Текст книги "Зулус Чака. Возвышение зулусской империи"

Автор книги: Эрнест Риттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Этих четырех увели на страшную смерть. Вскоре их участь разделили еще трое, также «вынюханные» во внутреннем кругу. Расправившись с одиннадцатью жертвами, Нобела занялась напоследок советниками и стражами, окружавшими Чаку. Здесь драматические события этого дня должны были достигнуть кульминации. Нобела собиралась нанести сильный удар, опираясь на могущество племенного права, на традиции, восходящие к незапамятным временам. Вождю придется подчиниться, а новым правителям, особенно если они упрямы, всегда нужно показать, что без знахарей и прорицателей обойтись нельзя. Она твердо решила избавиться от Мдлаки и Мгобози, так как эти честные воины никогда не скрывали свою антипатию к ней, а когда Мгобози «гнал коз» (зулусский эвфемизм, означающий «был пьян»), он даже плевался при упоминании о ней, называя «задницей гиены». Подобное оскорбление непростительно, оно требует, чтобы виновный был наказан смертью.

Но одно дело, когда Нобела не противоречила воле Чаки и ограничивалась поисками колдунов, и совсем другое, когда она, преследуя собственные цели, угрожала его власти, пользуясь большими правами, которые предоставлял знахарке обычай и которых ее невозможно было лишить. Потому‑то Чака и велел заблаговременно Мдлаке и Мгобози сесть поблизости от его ног и вполголоса предупредил их, чтобы они просили убежища, если Нобела «вынюхает» их. Таким образом, они оказались за кордоном воинов из полка Фасимба, которых по приказанию Чаки привел Мдлака.

Нобела миновала этот заслон, дрожа от предвкушения новой добычи. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы правильно оценить обстановку. Желая выиграть время, она сначала стала «принюхиваться» к рядам воинов полка Фасимба. Вплотную за ней шли палачи – их главарю она шепотом дала какие‑то указания.

Затем пять прорицательниц выстроились в ряд лицом к Мдлаке и Мгобози, встали на четвереньки и медленно, с остановками, как хамелеоны, начали приближаться, не переставая вращать глазами и принюхиваться. В середине, слегка опережая остальных, двигалась Нобела, так что слева и справа от нее находилось по две помощницы. За ними, едва не наступая им на пятки, шли восемь палачей. То было медленное шествие ужаса.

Мгобози и Мдлака, сидевшие на расстоянии всего двух футов друг от друга, покрылись холодным потом. Они помнили, что из‑за крутизны склона, а также потому, что Чака приказал им сесть пониже, чтобы друзой не было видно за спинами воинов, их отделяло от ног вождя около трех ярдов.

С отвратительным визгом, напоминавшим дьявольский смех гиены, все пять знахарок разом подскочили вверх. Нобела с быстротою молнии нанесла направо и налево удары хвостом гну и перескочила через плечи Мдлаки и Мгобози. Каждая из следовавших вплотную к ней помощниц также ударила одного из них и перепрыгнула через его голову. Две прорицательницы, находившиеся на флангах, обежали вокруг жертвы, в свою очередь нанося ей удары, и присоединились к своим коллегам. Все пятеро встали вплотную друг к другу, отделив «учуянных» от Чаки. Не успели три прорицательницы, находившиеся в центре, перепрыгнуть через Мгобози и Мдлаку, как палачи бросились вперед и схватили обоих военачальников – по четыре пары рук на каждую жертву. Рывком оторвав их от земли, они потащили Мдлаку и Мгобози в сторону от Чаки. Все это заняло три‑четыре секунды, и Чака не мог, нарушив обычай племени, вмешаться и спасти своих друзой. Нобела обвела его вокруг пальца, и он затрясся от скрытой ярости, особенно потому, что это чудовище и четыре другие ведьмы выражали свое торжество хохотом.

Мгобози и Мдлака были парализованы и гипнотическим воздействием знахарки и внезапностью происшедшего. Мгобози первым пришел в себя и со страшной силой ударил ближайшего палача коленом в пах. Тот закричал от боли и выпустил свою жертву. Словно взбесившийся бык, Мгобози боднул следующего в солнечное сплетение, а затем, пользуясь своим огромным превосходством в силе, освободился и от остальных двух. В одно мгновение он схватил тяжелую палицу первого палача, ударил ею по лицу третьего, а секундой позже раскроил череп четвертому. Он бился, как бешеный, и, подобно урагану, ринулся на тех, кто схватил его друга. В мгновение ока все они оказались поверженными наземь с проломленными черепами или сломанными конечностями. Он и Мдлака подобрали несколько палиц, бросились к подножию холма, на котором восседал Чака, и приветствовали его возгласами: «Ба‑йе‑те! Нкоси!»

– Вы просите убежища? – обратился к ним Чака.

– Да, отец мой! – ответили оба. После этого Мгобози сказал еще:

– Если, однако, отец мой прикроет меня сзади, я лучше выйду на бой со всей сворой и умру как воин, который закрывает глаза на доброй циновке из тел врагов. Эта дурная женщина убивает своих противников, а вовсе не тех, кто желает тебе зла.

Тут Мгобози у всех на глазах плюнул в направлении Нобелы, размахивая при этом тяжелой палицей.

Чака засмеялся и обратился к Нобеле:

– Ты слышала, что сказал Мгобози. Не раздражай его. Он вспыльчив, а я не вижу никого, кто может помешать ему раскроить тебе череп. Я же ни в коем случае не стану вмешиваться, ибо предупреждал тебя, чтобы ты не совалась в осиное гнездо. Хочешь ли ты что‑нибудь сказать, прежде чем мы закончим сегодняшнюю церемонию?

– Нет, о вождь! – покорно ответила Нобела.

– Согласна ты с тем, что эти двое получили законное убежище в соответствии с законами страны?

– Да, о вождь!

– Желаешь ты, чтобы я подверг их испытанию корой моаве (ядом), которую даст им выбранный мной знахарь?

– Нет, о вождь!

– А почему?

Нобела не сразу нашлась, что сказать, но Чака не стал ждать ответа.

– Сдается мне, что ты несправедливо обвинила Мгобози и Мдлаку. Признайся, что твое «вынюхивание» зависело от личной неприязни – ведь тебе донесли, что, когда Мгобози «гнал коз», он плевался, упоминая твое имя, и сравнивал тебя с задницей гиены.

– Нет, о вождь, дело было не так. Эти двое служили невольными, а потому особенно опасными орудиями злого колдуна, но им на помощь пришли духи и помогли освободиться от колдовства – иначе у них не хватило бы сил справиться со столькими палачами.

– Люди твоего братства всегда вывернутся. Как молотоголовая цапля вьет себе гнездо с четырьмя отверстиями, чтобы при любом направлении ветра иметь выход с подветренной стороны, так и вы всегда оставляете себе запасной выход. Но во время «вынюхиваний» вы допустили две грубые ошибки, за которые должны умереть двое из вас. Принюхайтесь теперь друг к другу и найдите виновных или, если это вам больше нравится, бросьте кости.

Ужас охватил знахарок. Нобела первая овладела собой и ответила, что о вынюхивании не может быть и речи, так как ни одна из них не была околдована, но, если они судили неправильно, кости покажут, чья это вина. Нобела надеялась, что сначала две младшие помощницы обвинят друг друга и тогда она и две старшие признают виновными младших и так обеспечат себе большинство.

Чака приказал, однако, чтобы Нобела бросала кости первой. Каждой прорицательнице он предоставил только одни голос.

– Смертный приговор, – разъяснил он, – вступит в силу, если за него проголосуют хотя бы двое; если же не наберется двух голосов за два смертных приговора, то кости придется бросать снова.

Прорицательницы образовали полукруг лицом к Чаке, который сидел под навесом слева от них. Нобела попала в настоящую западню. При всей ее хитрости она не могла уклониться от того, чтобы бросить кости первой, а потому младшая помощница, на которую пал выбор Нобелы, сделалась ее непримиримым врагом. Вторая по старшинству также обвинила младшую: это обрекало последнюю на смерть, если в том же раунде будут поданы два голоса еще против одной знахарки. Младшая закричала, что старшие жульничают при бросании костей, по Нобела бросила на нее пронзительный взгляд и спросила:

– С каких это пор ученик поучает учителя?

– Я тебя выучу, и не позже чем сегодня, ты, старая злобная матаназана (бесплодная самка бабуина, доступная всем самцам, которых вожак не подпускает к остальным самкам: они принадлежат только ему, пока более сильный соперник не изгонит его из стада)! Прежде чем умереть, я расскажу вождю, как ты заставляла нас лгать и мошенничать ради твоих дурных целей. Может быть, он прикажет размозжить мне голову еще до того, как в нас станут загонять колышки, но ты – ты получишь двойную порцию!

– Прекратите шум! – приказал Чака женщинам, которые что‑то бормотали под аккомпанемент истерических выкриков осужденной.

– Если не перестанете, я велю набить вам рты коровьим навозом, и тогда мы сможем закончить это дело без помех.

Вторая старшая прорицательница бросила кости и указала на Нобелу. С воплем ярости и страха последняя обвинила бросавшую в мошенничестве и осыпала ее проклятиями, пока Чака не произнес только два слова: «Коровий навоз!» Тогда она погрузилась в злобное молчание.

Теперь настал черед второй младшей помощнице, четвертой по счету, бросать кости. Нобела уставилась на нее гипнотическим взором, и на лице прорицательницы появилось отсутствующее выражение. Она собирала кости, как сомнамбула, и долго не могла их бросить. Чака смотрел на все с напряженным интересом. Наконец прорицательница бросила кости, сонно взглянула на них и сказала:

– Что ж, они указывают во все стороны, а определенно – ни на кого.

Тут вторая старшая прорицательница энергично потрясла ее за плечо и велела проснуться.

– Броска не было, – заявила она и потребовала начать все сызнова.

– Она бросала правильно, – завизжала Нобела, – повторять нельзя.

Вмешался Чака и объявил, что «броска и впрямь не было» и что вторая младшая помощница должна повторить свое действо, но повернувшись спиной к Нобеле.

Младшая помощница так и поступила, заявив затем четко и энергично, что кости, как это видно всем, указывают на Нобелу.

С ловкостью бабуина Нобела бросилась к холму, взобралась по склону и очутилась у ног Чаки; секундой позже к ней присоединилась младшая прорицательница.

– Убежища, о вождь, мы просим убежища! – жалобно завопили они. – Мы всегда были преданными слугами и верными псами в твоем доме и доме отца твоего.

Все присутствующие были потрясены драматическим поворотом событий и быстротой, с которой они разворачивались. Чака с суровым выражением лица повернулся к обеим умолявшим его женщинам:

– Убежище предоставляется только тем, кого «вынюхивают» как колдунов. Вас же обвинили не в колдовстве, а в обмане корысти ради, и ваши же товарки сочли вас виновными. Теперь остается решить лишь вопрос о том, как вас казнить: как обыкновенных преступников или... – и тут Чака сделал паузу.

– Разве что вы признаетесь в том, что виновны в колдовстве, а не в простом обмане. В этом случае, в порядке особой милости, я предоставлю вам убежище – ведь и вы могли оказаться орудиями более сильного колдуна, – рассудительно добавил он. – Но только не вздумайте опять обманывать меня. Тогда уж вы нигде не найдете убежища.

Разоблачив, укротив и унизив Нобелу, Чака не собирался, однако, ее убивать. Он ценил ум знахарки, она могла еще ему пригодиться, особенно теперь, когда он подрезал ей крылья и посеял раздор между прорицательницами.

Нобела и младшая помощница признали, что являлись невольными орудиями колдовства, и Чака предоставил им убежище, предложив отказаться от испытания ядом. После этого он выстроил всех прорицательниц ниже того места, где сидел под навесом, и велел им повернуться лицом к собравшимся и подтвердить все, что он станет говорить. Палачей, убитых или раненых Мгобози, уже оттащили назад. Отряд воинов полка Фасимба все еще служил заслоном, скрывающим от глаз присутствующих всех, кто находился на холме, кроме самого Чаки на его высоком сиденье. Теперь отряду был дан приказ разомкнуться посередине и обеим частям сделать поворот на сто восемьдесят градусов, подобно вращающимся дверям. И народ снова увидел советников, сидевших ниже Чаки и вокруг него, и пять прорицательниц, стоявших лицом к подкове.

Чака поднялся и сказал, что в этот день было сделано много полезного, так как прорицатели не смогут впредь использовать свои способности в собственных интересах. В дальнейшем смертные приговоры после «вынюхивания» будут приводиться в исполнение только после утверждения их Чакой или назначенным им лицом. Впредь все будут жить в безопасности – он станет защищать зулусов, как навес защищает от солнца, – пусть только повинуются его приказам. Но горе тому, кто посмеет их ослушаться!

Мелодичный зулусский язык, в котором каждый слог и каждое слово заканчиваются гласной, облегчал задачу Чаки: громовой голос его разносился далеко, размеренная величественная речь своим ритмом ласкала слух, как благозвучные стихи.

Каждый из присутствующих хорошо слышал все, что говорил Чака. Обратившись к войску, вождь сказал, что впредь ни один воин не будет подвергаться «вынюхиванию» и, следовательно, может ничего не бояться, пока выполняет свой долг. В этот день злые силы пытались погубить Мгобози и Мдлаку – членов дальних кланов, – но он укрыл их у себя под мышкой и разоблачил их обвинителей. Это показывает, что, откуда бы ни происходил воин, он найдет убежище у небесного вождя (ама зулу). Чака сделал паузу. Войско воспользовалось этим, чтобы устроить ему громовую овацию.

Далее Чака заговорил об одиннадцати человеках, «вынюханных» в этот день.

– Первый из внутреннего круга злоумышлял против меня, а потому заслужил свою участь. Вся его семья также будет «съедена». Остальные были большей частью богачами, которые внушали зависть соседям, не любившим их за скупость. Скупость богатых и зажиточных – серьезный порок. Этим людям следовало бы оказывать щедрую поддержку вождю: ведь он вместе со своим войском единственный щит, ограждающий их богатства. Войску нужны скот и зерно. Кому же снабжать его, как не людям, которые жиреют под защитой того же войска, – ведь без него у всех вас не было бы ничего. Посмотрите на меня. Я гораздо худее любого мужчины моего возраста. Ем ли я ваш скот, пью ли ваше пиво? Нет, но то и другое нужно мне для войска. Те, кто не дает мне того, в чем нуждается войско, бесполезны для меня и для племени и пойдут на корм птицам. А потому я говорю, что если у человека есть десять голов скота, то одну – а в трудную минуту и две – он вполне может отдать своему вождю и народу. Мы окружены со всех сторон сильными соседями, которые «съедят» и вас и все ваше имущество, если только войско не остановит их, а я и есть войско. Почему? Да потому, что корова жиреет от хозяйского глаза, и только мой глаз дал нашей небесной стране (стране зулусов) войско, способное постоять за себя.

Теперь о наказании остальных «вынюханных». Нет смысла уничтожать их семьи, ибо они не были виновны в подлинном колдовстве. Поэтому пусть их семьи останутся жить, но половина их скота будет конфискована, а вторую половину, которая останется в их владении, возместят мне Нобела и ее помощницы: это штраф за ошибочные приговоры. Людей, в которых вогнали колышки, нельзя спасти, а потому я приказал палачам укоротить их путь к смерти, размозжив им головы. А теперь Нобела подтвердит, что все мои решения правильны и соответствуют закону.

Нобела встала и завизжала:

– И‑Зулу ли дума иг'иниза! (С неба раздается гром истины!)

– «Гром истины», – повторили, как эхо, ее ассистентки.

– Ли‑зо шайа аба‑тагати (Оно – небо – поразит колдунов, то есть злодеев), – загрохотало все сборище.

– Индаба ипелиле (Дело закончено), – прогудел Чака.

– Байете! Нкоси! – гремела толпа, устроившая такую овацию, какой еще не бывало в стране зулусов.

Глава 11

Звиде. Переселения племен

Беспрецедентный отпор, который Чака дал прорицателям, имел множество последствий. Он освободил воинов от «вынюхиваний» и обещал еще более щедро награждать их скотом за счет «страховых платежей», вносимых богатыми хозяевами. Это сделало армию Чаки притягательной далеко за пределами его территории. Владельцы скота со своей стороны не обижались на введение обязательного сбора, так как теперь они могли не опасаться, что станут жертвами «искателей колдунов». Многие умные люди, жившие во владениях других вождей и уже непригодные по возрасту для военной службы, перебрались со своими краалями в страну зулусов, которая оправдала теперь название «Небесной». Интуиция подсказывала им, что в один прекрасный день «вынюхают» и их, и только потому, что благодаря своим способностям они стали богаче соседей. Подобно тому как гугеноты и отцы пилигримы некогда потянулись в страны, где господствовали более либеральные нравы, чем у них на родине, так теперь страна зулусов, представлявшая собой еще только зародыш государства, стала своего рода Меккой для разумных людей, убежищем для угнетенных.

Однако те же события возбудили у всего братства прорицателей, к какому бы племени они ни относились, смертельную ненависть к Чаке. В те времена суеверный страх перед колдовством держал в своих тенетах решительно всех нгуни. Поэтому трудно оценить по достоинству необычайную смелость и проницательность, которые проявил Чака в борьбе против этого проклятия, тем более что он был молод, совсем недавно стал вождем и действовал в окружении могущественных племен, стремившихся его уничтожить.

Нобела вынашивала планы мести, а Чака тем временем еще больше ограничил ее власть, предложив крупное вознаграждение молодым мужчинам той же профессии, если они пожелают переселиться в Булавайо. Среди тех, кто откликнулся на его призыв, был Мг'алаан, ставший личным врачом и близким другом Чаки. Мгобози настаивал на том, чтобы Чака казнил Нобелу, уверяя, что она всегда будет представлять опасность. По преданию, Чака ответил ему так: «Укушенный змеей принимает противоядие из мяса змеи». Уверенный, что Нобела не может выйти из‑под его власти, он сохранял ее на случай осложнений с другими колдунами.

Между тем Чака заканчивал приготовления (включая и обрядовые) к задуманной Дингисвайо кампании против Мативаана, вождя нгваанов. Он решил взять с собой тысячу человек из различных полков, оставить Мгобози во главе сил, несущих гарнизонную службу, а Мдлаке с остальными полутора тысячами зулусских воинов поручить охрану южной границы и наблюдение за г'вабе.

Дингисвайо оставил две тысячи человек, чтобы сдерживать Звиде, и выступил против Мативаана во главе двух с половиной тысяч воинов. Нчалини и другие данники должны были выставить объединенный отряд в тысячу воинов, что доводило общую численность экспедиционных сил примерно до четырех с половиной тысяч человек.

Дингисвайо и его войско прибыли в страну зулусов к назначенному сроку – в июне 1817 года, то есть в начале южной зимы. Соединившись с силами Чаки, его армия переправилась через реку Уайт Умфолози немного западнее горы Нхлазаче и вступила во владения нчалини. Здесь к ней примкнул последний из намеченных отрядов.

Мативаан, жестокий и гордый вождь нгваанов, был невысокий, коренастый, очень сутулый человек. Природа наделила его гением полководца и безжалостной душой, но в то время никто еще об этом не знал. Закутанный в свой неизменный каросс из черно‑белой телячьей шкуры, он всегда посматривал на юг, откуда ждал опасности. Разведка держала его в курсе победоносных походов Дингисвайо и Чаки, их войска постепенно приближались к владениям нгваанов. Зачем была проведена всеобщая мобилизация, о которой ему донесли? Как опытный военачальник, он стал готовиться к надвигающейся буре и обратился к своему западному соседу Мтимкулу, вождю хлуби, с просьбой укрыть скот нгваанов в расположенных в его владениях горах (вокруг современного Утрехта). Просьба эта была удовлетворена, и весь скот нгваанов нашел надежное убежище в земле хлуби.

Как ни старался Чака убедить Дингисвайо превратить войну в тотальную, тот не соглашался. К этому времени зулусы Чаки были, разумеется, вооружены ассегаями для нанесения ударов, ходили босыми, научились соблюдать боевой порядок и строгую дисциплину. К тому же они были обеспечены всем необходимым гораздо лучше, чем остальная армия: из мальчиков четырнадцати‑пятнадцати лет Чака организовал отряд у‑диби, то есть носильщиков циновок, или ординарцев, из расчета один у‑диби на каждых трех воинов. Помимо циновок мальчики несли легкие одеяла, сухие дрова и продовольствие. И в то время как воины других племен мерзли по ночам и испытывали всяческие неудобства, солдаты Чаки спали в тепле, хорошо питались, а следовательно, настроение у них было хорошее. Однако Дингисвайо все еще не разрешал Чаке по‑настоящему «пустить в ход» его военную машину и позволил только напугать Мативаана, принудить его к капитуляции, подчинить и фактически (хотя и неофициально) включить нгваанов в состав конфедерации племен под главенством Дингисвайо.

Прощаясь с Мативааном, Дингисвайо прочел ему целую лекцию. Он установил для него законы и объявил, что твердо решил поддерживать порядок среди драчливых кланов нгуни и превратить их в великую и добрую нацию, подчиненную его отеческой власти. Намерения у Дингисвайо были самые благородные, но, как показало будущее, пользы они не принесли никакой.

Чака был чрезвычайно раздосадован и не преминул откровенно изложить Дингисвайо свои взгляды. По его убеждению, Дингисвайо отнюдь не приобретал друзей, но создавал себе врагов, которые когда‑нибудь возьмут над ним верх, ибо с каждым днем они, подобно ндвандве, становятся сильнее и воинственнее.

Тем не менее вся экспедиция возвратилась домой.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и дать читателю представление об эпохе, предшествовавшей важнейшим походам Чаки.

Даже обладая самым богатым воображением, нельзя возложить на Чаку ответственность за опустошения, о которых пойдет сейчас речь. Несмотря на это, упорно распространяется клеветническая версия, будто именно он их виновник. Позднейшая резня и опустошение остальной части Натала и ряда других областей также приписываются Чаке, но, ознакомившись с фактами в их хронологической последовательности, читатель убедится, сколь абсурдны эти обвинения. На самом деле Чака уничтожал только для того, чтобы строить. Это был подлинный создатель империи, в то время как большинство вождей племенных орд, опустошавших страну, были просто головорезами, помышлявшими исключительно о самосохранении.

Едва ушло войско Дингисвайо, Мативаан потребовал у Мтимкулу свой скот. Однако Мтимкулу и не подумал возвращать чужую собственность. Племя Мтимкулу – хлуби – было многочисленным и сильным. Дингисвайо относился к нему особенно благосклонно, так как в годы правления отца Мтимкулу – Бунгаана – укрывался в его владениях. Получив отказ, Мативаан раздобыл немного волос, состриженных с головы Мтимкулу, и решил подчинить себе вождя хлуби при помощи колдовства. Но в это время на него напал другой завоеватель, менее милосердный, чем Дингисвайо.

Король ндвандве Звиде обрушился на нгваанов и погнал их перед собой, истребляя все на своем пути. «После того как нгвааны лишились своих богатств и были изгнаны из жилищ и вообще из родных мест, Мативаан решил не мешкая отправиться на поиски новой родины».

Таким образом, вовсе не Чака, а Звиде положил начало эпохе ужасных переселений племен, о которой узнает сейчас читатель.

Войско Мативаана (за ним шли все женщины и дети племени) напало без предупреждения на ставку вождя хлуби и сравняло с землей это селение, уничтожив всех, кто в нем находился, включая Мтимкулу. Прежде чем племя успело организовать сопротивление, нападающие сожгли и вырезали все и вся и удалились, гоня перед собой и захваченный скот и собственный, который им удалось разыскать. Однако значительная часть хлуби спаслась бегством на запад. Мпангазита, брат убитого вождя, сколотил из них грозную орду. Она преодолела Драконовы горы и в свою очередь обрушилась на владения басуто, составляющие ныне Оранжевое Свободное государство. Здесь хлуби вступили в смертельную борьбу с племенем батлоква, которым управляла в качестве регентши Мантатизи – мать малолетнего вождя Сиконьелы.

Мантатизи стала выдающейся военачальницей своего времени, настоящей Боадицеей[79]. После столкновения с хлуби во главе с Мпангазитой она повернула на юго‑запад и двинулась по долине реки Каледон, сея смерть и разрушения. А Мпангазита, захвативший весь скот ее племени, пошел на северо‑запад, оставляя за собой такие же страшные следы. Они обрушили горе, смерть и разруху на весь запад Басутоленда и на большую часть Оранжевого Свободного государства[80].

Свирепая Мантатизи действовала столь успешно, что за один‑два года рассеяла бафукенгов, заставила отступить баквена, ограбила махвахва и даже разбила самого Мшвешве (Мошеша)[81]. Победу над Мшвешве она одержала при Батабуте, в ходе «войны горшков» (название это объясняется тем, что во время боя была разбита вся посуда племени Мантатизи).

Производя все эти опустошения, Мантатизи и Мпангазита, сами того не ведая, приближались друг к другу, описывая полукруг, и близ Маболеле снова столкнулись. После ожесточенной битвы Мантатизи отступила, переправившись через Каледон ниже Колоньямы, и там нанесла поражение Мпангазите. В последующие тяжелые годы отважная предводительница спасала свое племя от истребления, но другим племенам пришлось заплатить за это страшной ценой. Хитрости и уловки, к которым прибегала Мантатизи, не говоря уже о ее беспримерном мужестве, достойны отдельного повествования.

Что же касается Мпангазиты, то после бесчисленных победоносных битв и разгрома множества кланов он в конце концов снова столкнулся с Мативааном. Это произошло в 1825 году, недалеко от Мабололе, когда Мативаан стремился уйти как можно дальше от Чаки. Пять дней нгвааны во главе с Мативааном бились не на жизнь, а на смерть с Мпангазитой и его хлуби.

После первого столкновения с хлуби на их родине Мативаан отказался от преследования остатков племени, перешедших через Драконовы горы. Вместо этого он опустошил все северные, центральные и западные районы современного округа Клип‑ривер в Натале. Он уничтожил племя беле – ближайших родичей хлуби – и проложил себе путь па юг, повсюду беспощадно сжигая селения и истребляя без разбора детей и женщин, стариков и больных.

Всякий раз как Мативаану удавалось найти тело убитого вождя, он вырезал из него желчный пузырь и жадно выпивал содержимое, полагая, что к нему перейдут смелость и лютость павшего врага. Переправившись через реку Тугелу, он поселился в современном округе Бергвилл, у подножия Драконовых гор, достигающих здесь наибольшей высоты – двенадцати тысяч футов. Тут он обрел мир, но всего лишь на четыре года. Затем  Мдлака – полководец  Чаки – опрокинул  его войска и оттеснил Мативаана с его племенем за Драконовы горы. Они нашли убежище в Оранжевом Свободном государстве[82], но потеряли весь свой скот.

По северо‑западным районам Басутоленда и восточной части Оранжевого Свободного государства пронеслась вторая волна опустошений. Остатки племен, пытавшиеся заново устроить свою жизнь после кровавого погрома, учиненного Мпангазитой и Мантатизи, оказались разбитыми и рассеянными. Голодная орда нгваанов разграбила запасы зерна и угнала оставшийся скот.

Опустошительные межплеменные войны сопровождались неописуемыми зверствами. В этом Мативаан, Мпангазита, Мантатизи и прочие вожди ни на йоту не уступали друг другу[83].

26 августа 1828 года близ горы Базийя в Восточной провинции Капской колонии полковник Сомерсет во главе тысячи европейцев, поддержанных восемнадцатью тысячами коса и тембу, нанес поражение Мативаану. Первоначально экспедиция была направлена против Чаки, войска которого проникли в эту местность. Однако, умело маневрируя, Чака сумел уйти с большой добычей. Если измерить путь, проделанный Мативааном от начального до конечного пункта, исключив бесчисленные зигзаги, то окажется, что он прошел почти тысячу миль по неизведанной местности. Покинув родину предков, он превратил свое племя в кочующих Сынов гнева и умело провел их через горнило бесчисленных опасностей и лишений. Только ружья и лошади белых людей, к которым присоединилась орда других нгуни, обладавшая подавляющим численным превосходством, сломили наконец могущество Мативаана. Постоянно принимая в свое войско беженцев, этот талантливый полководец создал куда более грозную ударную силу, чем та, которой он располагал в начале своих походов. Кочующие Сыны гнева совершали самые кровопролитные зверства, но умирали они мужественно, и даже смертоносный гром с дымом не могли заставить их отступить.

Сам Мативаан с горстью воинов избежал гибели и решил сдаться на милость Чаки. В пути он снова миновал Гору ночи (Таба Босиу) и вступил во владения басуто, с которыми несколько лет обращался самым варварским образом. «Мшвешве (Мошеш), человек непревзойдённого благородства и великодушия, забыл и простил все. Правитель басуто милосердно предложил Мативаану поселиться в его владениях. Но Мативаан, оставив на его попечение одну из своих жен с сыновьями, гонимый тоской по родине, пошел с разбитым сердцем дальше».

Достигнув наконец страны зулусов, он узнал, что Чаки нет в живых, а трон его занимает Дингаан. Последний поселил его в своем королевском краале, а через некоторое время пригласил к себе. Ожидая худшего, Мативаан торжественно снял с руки браслет и передал его своему четырнадцатилетнему сыну Зикали, которому велел остаться дома.

– Где твои люди? – спросил Дингаан.

– Они здесь – все те, кто уцелел, – последовал отпет.

– Тогда заберите их всех, – приказал Дингаан.

Нгваанов увели и каждому свернули шею. Исключение сделали только для Мативаана – его замучили до смерти.

Таков был конец Мативаана – самого грозного и изобретательного из конкистадоров народа нгуни. Быть может, при более благоприятных обстоятельствах, не будь он вынужден стать волком ради того, чтобы выжить, Мативаан сумел бы основать такое же большое королевство нгуни, какое создал впоследствии вождь матабеле Мзиликази. Но Мативаан неудачно выбрал направление своих походов: если бы он двинулся не на юго‑запад, а на северо‑запад, то, может быть, опередил бы Мзиликази на четыре года и смог бы действовать совершенно свободно, не сталкиваясь ни с другими племенами нгуни, ни с белыми.

Автор не рассчитывает на то, что читатель полностью разобрался во всех описанных им передвижениях и столкновениях. Да в этом и нет надобности. Обзор этих событий, пусть краткий и схематичный, имел двоякое назначение. Во‑первых, показать, что не Чака, а Звиде положил начало цепной реакции разрушений и кровопролитий (можно считать виновником ее также Дингисвайо, хотя последний действовал с наилучшими намерениями). Во‑вторых, дать некоторое представление об анархии, которую благодаря Чаке сменил зулусский pax. Чака не только не затеял межплеменные войны, опустошившие Натал, Оранжевое Свободное государство и Басутоленд, но и прекратил их. В годы его правления непрерывно увеличивалась территория, где независимо от того, что происходило за ее пределами, уважался закон, царили мир и благоденствие.