Текст книги "Зулус Чака. Возвышение зулусской империи"
Автор книги: Эрнест Риттер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Когда на место происшествия прибежали взрослые охотники, они не поскупились на похвалы и решили, что Чака должен сам отнести шкуру старейшине Нгомаану для передачи королю, – шкуры убитых леопардов считались его собственностью.
Нгомаан, очень любивший умного и энергичного юношу, в знак особого благоволения подарил ему корову. Это была первая собственная корова Чаки, и он с гордостью погнал ее домой, к своему приемному отцу Мбийе, который радостно поздравил его. Мбийя был единственным человеком, относившимся к Чаке по‑отечески, за что юноша платил ему глубоким уважением. Мбийя несомненно повлиял на Чаку – в этом мы убедимся в дальнейшем.
К двадцати одному году рост Чаки достиг шести футов трех дюймов. Его сильное, пропорционально сложенное тело состояло, казалось, из одних мускулов, сухожилий и костей. Властная, исполненная достоинства осанка, блеск умных глаз говорили о том, что у зулусов появился настоящий вождь.
Хотя Чака был чрезвычайно энергичным и деятельным юношей, он много времени проводил в одиночестве, то предаваясь мечтам, то погружаясь в мрачные раздумья. Гордый дух Чаки не мог примириться с бедностью, его одолевало желание отомстить своим прежним мучителям и наградить тех, кто был добр к нему и к Нанди.
Глава 3
Молодой воин. Пампата. Ассегай
Вождем племени мтетва, среди которых жил Чака, был Джобе. Родные сыновья устроили против него заговор. Один был казнен, а другой – Годонгвана – бежал. Он взял себе другое имя – Дингисвайо («Странник»). После смерти Джобе Дингисвайо вернулся па родину и в 1809 году стал вождем. Он призвал возрастную группу Чаки и сформировал новый полк Изи‑ц'ве («Людей из кустарников»). Так Чака стал воином.
Полк его, которым командовал Буза, имел свой крааль под названием Эма‑Нгвени. Чаке выдали овальный щит размером пять футов девять дюймов на три фута и три метательных копья. Он носил форму полка – хвосты белых быков на лодыжках и запястьях, бахрому из хвостов диких животных, кожаный колпак с черными перьями и сандалии из бычьей кожи. Солдаты никаких пайков не получали и сами заботились о своем пропитании. Кроме того, они получали «продовольственные посылки» из дому. Чаке их доставляла его сестра Номц'оба или ее подруга Пампата, которая очень хорошо относилась к нему и его родным. Когда они явились в крааль Мбийи, она первая принесла им еду. Чака с первого взгляда понравился одиннадцатилетней девочке, и с тех пор она всячески ему помогала, уверяя, что его ждет великое будущее.
Поскольку в жизни Чаки, которого можно сравнить с Александром, Дингисвайо сыграл роль Филиппа[37], нужно сказать несколько слов об этом замечательном человеке. Хлуби – родичи лала и свази, приютившие Дингисвайо, когда он стал изгнанником, почитали его за смелость и решительность и в правление короля Бунгаана избрали старейшиной. Однажды в краале Бунгаана появился белый человек[38]. Он ехал на коне и был вооружен ружьем – невиданное зрелище для хлуби. Дингисвайо вызвался проводить белого к побережью, но в пути незнакомца убили по приказу короля г'вабе Кондло. Дингисвайо завладел конем и ружьем и, обогащенный познаниями, которые он извлек из бесед с белым, вернулся к своему племени и стал его вождем.
Дингисвайо был замечательным человеком – способным, наблюдательным, вдумчивым, честолюбивым, наделенным богатым воображением. Переживания юности и последующие странствия послужили ему хорошей школой. Покинув родное племя, он встретился с новыми людьми, познакомился с их образом мыслей, что заставило его задуматься над многими недостатками общественного и политического строя, к которому он с детства привык. Взгляды и мировоззрение его отличались широтой, отношение к людям было окрашено исключительным альтруизмом и благожелательностью. Со времени прихода к власти планы Дингисвайо не ограничивались узкими пределами территории мтетва. Он проявлял заботу и о нуждах соседних племен.
Дингисвайо несомненно беседовал с доктором Коуэном о политике, и это значительно расширило его кругозор. Придя к власти, он вступил в торговые сношения с Делагоа[39], наладил производство ряда предметов и провел военную реформу, разделив войско на несколько дисциплинированных полков. Эти части вскоре превзошли войска его противников настолько же, насколько римские легионы превосходили орды кельтов. Дингисвайо покорил часть окружающих племен, а остальных убедил вступить в конфедерацию, создав таким образом pax Mtetwa[40]. Его сюзеренитет был тактичным и необременительным, управление – гуманным, он всегда предпочитал дипломатию силе. В конце концов Дингисвайо объединил под своей властью все говорившие по‑зулусски кланы к югу и западу от реки Блэк Умфолози.
Чака быстро отличился в рядах полка Изи‑ц'ве. Он отказался от традиционных боевых приемов и использовал метательное копье в качестве колющего оружия. Вместо того чтобы избегать сближения с противником, он стремился войти в соприкосновение с ним. Заметив, что сандалии мешают ему, он отказался от обуви и в результате стал передвигаться гораздо быстрее. Отражая щитом удары метательных копий, он бросался вперед, отводил в сторону щит противника, зацепив его своим щитом, и протыкал врага насквозь, испуская страшный боевой клич: «Нгадла!» («Я поел!»). Однажды враги отрезали Чаку от своих и едва не окружили. Но его спасли два товарища, перенявшие его приемы, – Нг'обока и Мгобози‑овела‑энтабени. И Чака их не забыл.
Командир Чаки – Буза, да и весь полк, разумеется, заметили мужество молодого воина; он получил право открыть сольным танцем (гийя) праздник победы. Чака был доволен своими успехами, но его тревожило, что легкие метательные копья ломались, когда он изо всех сил вонзал их в тело врага. Метать же ассегай в противника, находящегося на расстоянии, как это делали все остальные воины (причем, как правило, без всякого результата), было, с его точки зрения, равносильно тому, чтобы выбрасывать оружие. Хроника передает, что именно в это время у Чаки родилась идея вооружить каждого воина одним ассегаем с массивным клинком и прочным коротким древком. Такое оружие требовало рукопашного боя со смертельным исходом.
Убив врага, Чака должен был «обтереть топор» (сула изембе)[41], то есть иметь сношение с женщиной, иначе он считался нечистым, не имел права участвовать в общественной жизни племени и пить молоко; он был ограничен и в некоторых других отношениях. Всякая незамужняя женщина, к которой воин обращался с просьбой совершить этот обряд, была обязана дать свое согласие. Солдату надлежало иметь сношение с первой встречной женщиной, но, как сообщают зулусские хронисты, Чака позаботился о том, чтобы ему попалась на глаза Пампата; она со своей стороны тоже приложила к этому усилия. Во всяком случае, девушка, конечно, не случайно оказалась поблизости, когда стало известно, что Чаке надо «обтереть топор». Пампата всегда была высокого мнения о Чаке и предсказывала ему блестящее будущее. Чака же видел в ней не только красивую девушку, но и способного, рассудительного человека. «Более умного, – как он говорил, – нежели советник с кольцом на голове», а для Чаки это было важное красоты. К тому же он был благодарен Пампате за то, что она хорошо отнеслась к нему, его матери и сестре, когда они были всего‑навсего голодными бродягами.
Таким образом, в исходе встречи, задуманной Чакой и Пампатой, не могло быть сомнений. Передают, что молодые люди предавались любви, лежа на большом щите Чаки, сделанном из бычьей кожи. А потом девушка сказала, что ее возлюбленный будет царить над всеми известными ей племенами.
Подобно многим другим великим завоевателям, Чака начал с реформы не только тактики боя, но и оружия. Собственный опыт рукопашного боя убедил его в том, что метательное копье не годится для нанесения удара, оно слишком легко ломается. Тогда Чака решил найти такой клинок, который в точности соответствовал бы его требованиям. Он испробовал все разновидности тяжелых охотничьих копий, но в каждом из них обнаруживались какие‑нибудь недостатки, даже если он укорачивал древко или заказывал новое. В конце концов молодой воин пришел к выводу, что необходимо изготовить специальный ассегай, причем он, Чака, должен руководить его изготовлением с самого начала, то есть с момента выплавки железа. Работу эту он намеревался поручить только самому лучшему плавильщику и кузнецу, который мог бы выполнить все его сложные требования.
Наиболее искусные кузнецы принадлежали к клану Мбонамби, граничившему с мтетва па юго‑востоке, а среди них одним из лучших мастеров считался Нгоньяма («Лев»). К нему‑то и отправился Чака. Нгоньяма был одновременно плавильщиком и кузнецом. Подобно всем своим собратьям, он построил себе крааль в дикой и пустынной местности. Соплеменники обходили стороной краали плавильщиков, особенно если те были также и кузнецами. Еще бы: ни для кого не было секретом, что они пользуются человеческим жиром для закалки клинков, и всякий раз, как пропадал взрослый или ребенок, виновными в том считали кузнецов. Тем не менее Чака отважился прийти прямо в логово Нгоньямы, несмотря на особенно зловещую репутацию этого мастера, которой он был обязан тому, что изготовлял копья отличного качества. Вооружившись щитом и тремя ассегаями разных видов, самыми тяжелыми, какие только ему удалось раздобыть, Чака пришел в крааль Нгоньямы, который стоял в мрачном лесу. Без всяких колебаний он смело приблизился к ограде и вошел в открытые ворота, с достоинством приветствуя удивленных обитателей крааля, которые встречались ему на пути к «большой хижине». Перед ней сидел на корточках мужчина. Кольцо на его голове говорило о том, что он занимает высокое положение. Чака понял, что это и есть старейшина крааля.
Подняв руку, он приветствовал его обычной формулой: «Сакубона, баба» («Мы видим тебя, отец»)[42] и, вытянувшись, невозмутимо посмотрел Нгоньяме прямо в глаза.
– Сакубона, – с таким же достоинством ответил тот, выдержав подобающую небольшую паузу. После этого интервала, который никого не смутил, ибо считался признаком хорошего тона, глава крааля осведомился о здоровье гостя. Гость учтиво ответил, а затем задал тот же вопрос и в свою очередь получил аналогичный ответ.
Когда эти формальности были закончены, Чака присел на корточки ярдах в четырех, то есть на почтительном расстоянии от Нгоньямы. Снова выдержав паузу, Нгоньяма спросил, издалека ли пришел гость, тем самым дав ему возможность представиться. За этим последовал разговор на различные темы, причем собеседники ни словом не обмолвились о том, что их больше всего интересовало, – о причине этого необычного визита. Хотя на Чаке не было куска леопардовой шкуры, который свидетельствовал бы о его королевском происхождении, Нгоньяма инстинктивно почувствовал, что он говорит не с простым человеком. Чутье подсказало кузнецу, что его гость может стать великим вождем. В то время самым мудрым поведением было проявлять дружелюбно, сохраняя сдержанность, чтобы – упаси бог! – не оказать помощь стороне, проигрывающей игру, совершив тем самым гибельную ошибку. Чака ведь мог быть кем угодно: и смельчаком, ищущим убежища там, где никто не станет его искать, и переодетым вождем.
Наконец Чака объяснил, зачем он пришел. Его воодушевление передалось старому Нгоньяме. Он согласился, что ни один из существующих клинков не отвечает полностью требованиям Чаки. Кузнец предложил переделать тяжелое копье для охоты на буйволов, но гость и слышать об этом не хотел. Чака потребовал, чтобы кузнец изготовил для него закаленный клинок из кричного железа или самородного металла. «В нем должно быть, конечно, заключено все твое колдовство», – внушительно добавил он, обращаясь к хозяину.
Хотя Чака честно представился как рядовой воин армии Дингисвайо и член незначительного в ту пору клана Зулу, он произвел на кузнеца такое сильное впечатление, что тот не сомневался: перед ним повелитель, притом повелитель незаурядный.
– Ты получишь то, чего желаешь, – ответил наконец Лев. – Но на это нужно время, ибо лучше начинать с самого начала. Новая ночь будет иметь другие мехи, чтобы железо наверняка получилось как можно лучше. Клинок закалим превосходными жирами, и в твоих руках он всегда будет приносить победу. Мне он обойдется недешево, но ради тебя я согласен удовольствоваться одной телкой, да и ту ты сможешь прислать мне лишь после того, как одобришь работу и когда это будет тебе удобно.
Чака пришел в восторг. Его все время тревожил вопрос о плате: ведь в то время все его состояние ограничивалось коровой, которую он получил от Нгомаана за то, что без посторонней помощи убил леопарда, и ее потомством. Однако Чака не высказал ни своего восторга, ни благодарности кузнецу, фактически предоставившему ему кредит на неопределенный срок. Чака с важностью принял предложенные условия, а затем многозначительно добавил:
– Может статься, одна эта телка, которую ты получишь от меня, заполнит твой крааль. Нгоньяма понял его и ответил:
– Я только посылаю свою кукурузу вперед.
Эта зулусская пословица, говорящая о человеке, который, находясь в пути, посылает вперед запас продовольствия, означала предусмотрительность.
Нгоньяма начал с изготовления новых мехов. Следуя стародавнему обычаю, он выбрал из своего многочисленного стада пять лучших баранов и отправил их в мрачное лесное ущелье, где близ прозрачного ручья находились его плавильная печь и кузница. Здесь с помощью подручных кузнец содрал с баранов живьем шкуру, оставив им ее на голове и ниже колен. После этого баранов пустили в огороженный загон, и присутствующие с напряженным интересом стали следить за ними. Страдания несчастных животных ни на кого не производили ни малейшего впечатления. По мере того как бараны издыхали, шкуры их откладывали в сторону, так как для мехов годилась только шкура того животного, которое протянет дольше всех, а следовательно, обладает наибольшей жизненной силой. Страшная сцена продолжалась до тех пор, пока не издох последний баран. Его шкура и пошла в работу, мясом же угостились подмастерья, помогавшие Нгоньяме у плавильной печи и в кузне. Кроме того, из него были приготовлены снадобья для смазки новой печи при ее пуске. Мясо остальных баранов с удовольствием съели обитатели крааля Нгоньямы, а шкуры кузнец роздал своим помощникам, хотя та, что была содрана с барана, издохшего четвертым, могла послужить материалом для запасных мехов. Когда баранов было мало, кузнецам, вероятно, не приходилось проявлять такую разборчивость.
Желая показать Чаке, как он для него старается, Нгоньяма пригласил его присутствовать при обдирании животных, предварительно заставив подкрепиться специальными снадобьями. Сооружение и сушка новой печи, а также обработка шкур для мехов требовали времени. Поэтому Чака вернулся в свой военный крааль в Эма‑Нгвени, договорившись с мастером, в какой день он сможет наблюдать за выплавкой железа из руды и всеми прочими стадиями изготовления клинка. Таково было желание заказчика, и мастер в виде особого одолжения согласился исполнить его.
На третий день после полнолуния Чака взял у своего командира отпуск и возвратился в крааль Нгоньямы. Он с большим интересом принялся рассматривать новую печь. В представлении зулусов плавильная печь подобна самке, остающейся бесплодной до тех пор, пока ее не оплодотворит самец. Ибо, как объясняют плавильщики, печь, загруженная железной рудой и древесным углем, не даст ничего, даже если уголь зажечь. Но если оплодотворить печь воздухом, нагнетаемым мехами, то она в положенное время выдаст металл. Поэтому отверстие в основании глиняной печи, через которое поступает воздух и выходит железо, делается в виде женского полового органа, расширенного, как при деторождении. В него вводится глиняное сопло, которому придается форма фаллоса. Задняя часть сопла соединяется с мехами посредством рогов – это позволяет плавильщику держаться на почтительном расстоянии от пышущей жаром печи. Сама печь сооружается из специальной глины и имеет форму цилиндра. Наружный диаметр ее около двух футов, высота около трех, причем вверху она на протяжении двенадцати дюймов сужается. Печь загружают смесью измельченной руды и древесного угля, а потом сырье и топливо периодически подсыпают, чтобы плавка не останавливалась. В качестве руды обычно применяют латерит, широко распространенный в Южной Африке. Это красновато‑коричневая рассыпная горная порода, по строению напоминающая пчелиные соты. Ее легко разбивать на куски нужного размера.
Трудно сказать, добавлял ли Нгоньяма при плавке известковый флюс. Он, произнося заклинания, все время сыпал через открытый верх печи какой‑то беловатый, похожий на песок порошок. Возможно, он состоял из измельченных раковин устриц и мидий с близлежащего побережья. Считалось, что это «снадобье» обладает очень сильным действием и именно от него зависит качество железа.
Чака провел в краале два дня, в точение которых помощники Нгоньямы выплавили и выковали заготовку из чистого металла, используя в качестве молотов куски гранита, а в качестве наковальни – глыбу того же камня. Затем настал черед кузнеца. С помощью железного молота он выковал из заготовки клинок. Когда работа приближалась к концу, наступила пауза. Кузнецы явно нервничали и чего‑то ждали. Чаке показалось, что должно произойти нечто важное, неотвратимое. Он немного отошел от кузни и приготовился к бою. Наступило молчание, прерываемое только мирным журчанием ручья. Нгоньяма, весь напрягшись, сидел бездействуя на корточках у кузни.
И Чака понял, что тот ожидает Безымянного. Его появлению предшествовал негромкий, но жуткий вой на двух нотах, при первых звуках которого Нгоньяма привскочил, а люди его задрожали. Вой повторился на более близком расстоянии. Два подмастерья кузнеца поспешно натянули на головы козьи шкуры, их примеру тотчас же последовали двое других, стоявших у печи. Свет, исходивший от раскаленного горна, освещал фигуры первых. Они не переставали нагнетать воздух из мехов к горну, возле которого сидели, опустив покрытые головы. В близлежащем подлеске послышался шорох, за ним последовали ужасающие звуки, словно крупный хищник пожирал свою жертву, разрывая ее тело и грызя кости. Группа дрожавших, напряженно ожидавших чего‑то людей почувствовала зловоние. Снова наступило молчание. Оно было мучительным для напуганных подмастерьев и подействовало даже на Нгоньяму и Чаку. Вдруг послышался хохот, от которого кровь леденела в жилах: казалось, что безумный демон наслаждается зрелищем адских пыток. Подмастерья застонали. Нгоньяма вздрогнул. Чака весь вспотел. Хохот прекратился столь же внезапно, как и начался. Наконец послышался голос:
– Чую спрятанного. Кто этот чужак, скрывшийся среди нас, и что он тут делает?
Хронисты передают, что Чака смело ответил Безымянному. Мужество молодого воина позабавило колдуна, но понравилось ому. Он предсказал Чаке великое будущее и охотно помог ему. Безымянный показался Чаке умным и сильным мужчиной среднего возраста. На плечи его был накинут каросс[43]. Поясницу закрывали полоски меха, свешивавшиеся до колен. Если не считать хвостов, скрывавших лицо, в одеянии Безымянного не было ничего необычного, что выдавало бы его страшную профессию. В правой руке он держал тяжелое копье, в левой – крепкую палицу из полированного дерева и мешок из козьей шкуры. Он принадлежал к зловещему братству инсвелабойя, что означает буквально «безволосый». Члены этого братства совершали тайные убийства, чтобы добыть человеческий жир и различные части тела, из которых изготовляли «сильно действующие снадобья». Молва гласила, что помощниками «безволосых» были чудовищные гиены, на которых они ездили по ночам, перекинув одну ногу через спину сказочного зверя, а другой отталкиваясь от земли[44]. От трения о шкуру гиены у инсвелабойя на внутренней стороне одной ноги якобы переставали расти волосы. У зулусов обычно скудный волосяной покров (к растительности на голове это не относится), но если у какого‑нибудь горемыки на внутренней стороне ног совсем не оказывалось волос, его сразу же причисляли к инсвелабойя. Как правило, это приводило к гибельным для него последствиям, если только бедняга не переселялся в отдельный лес, где, по всей вероятности, действительно становился инсвелабойя. Многие кузнецы несомненно были именно «безволосыми», но, пока могли, скрывали это обстоятельство.
Нгоньяма договорился с «безволосым» о покупке нескольких предметов на выбор, причем цена и место доставки назывались иносказательно. Все, что видел и слышал Чака, производило на него сильное впечатление. В то время он был еще неопытен и не знал, к каким хитростям и обманам прибегали колдуны.
Рассказывают, что, когда инсвелабойя поднялся, чтобы уйти, он повернулся в сторону Чаки и долго и пристально его рассматривал. Заметив, что тот не обращает на это никакого внимания, он сказал:
– Ты мужчина. Я уже вижу вождя вождей. Нгоньяма сделает здесь оружие, которое проложит тебе путь к власти. Проследи, чтобы он в точности исполнил все задуманное тобой. Прощай!
И Безымянный исчез так внезапно и бесшумно, как если бы его поглотил мрак. Послышался звук, похожий на шорох лап поспешно удаляющегося животного, а вскоре издалека раздался вой гиены, вышедшей на промысел.
Работа над клинком продолжалась. Снова и снова Чака высказывал недовольство и с упорством гения настаивал на точном выполнении всех его требований. Прошла большая часть ночи, прежде чем он одобрил форму и вес клинка, а также его симметричность. Теперь оставались только окончательная отделка с закалкой и, наконец, наиболее важное – применение «самого сильного снадобья».
Перед совершением этого обряда воцарилась полная тишина: освящение клинка должно было придать оружию особую твердость и наделить его волшебными свойствами, подобными тем, которыми обладал меч короля Артура «Excalibur».
Достав «это», то есть человеческие сердце, печень и жир или то, что выдавалось за них, Нгоньяма стал произносить заклинания и не замолчал, пока клинок не раскалился в горне почти докрасна. Затем он положил «это» на гранитную наковальню, и кузнец провел клинком по останкам человека. Шипение мяса и особенно жира считалось признаком того, что духи одобрили как самый клинок, так и его будущего владельца. Разве не походило оно на шипение духов предков, когда они воплощались в неядовитых змей? Объяснения Нгоньямы показались Чаке вполне убедительными. Ведь, подобно всем своим предкам, он впитал эти верования с молоком матери. Думать иначе было бы ересью. Как только клинок охладился, шипение прекратилось, и Нгоньяма объявил, что духи удовлетворены. Доволен был и Чака. Но впоследствии этот эпизод, как и многие другие, заставил его призадуматься. После долгих размышлений он стал скептиком, а потом еретиком и открыто высмеивал многие суеверия своих соплеменников.
С окончанием колдовского действа Нгоньяма опять превратился в практичного и энергичного человека. Лес снова огласился ударами молота – это кузнец вкладывал все свое мастерство в отделку клинка. До первых петухов оставалось совсем немного времени, но Нгоньяма продолжал трудиться, пока не рассвело. Затем он принялся полировать клинок, в то время как один из подмастерьев вскарабкался на большое дерево, возвышавшееся над ущельем. С этого наблюдательного поста он увидел первые лучи солнца и сообщил об этом мастеру. «Оно (солнце) приближается!» – разнесся его гортанный крик. «Оно вот‑вот появится!» – гласило второе сообщение. «Оно колет!» – объявил он наконец.
Так родился клинок, ставший образцом для изготовления оружия. Его обладателям предстояло с победой пройти через половину материка. Чака взял клинок в руку и горящими от восхищения глазами рассматривал его. Теперь надо было его проверить. Молодой воин испытал оружие на «звучание» и вибрацию, а также на упругость. Поскольку оружие еще не было отточено, он стал с силой тереть его острие о кусок твердого песчаника. Потребовалось немало времени, чтобы клинок стал острым, как бритва. Сбрив у себя на руке несколько волосков, Чака наконец остался доволен и поблагодарил кузнеца.
После этого бродячий мастер приделал клинок к древку, для которого выбрал дерево твердой породы – то ли Brachylaena discolor, то ли Grewia occidentalis, то ли Halleria lucida. Длину древка определил сам Чака. Раскаленным инструментом мастер просверлил в древке удлиненное отверстие, в которое влил сок луковичного растения (Scilla rigidifolia), а затем вставил слегка нагретый заостренный черенок клинка; после охлаждения он приклеился соком scilla. Вслед за этим древко обмотали твердой корой, а поверх натянули кожу с хвоста недавно заколотого быка. Высохнув и съежившись, кожа отлично скрепила клинок с древком. К тому же благодаря ей древко не виляло в руке воина.
Каждая разновидность зулусского ассегая имела свое название. Чака окрестил свой клинок не сразу, а лишь после того, как убил им в бою первого врага. Он дал ему имя ик’ва. Никто не знает, что оно означает. Возможно, это всего лишь подражание звуку, производимому клинком, когда его вытаскивают из глубокой раны. Возникает этот звук оттого, что небольшой желобок в клинке пристает к мышцам, которые пронзил. Ик’ва, произносимое с характерным для языка зулусов щелканьем, напоминает понукания кучера, погоняющего лошадь.
Глава 4
Новое оружие. Новая тактика. Выдвижение
Прошло очень немного времени, и полк Изи‑ц'ве в очередной раз был приведен в состояние боевой готовности. Самого большого из имевшихся черных быков привели на скотный двор военного крааля. Целый час его гоняли по двору. Затем все воины полка, безоружные, бросились на него. Одни получили ранения, но другим удалось кое‑как уцепиться за животное и свалить его наземь. Опираясь о рога, как о рычаги, они свернули ему шею и сломали спинной хребет. Вслед за воинами приступили к делу знахари, которые отрезали от тела быка куски, нужные для приготовления снадобья, – смеси трав с супом, сваренным из мяса убитого животного. Остальное мясо зажарили.
После этого воины по очереди подошли к знахарям и отведали снадобья. Кроме того, кистью из бычьего хвоста их всех еще опрыскали этим снадобьем. Затем каждый воин должен был приблизиться к глубокой яме и, после того как его вырвет, вернуться на скотный двор. Здесь знахари подбрасывали вверх куски жареного мяса, каждому воину надлежало поймать и съесть кусок. После трапезы остатки быка сожгли, а пепел закопали.
В походе Дингисвайо принял на себя личное командование полком Изи‑ц'ве, сведенным в бригаду с другим полком – Енгондлову. Шел 1810 год, значит, Чаке было двадцать три года. На марше только офицерам было известно, куда направлялось войско. Первой остановкой после того, как оно достигло реки Умлатузи, был современный Мелмот. В пути зулусские воины кормились зерном и мясом – за ними следом шли стада.
Чака не носил сандалий; вместо обычных трех метательных копий у него был один‑единственный массивный ассегай, – это привлекало к нему внимание товарищей. Друг Чаки Нг'обока опасался, как бы босоногий воин не опередил свое подразделение и не оказался в окружении врагов. Чака же утверждал, что все его однополчане должны ходить босиком и вооружиться, как он, и тогда они победят остальные племена страны зулусов. И он, Чака, это докажет.
– Дадевету (Клянусь моей сестрой[45])! – вскричал он однажды. – Сегодня же докажу, что я прав, или пойду на корм стервятникам.
И тут Нг'обока и Мгобози поклялись, что, если надо, они сбросят свои сандалии и последуют за Чакой.
Когда стемнело, полки снова двинулись вперед, но более медленным темпом. Задолго до рассвета они достигли цели – крааля Пунгаше – вождя племени бутелези. Как только забрезжил рассвет, воины Дингисвайо окружили крааль, но оказалось, что птичка улетела.
Однако вскоре разведчики донесли, что бутелези сосредоточиваются милях в пяти от крааля, и армия двинулась в этом направлении со всей скоростью, на какую была способна. Через некоторое время она настигла бутелези. Их было всего около шестисот человек, но они занимали господствующую позицию в узкой долине одного из притоков Уайт Умфолози. За войском находились стада скота, а за стадами – женщины и дети.
Дингисвайо приказал Бузе с полком Изи‑ц'ве подойти к противнику на расстояние ста ярдов, а затем отправил к бутелези герольда с предложением сдаться, поскольку он обладал подавляющим превосходством в силах. Он обещал бутелези прощение, если они признают его своим сюзереном.
Герольда встретили насмешками и оскорблениями. Лучший из воинов бутелези, выйдя вперед ярдов на двадцать, закричал: «Отправляйся, пес, к своему беззубому хозяину и скажи, чтоб он послал сюда кого‑либо, способного сразиться со мной, а не такого скулящего щенка, как ты!»
В тот же миг юный Чака бросился вперед. Остановившись в пятидесяти ярдах от неприятеля, он закричал громовым голосом: «Эй ты, высохший пузырь старой коровы, надутый воздухом, я заставлю тебя проглотить твои слова, а заодно с ними и мой ассегай. Защищайся!» Затем Чака большими прыжками ринулся на врага. Это было нечто совершенно новое для воина бутелези, да и для всех зрителей, наблюдавших за столкновением. До этого времени поединок или бой велся на дистанции сорока пяти – пятидесяти ярдов. Обе стороны метали друг в друга копья – свои и те, что бросал в них враг. Так продолжалось до тех пор, пока одна из сторон не обращалась в бегство, считая, что сделала все, что могла. Если потом начиналось преследование и отступающие кидали на землю оставшиеся у них копья, победители считали их сдавшимися в плен и сохраняли им жизнь.
Видя, что Чака идет прямо на него, воин бутелези удивился и даже несколько смутился. Когда расстояние между ними сократилось до тридцати пяти ярдов, он метнул свое первое копье, которое отскочило от щита Чаки, не причинив ему вреда. Чака меж тем перешел на бег, слегка отставив щит, чтобы иметь лучший обзор. На расстоянии пятнадцати ярдов он отбил щитом второе копье бутелези, а две секунды спустя схватился с противником. В одно мгновение он зацепил слева своим щитом щит врага и резким рывком, тоже влево, лишил бутелези возможности использовать легкое копье, которое тот держал в правой руке. В то же время левое плечо воина осталось без прикрытия. Чака воспользовался этим, чтобы, размахнувшись ассегаем, нанести ему удар под мышку. Удар был настолько силен, что ассегай не только проткнул сердце и легкие, но и вышел наружу из‑под правого плеча. Бутелези свалился мертвым в направлении удара, и Чака воспользовался тяжестью падающего тела, чтобы, воскликнув «Нгадла!», вытащить копье.
