Текст книги "Зулус Чака. Возвышение зулусской империи"
Автор книги: Эрнест Риттер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Поэтому Сошангаан решил дождаться рассвета. Чтобы ободрить войско, он обратился к нему с речью, а сотники повторили ее слово в слово.
Ндвандве улеглись и попытались уснуть, но после пережитого это оказалось нелегко. Среди них лежал храбрый молодой зулус по имени Номбанга. Он был начеку и ломал себе голову, как ему выбраться из лагеря, прежде чем рассвет выдаст его врагу.
Через некоторое время, решив, что пора действовать, Номбанга стал всматриваться в неясные очертания фигуры воина, лежавшего рядом с ним, а затем нанес ему сильный удар в грудь. Воин захрипел, среди ндвандве началось смятение, Номбанга еще усилил его, закричав, что его тоже ранил колдун, скакавший верхом на гиене. Все нгуни истово верили в эту невероятную комбинацию, и заявление разведчика вызвало страшное волнение. Постепенно оно охватило весь лагерь, ибо примеру Номбанги последовали другие зулусы. Возникла новая паника, и многие ндвандве закололи своих товарищей.
На рассвете Номбанга явился в штаб‑квартиру Чаки. К этому времени две трети воинов разведывательного отряда, которым удалось ускользнуть из лагеря ндвандве до того, как там началась давка, выстроились перед королем зулусов. Номбангу объявили пропавшим без вести, что очень огорчило Чаку. Номбанга был знаменитый воин, получивший много изибонги – благодарностей, что в зулусской армии соответствовало награждению медалью или нашивкой. Естественно, что вернувшемуся была оказана самая теплая встреча. Когда он закончил свой рапорт, в котором слегка приукрасил события, Чака снова выразил ему благодарность и, намекая на перья, которые тот носил, назвал «птицей‑вдовушкой, потерявшейся среди тараканов» («Ама Пела» – «таракан» – одна из дивизий ндвандве).
Ндвандве постарались как можно скорее выбраться из мрачного леса, казавшегося им заколдованным, вернулись в открытую степь и направились домой. Потери, большую часть которых они нанесли себе сами, были весьма тяжелыми, и Чака с удовлетворением отметил это, осмотрев сцену побоища после их ухода. На каждого убитого зулуса приходилось почти десять мертвых врагов. Но важнее было то, что ндвандве не сумели выспаться и в это ночь, а моральное состояние их еще ухудшилось. Поэтому Чака решил нанести удар в тот же день.
Во главе всей своей армии Чака ринулся в погоню за ндвандве. Быстроногие зулусы еще утром нагнали их арьергард к востоку от холма Сугульвени. Обо армии приняли теперь боевой порядок. Чака знал, что Сошангаан полностью реорганизовал армию ндвандве и вооружил почти всех воинов тяжелыми ударными ассегаями различных типов. К тому же это был весьма способный полководец, имевший много первоклассных офицеров. Основными преимуществами зулусов являлись их железная дисциплина, превосходная боевая подготовка и большая мобильность. Численное превосходство по‑прежнему оставалось всецело на стороне ндвандве, армия которых все еще насчитывала шестнадцать тысяч человек против десяти тысяч у Чаки. Зато зулусы хорошо питались, в то время как ндвандве страдали от голода. Все же разница в численности была столь велика, что компенсировать ее могло только превосходство в тактике и стратегии (добиться перевеса в этой области было, впрочем, нелегко, пока действия ндвандве направлял Сошангаан), а также высокое моральное состояние зулусских воинов. Противников разделяло около полумили. Чака приказал завязать бой молодым полкам, входившим в состав бригады Белебеле, в частности Изин‑Тенджана (Зуек) и У‑Кангела (Гляди в оба). Атака носила весьма необычный характер и удивила Сошангаана. Как правило, перед атакой полк развертывался по фронту приблизительно в триста ярдов при глубине боевого порядка в несколько шеренг. Чака же построил два полка в две колонны по пять человек в шеренге и приказал им обходить армию Сошангаана с обоих флангов. Сошангаан развернул свое войско более широким фронтом, чтобы помешать зулусам обойти его с тыла. Колонны зулусов уклонились тогда еще дальше вправо и влево. Сошангаан понял, что, пожертвовав плотностью своего боевого порядка, он подставит себя под удар главных сил зулусов, построенных сомкнутой фалангой. Поэтому он приказал двум полкам, находившимся на крайнем фланге его войск, продолжать прикрывать главные силы, которые отвел на первоначальные позиции. А Чаке только того и надо было, чтобы Сошангаан отделил от основного ядра войск два полка. Зулусы сделали вид, что решили атаковать позиции ндвандве, но остановились в двух бросках копья от противника, за исключением флангов, где завязали ожесточенный пятиминутный бой. Тем временем два полка зулусов, построенные в колонны, обошли фланги и ринулись прямо на два полка ндвандве, прикрывавшие армию последних.
Сошангаан сразу понял, в каком опасном положении он очутился, но фланги его были скованы, кроме гонцов, он не имел иных средств связи, а потому оставался бессильным свидетелем того, как злой рок надвигался на эти полки сзади. Правда, он мог бы передать приказания по рядам воинов, как передается искра, зажигающая фейерверк, но выделить из своего боевого порядка новые полки, в то время как масса вражеских воинов находилась поблизости, он не решился, опасаясь сумятицы и боясь создать в своем строю разрывы, которыми не замедлит воспользоваться эта зулусская лиса, вечно измышляющая новые хитрости и каверзы. Сошангаану оставалось надеяться, что его обреченные полки постоят за себя, сумеют измотать противника и не поддадутся панике, очутившись между зулусскими жерновами.
Изолированные ндвандве вскоре увидели, что настал их последний час. Они поняли, что бежать некуда, и построились в каре. Если бы они лучше усвоили уроки битвы на холме Г'окли, то избрали бы круговое построение и тогда смогли бы продержаться дольше и нанести зулусам гораздо больший ущерб.
Зулусский полк Зуек действовал совместно с полком Фасимба. Сделав пол‑оборота, атакующие перестроились: вместо колонн по пять человек в шеренге появилось пять боевых линий фронтом около трехсот ярдов, каждая из которых насчитывала примерно двести воинов. Идя на сближение с ндвандве, находившимися в центре, зулусы запели звучную боевую песнь. С очень быстрого бега воины полка Фасимба перешли на неторопливый шаг: добыча была загнана в тупик и не следовало начинать бой запыхавшись. Зуйки поступили так же, чтобы ударить по врагу одновременно. Наступающие шли, сохраняя почти идеальное равнение. На расстоянии одного броска копья раздался страшный боевой клич зулусов, перешедший в такое зловещее шипение, словно тысячи разъяренных змей готовились ужалить свою жертву. То был сигнал к атаке. Столкнулись сотни щитов, засверкали копья.
Натиск двух зулусских полков, ударивших по врагу с противоположных сторон, отбросил ндвандве, прижав друг к другу и лишив возможности свободно двигаться. Однако ндвандве сопротивлялись с бешеным упорством, поразившим зулусов, в том числе и Чаку. Оба полка ндвандве погибли, но и Чаке их уничтожение стоило больших потерь: из убитых и раненых можно было составить почти целый полк.
Как только стало ясно, что изолированные части ндвандве обречены, Чака прекратил давление на фланги армии Сошангаана. Когда же Сошангаан попытался атаковать его по всему фронту, Чака уклонился от боя и отошел, но лишь настолько, чтобы между двумя армиями оставалась дистанция в два броска копья. Он неуклонно сохранял этот мучительный для противника интервал и продемонстрировал превосходную дисциплину своих полков, которые шли, как на параде. Никакие насмешки и оскорбления ндвандве не могли поколебать их строй.
После того как зулусы отошли па полмили, Сошангаан понял бесцельность дальнейшего преследования; быстро двигавшаяся вражеская армия удерживала инициативу в своих руках. Он приказал своим воинам сделать поворот кругом и снова взял направленно на родной крааль. Армия построилась так, что каждый полк был развернут в одну линию фронтом от полутора до двух тысяч ярдов. Полков было шестнадцать, следовательно, и глубина боевого порядка составляла шестнадцать шеренг.
Главные силы зулусской армии снова последовали за ндвандве, но каждый полк – всего их было шесть – держался компактным отрядом. Впереди армии Сошангаана оставались четыре других полка зулусов, которые при уничтожении двух полков ндвандве потеряли примерно четверть своего состава.
Пока ндвандве шли по равнине, они соблюдали походный порядок, который обеспечивал им безопасность. Но стоило им попасть на пересеченную местность, как шеренги их расстроились. Между ними появились большие разрывы, образовались заторы. Зулусам не раз удавалось отрезать арьергарды, задержавшиеся в ложбинах, сквозь которые прокладывали себе путь главные силы ндвандве. Их стройные шеренги из‑за неровного рельефа превращались в беспорядочные толпы.
Действия зулусов с фронта также приводили врага в смятение. Они то словно растворялись в воздухе, то снова появлялись как из‑под земли, притом в самое неудобное для ндвандве время. Разведчики и патрули Сошангаана почти не приносили ему пользы: зулусы, как пантеры, бросались на них с хорошо замаскированных позиций и поголовно уничтожали.
Достигнув более открытой местности, Сошангаан снова остановил на ночь свою голодную и павшую духом армию. Чтобы избежать резкого ночного ветра, он укрылся в долину Умлатузи, близ слияния ее с Мвузане, где было достаточно топлива.
На рассвете в полумиле от них показалась зулусская армия. Она заняла возвышенность, господствовавшую над позицией ндвандве. Настроение у зулусов было превосходное, успехи, достигнутые накануне, заставляли их рваться в бой. Но Чака приказал им сесть на щиты. Сошангаан предпочел бы тут же сразиться, однако озабоченный подозрительной неподвижностью зулусов, зная, что в отличие от противника его изголодавшаяся армия не может ждать, решил немедленно начать отход. Он приказал своим шестнадцати полкам, которые теперь насчитывали всего около двенадцати тысяч человек, начать переправу через реку. Ширина брода позволяла переходить реку шеренгами по двадцать воинов.
Чака стоял на одной из вершин, господствовавших над бродом. Ему необходимо было одержать в этот день полную победу, чтобы раз навсегда избавиться от опасности со стороны ндвандве и подготовиться к борьбе с коалицией тембу и ц'уну, угрожавшей ему с запада. Пирровой победы, которой закончилась битва на холме Г'окли, теперь было уже недостаточно. Ндвандве надо было уничтожить Однако их численное превосходство и талантливое руководство Сошангаана, казалось, делало это невозможным.
Но тут появился совершенно непредвиденный шанс, нечто не входившее в расчеты Чаки. Как говорится, «куропатка сама залетела к нему во двор». Сошангаан, изменив своей обычной осторожности, выделил гвардейский полк и приказал ему охранять брод, действуя сомкнутым строем. Под прикрытием гвардии должны были переправляться другие полки, развернутые фронтом к реке. Таким образом, каждый полк опять построился, как и накануне, в одну линию протяжением две тысячи ярдов. Но Сошангаан не принял мер к тому, чтобы по мере ухода полков к переправе фронт укорачивался и сохранялась прежняя плотность боевого порядка. Эту ошибку можно объяснить только тем, что, находясь внизу, в долине, он не мог видеть, что происходит у брода.
Десять полков Чаки насчитывали примерно восемь с половиной тысяч копий. Когда около половины ндвандве переправились через реку Умлатузи, а вторая половина, за исключением гвардейского полка, прикрывавшего переправу, оставалась растянутой по фронту в две тысячи ярдов, Чака понял, что настало время действовать. Резким голосом он отдал приказ, который немедленно передали вдоль шеренг сотники и другие командиры. Несколько мгновений спустя из‑за гребня возвышенности появилась словно по волшебству вторая, ранее скрытая половина зулусского войска, которая уселась на свои щиты позади товарищей.
Оставив в резерве всего один полк, Чака бросил остальные девять на врага, проводив их словами:
– Встаньте, дети Зулу, ваш час настал! Встаньте и уничтожьте их всех!
Свыше семи тысяч зулусов вскочили на ноги. «Байете!» – вскричали они. Семь тысяч правых ног топнули о землю, так что гул пошел. Затем человеческий вал в полном молчании понесся вниз, на врага, растянувшегося на две тысячи ярдов. Зулусы ринулись в атаку семью идеально стройными шеренгами по тысяче человек в каждой. Дистанция между рядами составляла около десяти ярдов.
На расстоянии четырех бросков копья от противника зулусы запели боевую песню. Величественные звуки ее прокатились по долине, как раскаты грома. С бега воины перешли на ритмический шаг пляски смерти. Через каждые десять шагов они притопывали правой ногой, да так, что земля содрогалась. Когда до врага оставалось не больше одного броска копья, пение внезапно прекратилось. Наступило мертвое молчание, пауза, необходимая для того, чтобы сделать глубокий вздох. Затем загремел страшный боевой клич зулусов «Сигиди!», и воины бросились на врага.
Операция закончилась очень быстро. Те ндвандве, которые не были убиты, либо оказались сброшенными в реку, либо кинулись в нее сами. Только гвардейский полк продолжал охранять брод, сохраняя плотный боевой порядок. Яростно обороняясь, гвардейцы под натиском «Лишенных головного кольца» начали без паники переправляться через реку.
Чака едва смог сдержать радость, когда установил потери ндвандве в этой первой схватке. Половина их была убита на берегу, другая потеряла копья и щиты, переплывая через реку. Многие плывущие были пронзены метательными копьями, которые зулусы подобрали на поле брани. У Сошангаана осталась только та часть армии, которая успела перейти реку до начала боя, и присоединившиеся позднее гвардейцы. Те, кто переправился вплавь, могли повлиять на исход битвы не больше чем если были бы мертвы, так как потеряли щиты и копья. И весь этот поразительный успех обошелся Чаке менее чем в тысячу человек.
Гвардейцы ндвандве понесли при переправе тяжелые потери, ибо им пришлось отчаянно отбиваться от врага. Но и зулусам не удалось закрепиться на противоположном берегу. Ндвандве контратаковали их с такой яростью, что они были сброшены в реку и отошли по тому же броду.
Тогда Чака попытался осуществить переправу на мелководных участках выше и ниже собственно брода, но ндвандве отчаянно оборонялись на широком фронте вдоль берега. Под умелым руководством Сошангаана и его помощников Звангендабы и Нк'абы они вступали в бой с зулусами посреди реки, пока Умлатузи не покраснела от крови. Даже полк ветеранов Ама‑Вомбе не смог продвинуться вперед. Экс‑каннибал и будущий премьер‑министр Ндлела, а также Хлати – брат Мдлаки (заместитель Чаки) – получили серьезные ранения.
Чака направил свой резервный полк (Фасимба) вниз по течению с задачей переправиться сначала через Мвузане, а затем через Умлатузи и нанести удар по левому флангу противника. Полк Изи‑ц'ве и другие части, которые по его приказу незаметно отошли после первой стычки, осуществили аналогичный маневр выше по течению реки.
Эти два отряда сумели обойти издали противника настолько скрытно, что ндвандве заметили опасность, только когда зулусы с тыла атаковали их фланги, а затем отбросили к центру. Новая атака очень быстро ослабила сопротивление противника у брода и мелководных участков реки, так что ветеранам полка Ама‑Вомбе удалось выйти на противоположный берег и закрепиться на нем. Другие части также форсировали реку, и вскоре зулусская армия закончила переправу.
Остатки армии Сошангаана распались на мелкие группы беглецов. Зулусы яростно преследовали их и – что было еще хуже для ндвандве – гнали не на север, а на восток, то есть в сторону от родных мест.
Неутомимое преследование разбитого врага довершило победу Чаки. Когда наступление ночи заставило прекратить резню, Чака приказал своим наиболее свежим и мобильным полкам – Мбонамби и Иси‑Пези – двигаться как можно быстрее к краалю Звиде, чтобы, опередив беглецов, захватить короля и его зловредную мать Нтомбази (устроившую гнусный музей черепов). За сутки полки прошли семьдесят миль и, как им было приказано, подошли к королевскому краалю, распевая национальную песню ндвандве. Полагая, что это возвращается с победой армия Сошангаана, все жители, за исключением короля и Нтомбази, высыпали навстречу. Зулусы поспешили убить пораженных ужасом женщин и детей. Узнав таким образом об угрожавшей ему смертельной опасности, Звиде успел скрыться в окрестных зарослях тростника. Нтомбази же была захвачена зулусами.
На рассвете следующего дня остальные части армии Чаки смертоносным валом прокатились по земле ндвандве, беспощадно уничтожая на своем пути людей и собак, сжигая хижины, угоняя скот.
Звиде тем временем бежал с сыновьями Сикуньяной и Сомапунгой на северо‑запад, через нынешний Врейхейд. Затем он устремился прямо на север, переправился через реку Понгола, оставив Свазиленд по правую руку от себя, и перешел реку Инкомати. В верховьях этой реки он и поселился с той частью своего племени, которой удалось спастись. Двести миль отделяли его теперь от прежней родины, которая стала достоянием зулусов в качестве незаселенной территории, где паслись большие стада.
Сошангаану, сопровождаемому Звангендабой и Нк'абой, удалось бежать с небольшим сводным отрядом. Только наступление ночи спасло их от гибели.
Полная победа Чаки над ндвандве имела для него важнейшие последствия. Одним сокрушительным ударом он раз и навсегда завоевал сан верховного вождя нгуни. Ни одно племя не оспаривало больше власть Чаки, хотя некоторые вожди пытались сопротивляться его агрессии. Единственное исключение имело место много лет спустя, когда Сикуньяна – сын Звиде – организовал неудачный крестовый поход против победителя ндвандве.
Чака стал преемником Дингисвайо, верховным правителем самых воинственных кланов нгуни. Власть его распространялась на более обширную область и носила более абсолютный характер. Территория в одиннадцать с половиной тысяч квадратных миль, простиравшаяся от Тугелы на юге до Понголы на севере и от реки Баффало на западе до Индийского океана на востоке, образовала теперь Великую Зулусию, которой было суждено стать ядром куда более обширной империи.
Когда зулусская армия, состоявшая первоначально из десяти полков, вышла на парад в краале Звиде, она насчитывала не больше пяти полков.
Чака поблагодарил воинов и сказал, что нет надобности искать среди них трусов, ибо все сражались, как львы. Пусть этот день будет посвящен отдыху и развлечениям, раздаче наград и пирам[94].
Первая награда Чаки явилась необычайным новшеством для всех нгуни. Указав на поредевшие ряды, он сказал:
– Те, кого здесь нет, едят землю, чтобы мы могли жить. Так неужели же мы забудем скорбящих матерей, которые породили их, допустим, чтобы их младшие братья и сестры терпели нужду только потому, что они отдали жизнь за страну зулусов? Разве нет у нас поговорки, гласящей, что желудок, полный мяса, успокаивает сердце горюющей матери? Так вот – отдадим тем, кто в горе, награды, которые получили бы погибшие воины, если б остались жить, отдадим в двойном размере и обеими руками, чтобы во ртах скорбящих не было привкуса горечи, какой оставляет алоэ.
Воины разинули рты от изумления, не веря ушам своим. Почти все они потеряли близких родственников, но, несмотря на это, нико.му из них и в голову не приходило, что можно оказывать почести погибшим и награждать их посмертно. Вдруг словно небо раскололось – такой раздался гром приветственных кликов: «Байете!». Чака такого еще не слышал.
Затем он перечислил награды оставшимся в живых: одинаковое вознаграждение всем воинам плюс премия за каждого убитого врага или подвиг в бою. Взводные получили вдвое больше, чем рядовые, ротные – в четыре раза больше. Командиров полков Чака наградил не менее щедро, в соответствии с их заслугами. Другие офицеры высокого ранга – Мзиликази, Мдлака и Мгобози – получили в среднем по пятьсот голов скота.
Чака лично входил во все детали отбора и распределения скота, которым наградил своих соратников.
Прежде всего он выбрал самых лучших животных для королевских стад. Это не было эгоистичным поступком – его стада являлись национальным имуществом, казной государства, из которой можно было черпать в трудные времена. Далее, руководствуясь подлинно демократическим принципом, он отобрал лучший скот для рядовых воинов, потом для взводных и так далее. В результате этого единственного в своем роде метода распределения наиболее высокопоставленные офицеры получили самый низкорослый скот, хотя каждому из них досталось куда больше голов, чем их подчиненным. Чака, смеясь, сказал своим военачальникам, чтобы они не огорчались. Пусть радуются тому, что у них много скота, а отборные племенные быки из королевских стад, которые будут им предоставлены, быстро устранят все недостатки. К тому же, по доброте сердечной, он прибавит к этим быкам несколько лучших племенных коров. Таким путем Чака удовлетворил военачальников, рядовые же воины стали просто боготворить короля, который с такой справедливостью заботился об интересах простых людей.
Глава 16
Суд над Нтомбази
Прибыв в крааль Звиде, Чака приказал поймать и доставить ему невредимой живую гиену. Звиде удалось бежать, но Нтомбази была захвачена зулусскими воинами и заперта в ее большой хижине, где находилось около тридцати черепов вождей (включая Дингисвайо).
Чака расположился во временной штаб‑квартире, устроенной за пределами крааля: обычай не разрешал зулусам жить в чужом селении, покинутом хозяевами или завоеванном во время войны. Однако в день, назначенный для суда над Нтомбази, он вошел в королевский крааль и уселся на том месте, где прежде вершил суд сам Звиде. Сюда‑то и доставили Нтомбази.
Хотя ей было уже за семьдесят, по виду ей можно было дать едва пятьдесят. Она сохраняла энергию и осанку женщины среднего возраста. Нтомбази была человеком с «тенью», как говорят зулусы, то есть с характером, с ярко выраженной индивидуальностью, и злобный, гордый взор ее говорил о неукротимом духе. Даже теперь, будучи беззащитной пленницей, чьим мечтам о завоеваниях не суждено было сбыться, она сохраняла какое‑то дикое величие и с места в карьер стала оскорблять зулусов и поносить Чаку. Когда же он приказал ей замолчать, Нтомбази насмешливо возразила ему:
– Сначала вынеси приговор, а затем устраивай комедию с судом.
– Да, ты стоишь перед судом, но я хочу выслушать тебя и установить, можешь ли ты сослаться хоть на одно обстоятельство, которое смягчит мой приговор.
И Чака перечислил вождей, черепа которых Нтомбази повесила в своей хижине, но умолчал пока о Донде, об отце Мзиликази и зяте Звиде – Машобаане и о Дингисвайо, своем великом друге и благодетеле.
– Зачем ты приказала убить этих вождей, захваченных большей частью вероломно? – спросил Чака.
– Чтобы приобрести власть над другими, как это делаешь сейчас ты сам, – с вызовом ответила Нтомбази.
– Это уважительная причина, но почему ты прибегла к вероломству, так что доброе имя народа нгуни завоняло? Наши законы гостеприимства никогда не допускали таких злодеяний.
– Власть ударяет в голову и не заботится о выборе средств. Очень скоро ты и сам узнаешь об этом, – спокойно ответила Нтомбази.
– Зачем ты отрубила им головы и повесила в своей хижине? Это противоречит всем добрым обычаям нгуни. Так поступают только колдуны.
– Я сделала это для того, чтобы приобрести власть всех убитых. Если простой вождь стоит выше законов о колдовстве, то насколько возвышаюсь над ними я, королева. Как же можно обвинять меня в колдовстве?
Чака, никогда не упускавший случай высказать свою точку зрения, которая с годами становилась все более рационалистической, возразил колдунье:
– Ты отвечаешь умно, но скажи мне, чего достигла ты всем своим колдовством в борьбе с моей армией, лучше обученной и лучше руководимой? Если бы Звиде обращал больше внимания на обучение и вооружение армии – особенно во время нашей первой войны, – оба вы находились бы не там, где сейчас. Колдовство только может помочь слабым уверовать в себя, но в борьбе с более сильным противником оно бесполезно.
– А как же тогда мы захватили могущественного Дингисвайо? – с лукавой усмешкой бросила Нтомбази.
– Напрасно ты похваляешься таким подлым делом. Этот великий и добрый король погиб из‑за доброты своего сердца и излишней доверчивости. Я часто предупреждал его о том, что великодушное отношение к Звиде и к тебе не встретит и не может встретить благодарности. Думать иначе – это все равно что рассчитывать на признательность раненой гиены, которую человек излечил. Зачем ты подстрекала Звиде убить Дингисвайо и отплатить за добро злом?
– Чтобы приобрести власть, добиться главенства над всеми нгуни.
– А зачем тебе понадобилось надругаться над его телом, отрубив голову?
– Чтобы приобрести всю власть, какая жила в нем.
– Что ты скажешь о зяте твоего сына – Машобаане и о моем друге Донде, которого ты пригласила на пляски любви, а потом вероломно убила и обезглавила?
– Я поступила так ради власти, которую могли дать мне их головы.
– А где теперь вся твоя власть? Нтомбази со злобной усмешкой указала на свою хижину, а потом на собственную голову.
– Те, кто занимаются колдовством, прибегают к помощи гиен. Не так ли?
– Да, так, – сказала Нтомбази, надеясь поселить в сердце Чаки страх перед сверхъестественным.
– И вы располагаете полной властью над этими зверями?
– Да, полной властью, – выразительно ответила Нтомбази.
– Это хорошо, – сказал Чака и добавил мягким тоном, не предвещавшим, однако, ничего хорошего; – Можешь вернуться в хижину – средоточие твоего могущества – и глазеть там на головы твоих жертв. Быть может, в присутствии тридцати молчаливых свидетелей обвинения ты даже поразмыслишь над тем, какой награды ты заслужила за вероломство. А чтобы тебе не было скучно, я дам тебе друга – единомышленника, который поможет тебе скоротать время. Мои воины не причинят тебе никакого вреда – только не дадут выйти из хижины. Еду и питье будут приносить только тебе, а друг твой должен будет сам позаботиться о пропитании.
Нтомбази беспокойно переступала с ноги на ногу.
– Какое же наказание ты назначишь мне? – воскликнула она.
– Об этом ты узнаешь в свое время, – спокойно ответил Чака.
– Ты захватил моего сына Звиде? Это он составит мне компанию?
– Нет, с тобой будет более близкий родственник. А теперь иди и отведай вкусной еды, пока хижину приготовят, чтобы принять тебя и твоего друга.
Нтомбази была удивлена и встревожена, но достоинство королевы не позволяло ей выказать какие‑либо признаки волнения. Перед уходом она сказала:
– Благодарю тебя, о вождь!
– Не благодари меня, пока не узнаешь всего, – сурово ответил Чака.
Среди бела дня в хижине нгуни совершенно темно, если дверь закрыта, а в очаге нет огня. Окон в ней нет. Воздух проходит через травяную крышу, опирающуюся на крепкий каркас из связанных между собой прутьев и жердей, образующих как бы пчелиные соты. Лучи света проникают только через щели между перекрытием и столбами, поддерживающими дверь, и между столбами и самой дверью. Сквозь положенные крест‑накрест жерди (в те времена доски были нгуни еще неизвестны) тоже проходило очень мало света.
Когда дверь хижины закрылась за Нтомбази, она ничего не могла разглядеть, пока глаза ее не привыкли к мраку. Однако она сразу почувствовала сильный запах животного. Как ни храбра была королева, в ее сердце закрался страх перед неведомой опасностью. Не меньше, чем мрак, ее пугала тишина. Если бы только она могла увидеть, что ее ждет! Страх ее увеличивался с каждой минутой, а она все стояла у входа. Постепенно она привыкла к мраку и наконец в дальнем конце хижины, на расстоянии примерно двадцати футов от себя, заметила пару тускло светящихся глаз.
Женщина Нтомбази вскрикнула, забыв на миг, что она королева. Сторожившие ее воины немного раздвинули травяное покрытие двери[95] и спросили, в чем дело. Нтомбази взмолилась, чтобы ей сказали, что это за неведомое существо находится в хижине. Часовые ответили, что не знают.
Теперь, когда через отверстия, проделанные стражниками, в хижину стало проникать больше света, блеск глаз усилился и сделался устрашающим. Постепенно Нтомбази различила под сверкающими глазами очертания массивных хищных челюстей. Они начали двигаться. В раскрытой пасти зверя показались могучие клыки, не имеющие себе равных во всем мире зубы гиеновидной собаки, с легкостью перегрызающие бедренную кость быка.
Нтомбази снова вскрикнула. Хотя страх сковал ее мозг, она осознала весь ужас своего положения. Отвратительный, трусливый, но сильный зверь, питающийся падалью, вероятно, сначала не осмелится прикоснуться к ней, но, подстрекаемый голодом, постепенно наберется мужества отчаяния. И настанет миг, когда он захватит свою жертву врасплох, и эти страшные челюсти оторвут кусок мяса от ее живого тела. Правильно оценив обстановку, Нтомбази опять вскрикнула. Стражники еще раз подошли к отверстиям в покрытии хижины.
– Больше света, больше света, – потребовала она в ответ на их вопросы.
– Как будет угодно инкосикази (королеве), – почтительно ответствовали стражники и принялись расширять отверстия. Каркас ограничивал их размеры четырьмя дюймами на четыре, но их проделали целую дюжину, и благодаря этому Нтомбази смогла наконец хорошо разглядеть палача, который распорядится ее телом – частично живым, частично мертвым, не оставив от него и косточки.
Нтомбази была смелой и находчивой женщиной, недаром она была матерью и советчицей грозного Звиде, который едва не стал верховным вождем нгуни. Если б только ей удалось заполучить хоть одно из копий мертвых вождей, воткнутых в стены хижины, она бы, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, тут же напала на хищника и если б не убила его, то умерла бы в бою, как подобает королеве. Но, к ее ужасу, она обнаружила, что со стен снято решительно все, кроме тридцати с лишним черепов, которые, казалось, теперь смотрели на нее со злобной усмешкой. Только на полу хижины, ближе к двери, виднелись два горшка с водой – один для нее, другой для гиены, да еще черпак.
Вот добродушный и доверчивый, но глуповатый Донда, которого она и сын ее Звиде пригласили на пляску любви. Как точно соблюдал он правила этикета, которым полагается следовать вождю, когда его казнят. Как улыбался, какими сердечными и доброжелательными были его прощальные слова!
Череп Дингисвайо занимал почетное место, на несколько голов выше остальных. Как она торжествовала, когда вешала его туда, уверенная, что теперь‑то Звиде добьется сана верховного вождя. «Так и было бы, – горько подумала она, – если б не этот зулусский выскочка». Очутись он в ее власти, она уж сумела бы сделать его смерть нелегкой.
