Текст книги "Любовь на коротком поводке"

Автор книги: Эрика Риттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Но даже когда я захлопываю дверцу и отворачиваюсь, она все еще смотрит на меня «так». Как будто я одна из слушателей – таращусь на нее без всякого понимания, подобно свинье, разглядывающей бисер.

* * *

Идя по дорожке к крыльцу, я могу видеть Мерфи с поднятыми торчком ушами за стеклом плохо освещенной гостиной. Настолько привычным стало это зрелище, что я невольно удивляюсь: ведь я теперь воспринимаю его как нечто само собой разумеющееся.

– Привет, Мерфи! Соскучился?

Он никогда не показывает, что соскучился. Просто смотрит на меня ровным взглядом желтых глаз. Я никогда не спрашиваю его, скучает ли он по Джерри. Я также замечаю, что и себе я не задаю такого вопроса. И не то чтобы я врала, когда уверяла Джерри, что люблю его. Получается, что человек, который говорил, что любит его, в данный момент временно отсутствует. Заморожен во времени, подобно кандидату на последующее размораживание.

Наверняка где-то глубоко внутри у Мерфи есть чувства. Обида за то, что Джерри его бросил? Раздражение в отношении меня, потому что не сумела восполнить этот пробел? Кажется, что Мерфи никогда не злится, он даже не раздражается. Он даже не возбуждается, разве что только при виде поводка или при звуке насыпаемого в миску корма. Или совсем изредка, когда впадает в экстаз около мешка с моим грязным бельем, in flagrante delicto, так сказать. Но о чем он думает?

Тем временем Мерфи продолжает рассматривать меня – серьезно, склонив голову набок: как же – Голос Хозяина! Но делает он это ровно, спокойно, без малейшего заискивания. И я чувствую себя открытой этому его взгляду, как будто стою на сцене. А из-за кулис меня молча манит садист – ясновидящий в меховой шубе.

Глава четвертая

Разумеется, даже те сукины дети, которые регулярно свободно бегают в парке, редко могут воспользоваться тем, что я называю настоящей свободой собраний. Не надо быть гением, чтобы сообразить, какая стратегия лежит в основе этого. Разделяй и властвуй, как я уже говорил. Держи их в подчинении, не давая возможности объединиться. Более того, укрепляй их верность, постоянно держа перед их глазами приз: одобрение человека, окончательная акколада.

Нет, чтобы это все понять, не нужно быть гением. К сожалению, каждый день в парке я наблюдаю неумех, которые сильно бы выиграли от трансплантации интеллекта. Самые покорные – ловящие слово хозяина лабрадоры или спаниели. «Говорите, прыгнуть, босс? На какую высоту?», «Принести ту штуку с перьями? Без проблем!» Я что хочу сказать: некоторые из этих ребятишек настолько примитивны, что им впору носить табличку с надписью: «Пускаю слюни за еду».

Но, тем не менее, я глубоко убежден, что не существует животного настолько тупого, что до него нельзя было бы достучаться или хоть немного его развить. Беда в том, что весьма трудно достучаться, если его, как меня, держат на коротком поводке.

Сначала, не имея опыта, я думал, что с женщиной куда легче справиться, чем с мужчиной. Наверное, так и должно быть, но только не в этом случае. Напряженная, обязательная, жесткая, еду мне отмеряет чашками, а прогулку – шагами.

Кто знает? Возможно, у нее есть свои на то причины. Тут на днях я слышал, как она жаловалась кому-то, что у мужчины, который регулярно появляется в ее жизни, на кармане вышито: «Каллиган». Поэтому я и говорю: надо найти этой женщине ухажера. Все, что угодно, только чтобы она не вымещала свое разочарование на мне.

Честно говоря, проблема может заключаться в ее внешнем виде. Похоже, она большую часть времени проводит в футболках, джинсах и кроссовках, а вместо сумки носит этот дурацкий рюкзачок. И еще этот велосипед. Когда я впервые увидел ее, направляющуюся к двери в прикиде маленькой девочки, моей первой мыслью было, что у нее где-то есть дети и она пытается отвести от них опасность. Я что-то такое однажды видел по каналу «Природа»: про ящериц, которые защищают свою молодежь, принимая их подростковую окраску, чтобы отвлечь возможных хищников.

Но в случае с Даной скоро выяснилось, что никакой молодежи нет. Если не считать ее саму – о чем она явно мечтает. Если по справедливости, то все люди в парке ее возраста – такие же незрелые. Единственный способ, как я могу отличить мужчин-«футболистов» от подростков-«футболистов» – это разобравшись, где лысина настоящая, а где просто дань моде. А женщины средних лет бегают в костюмах, смахивающих на детские пижамы, тогда как зеленые девчонки рассаживаются по краю фонтана все в черном и, увы, непрерывно дымят сигаретами. Что же удивляться, если Дана не знает, к какому поколению ей присоединиться?

Что до меня, то у меня нет возможности приобщиться вообще ни к какой группе. Ночью я лежу без сна – ну, по крайней мере, минуту – проворачивая эту проблему в своей голове. Но все ровно засыпаю, так и не решив этой проблемы. Разве что в своих снах, где я всегда нахожу возможность собрать своих приятелей вокруг себя, как подкаблучников, так и чудо-собак, и призвать их подняться и сбросить душащие их цепи.

Глава пятая

Не хочу обращать на это особое внимание, но я ненавижу и презираю мои долгие поездки в офисы «Дог-Стар Продакшнз». Конторы эти расположены в студийном комплексе в Винзигдорфе, показушном поселке арийского типа, примерно в двадцати милях к северу от центра города. Что ужасно неудобно для меня, потому что на велосипеде туда не доберешься, водить машину я не умею и у меня слишком плохой характер, чтобы проявлять энтузиазм по поводу месторасположения любой работы, до которого можно добраться только муниципальным транспортом.

Надо признаться, мне не слишком часто доводится добираться до этого места работы. Более того, «Дог-Стар Продакшнз» очень не любит, когда авторы эпизодов для «Удивительной Грейс» появляются на съемочной площадке, так как, по их утверждению, их присутствие может нарушить график съемок. Что означает, что студия старается не дать нам, сценаристам, возможность хоть одним глазком увидеть, что они позволяют себе делать с нашими текстами, когда снимают, так как в этом случае мы можем нарушить график весьма существенно – снять скальпы со всей съемочной группы.

Лично мне почти безразлично, что они там творят с моими сценариями. У меня даже нет особого желания, чтобы по ним что-нибудь снимали. Именно поэтому в тех редких случаях, когда требуется мое присутствие, мне ужасно «поперек» тратить прекрасный день на поездку поездом до Винзигдорфа, а затем тащиться с четверть мили до студии и потом еще восхищаться результатами вивисекции той птички, которую я им отдала на растерзание.

Во время предыдущих, тоже подневольных визитов, мне пришлось обойти звукозаписывающие студии, побывать на съемочной площадке и посетить еще несколько стационарных съемочных площадок на свежем воздухе, разбросанных по деревне. Я торжественно жала лапы всем Мейджорам, исполняющим различные роли в «Удивительной Грейс». Я обменялась банальностями с менее важными личностями, которые играют в шоу людей. Но совершенно очевидно, что подобные приятности мне сегодня не грозят. Сегодня от меня потребуют безоговорочного согласия на предлагаемые изменения в тексте вплоть до полной переделки, прежде чем мне будет позволено сесть в поезд и отправиться домой, опечаленной, но помудревшей.

* * *

К концу сценарного совещания я сделала почти все, что от меня требовалось: я каталась на спине и показывала брюшко, совсем как делают собаки в «Удивительной Грейс», когда от них требуется продемонстрировать готовность подчиниться своей мохнатой героине.

Потом главный автор, руководители сценарного отдела, сценарные координаторы, консультанты по сценариям, редакторы сценариев и разнообразные помощники режиссеров по очереди говорили мне, насколько невозможен для работы мой сценарий в том виде, в каком я его сдала. Но для того чтобы убедиться, что я действительно встала на путь исправления, мой сценарий показали на экране, подвешенном над головой, где ясно и крупно выделялись синие пометки карандашом, сделанные разными почерками.

На этом этапе мне уже стало казаться, что вот-вот принесут ружье, прикажут мне положить руку, которой я пишу, на стол, и разобьют мне пальцы прикладом. Однако экзекуции мне удалось избежать, очевидно, она припасалась для строптивых авторов, которых надо было усмирить. Я же, по-видимому, уже была достаточно укрощенной – делай со мной что хочешь.

В награду за мое послушное сотрудничество меня лично провожает в приемную менеджер по сценариям – или она просто консультант по сценариям? Кем бы она ни была, зовут ее Гленда, и она предлагает мне сходить на съемочную площадку и взглянуть, как снимается сюжет (не мой), прежде чем отправиться домой.

– Замечательная история, – уверяет меня Гленда. – Захватывает дух. Грейс помогает маленькому мальчику, которого похитил его собственный отец, лишенный родительских прав.

Вау! Действительно, потрясающая история. Что же до захватывания духа, мне бы хотелось знать, чем все закончится. Что-то подсказывает мне, что конец будет счастливым.

– Ой, нет, спасибо. У меня встреча назначена в городе…

Но мне не пришлось врать дальше, потому что в данный момент в приемную внезапно вошли двое мужчин.

– Гленда! – воскликнул один из них, в ком я узнала режиссера по имени Уэсли, обращаясь к моей спутнице. – Ты знакома с нашим специальным консультантом по этому эпизоду? Он эксперт по похищению детей. Знакомься: Карл Харт.

Это действительно Карл Харт! Он выглядит почти так же, как тогда, в гостинице, только лучше выбрит. Его улыбка, и так широкая и белозубая, становится еще шире, когда он встречается со мной взглядом.

– Грейс! – восклицает он. – Приятно снова с вами встретиться.

– Грейс? – Гленда удивленно смотрит сначала на меня, потом на Карла. – Ужасно рада с вами познакомиться, мистер Харт. А это Дана Ягер, одна из наших замечательных сценаристок. Уэсли, мы только что провели замечательное совещание по поводу замечательного сценария Даны.

– Дана? – Брови Карла Харта ползут вверх. Но не выше моих, когда я слышу, что мой сценарий, об который до этого не вытер ноги только ленивый, теперь стал замечательным.

– Да, – угрюмо подтверждаю я.

– Дана, так ведь? – продолжает настаивать он. – Не Грейс? – Разумеется, он чертовски хорошо знает, что зовут меня не Грейс, и никогда так не звали, но он не может отказать себе в удовольствии протащить эту шутку еще разочек по арене.

– Грейс – имя одной из собак в этом шоу. Возможно, вы путаете меня с ней. Уверена, у вас выдался тяжелый день на съемочной площадке в вашей роли… как это? Эксперта по похищению детей? Забавно, но я не припомню, чтобы вы занимались этим, когда мы в первый раз встречались.

– Равно как и я не припоминаю вас в роли сценаристки. Разумеется, обстоятельства были слегка… натянутыми, – парирует он.

Тем временем Гленда и Уэсли слушают нашу перепалку с Карлом с такой жадностью, что можно предположить, что она ляжет в основу самого замечательного шоу всех времен и народов.

– Послушайте, – говорю я Карлу, – мне надо еще успеть на поезд. Гленда, я пошлю вам все правки факсом. Рада была тебя видеть, Уэсли. Всего хорошего, мистер Харт. – Махнув рукой всем собравшимся в целом, я торопливо выхожу из приемной на дорожку, которая рано или поздно выведет меня из студийного комплекса на путь, ведущий к железнодорожному вокзалу. Который, в соответствии с прянично-готической архитектурой всего Винзигдорфа, напоминает нечто, около чего сказочные персонажи Гензель и Гретель остановились, чтобы перекусить.

Но я не прошла еще и полдороги до вокзала, как ко мне подкрадывается неприметная машина и вежливо гудит.

– Дана! Не хотите, чтобы я подвез вас до города?

Разумеется, это Карл Харт, который улыбается мне с сердечностью старого дорогого друга. В это время интервал между поездами по меньшей мере полтора часа, и я догадываюсь, что очередной поезд только что ушел. Да ладно, что со мной может случиться?

* * *

– Я удивлен, – говорит он, – что такая знаменитая сценаристка, работающая на телевидении, не имеет собственной машины.

– Верно. Наверное, мне следовало оставаться девушкой по вызову.

Он смеется.

– Если честно, то я никогда не принимал вас за девушку по вызову, что бы это ни означало. Еще меньше я верил в то, что вас действительно зовут Грейс.

– Ладно, все в порядке. Я ведь тоже не поверила, что вы – частный сыщик.

– Пожалуйста: детектив! Частные сыщики канули в Лету вместе с девушками по вызову.

– Что вы говорите? И как они канули, с удовольствием?

– С большим удовольствием, чем то, которое мы с вами испытываем в данную минуту.

Но на самом деле мы с Карлом испытываем удовольствие, проезжая милю за милей по серому шоссе, которое вьется в южном направлении – в сторону города. Теперь, когда он покончил с насмешками и подмигиванием (по-видимому, это его любимое занятие), он снова становится очень привлекательным. Примерно таким же, как тогда, в «Арлингтоне», когда я не приняла его приглашение звонить ему. Но поскольку он все равно снова возник, я могу расслабиться и получить удовольствие от поездки.

– Нет, серьезно. Частный детектив или эксперт по похищению детей? Что из этого вранье? Или и то, и другое?

– Ни то, ни другое. Я действительно детектив, но так получается, что в наши дни большинство дел связаны с поиском родителей, которые не соглашаются с решением об опеке и крадут своих детей. Например, той ночью, когда я вас встретил, я получил наводку из «надежного источника», что мужик, за которым я гонялся, остановился в «Арлингтоне» с парой своих близнецов.

– Просто близнецов, – поправляю я, не зная, верить ему или нет, но не желая расставаться с тем, что я точно знаю.

– Простите?

– Пара близнецов – это масло масляное. Я сама из близнецов, так что должна знать.

– У вас есть близнец? Правда? – Карл отрывает взгляд от дороги и смотрит на меня так, как будто ждет, что я раздвоюсь прямо у него на глазах. – Так в гостинице тогда была ваша сестра-близняшка Грейс?

– Все верно. Грейс, милая и добрая сестричка. Тогда как я – та самая, кто творит все ужасы, убивает топором и вешает эти убийства на сестру.

Он кивает.

– И что же вы сделали с Грейс? Убили ее и спрятали где-то в своей квартире?

– Если вы вот здесь остановитесь, то сможете все узнать сами. Вон тот дом справа. Нижний этаж – мой. Можете зайти, если хотите, тогда сами и посмотрите, где спрятаны трупы.

– Это может быть интересным.

– Да, мне надо вас предупредить. У меня большая собака. Одно неловкое движение – и останетесь без ноги.

Кажется таким естественным, что мы вот так сидим с Карлом в моей гостиной. В порядке исключения Мерфи проникся ситуацией и ведет себя в отношении Карла идеально.

– Милая животинка, – говорит Карл. – Не вешается на гостя на манер клятой туристской палатки, как иногда делают большие псы.

– Иногда он бывает ужасным. Один Бог знает, что это сегодня на него нашло. Это не моя собака, так что я до сих пор еще не познакомилась со всеми вариациями его настроения.

– Не ваша? Только не говорите мне, что он специальный консультант для «Дог-Стар», который помогает вам писать сценарии.

– Насчет «помогать» Мерфи не большой специалист. Просто я присматриваю за ним по просьбе… друга. – Я злюсь сама на себя за этого короткое колебание. И еще больше злюсь за то, что закончила это колебание игривым словом «друг». То есть тем же самым, каким я определила Дерека во время нашей первой встречи с Карлом.

– А!

Я заставляю себя встретиться с ним взглядом и обнаруживаю, что его глаза, которые помнились мне карими, на самом деле с близкого расстояния оказались светло-коричневыми.

– И, пожалуйста, не говорите «а!» таким многозначительным тоном. Если вы хотите что-то выяснить, проще прямо спросить.

– Ладно, спрошу. Этот друг – мужчина?

– Не вижу, какое это имеет значение.

Карл поднимает руки.

– Господи! И что мне с вами делать?

Мы потихоньку пьем красное вино. То, что я предложила ему выпить в такое время суток, когда кофе был бы более подходящим, говорит о том, что я нервничаю. Сначала он сказал, что не пьет, и пустился рассказывать, как учился в военном училище в Англии много лет назад и напился вместе с приятелем. Приятель подбил его залезть на танк, с которого Карл свалился, сломав нос и одновременно положив конец своей военной карьере. Вот тогда он и поклялся больше никогда не пить. Кроме, как уже возвестил он, особых случаев, вроде сегодняшнего.

– В каком смысле? – поинтересовалась я. – Что вы должны со мной делать? – Тем временем я вдруг осознала, что он уже сидит не в кресле напротив, а рядом со мной на диване, а я настолько взбудоражена, что даже не заметила, когда он успел переместиться. – Вы вовсе не должны что-то делать.

– Ну, могу я хотя бы спросить, поддерживаете ли вы сейчас отношения я кем-нибудь из этих «друзей»? Кроме того женатого писателя со слабым сердцем, со стариной Дереком.

– У меня нет никаких отношений со стариной Дереком. С той ночи я старину Дерека ни разу не видела. Хотя говорила с ним по телефону. И он просил меня передать вам его благодарность, если мне доведется вас увидеть. Поскольку вы здесь, считайте, что благодарность я передала.

– Рад стараться. Так что, если снова увидите старину Дерека, можете ему это передать.

– Если увижу. Я же уже сказала, что у нас нет никаких отношений.

– А ваши другие «друзья»? С кем-нибудь из них у вас есть отношения?

– У меня ни с кем нет отношений. – Когда я одной фразой покончила с существованием Джерри, я постаралась не встречаться взглядом с собакой.

– Прекрасно, – говорит Карл.

– В самом деле? А как насчет вас? Пока мы обсуждаем такую интересную тему. У вас с кем-нибудь есть отношения?

– Вполне могут быть. Как вы оцениваете мои шансы?

Последовала многозначительная короткая пауза, как будто мы достигли того рубежа, на котором останавливаешься, смотришь назад и говоришь себе: «Вот тогда». Именно в этот момент и завязались отношения. Или не завязались. От такого момента можно двигаться и в ту, и в другую сторону.

– В каком смысле? – наконец говорю я. – Понятия не имею, о чем вы.

– Нет? Тогда какая может быть перспектива у этих отношений, если вы делаете вид, что вообще не понимаете, о чем речь?

– Слушайте, а почему бы вам не пойти куда подальше? – спрашиваю я. Но таким тоном, который явно предполагает совершенно противоположное.

* * *

Заниматься любовью. Сколько раз за все эти годы я занималась любовью? Явно достаточно, чтобы этот случай можно было просто прибавить к предыдущим. Я занималась любовью под Донована, под Донну Саммер, под каждый вариант фоновой музыки от Бахмана-Тернера до кантат Баха. Случился даже короткий период в моей жизни, когда казалось, что весь наш район перестраивается. И это означало, что одну весну и лето я была вынуждена заниматься любовью под визг циркулярной пилы.

И все же неважно с кем, как, когда, где, почему, каким образом и насколько часто – «заниматься любовью» было просто термином. Даже если в большинстве случаев это был просто секс. И этот случай, конечно, всего лишь еще один.

Вот только… на этот раз я обнаруживаю, что погружаюсь глубже, глубже, еще глубже, на самое дно моря. Чтобы взглянуть на заросшие кораллами останки какого-то корабля, который, по слухам, затонул несколько веков назад вместе с драгоценным грузом? Я всю свою жизнь слушаю рассказы о находящихся на нем несметных богатствах. Над ним кружат маленькие жители океана, такие экзотические и незнакомые, но одновременно – такие странно знакомые…

Значит, вот как выглядит любовь? Эти смутные образы, смотрящие на меня со дна моря? Совершенно измененные веками, которые мне потребовались, чтобы набраться мужества и нырнуть поглубже в эту черную, черную глубину вечной загадки. В надежде наконец что-то разглядеть.

Оставшись наедине в спальне и закрыв дверь от Мерфи, мы с Карлом не спеша, очень медленно раздеваем друг друга, расстегиваем многочисленные пуговицы. Что кажется мне абсолютно правильным, потому что, как я выясняю, он обладает таким телом, чтобы оценить которое, как предсказывал Эндрю Марвелл, потребуются века. Его великолепно вылепленные плечи, изящная полоска темных волос вдоль живота, по которой я следую губами вниз, до пениса, поднимающегося в нежном ожидании моего рта…

Я лежу в своей собственной кровати, занимаясь любовью с мужчиной, о котором ничего не знаю, но о котором и знать ничего не надо, кроме того, что начерчено на его душистой коже, в теплом изгибе шеи, в сгибе идеального колена или в великолепной дуге, ведущей от бедра к паху.

– Ты прекрасен, – бормочу я.

Он наклоняется, чтобы приблизить свое лицо к моему так, что наши губы почти касаются.

– Нет, это ты прекрасна, – шепчет он. – Ты хоть представляешь, насколько ты очаровательна?

Нет. Но на мгновение я стараюсь себе это представить, и на короткий миг мне это даже удается: плоский живот, торчащие груди, стройное тело, длинные ноги.

Карл расцеловал меня везде, не пропустив ни дюйма, так мне, во всяком случае, показалось. Он задумчиво проводит языком по всем тем местам, которые ему больше понравились. Он находит языком мою сердцевину и так нежно прикусывает зубами, что я кончаю в первый раз или в пятьдесят первый, и слышу свой голос как будто издалека. Мне кажется, что он принадлежит далекому зрителю, который находится на большой дистанции – уж слишком впечатляющее зрелище.

Когда он, наконец, входит в меня, делает он это с таким решительным удовольствием, что мне ничего не остается, как сжать его и уже начать пугаться, что станет со мной, когда он меня покинет. Но до этого он кончает. С выразительной дрожью, которая проходит по всему его телу и передается мне. И в этот момент я чувствую биение его сердца в своей груди.

Это же всего лишь секс, удивляюсь я, гладя влажные волосы на его затылке. Пока только это мы знаем точно. Но все же это очень напоминает занятие любовью. Я чувствую, что вынуждена молча просить прощения у всех тех других мужчин, с которыми я спала под предлогом занятий любовью.

* * *

Карл и я сидим друг напротив друга за моим обеденным столом и пьем кофе так, как будто делали это всю жизнь. Я хочу этим сказать, что нет между нами никакого смущения, ничего торопливого, ни намека на сожаление. Наоборот, все совершенно нормально и естественно, как может случиться между двумя незнакомыми людьми, чьи тела уже стали знакомой местностью, но чьи сердца пока остаются неизведанными.

– Разумеется, – объясняет мне Карл, – эти дела по похищению детей не являются единственной областью, в которой я, так сказать, поднаторел. Просто в наши дни значительно чаще встречаются разведенные родители, которые ссорятся по поводу своих или приемных детей, чем дела об изменах или скандалы по поводу страховки – и, кстати, эти дела не такие грязные. По крайней мере, заканчивая дело о похищении, я часто чувствую, что принес какую-то пользу. Учти, я ведь сам вырос сиротой. Это ад своего рода, но иногда не такой ад, как постоянно ссорящиеся родители. Меня перебрасывали из одной приемной семьи в другую, пока я окончательно не сбежал. Но как ни печально все это было, нечего и сравнивать сиротство с бедой этих предположительно «благополучных» детей, которых родители тянут в разные стороны. Так что, как видишь, я ничего не имею против своей работы, поскольку в ней есть смысл. И еще я ничего не имею против, чтобы поделиться, за гонорар, разумеется, своим, так сказать, опытом с продюсерами телевизионных программ и с другими людьми, кому это потребуется. Все на благо детей.

Для Карла это довольно-таки длинный монолог, он даже смахивает на речь. Ну да, он произносит его обыденным тоном, что меня впечатляет. Сирота… Конечно, это объясняет его приверженность тому, что он считает полезной работой. Хотя для этого могут быть и другие объяснения.

– У тебя есть дети? – спрашиваю я резиновыми губами.

– Есть. Сегодня у моей дочери в школе спектакль, кстати сказать.

Я застываю в процессе уборки со стола, чашка опасно качается на блюдце.

– Вот как, у тебя дочь.

– На самом деле – две. Одной двенадцать, другой девять. – И он хитро мне улыбается. – В чем дело? Ты возражаешь?

Возражаю ли я? Из всех ловушек, капканов и мин, которые в моем представлении могут быть связаны с отношениями с Карлом Хартом, я каким-то образом упустила самую вероятную: он женат. Ну, конечно, он женат! Учитывая мою биографию и даже мои нескрываемые предпочтения, как мог он оказаться неженатым? Совершенно новый леопард, вот только пятна все те же. Но в данном случае – да, я возражаю, черт бы все побрал!

– Понимаешь, ты как-то позабыл мне сказать, что женат.

– Что? А! Нет. Дети живут с матерью. Мы с Вивьен разошлись уже довольно давно. Теперь ты понимаешь, что, когда речь заходит о семейных разрывах, я действительно знаю, о чем я говорю. Хотя мы насчет опеки не дрались, слава богу.

Неприятное тоскливое ощущение в желудке немного отпускает, и мне приходит в голову, что я слишком резко прореагировала. Что, вне всякого сомнения, является результатом долгих лет моего общения с Женатиками, не говоря уже о более поздней саге с участием Джерри, Марты и меня. Теперь, как только на горизонте возникает перспектива каких-то взаимоотношений, у нее обязательно форма треугольника.

– Значит, вы со своей бывшей женой остались друзьями?

После очень короткого колебания он кивает.

– Полагаю, что да.

Он полагает?

– Разве вы никогда об этом не говорите?

– Ну, мы в основном говорим о детях. А что до остального, то, как мне кажется, Вив смирилась. Послушай, солнышко… – Он встает из-за стола и подходит ко мне, соблазнительно протянув руки. – Я не убегаю, честное слово, но мне пора. Есть работа, которую нельзя откладывать.

– Понятно. – Я стою с кофейной чашкой в одной руке, а ощущаю себя так, будто кто-то бросил меня с чемоданом в другой.

– Да ничего тебе не понятно. Но это пройдет. Потому что вот как мне все представляется: у нас с тобой впереди полно времени, мы еще успеем все узнать друг про друга. Чей отец погиб на фронте и все такое. Согласна?

Вопреки самой себе, я позволяю ему обнять меня и испытать шершавую, но весьма приятную ласку отворота его пиджака на моей щеке. Через несколько секунд он отпускает меня и шепчет на ухо:

– Я пошел. Позвоню, договорились?

Позвонит? Не дожидаясь моего мнения – или разрешения – он спешит по коридору к входной двери. Через секунду я слышу, как открывается и закрывается дверь. Затем – торопливые шаги по лестнице, Карл в спешке явно перепрыгивает через две ступеньки. На этот раз я не иду к окну в гостиной, чтобы посмотреть, как мужчина уезжает.

Когда я впускаю Мерфи со двора в дом, он вроде бы удивляется, что Карла нет. Более того, он даже принимается его искать.

– Забудь, – говорю я ему. – Он мне не позвонит. Я через такое проходила куда чаще, чем ты, и можешь мне поверить, я знаю. Этот мужчина не вернется, что бы он ни говорил.

Глава шестая

В собачьем царстве годы катятся быстро, но, возможно, их бег нарушается такими моментами, как этот, застывшим в вечности. Мы с Мерфи сидим во дворе вдвоем в темноте, и кажется, что сидим мы так с той поры, как сошли ледники. Нам хорошо вместе в темноте. Единственный свет исходит от углей, которые я в мешке принесла из магазина, раскаленных в моей складной барбекюшнице, специально для заднего двора. Свет дает нам ощущение общности, на базе которой мы можем выстроить эту короткую разрядку.

Сейчас далеко не подходящий сезон для барбекю во дворе, но сегодня на удивление тепло, и эта дикая идея почему-то пришла мне в голову. Луна выбирается из верхушек деревьев и телеграфных столбов и начинает подниматься выше в более свободное пространство, ближе к звездам.

На гриле скворчит бургер из соевых бобов. Но когда я присаживаюсь на корточки, чтобы перевернуть его, я чувствую себя одной из первобытных охотниц, готовящих дичь. А тем временем в лунном свете Мерфи ждет своей доли этого искусственного протеина с таким нетерпением, как будто это пережаренный кусок мяса бизона, брошенный самой первой собаке, которая помогала человеку охотиться.

Мои соседи сверху на этой неделе отсутствуют, так что никто не пялится на меня и не гадает, чем это я занимаюсь. Я же изо всех сил пытаюсь не думать, почему Карл Харт не позвонил, а также – позвонит Джерри или нет. Сегодня я решаю думать только о себе и Мерфи. Лучше поздно, чем никогда: заключить своего рода перемирие между неодомашненной женщиной и еще не укрощенным животным.

Разумеется, трудно сказать, сколько продлится эта идиллия, особенно если учесть сложности и противоречия в положении Мерфи. Он хочет получить больше свободы. Я чувствую это каждый раз, когда мы ходим в парк. Или, вернее, когда он тащит меня, как человека на водных лыжах, мотающегося по волнам за быстрым вертлявым катером. С другой стороны, он зависит от меня: я его кормлю. Собачий вариант равновесия, можно сказать, для тех женщин, кто настаивает на равноправии, но одновременно ждет, что мужчины будут платить за их еду и подавать им пальто.

В одном надо отдать Мерфи должное: он в своих требованиях честен и откровенен. Он не ворчит, он не подлизывается, он даже в такие теплые моменты, как сейчас, не делает вид, что считает меня центром своей вселенной. По правде говоря, я даже не уверена, что вообще нахожусь в его вселенной, разве только частями, в качестве руки с открывалкой для консервов или ноги, рядом с которой он идет к выходной двери. Я не сомневаюсь, что, если бы у него была своя кредитная карточка и собственный ключ, он бы вообще предпочел обойтись без меня, кроме разве что времени обеда. Да и то – только в том случае, если не подвернется ничего получше.

Все это, разумеется, противоречит написанному о собаках в книгах, которые я прочитала, и слышанному от других.

Считается, что собаки доброжелательны, преданны, послушны и добры. Тогда как Мерфи, во всяком случае при мне, нахален, эгоистичен, обжорист, завистлив и хитер. Разве что все эти другие собаки, включая целую роту идеалов по кличке Мейджор, которые выступают в роли Грейс, только притворяются. Все до одной, за исключением Мерфи, который честен в своих недостатках и трогателен в своей честности.

И если Мерфи и в самом деле не врет, а просто лежит, как коврик, на редкость плоский и пушистый на моем жестком полу, то любит он меня на самом деле или нет – никакого значения не имеет. Пока он не начнет притворяться. Что же касается откровенного вранья… Что же, когда мой муж Марк этим занимался, это было одно из самых тяжких его преступлений. Хуже, чем сами его измены, даже хуже, чем правда о половой принадлежности тех, с кем он мне изменял.

Вранье разрушает сделку, это грех qua поп, самый большой проигрыш в лотерее любви. Возможно, Мерфи меня не любит, наверное, я тоже его не люблю и не пытаюсь полюбить. Но, по крайней мере, одного мы добились: мы не врем друг другу по поводу ограниченного характера того, что мы собираемся сделать. А также по поводу безграничного объема того, что мы не делаем.