Текст книги "Зулус Чака. Возвышение зулусской империи"
Автор книги: Эрнест Риттер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Чтобы покрыть расходы посольства, Чака вручил лейтенанту Кингу восемьдесят шесть слоновых бивней, в том числе один или два очень больших. Чака сказал, что они послужат ему устами (в смысле «представят его королю Георгу»).
Он выразил надежду, что Ум‑Джоджи возьмет зулусское посольство «себе под мышки», подобно тому как он (Чака) обошелся с англичанами в стране зулусов. Тут следует заметить, что Чака всегда был великодушен к белым. Со временем зулусские правонарушители стали все чаще искать убежища в английском поселении у Порт‑Натала. Возмущенные вожди не раз обращались к Чаке, настаивая, чтобы он потребовал выдачи бежавших, но Чака неизменно отвечал: «Не важно. Они ушли к моим друзьям, а не к врагам. Оставьте их». Фин считал это проявлением «благородства» Чаки.
Посредством тонкой дипломатии лейтенанту Кингу как‑то удалось избавиться от обременительных обязанностей опекуна шести почти нагих красоток и шести строителей хижин.
Как мы помним, 1 октября 1825 года бриг «Мэри» потерпел крушение у самого Порт‑Натала. На борту его в числе других находились лейтенант Дж. С. Кинг и Натаниэл Айзекс. После почти трех лет тяжелого труда судовой плотник Хаттон построил из обломков брига новую шхуну. Ее окрестили «Чакой». 10 марта 1828 года маленькое судно плавно соскользнуло на ровно дышавшую грудь лагуны, а 30 апреля, провожаемая плачем и стенаниями слуг, оставшихся па берегу, шхуна миновала отмель при входе в гавань и взяла курс на Мыс[133]. На борту ее находились Феруэлл с супругой, Айзекс, а также посольство Чаки к королю Георгу IV. Оно состояло из Сотобе (клан Газу сибийя) в сопровождении двух жен, Мбозамбозы (клан Эма‑Нгванени), Пикваана, сына Бизвайо, доверенного слуги Чаки, и Джекоба Пловца – толмача Чаки.
Четвертого мая 1828 года, после четырехдневного перехода по морю, «Чака» бросил якорь в бухте Алгоа (Порт‑Элнзабет). Тут пассажиры немедленно столкнулись с бездушными чиновниками. Власти с неудовольствием взирали на «Чаку» – судно, прибывшее из‑за границы и не значащееся в регистре. На этом основании шхуну конфисковали и поставили на прикол – гнить.
Посольство, которое имело задание отправиться в Кейптаун для переговоров с губернатором, было задержано в Порт‑Элизабете, причем губернатор распорядился содержать зулусов за счет казны (большая часть расходов пошла на грог). Чем больше пили зулусы, тем менее уверенными они себя чувствовали. Наконец тревога и нетерпение послов дошли до того, что они предприняли несколько попыток бежать. Они хотели отыскать сухопутную дорогу на родину. Случись это – безопасность европейских опекунов оказалась бы под серьезной угрозой, как только они вернулись бы в Натал.
Почти три месяца посольство бездействовало, пока наконец офицер, командовавший войсками его британского величества в Порт‑Элизабете, не получил указания допросить зулусов. Майор Клоэт, щеголявший в красном мундире с блестящим золотым шитьем, засыпал посольство нескончаемыми вопросами; зулусы отвечали с присущим им достоинством.
Лейтенант Кинг не присутствовал при первой беседе. Айзекс, участвовавший во встрече, записал вопросы и ответы.
– Умеет ли Чака писать, – спросил майор Клоэт, – и может ли он начертать какие‑либо письмена, удостоверяющие его сан?
– Нет, – ответил Сотобе, – он не умеет писать и не может начертать никаких письмен.
– Откуда известно, что Сотобе вождь? Какие он имеет отличительные знаки?
– Пучок красных перьев. Их не разрешается носить никому, кроме самого короля и двух или трех главных вождей.
– Прибыли ли вы сюда по доброй воле?
– Нас направил сюда король наш, чтобы выразить свои дружественные чувства губернатору и белым людям, а также с просьбой предоставить ему лекарства и другие нужные вещи.
– Какими полномочиями снабдил вас король, чтобы показать, что он действительно направил вас сюда?
– У нас ничего нет. Нас послали сюда вместе с лейтенантом Кингом.
– У вас нет никакого знака или дара, какого‑нибудь тигрового хвоста или зуба, доказывающего, что вы действительно посланы Чакой?
– Обычно мы посылаем скот, но он не уместился бы на судне, а потому Чака прислал слоновые бивни.
– Согласен ли Сотобе отправиться со мной в Кейптаун?
– Нет, мы живем здесь так давно, что нам это надоело, и мы желаем вернуться к своему королю.
– С какой целью вы сюда явились, если не собираетесь встретиться с губернатором?
– Мы слышали, что король наш находится неподалеку от колонии, и хотим вернуться, ибо, как мы поняли, губернатор намерен взять под свою защиту соседние племена. А король не знал об этом, когда мы покидали Натал. Мы слышали также, что лейтенант Кинг встретится с Чакой, и не можем отстать от него, так как никого больше не знаем. Мы считаем его отцом и покровителем. Унбосом Босер (Мгозамбоза) уже давно должен был вернуться на родину. Потом мы смогли бы отправиться к губернатору, чего желал и наш король.
– А если Унбосом Босер возвратится на родину, поедет Сотобе к губернатору?
– Здесь нет лейтенанта Кинга, а потому мы не можем ничего сказать. Но мы не оставим его: он послан с нами и входит в состав посольства.
Бесплодный и бесконечный перекрестный допрос продолжался несколько часов. При следующей встрече он возобновился. На этот раз присутствовал лейтенант Кинг. Вот что написал Айзекс об отношениях белых к посольству:
«Все это вызывало раздражение вождей. Видя, как авторитет власти растрачивается по пустякам, зулусы не только не прониклись уважением к ней, но пришли в состояние крайнего возмущения. Допрос, которому их подвергли, чтобы сбить с толку, приличествовал бы адвокату в Олд Бэйли[134], но не офицеру, выступавшему от имени губернатора обширной территории, подвластной британской короне. Не знаю и не могу предположить, что именно вызвало подобную попытку запутать двух‑трех неграмотных людей, прибывших со специальной миссией от своего короля, но без всяких колебаний смею утверждать, что такое поведение отнюдь не к лицу офицеру, представляющему губернатора».
К несказанному облегчению, а также и удивлению всего посольства, 2 августа 1828 года в бухту вошел корабль его величества «Геликон», чтобы доставить посольство обратно в Натал. Послы отказались подняться на борт без своего покровителя лейтенанта Кинга, и тот выполнил их требование. Отплытие корабля вызвало у них великую радость. 17 августа «Геликон» прибыл в Порт‑Натал и доставил посольство с подарками Чаке от властей Капской колонии. Хотя зулусская миссия не достигла своей цели, она по крайней мере привезла на родину важную весть о том, что британские вооруженные силы дадут отпор любому вторжению на туземные территории[135], прилегающие к Кафрарии.
Почти сразу после отправления посольства Чака решил, что настало время начать давно задуманную войну против пондо. Предварительные шаги были им предприняты за месяц до смерти матери – он послал своих шпионов разведать будущий театр военных действий Шпионы эти были набраны из остатков тембу, ранее подчинявшихся Нгозе, которые нашли убежище у Чаки. Они хорошо знали область пондо.
Чака считал, что, пока его послы находятся в английских владениях, он располагает отличными адвокатами на случай каких‑либо осложнений с британскими пограничными постами, расположенными в ста милях от южной границы страны пондо. Во всяком случае он проверит, как далеко простирается британская сфера влияния в направлении его страны. Таким образом, создалась деликатная ситуация, требовавшая большого такта.
Кампания против пондо, первоначально задуманная как чисто военная экспедиция, должна была послужить теперь траурной охотой в память умершей матери Чаки.
При всех погребальных обрядах воинам надлежало омывать свои копья в крови. А тут предстояло великое омовение кровью, достойное выдающегося положения, которое занимала покойная Нанди. Шпионы и разведчики из числа тембу провели войско не обычным путем, вдоль побережья, а по известной им тропе, проходившей в глубине материка.
Огле[136] сформировал и возглавил роту мушкетеров. Она состояла из готтентотов, служивших ему и Фину, а также туземцев и была придана зулусской армии.
Фин построил крааль на реке Умзимкулу, куда перенес свою штаб‑квартиру Чака.
«Я отправился навстречу королю, – пишет Фин, – и встретил его примерно в сорока милях от его поселка. Он расположился на ночлег, оставив все свое войско в пяти милях за собой. Утром мы двинулись вперед и во второй половине дня прибыли в один из моих краалей, где у меня было около ста муйдов[137] кукурузы. По его просьбе я отдал весь этот запас на нужды войска.
На следующий день мы прибыли в мою резиденцию (у реки Умзимкулу). Зная, что хозяин дома, принимающий у себя короля, должен, по обычаю, подарить ему вола, я пригнал все свое стадо и предложил Чаке взять столько волов, сколько он захочет. Король отобрал семнадцать и избрал своей штаб‑квартирой мой поселок.
К этому времени я хорошо изучил язык, нравы и обычаи зулусов, а потому приятно проводил время с Чакой. В часы досуга он всегда искал моего общества. А я при этом имел возможность досконально выяснить мотивы его действий».
Крааль Фина был самым южным пунктом, до которого дошел Чака. Здесь он оставался с Фином до конца кампании, командуя своими войсками. Чака разделил их на две дивизии. Первую возглавил генералиссимус Мдлака, которому предстояло действовать вдоль побережья и победить Факу, короля пондо. Второй под командованием Маньюнделы, сына Мабуйи, надлежало сразиться дальше, в глубине материка, с тембу и беженцами из Натала. Рота мушкетеров была тоже разделена: одна часть ее во главе с Огле сопровождала Мдлаку, другая – Маньюнделу.
Чака был очень занят. Он внимательно изучал донесения обоих генералов, двигавшихся на юг, – несколько раз в день их доставляли ему гонцы – и на основе этих донесений давал свои указания. Прямая связь между генералами тоже поддерживалась гонцами. В краале Фина Чака держал сравнительно небольшой стратегический резерв. Курьеры, прибывавшие из столицы, доставляли королю отчеты о положении дел в государстве, они также отнимали время у Чаки. Их пересылал премьер‑министр Нгомаан, к которому Чака относился с большой любовью, помня, что тот покровительствовал ему, когда он был пастушонком.
Когда же Чака освобождался от государственных дел, он призывал к себе Фина. Англичанин учил красоток из королевского гарема печь оладьи из растертой зеленой кукурузы, смешанной с жиром, и жарить бифштексы по‑английски. Результаты обучения до того понравились Чаке, что он послал в Порт‑Натал специального курьера с заданием раздобыть сковороду, такую же, как у Фина, и попросил англичанина продемонстрировать все его кулинарное искусство.
Фин оказался превосходным хозяином, и зулусский диктатор получал большое удовольствие, садясь на стул, обедая за столом с тарелок и блюд, покрытых эмалью, а не с деревянных, как у себя дома. Все это было ему внове. Но когда Фин попытался ввести в употребление вилки, Чака отмахнулся от них, сказав: «Вилка – орудие опасное и бесполезное. Опасное потому, что может поранить того, кто им пользуется, а бесполезное по той причине, что в случае необходимости им нельзя воспользоваться как колющим оружием. Ложки же, наподобие тех, какими пользуются зулусы, нужны, особенно когда едят мягкую пищу».
Крааль Фина был его домом, а для англичанина «мой дом – моя крепость». Чака, имевший поблизости два полка, а неподалеку – большую армию, обладал такой властью над людьми, что достаточно было ему прищурить глаз, наполовину согнуть палец или слегка кивнуть – и жизнь любого могла считаться законченной. Фин, однако, совершенно недвусмысленно дал понять Великому, что возражает против каких бы то ни было казней «у себя». Чака уступил, сказав, что в самом деле было бы некрасиво проливать кровь в доме, где он остановился, или поблизости от него. Поэтому король отдал строгий приказ, чтобы всех приговоренных к казни умерщвляли на некотором расстоянии от крааля Фина. Чака уважал этикет не менее чем диктатуру!
Между тем Фин выполнял и функции советника. «Зная, что я знаком с Факу, королем пондо, Чака спросил меня однажды утром, согласится ли Факу стать его данником, если он отзовет свои войска. Я дал утвердительный ответ и порекомендовал для начала возвратить девушек, захваченных и пересланных Чаке его армией, а также прекратить уничтожение посевов кукурузы. Чака согласился и послал к Факу гонцов с предложением мира, возвратив в доказательство своей доброй воли всех женщин; кроме того, он приказал армии отступить и прекратить уничтожение посевов. Вместе с войсками прибыли гонцы от Факу и несколько вождей соседних мелких племен. Они поблагодарили Чаку за то, что он великодушно пощадил им жизнь. Их одарили скотом, взятым из стад, захваченных у них же».
Британские власти получили весть о продвижении зулусов на юг, а также сильно преувеличенные сведения об опустошениях, произведенных ими в Кафрарии[138]. Этим, возможно, объясняется странное поведение майора Клоэта по отношению к зулусскому посольству. Хотя англичане были встревожены, они действовали так медлительно, а генералу Бурку, командовавшему войсками в Грейамстауне, понадобилось для сборов столько времени, что он прибыл на место через месяц после окончания зулусского рейда. Между тем в мае, июне и июле зулусы шли на юг, убивая и грабя местных жителей. Пондо спасались со своими стадами в зарослях и лесах, где враг не мог их найти. Затем армия Чаки переправилась через реки Умзимвубу и Умтату, покинув таким образом владения Факу, и вторглась в область племени бомвана, которое также укрылось в зарослях. С уходом зулусов пондо вышли из своих убежищ. Тогда зулусы повернули обратно, захватили столицу Факу и тридцать тысяч голов скота – целое богатство.
Месяц спустя в страну пондо явился майор Дандас – гражданский комиссар округа Олбани – в сопровождении примерно сорока молодых англичан и голландцев. Этот отряд по заданию генерала Бурка производил разведку боем. Расспрашивая разоренного и подавленного Факу, Дандас узнал, что зулусы действуют в землях тембу, на реке Умтате. На самом деле, однако, это были не зулусы, а нгвааны во главе с Мативааном, переселявшиеся из Басутоленда. Не зная или не желая знать этого, Дандас напал на переселенцев и рассеял их, а затем вернулся в свою штаб‑квартиру для доклада начальству.
На границе Капской колонии Мативаан встретил полковника Сомерсета, который командовал тысячей конных колонистов и восемнадцатью тысячами воинов коса и тембу. Сомерсет, очевидно, не ведая, что творит, напал на несчастных нгваанов и уничтожил их.
К зулусскому войску белые не приближались, и Чака по совету Фина приказал своим полководцам избегать столкновений с ними, если такое сближение все же произойдет. Между тем дивизия Мдлаки с тридцатью тысячами голов скота, захваченными у пондо, и другими трофеями возвратилась во главе с королем на берег Умзимкулу и пировала по случаю победы.
Армия же Маньюнделы действовала в холодной возвышенной и лесистой местности в районах хребта Ингсли, гор Эйлиф и Фрир, где разыгрались ожесточенные бои с зелему‑вуше и другими бац'а. Но скота она захватила мало, так как эти племена и кланы сильно обеднели.
В одной из жарких схваток Маньюндела был отрезан от главных сил и убит вместе со своей личной охраной. Когда дивизия Маньюнделы прибыла в крааль Фипа на реке Умзимкулу, там как раз царило веселье. Узнав о смерти Маньюнделы, Чака пришел в ярость и обвинил в трусости дивизию, допустившую гибель своего командира. Он очень любил Маньюнделу и не успокоился, пока значительное число воинов не было казнено за трусость. Так веселье сменилось горем и печалью.
Грустный пир продолжался еще один день, после чего Чака отдал приказ сняться с места и идти домой.
«При переправе через Умзимкулу во время половодья, – пишет Фин,– течение могло увлечь многих мальчиков. Предвидя это, Чака снял с себя все, кроме головного убора, вошел в реку и пробыл в воде полтора часа. Он следил за тем, чтобы воины помогали мальчикам, а не бросали их на произвол судьбы. Собрав полузахлебнувшихся ребят, он велел развести костры, чтобы помочь им прийти в себя.
Ночь Чака провел в краале, где я отдал ему запас кукурузы. Там он казнил одну из своих ,,сестер" (женщин гарема) за то, что она взяла из его табакерки щепотку табаку. Подобные крайности в поведении одного и того же человека показались мне странными, но позднее я убедился, что такие противоположные чувства, как доброта и чрезвычайная жестокость, слиты в нем воедино.
Как только мы завидели вдали новую столицу – Дукузу, – король расположился на отдых поблизости от гурта скота. Он призвал к себе пастушат и спросил, сосут ли они недавно отелившихся коров. Мальчики отрицали, что делали это. Он приказал им дать обычную клятву (то есть поклясться именем Чаки), но они отказались, зная, что виновны. Тогда Чака велел им идти к войску, находившемуся примерно в миле от него, и передать командиру, что король приказал казнить их. Они выполнили приказ и были немедленно убиты».
Фин не видел этих мальчиков, но, по зулусскому преданию, суровый старый командир полка, состоявшего из ветеранов бригады Белебеле, заплакал, когда дети передали ему приказ.
– Вы – герои; как мужчины и герои, вы умрете от копья, а не от палицы, предназначенной для преступников, – сказал он.
Услышав эти слова, мальчики гордо построились в одну шеренгу, автоматически заняв в ней места, соответствовавшие их возрасту. Восьмилетние дети не менее стойко, чем старшие, ожидали смерти, которая приближалась к ним в облике молчаливых, объятых скорбью воинов, которым был дан приказ убить детей. «Они умерли как мужчины».
Фин осуждал Чаку за эти и другие столь же варварски жестокие убийства. Чака возражал, что приказ есть приказ и весь народ должен знать, что ожидает тех, кто не считается с его желаниями и повелениями. Законы и распоряжения существуют для того, чтобы им подчинялись, и любое послабление приведет сначала к распущенности, а потом к хаосу. «Важно установить виновность человека, а наказание одно – смерть, даже если его проступок кажется незначительным. Если б я поставил тебя на свое место всего лишь на одну луну, страна зулусов распалась бы на части: следуя глупым взглядам белых людей, ты стал бы прощать мелкие проступки. Но проходить мимо них – это все равно что не замечать, как лопнула нательная рубаха, из тех, что изготовляют у тебя на родине. Вскоре на ней появятся большие дыры, а затем она превратится в такие же лохмотья, какие я вижу на тебе. Не забывай об этом, если тебе доведется когда‑нибудь править целым народом, особенно таким непокорным и воинственным, как зулусы. Право, Мбуязи (так называли Фина зулусы), когда я гляжу на тебя и твою рубаху, мне хочется смеяться, ибо ты уже сейчас похож на сакабула (самец птицы‑вдовушки с длинным хвостовым оперением), который только что вырвался из когтей ястреба. А все почему? Да потому, что ты не починил вовремя свою рубаху, считая, что ничего дурного с ней не случится. Когда ты наденешь другую, целую – позаботься о ней, а пока не научишься этому – нечего учить меня управлять зулусами; твои мысли по‑этому поводу столь же глупы, как поведение человека, который мочится против ветра (то есть противоречат здравому смыслу)».
Чака, привыкший к кипучей деятельности, не мог допустить, чтобы его армия прозябала в праздности. Уже на берегу реки Умзимкулу он заговорил об этом на военном совете и, даже не выслушав мнения присутствующих, решил не давать войску ни дня отдыха на родине. С крайнего юга армия должна была отправиться на крайний север и, обогнув бухту Делагоа, ударить по Сошангаану, – к этому времени он стал независимым правителем, и могущество его все время росло. Власть Чаки была настолько велика, что никто из членов совета – даже Мдлака – не решился ему противоречить. И когда армия прибыла к реке Умгени и стала лагерем там, где сейчас находятся две площадки для игры в гольф, Чака издал «указ»: «Марш в страну Сошангаана, чтобы и духу вашего здесь не было».
Несомненно, что Чака был самым популярным и уважаемым из королей зулусов, их национальным героем, – но только до кончины своей матери. После же смерти Нанди, когда меланхолия, охватившая короля, толкала его на отвратительные поступки, отношение к нему изменилось.
Как нередко бывает, подготовка к перевороту началась в придворных кругах. Мкабайи и М‑Мама – тетки Чаки – первая была ловкой интриганкой с железной волей и ядовитым языком – стали нашептывать мятежные слова Мхлангане и Дингаану. «Сколько еще мучиться зулусам? Страна взывает к вам! Торопитесь, или вы станете очередными жертвами!» Мкабайи превратила в свое послушное орудие коварного Мбопу, королевского министра двора. Это стало возможным потому, что между королем и всеми его друзьями наступило отчуждение: как и все остальные подданные, они боялись Чаку.
Кроме того, Мкабайи ожесточила друзей Нанди, распустив ложный слух о том, что королева не умерла от болезни, а была убита Чакой. (Кстати сказать, этот слух был в дальнейшем подхвачен местными жителями, бежавшими в Порт‑Натал. К списку гнусностей, приписываемых Чаке, они с готовностью добавили убийство матери. Вот истоки клеветы, которую распространили в дальнейшем некоторые писатели и другие лица).
Северный поход армии, уже измотанной кампанией против пондо, явился той каплей, которая переполнила чашу. Между тем король, оставшийся дома, среди женщин, обратил свой гнев на них. С упорством разыскивая тех, кто с помощью колдовства убил его мать, он установил, что некоторые женщины завели у себя кошек, доставленных в его страну через Делагоа. Чака решил, что эти женщины – злые волшебницы, и предавал их казни целыми десятками, пока общее число жертв не достигло почти трехсот. Эти убийства еще больше разожгли ненависть, переполнившую сердце Мкабайи.
Однако непосредственным поводом к выступлению против Чаки его братьев явился приказ короля, полученный армией в краале Ситайи, в местности Ква‑Ц'еза. Приказ гласил, что у‑диби должны быть отправлены домой, где из них сформируют новый полк – полк «Пчел». Всем же воинам – как рядовым, так и офицерам – надлежит впредь самим носить свои пожитки. Ситайи был отцом Мбопы. В его краале и разработали свой план Дингаан и Мхлангана. Объявив, что они нездоровы, братья короля вернулись в Дукузу в сопровождении Нкунзи‑Езипдлову из клана Мбопы. Сводный же их брат Мнандо, не посвященный в тайну заговора, остался с войском.
Однако, дойдя до Дукузы, братья вспомнили об устрашающем величии Чаки, перетрусили и вернулись и свои краали поблизости от Дукузы, известив Чаку о том, что больны. Чака в самых энергичных выражениях высказался по поводу изнеженности братьев, но, к их великой радости, ничего не предпринял. Мкабайи, однако, беспрерывно оказывала на них давление, особенно потому, что казни женщин, державших кошек или подозревавшихся в этом, не прекращались.
Между тем Мдлака потерпел поражение в борьбе с Сошангааном. Теперь он вел свою умирающую с голоду армию по побережью на родину.
Глава 25
Смерть в Дукузе
Чаке был сорок один год, но звезда его уже закатилась, хотя сам он об этом и не подозревал. Одинокий и величественный, зулусский император часами предавался скорби или грезил, сидя на большой скале, с которой была хорошо видна вся его столица Дукуза. В таких случаях он брал с собой всего одного воина, но и тот держался вдали, однако на таком расстоянии, чтобы услышать его зов. Духовная прострация, в которую он впал после смерти матери, стала проходить – время излечивало последствия удара, едва не убившего Чаку. Но мизантропия и связанная с ней дикая жестокость отступали медленнее всего. В остальном мысли Чаки были предельно ясны. Такой же четкостью отличались и честолюбивые планы, которые он строил для зулусской нации.
Как замечает Брайант, Чака не был «обычным зулусом». Хотя он и прибегал к силе, чтобы создать великую нацию и выковать непобедимую армию с невиданной дисциплиной, он отлично понимал, что одной силы недостаточно. Достигнутые результаты никогда не удовлетворяли его. При первой возможности он расспрашивал белых, думая о том, как бы повысить культуру своего народа. Равнодушие зулусов к планам, которые он для них строил, огорчало и раздражало его.
Было бы поучительно рассмотреть поведение Чаки и его народа в свете теории д‑ра Арнольда Тойнби о «раздражителе и реакции». Мы знаем теперь, что африканцы не менее умны, чем мы. И если ни один из народов Африки не отказался от невероятно древнего племенного строя, чтобы перейти на более высокую ступень цивилизации, то, возможно, это объясняется отсутствием сильного раздражения со стороны окружающей среды. Соприкосновение с форпостами западной цивилизации могло явиться таким раздражителем. Нельзя не видеть в Дингисвайо, который дружил с белым человеком, обладавшим знаниями и твердым характером, инициатора великих изменений среди африканцев, а в Чаке – человека, предназначенного их осуществить. Но, как указывал Тойнби, если народ не стремится к прогрессу, поскольку вызов, бросаемый окружающей средой и контактами с остальным миром, недостаточен, он может потерпеть поражение, когда соответствующий раздражитель появится, ибо народ не сможет ответить на него должным образом. Даже если бы Чака дожил до семидесяти лет и осуществил свой план посылки в Англию молодых воинов для изучения техники белых, цивилизация Запада не допустила бы дальнейшего возвышения народа нгуни.
«Странно, но факт, – пишет Брайант, – что Чака был столь же замечательным воспитателем, как и военным гением. Подчинение авторитету, закону, уважение к старшим, порядок и самоограничение, бесстрашие и самопожертвование, неустанный труд и выполнение обязанностей перед обществом, – словом, все самые благородные черты характера были тем фундаментом, на котором он строил нацию. Эти добродетели неуклонно прививались зулусам на протяжении всей его жизни и к тому времени, когда он ушел от них, превратились почти во врожденную привычку, стали второй натурой его народа».
Оценивая поступки Чаки, не следует забывать о том, что его народ стоял на неизмеримо более низкой ступени общественного развития, нежели, скажем, древние греки около 1000 года до н. э. Так, например, в архитектуре зулусы не продвинулись дальше хижин, состоявших из каркаса, покрытого травой. Употребление для строительства камня или необожженного кирпича было им совершенно неизвестно. Они не знали колеса и не имели средств передвижения. По воде они перемещались посредством связки сухого тростника, на которую ложились, наполовину погружаясь в воду, а затем делая руками и ногами такие же движения, как при плавании. О их наивности позволяет судить следующий факт: получив от европейца зеркало, они глазели на него с опаской, считая заколдованным, и пытались схватить человека, который, по их представлению, прятался за зеркалом.
Чака, несомненно бывал временами жесток. Но это присуще всем великим полководцам. Тит, самый «гуманный» из римских императоров, во время осады Иерусалима распинал по тысяче иудеев в день для поощрения других. Чака велел заживо сжечь пятнадцать женщин. Красс же, разбив Спартака, распял шесть тысяч восставших рабов. Когда в 1631 году Тилли взял штурмом Магдебург, жительницы этого города подверглись насилию. Воины Чаки за такое преступление поплатились бы жизнью. Прежде чем судить зулусов, вспомним, как вели себя участники последней войны.
О врожденном уме Чаки можно судить по дошедшим до нас кратким изложениям его бесед с белыми. Любознательный король очень любил разговаривать с Айзексом, на которого обрушивал град вопросов. Особенно хотелось ему узнать о природе звезд и вообще вселенной. Он наотрез отказался верить в то, что звезды – те же солнца, размерами превышают Землю и свободно вращаются по определенным орбитам.
«А разве кто‑нибудь был там и измерил их?» Получив отрицательный ответ, Чака резко сказал Айзексу, чтобы тот перестал пичкать его детскими сказками. Он высказал предположение, что звезды вставлены в огромный свод из голубой породы, вращающийся вокруг земли. Или же свод этот состоит из густой тучи голубого дыма, образованной всеми кострами, которые горят на земле.
Во время первого посещения Чаки Фином, когда король еще страдал от раны, нанесенной ему при покушении на его жизнь, в королевскую резиденцию прибыл плотник‑европеец, служивший у лейтенанта Феруэлла. «Его прислали, – пишет Фин, – чтобы построить для Чаки дом европейского типа. Плотник принес с собой пилу, молоток, бурав, тесло и немного гвоздей. Чака пожелал узнать назначение всех этих предметов, кроме молотка, ибо знал, что зулусские кузнецы пользуются аналогичным инструментом. Ему объяснили, для чего служат бурав и гвозди, после чего он послал за куском самого твердого дерева, какое росло в его владениях. Это была разновидность железного дерева. Король пожелал, чтобы плотник испытал свой бурав на дереве, но инструмент немедленно отскочил от него. Тогда плотник сказал, что надо прямо забивать гвозди, без бурава. Однако, когда начали заколачивать гвозди, они стали гнуться самым причудливым образом. Очень довольный собственной хитростью Чака отказался от дома и посоветовал плотнику заняться строительством в Англии, где дерево мягче железа, и не тратить зря сил в стране зулусов, где железо мягче дерева. В дальнейшем он часто говорил о своем намерении послать в Англию шестерых подданных, чтобы они построили для короля Георга дом зулусского типа. Хотя его заверили, что дома короля Георга больше его хижин, он не был убежден, что они построены столь же аккуратно».
В другом случае лейтенант Кинг пытался объяснить Чаке, что Земля – шар. Чака был готов признать, что она представляет собой половину шара или подобна блюду – иначе воды океана не удержались бы на ней.
Когда лейтенант Кинг стал доказывать, что Земля вращается с запада на восток, Чака тут же предложил ему продемонстрировать это явление при помощи тыквы. Он положил на нее несколько кукурузных зерен, изображавших людей. «А теперь поверни ее и посмотри, что получится». В результате лейтенант оказался в дураках, и Чака от души посмеялся над ним.
Однако офицер королевского военно‑морского флота отказался признать себя побежденным. Он заметил Чаке, что корабль, отплывший прямо на восток от мыса, подобного тому, на котором стоит Кейптаун, со временем вернется с запада. Чака спросил его, возможно ли все время плыть в этом направлении, не натыкаясь па сушу. Лейтенант Кинг признал, что это невозможно; чтобы не наскочить на сушу, нужно время от времени менять курс, поворачивая к северу и к югу.
