишущего медиума», могла бы при определённых обстоятельствах иметь большое значение. Однако дипломат переоценивает эти вещи. Елизавета и впрямь частенько навещает подругу детства, но подтрунивает над её утверждениями, будто бы она обладает способностью писать помимо своего желания под диктовку духов. Елизавете, правда, не вполне ясно, что это: чистая мистификация или за этим что-то скрывается. Но она по крайней мере видит, что графиня действует из лучших побуждений и никогда не преследует своих личных целей. Нередко она сомневается, потом начинает верить в увиденное, чтобы тут же опять поднять его на смех. Из Мюнхена Елизавета возвращается в Лайнц на виллу Гермес, где её встречают муж и сын: Франц Иосиф – с искренней радостью, кронпринц Рудольф – холодно и сдержанно. Елизавета ужасно расстроена.

   – И это называется вернуться домой, – горько сетует она. – Дома ощущаешь себя только там, где природа прекрасна, а люди веселы.

Рудольф внушает императрице тревогу, а будущее, которое он олицетворяет, страшит её, особенно когда она думает о дочери.

13 мая с большой пышностью открывают памятник Марии Терезии. Во время затянувшихся торжеств Елизавета решает побеседовать с Рудольфом и о его отношении к предстоящей помолвке Валерии.

   – Никогда не поступай дурно с Валерией, – внушает она сыну, – это обернётся несчастьем для тебя самого.

Елизавете известно, что всё мистическое действует на податливую, склонную к суеверию душу сына, и она решает затронуть эту его слабую струнку.

   – Я родилась в сорочке, я нахожусь в контакте с иным миром и могу приносить счастье или несчастье, – внушает она ему, – поэтому помни о 13 мае.

   – Я никогда не причиню зла Валерии, мама.

Елизавета вглядывается в лицо сына и не может не заметить его беспокойного взгляда, тёмных кругов под глазами и бледность.

   – Ты болен?

   – Нет, только чрезмерно устал и изнервничался...

Этот диалог происходит во время придворного обеда, пока прочие гости обсуждают беспорядки, которые произошли днём раньше. Перед ещё закрытым от зрителей памятником Марии Терезии устроили шествие «прогерманцы», как окрестили их при дворе, которые пели «Стражу на Рейне» и были разогнаны лишь с помощью полиции.

Июнь Елизавета проводит в тесном общении с дочерью. На пикнике они ударяются в философию. Елизавета больше верит богу мести, а Валерия – богу любви. Императрица так плохо думает о людях, что Валерии иногда становится не по себе.

В конце июля, после многодневного пребывания в Гаштайне, Елизавета перебирается в Ишль, куда приезжает и Франц Иосиф. Актриса Шратт тоже проводит там лето; она теперь часто приезжает на императорскую виллу и прогуливается с августейшей парой. Как-то, а точнее, 4 августа, там появляется и Валерия. Она находит эту даму простой и приятной, но испытывает чувство досады, поскольку люди судачат обо всём этом. Валерии жаль, что Елизавета поощряет это знакомство.

15 августа в Ишль прибывает король Португалии с кронпринцем. Якобы на смотрины. Вероятно, им неизвестно, что Валерия уже решила свою судьбу, и Елизавете забавно слушать, как кронпринц расспрашивает Валерию о её стихах и рассказывает, что он вместе с отцом переводит Шекспира.

После отъезда посторонних Елизавета неожиданно заявляет:

   – Я еду на озеро Лангбатзее, проведу там несколько дней. С собой никого не беру, потому что не желаю ни с кем разговаривать.

Придворная дама Шарлотта Майлат не на шутку обеспокоена:

   – Хоть бы она вернулась по крайней мере довольной и успокоившейся, – сетует она в письме Иде фон Ференци. – Дай ей, Господи, хоть в чём-то обрести душевный покой, однако, я думаю, что ни Гейне, ни Байрон не в состоянии даровать ей его. Поистине печально...

По возвращении Елизавета с Валерией отправляются в Байрейт на Вагнеровский фестиваль. Обычно далёкая от музыки, императрица потрясена «Персифалем». В антракте она просит пригласить к себе в ложу фрау Козиму Вагнер. В ложе императрицы появляется благородная, необычайно привлекательная дама с явными следами былой красоты, удивительно умиротворённая. Она уверяет, что без Людвига II эти звуки, которые представляются ей вершиной всех желаний, по крайней мере, на этом свете, никогда бы не были созданы. О муже и своём отце Листе она говорит со слезами на глазах.

   – Я живу одиноко, только со своими детьми. Живу прошлым. Моё единственное счастье – музыка.

   – Вы совершенно правы, – отвечает Елизавета, – я тоже никогда не хожу в театр, где меня осматривают со всех сторон, и вообще не люблю быть на людях.

   – Как я вас понимаю, – подхватывает фрау Козима, – я всегда понимала и короля Людвига, ибо на людей нашло нечто настолько странное, нечто грубое, что даже трудно определить. Поэтому почти никто из тех, кто обладает возвышенными чувствами и стремлениями, не в силах жить среди них.

Елизавета в таком восторге от спектакля, что изъявляет желание взглянуть на капельмейстера Мотла и исполнителей главных партий Парсифаля и Амортас – ван Дийка и Райхман. Их прозаическая внешность несколько разрушает её иллюзии.

   – Я готова слушать всё это снова, прямо сейчас, – восхищается Елизавета, – на что Райхман отвечает:

   – А я готова играть немедленно.

Из Байрейта императрица отправляется в Кройт, чтобы отметить 29 августа восьмидесятилетие своей матери, затем снова в Ишль. Однако в мыслях она снова далеко отсюда, в Гастури на Корфу. «Любовь моя, – печально отвечает Франц Иосиф, – твой отъезд так далеко на юг и долгое отсутствие расстраивают меня, особенно после нашей последней встречи, к сожалению, такой непродолжительной и несколько суетливой, но вместе с тем довольно приятной и милой. Ты была очаровательна как никогда, за что я ещё раз сердечно благодарю тебя... Вспоминай иногда о бесконечно любящем тебя грустном и одиноком малыше».

«Большой свет» тоже принимается язвить по поводу мании императрицы путешествовать. Эту тему подхватывают газеты, и вот уже английские газеты сообщают, будто бы Елизавета подумывает отправиться в Америку и Вест-Индию, мало того – в кругосветное путешествие. В действительности же речь идёт пока лишь о поездке в Мирамар после Миссолунги, где вдохновлённый свободой эллинов сражался и погиб Байрон.

Образ жизни и образ мыслей императрицы вызывают серьёзную озабоченность у по-настоящему преданной ей мудрой графини Фестетич, и она изливает свою душу Иде Ференци: «Всё, что я здесь вижу и слышу, удручает меня, милая Ида. Правда, Её величество, когда мы вместе, неизменно любезна и говорит, как прежде. Но она уже не та, прежняя – её душу омрачает какая-то тень. Я могу употребить только это выражение, поскольку про человека, который из любви к покою или для развлечения сдерживает или отрицает всякое прекрасное и благородное чувство, можно сказать лишь, что это озлобленность или цинизм! Поверь, сердце моё обливается кровавыми слезами! Она делает вещи, которые отказывается понять не только душа, но и разум. Вчера утром погода была ужасная, тем не менее она вышла в море под парусом. В девять утра начался уже дождь с грозой, и это продолжалось до трёх часов пополудни. Всё это время она кружила вокруг нас под парусом, сидела на палубе, промокшая до нитки с зонтиком в руках. Затем она где-то пристала к берегу, заказала свой экипаж, намереваясь провести ночь на какой-то незнакомой вилле. Теперь ты можешь представить, как мы с ней далеки – слава богу, её повсюду сопровождает врач...»

Где бы Елизавета ни появлялась, она неизменно обращает на себя внимание своей необычной – лёгкой пружинящей – походкой. Люди с поэтической душой, которые намереваются выразить ей своё поклонение, сравнивают её с «парящей богиней победы». Прочие же из-за её привычки быстро ходить, зовут её «железной дорогой», причём без капли сарказма, ибо для сельского населения Греции железная дорога – символ всего великолепного, грандиозного.

Визитов к себе она отнюдь не поощряет. Ведь она для того и приехала на Корфу, чтобы иметь полный покой. Когда греческий король Георг известил о намерении посетить императрицу, она просила передать ему, что в ближайшие дни на Корфу её не будет. Вскоре стало известно, что монарх собирается повторить свою попытку в ближайшую неделю, но Елизавета снова просит ответить, что и на этот раз её несколько дней не будет на острове. С тех пор о визитах короля речь больше не заходила.