Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 2"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Еремей Парнов
Заговор против маршалов
Книга 2

33

Выполняя обещание, данное Франко, фюрер распорядился поддержать его «национальную революцию» всеми имеющимися средствами. Штаб « W» военного министерства получил задание направить в Испанию, под видом добровольцев, кадровых офицеров и ускорить поставки оружия. Геринг сразу же взял в свои руки формирование легиона «Кондор».

30 июля на военном аэродроме Тетуана в Испанском Марокко приземлились двадцать транспортных самолетов «Юнкерс-52» и столько же итальянских «Капрони», предназначенных для переброски марокканских частей. На следующий день из Гамбурга курсом на Кадикс отчалил транспорт «Усарамо», имея на борту немецких военнослужащих и шесть истребителей «Хейнкель-51». В трюмах находились запчасти для трехмоторных бомбардировщиков, прибывших ранее. Они уже показали себя в деле, потопив линейный корабль республики. Ящики со снарядами, фугасными, осколочными и зажигательными бомбами были доставлены через Италию, вместе с легионерами дуче.

Отношения между обоими диктаторами, охладившиеся было из-за германского нажима на Австрию, переживали пору медового месяца. Сферы влияния были разграничены к обоюдному удовольствию.

Над Аддис-Абебой развевался фашистский штандарт с ликторскими фациями и двойной секирой, дни маленькой Албании были сочтены. В качестве следующего шага к воссозданию Римской империи Муссолини предполагал закрепиться в стратегическом треугольнике: Балеарские острова – Картахена – Сеута. Для начала итальянский военно-морской флот оккупировал остров Майорку.

Это вызвало сильнейшее беспокойство в Париже: над путями сообщения с Французским Марокко нависла непосредственная угроза. От правительства народного фронта ждали энергичного противодействия. Многое, если не все, зависело от владычицы морей Великобритании. В Лондоне не преуменьшали серьезности положения. В случае конфликта противник попытается перерезать коммуникации между африканскими колониями и метрополией. Но слишком велик был перевес объединенного англо-французского флота, чтобы сразу бить в колокола громкого боя. Следовало проявлять достойную выдержку.

Не способствовали принятию скороспелых решений и слухи, тщательно скрываемые пока от постороннего мира. Они просачивались из святая святых – королевской опочивальни в Букингемском дворце, где еще так недавно праздновали коронацию; назревал неслыханный скандал, грозивший поколебать устои благополучнейшей из монархий.

Молодой король недвусмысленно заявил семье, что хочет жениться на некой миссис Симпсон – американской миллионерше. Мало сказать, что это, произвело форменный шок. Короли женятся на принцессах крови, а не на сомнительных авантюристках. Мало того что она американка, вдобавок дважды разведенная, так еще и католичка! Если бы могли слышать великие венценосцы, упокоившиеся под сводами Вестминстера, то тут же перевернулись в гробах.

Оставался единственный выход – отречение. К этому, похоже, и шло.

Ощущая кончиками нервов тревожную неустойчивость параллелограмма разнонаправленных сил, фюрер решил во что бы то ни стало наладить взаимопонимание с англосаксами. К союзу с арийской Англией его неустанно подталкивали Геринг и Гесс. Этого же требовала и логика событий. На пиренейском плацдарме в любой момент могла появиться Россия.

Через своего агента в советском посольстве Папен получил сведения, что при определенных условиях Москва будет готова прийти на помощь республиканскому правительству.

Агентура Канариса сообщала, что генерал Якир, командующий украинской группой войск, совершил на днях инспекционную поездку в Одессу, где начато переоборудование причалов под большие грузы. На близлежащем военном аэродроме замечено скопление скоростных двухмоторных бомбардировщиков СБ-2 конструкции Туполева. О месте их передислокации сведений не поступало.

Традиционный распорядок внешнеполитических ведомств уже не поспевал за стремительностью мирового процесса. Космические масштабы борьбы требовали новых зигфридов, новых посланцев Вотана. Константин фон Нейрат, Леопольд фон Хаш и прочие дипломаты старой кайзеровской школы безнадежно отстали. Нейрат к тому же слишком тесно сошелся с аристократами из армии. Гиммлер выражал по этому поводу справедливые опасения.

Риббентроп много лучше ориентируется в новых условиях. Морское соглашение с Англией – его заслуга. Определенно пришла пора произвести перемены.

Решение назначить Иоахима фон Риббентропа статс– секретарем было навеяно могучим порывом «Гибели богов».

На фестиваль в Байрейт, где прошли лучшие годы любимого фюрером композитора, съезжалось все имперское руководство. Вагнеровский музыкальный театр, основанный в 1876 году, напоминал в такие дни оперу Кролля. С той лишь разницей, что в опере звучали речи, а здесь гремела музыка нибелунгов: «Золото Рейна», «Валькирии», «Парсифаль»...

В тот вечер, когда исполняли «Тангейзера», фюрер и Ева Браун, его подруга, пригласили в свою ложу чету Риббентропов.

–      Я принял решение назначить вас статс-секретарем в министерстве иностранных дел,– объявил Гитлер в антракте.

–       Вы сделали меня счастливейшим из людей, мой фюрер! Я не пощажу сил, чтобы оправдать ваше доверие.

Фрау Риббентроп все слышала, но, обмирая от восторга, не показала и вида. Пост был вакантный, и супруги не без основания рассчитывали, что на сей раз их не обойдут. Так и случилось, как предрекали друзья.

–       Кого бы направить в Англию? – спросил Гитлер новоиспеченного шефа дипломатии (министры приходят и уходят, а статс-секретари олицетворяют незыблемую преемственность).

Риббентроп сделал озабоченное лицо:

–      На сегодня это самое важное наше посольство.

–      И вообще, каковы шансы договориться с Лондоном?

–      Шансы невелики,– осторожно заметил Риббентроп.– Но тем не менее они существуют.– Он вдруг почувствовал, что его пронзила молния, открыв совершенно новое – третий глаз? – видение.– Пошлите меня, мой фюрер,– смиренно попросил он.

Да, это было озарение, вдохновение свыше. В статс– секретарях можно проторчать всю жизнь, а Лондон, в случае успеха, предоставлял возможность сразу скакнуть на верхнюю ступеньку.

Гитлер не без удивления взглянул на давнего своего приверженца. Отказаться от высокого поста способен не каждый. Для этого нужно иметь либо провидческий ум, либо бескорыстное сердце. Ни тем, ни другим Риббентроп не выделялся.

–       Спасибо за интересную мысль. Я подумаю.

Мадам Риббентроп едва не потеряла сознание.

Пренебречь министерской должностью ради посольства, хотя бы и лондонского! На это способен один Иоахим. Неисправимый фанатик! О, только бы фюрер не согласился...

Фюрер согласился. Уже на следующий день германский временный поверенный нанес визит в Форин офис и запросил агреман.

Риббентроп появился на приеме, устроенном Герингом в честь руководителей олимпийских делегаций. Торжество проходило на лужайке королевского дворца. Прожекторы, установленные на соседних крышах, заливали парк резким дымящимся светом. Влажная листва казалась фиолетовой, а лица людей – голубыми. Дул пронизывающий ветер. Дамы кутались в меха. Левальд, руководитель Олимпийского комитета, надел шляпу. Имперские министры и генералы стояли вперемежку с дипломатами. Весть о назначении Риббентропа перестала быть новостью. Здороваясь с послами, он холодно благодарил за поздравления.

–      Скорее похоже на опалу,– сказал американскому послу посланник Южно-Африканского Союза Джи.– Повторяется история с Папеном.

–      А что с Папеном?

–      Разве вы не знаете, что он в Вене.

–      Ах, да... Простите, забыл.

Возвратившись из Вашингтона, Додд обнаружил в Берлине множество перемен. Влияние умеренных, к которым принадлежал Шахт, явно шло на убыль. Тон задавали фанатичные экстремисты. В сущности, необратимо менялся весь мир. Шансы на переизбрание Рузвельта довольно сомнительны. Общественное мнение в Штатах кренится на правый борт, грозя опрокинуть лодку. Фриц Кун, доморощенный фюрер, раньше он работал на заводе Форда в Детройте, возит по всей Германии группы американских туристов немецкого происхождения. «Национал-социализм – это спасение для народов»,– заявил он на митинге в Нюрнберге. Все его действия направляет Боле из иностранного отдела НСДАП.

Коричневая плесень завелась и под крышей посольства. Новый советник Мейер вовсю заигрывает с Герингом, готовя за спиной Додда почву для двусторонних переговоров. Судя по всему, наци ожидают крупных уступок с американской стороны.

–      Чертовски холодно! – поежился, подойдя, Эрик Фиппс.

–                     Почему англичане любой разговор обязательно начинают с погоды? – пошутил Додд.– Но вы правы, продирает насквозь. Терпеть не могу эти ужины на лужайке. Вы останетесь?

–      Едва ли... Мне вообще начинает казаться, что пора собираться в дорогу.

–      Вы это серьезно, сэр Эрик?

–       Вполне. С моим складом ума все труднее становится приспосабливаться к климатическим перепадам. Откровенно говоря, после назначения Риббентропа я и сам готов рекомендовать моему правительству сделать ответный жест. Здесь нужен более покладистый человек.

–      Могу лишь сожалеть,– Додд беспомощно похлопал себя по карманам, ища очки: на эстраде появились актеры в камзолах и робах восемнадцатого века.– Мне будет вас очень недоставать, сэр Эрик... Если, конечно, я задержусь долее вас,– ответил он откровенностью на откровенность.

–      Даже так? – Фиппс деликатно отвел глаза.– Пока вы отсутствовали, тут возникли кое-какие домыслы...

–      Я в курсе,– кивнул Додд. Слухи о скорой его отставке распространял, с подачи Мейера, Геринг.– В принципе не исключено, хотя ни президент, ни госсекретарь ничего мне об этом не говорили. Нацисты меня едва терпят, что не может не отражаться на настроениях американцев.

–      Демократия постоянно пасует перед диктатурой. Мы ведем себя, как кролики, загипнотизированные удавом. Куда нас вынесет, мистер Додд, на какой берег?.. Я очень доверяю вашему историческому чутью.

–      Откровенно говоря, я ощущаю себя такой же щепкой, влекомой течением. Понимание истории – это одно, а чутье... Чутье – субстанция тонкая, неуловимая. Признаюсь, что я не предвидел столь бурного развития испанских событий, хотя и предсказывал возможность установления германо-итальянского контроля над Европой. В конечном счете отказ от согласованных англо-французских действий против агрессии в Абиссинии обрек европейские демократии на гибель.

–      Целиком и полностью с вами согласен. Испанская трагедия – прямое следствие совершенной ошибки. Гитлер и Муссолини, не опасаясь санкций, снабжают оружием военную 'хунту. За это, надо думать, они получат испанские колониальные владения. В недалеком будущем нам будет противостоять коалиция уже из трех диктаторов.

–      Простите, сэр Эрик, но это не более чем констатация свершившегося факта. Истинная перспектива рисуется в более мрачных тонах. Я далек от критики вашего правительства, но, рассуждая как историк, смею сказать: Англия проявила поразительное бессилие, за которое вынуждена будет заплатить непомерную цену. Недаром говорят, что скупой платит дважды. Баланс сил постоянно сдвигается в пользу тоталитарных режимов. Во Франции сейчас такие раздоры, что установление диктатуры представляется неизбежным. Мы со своим изоляционизмом совершили непростительную ошибку. Штаты неизбежно окажутся втянутыми в новую войну, но на условиях куда более худших, чем сейчас, а завтра – тем более. Группа неразумного меньшинства в сенате нисколько не поумнела. Как видите, уроки истории никому не идут впрок... С кем это так любезничает Геббельс?

–      Юнгер... Воин-эстет, бард, проложивший бряцанием лиры путь стальным колоннам... Фашизм и розы! Чем это хуже, чем фашизм и меч? Фашизм и спорт?

–      Что ж, это их время. Габриэле Д'Аннунцио, Монферлан... В России, мне рассказывали, чуть не каждый второй писатель в гимнастерке и галифе... Никогда еще сама идея демократии не выглядела столь беспомощно-жалко... Похоже, близится конец света, сэр Эрик?

–      Мир либо переболеет злокачественным поветрием, либо погибнет. Хуже всего то, что клиническое течение черно-красной лихорадки протекает двояко. Отвращение к нацизму толкает наших интеллектуалов в объятия Сталина, страх перед большевизмом – в фашистскую паутину.

–      Идея Интернационала все же ближе европейскому идеалу, чем почва и кровь?

–      Погодите и вы увидите, во что выльется этот эксперимент. Слишком много общих черт у величайшего вождя всех времен и гения всех времен и народов. Тотальная организация неизбежно приведет Сталина к национальной автаркии. Национализм динамичен. Он переливает миф в энергию.

–      Созидания или разрушения?.. В том-то и суть, что национализм и интеллект – это два антипода. С одной стороны, сила и рост, с другой – иссушающий скепсис, но именно он создал все то, чем гордится человечество.

–      Мысли о будущем угнетают меня. Ощущая полнейшее бессилие хоть что-нибудь изменить, чувствуешь себя таким жалким.– Фиппс простился и незаметно покинул прием.

Дамы и кавалеры в париках оттанцевали свое. Лучи прожекторов осветили затянутое облачной пеленой небо. Знаменитый летчик Удет принялся выписывать фигуры высшего пилотажа.

–      Боюсь, что ко мне вернется прошлогодняя простуда,– пожаловался жене посол Додд.

–       Сходи за пальто и шляпой,– посоветовала Мэтти.– Или совсем уедем?

–      Четверть одиннадцатого,– он защелкнул крышку карманных часов.– Из Олимпийских игр Гитлер делает себе грандиозную рекламу. Сэр Эрик прав: фашизм и пулемет, фашизм и футбол, фашизм и цветы... Ты обратила внимание, дорогая, на того господина, что стоял с Геббельсом?.. Это знаменитый романист Юнгер. Пишет ритмизованной прозой, вроде Аннунцио... Даже названия у них схожи: «Мраморные скалы», «Девы скал». Красивенькая дешевка. Я только сейчас обратил внимание... И этот сексуальный культ родины: невеста, жена... С рыцарским идеалом его роднит разве что фразеология, набор заезженных метафор. На деле же – звериная похоть и пьяный садизм.

34

Троцкистско-зиновьевский центр ставил главной своей задачей убийство руководителей ВКП(б) и в первую очередь убийство Сталина и Кирова. Через членов центра И. Н. Смирнова и Мрачковского центр был связан с Троцким...   „

Протокол допроса Г. Зиновьева

от 23—25 июля 1936 г.

...Единственным средством, с помощью которого мы можем надеяться на приход к власти, является организация совершения террористических актов против руководителей ВКП(б), в первую очередь против Сталина .   Протокол допроса Л. Каменева

от 23—24 июля 1936 г.

С целью ведения в Советском Союзе троцкистской контрреволюционной работы и организации террористических актов над Сталиным я нелегально приехал в СССР.

Я не решился без специальных указаний Седова идти на это и сообщил условным письмом Седову в Париж, что есть возможность наладить связь с крупной немецкой организацией крайне правого направления (речь идет о ГЕСТАПО...).

Протоколы допросов В. Ольберга от 13 февраля и 9 мая 1936 г.

В середине 1934 года Дрейцер Е. мне докладывал, что им подготовлялось одновременно убийство Ворошилова, для чего должен был быть подготовлен Шмидт Дмитрий, бывший в армии на должности командира и не бывший на подозрении в партии.

Протокол допроса С. Мрачковского

от 19—20 июля 1936 г.

Следователь А . Я. Радзивиловский – секретарю ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову: «Исключительно тяжелая работа в течение трех недель над Дрейцером и Пикелем привела к тому, что они начали давать показания».

Содержание письма Троцкого было коротко... «Дорогой друг! Передайте, что на сегодняшний день перед нами стоят следующие задачи:

первая – убрать Сталина и Ворошилова,

вторая – развернуть работу по организации ячеек в армии,

третья – в случае войны использовать всякие неудачи и замешательства для захвата руководства».

Протокол допроса Е. Дрейцера

от 23 июля 1936 г.

Валентин Павлович Ольберг – следователю: «После Вашего последнего допроса... меня охватил отчего-то ужасный, мучительный страх смерти. Сегодня я уже несколько спокойнее. Я, кажется, могу оговорить себя и сделать все, чтобы положить конец мукам. Но я не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, г. е. что я троцкист, эмиссар Троцкого и т. д. Я приехал в Союз по собственной инициативе, теперь – в тюрьме уже – я понял, что это было сумасшествие, преступление. Горько раскаиваюсь в нем. «Я сделал несчастными не только себя, но и жену мою, брата».

Н. И. Ежов – Я. Б. Сталину:

«Посылаю проект Закрытого письма ЦК ВКП(б) ко всем организациям партии о террористической деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской контр -р еволюционной группы.

Для перепроверки изложенных в письме фактов я их зачитал т . т . Агранову и Молчанову».

Сталин вычеркнул определение «каменевской» и исправил «группу» на «блок».

«Равным образом считается установленным,– вписал он для усиления,– что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами».

Дойдя до четвертого раздела, где в качестве «главной задачи» блока называлось «убийство товарища Сталина», сделал длинные «вожжи», присовокупив к себе Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора и Постышева. Вячеслав Михайлович Молотов оказался обойденным, недостойным пули фашистских наймитов.

Со в . секретно Экз. №

ЗАКРЫТОЕ ПИСЬМО ЦК ВКП(б)

О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока.

Обкомам, крайкомам, ЦК нацкомпартий, горкомам, райкомам ВКП(б).

18 января 1935 года ЦК ВКП(б) направил закрытое письмо ко всем организациям партии об уроках событий, связанных с злодейским убийством товарища Кирова.

В этом письме сообщалось, что злодейское убийство Сергея Мироновича Кирова, как это было установлено судом и следствием, совершено ленинградской группой зинов ь евцев, именовавшей себя «ленинградским центром». В письме говорилось также о том, что «идейным и политическим руководителем ленинградского центра был московский центр зинов ь евцев, который не знал, по-видимому, о подготовлявшемся убийстве тов. Кирова, но наверное знал о террористических настрое– ниях «ленинградского центра» и разжигал эти настроения».

Как известно, тогда Зиновьев и Каменев признали свою вину только в разжигании террористических настроений, заявив, ч т о о ни несут за убийство С. М. Кирова лишь моральную и политическую ответственность...

На основании новых материалов НКВД, полученных в 1936 году, можно считать установленным, что Зиновьев и Каменев были не только вдохновителями террористической деятельности против вождей нашей партии и правительства, но и авторами прямых указаний как об убийстве С. М. Кирова, так и готовившихся покушениях на других руководителей нашей партии и в первую очередь на т. Сталина...

Начальник экономического отдела НКВД Миронов поехал показаться Казакову в Институт экспериментальной медицины.

Чудодей-доктор однажды посодействовал ему своими органопрепаратами по мужской части. Курс лизатов вроде бы подействовал на какое-то время. Теперь же требовалась помощь иного рода: от расстройства сна. Ночные бдения вызвали полное истощение нервной системы.

Из трехсот оппозиционеров, вот уже более года сидевших во внутренней тюрьме, на процесс «объединенного центра» предполагалось вывести двенадцать человек, но Сталин вписал еще четырех.

Вчерне работа была закончена. Оставалось лишь подогнать стыки, устранив разночтения в показаниях. Сталин безжалостно правил протоколы, вставлял целые абзацы, вычеркивал одни имена, добавлял другие. Усиление военного акцента потребовало корректировки всей схемы, что чрезвычайно нервировало следственный аппарат. Назначенная в первом приближении дата катастрофически надвигалась.

С главными участниками осложнений не предвиделось. Психологическое и иное давление научило их по-доброму ладить со своими «опекунами». Тем более что в обмен за сотрудничество были обещаны высокие гарантии. Зиновьева и Каменева возили в Кремль, где в присутствии Ежова с ними беседовали Сталин и Ворошилов. Иван Никитич Смирнов выговорил свободу для дочери и бывшей жены у Ягоды. Рейнгольда и Мрачковского дважды вызвал к себе Ежов. Словом, комплексное воздействие принесло ожидаемые результаты.

Мрачковский, не исправив ни единой запятой, подписал все шесть «парадных», заранее отпечатанных протоколов. Лишь на вопрос о связях с заграничным троцкистским центром потребовал предъявить доказательства.

– Я и самого Маркса заставлю сознаться в работе на Бисмарка,– наставляя новичков, хвастал Заковский, перекованный уголовник.

Но одно дело – выбить признание, другое – выставить обвиняемых перед судом. Тут всегда есть элемент риска. Особенно с таким народом, как военные.

Командир первой и пока единственной в СССР бригады тяжелых танков Дмитрий Шмидт не годился не то что на процесс, но даже на очную ставку. На каждом новом допросе он наотрез отказывался от прежних показаний. Работать с таким все равно что бегать по замкнутому кругу. Сколько времени и нервов погублено зря. А тут еще постоянное подхлестывание сверху, и что ни день, то требовательнее, нетерпеливее. Миронов сочувствовал товарищам, которые вели Шмидта и Кузьмичева. Они тоже находились на последнем пределе. По-видимому, и у Сталина нет полной уверенности, что открытое слушание пройдет столь же гладко, как процесс «Промпартии» или «шахтинское дело». Оно и понятно: высылать раскулаченных и чистить техническую интеллигенцию психологически легче, чем вчерашних единомышленников, товарищей по борьбе.

Домысливая за вождя, Миронов не брал в расчет самый простой вариант. Ненавидеть можно только того, кого знаешь лично, а ненависть устраняет внутренние преграды, если имеется такая предрасположенность. Сталина не устраивали проволочки, ненужная канитель, в сущности, стиль давно изжившей себя машины. Она нуждалась в капитальном ремонте.

Миронов надломился на пустяке. И все потому, что не смог избавиться от вредной привычки осмысливать каждый новый сигнал. От него требовалось одно: четкое исполнение. Он же анализировал, сопоставлял, ибо, как всякая мыслящая единица, инстинктивно стремился к пониманию.

До вчерашнего дня ему казалось, что он-то знает, по каким рельсам несется «локомотив истории». Куда ведет его «машинист», как назвал вождя нарком путей сообщения Каганович.

Недавно ЦК партии принял по предложению Сталина постановление о предоставлении органам НКВД чрезвычайных полномочий сроком на один год. Затем, опять-таки по требованию Сталина, спустили секретную инструкцию о допустимости в следственной практике любых форм физического воздействия в отношении «шпионов, контрреволюционеров, белогвардейцев, троцкистов и зиновьевцев».

– Известно, что все буржуазные разведки используют такие методы против представителей социалистического пролетариата, притом в самой отвратительной форме,– на инструктаже Ежов почти дословно воспроизвел стилистику вождя.– Возникает вопрос: почему социалистические органы государственной безопасности должны быть более гуманны по отношению к бешеным агентам буржуазии и заклятым врагам рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны, как исключение, применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваются в этом случае как допустимый и правильный метод.

Инструкция, по существу лишь узаконившая существующую практику, была воспринята правильно, как поощрение. Смутил неожиданный поворот в ходе следствия, прямого отношения к ней не имеющий. На нем и споткнулся начальник ЭКО, ибо вдруг перестал понимать, куда все идет.

«Что вверху, то и внизу»,– записано в «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Большое отражается в малом, мир живых – в мире мертвых, внешний поток – в потоке внутреннем, подземном.

Последовательность имен в официальных публикациях, равно как и расположение вождей на трибуне, проливала луч света на порядок кремлевской иерархии. Позволяла судить о близости того или иного вождя к вождю вождей.

Перемещения истолковывались однозначно. Полное выпадение – тем паче.

Внося свою правку в протоколы допросов, Сталин из показаний Рейнгольда вычеркнул фамилию товарища Молотова. Точнее – вычеркнул из перечня, где она стояла второй в канонизированном на данный момент ряду: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович...

Это должно было означать, что враги народа, замышлявшие злодейское покушение на членов правительства, почему-то сделали исключение для Председателя Совнаркома.

Вывод напрашивался единственный, ибо как внешнее отражалось во внутреннем, так и внутреннее – подземное – столь же определяюще изменяло подлунный мир.

Миронов на сигнал, понятно, отреагировал и, перепечатав протокол заново, показал подопечному. Рейнгольд, естественно, подписал, ничуть не заботясь о том, останется Молотов в числе грядущих жертв военно– троцкистских терактов или угодит в списки другого рода. Это его не волновало. А вот Миронова оставленная знакомым синим карандашом черта повергла в подобие гипнотического ступора. Примерно как в опыте с курицей, которая замирает перед меловой линией.

Даже тот, хлестнувший бичом, окрик Сталина: «Без признаний Зиновьева не приходите» – и то пережить оказалось легче. По крайней мере полная ясность. А тут? Агранов ничего не знал, Ягода, если и знал, принял с похоронным молчанием, обращаться с вопросом к Ежову не рекомендовалось. Тем более что уже поступило указание впредь руководствоваться отредактированным списком. Молотов из протоколов исчез и в Закрытом письме упомянут не был. Вскоре стало известно, что Вячеслав Михайлович отбыл в Сочи, на отдых.

Член партии с 1906 года, Молотов еще при жизни Ленина вошел кандидатом в Политбюро, занял пост Ответственного секретаря ЦК. С приходом Сталина остался в секретариате и проявил себя незаменимым аппаратным работником. От подчиненных требовал неукоснительной точности, усидчивости и послушания. Сталину служил ревностно, даже самозабвенно, но без угодливости и показной суеты. Основные этапы обновления партии на новой основе и формирования аппарата проходили при его деятельном, порой и руководящем участии. Лестные слова «ближайший соратник товарища Сталина» подходили к нему более, чем к кому бы то ни было. Предан по убеждению и верен из принципа, ибо Сталин олицетворял систему, полностью отвечающую его, Молотова, идеалу. Извращение ленинского наследия, если оно не затрагивало внешних черт, воспринималось им как необходимое творческое развитие. Канонизированные символы революции, являясь декором власти, способствовали ее прочности и динамизму. И прежде всего – ленинская гвардия, старые большевики. Он и сам по праву принадлежал к их когорте. Широковещательный судебный процесс мог подорвать один из краеугольных камней, что грозило потерей устойчивости. По крайней мере так ему виделось. Уголовные клейма «шпион», «террорист», «убийца» пятнают знамена. И дело тут не в конкретных личностях. Никого из них не жаль, они заслужили свое. Но от балласта можно избавиться и не прибегая к огласке. Опыт последних съездов позволял усовершенствовать и без того отлаженный механизм кадрового обновления.

Ознакомившись с более-менее окончательным проектом процесса, включая речи защитников и последнее слово обвиняемых, Молотов попытался отговорить Сталина. Те, кого следовало посадить, уже благополучно сидели, и он не видел необходимости в рискованном спектакле.

Момент был горячий. Нежданное противодействие вызвало вспышку, усиленную застарелой неприязнью к Полине Жемчужиной, жене Молотова. И хотя разговор был с глазу на глаз, сведущие люди считали, что из отпуска Вячеслав Михайлович уже не вернется. Во всяком случае, не в предсовнаркомовский кабинет.

Ворошилов автоматически переместился на вторую позицию, и ночи его расточились в кошмаре бессонницы. Первый среди соратников – это замечательно, а первый на очереди... Опасная честь. Списки, поступавшие из НКВД, он подписывал с лета: сначала подписывал, а уж потом читал, цепенея от ужаса.

Встречаясь с Ежовым, хватал его полудетскую ручку и долго тряс ее, умильно заглядывал в глаза, называл себя старым чекистом. И на Военном совете предавался, часто не к месту, воспоминаниям: председатель комитета по охране Петрограда, член ВЧК, нарком внутренних дел Украины.

Письмо, в котором Шмидт обращался к своему наркому и боевому товарищу незабываемых дней обороны Царицына, он немедленно переправил в НКВД. Ответ не заставил себя ждать: Шмидт «вернулся» к прежним показаниям.

Климент Ефремович позвонил по ВЧ Якиру.

–      А ты не верил, еще и заступался за эту блядь! Они ведь и тебя намеревались убить, и Амелина твоего, и Дубового... Не вышло! Скажи спасибо нашим доблестным чекистам. Арестованы Туровский и Гарькавый. Ты с ним, кажется, в родстве?.. Видишь, как опутывают со всех сторон, собаки, фашистские сволочи! Ничего, всех за жабры возьмем.

Якир медленно опустил трубку и рухнул в кресло.

–      Илью,– ответил на испуганный взгляд жены.

Густая кровь ударила в мозг, разрывая сосуды.

Он не услышал звона подставки для столовых приборов, стукнувшей по краю тарелки. Уши заложило, как в пикирующем полете.

–      Дядя Илья? – Петя прижался к матери, ища защиты от темной безжалостной силы, проявлявшей себя то телефонным звонком, то случайно подслушанным словом, но чаще молчанием: обрывался разговор, неразличимые шепоты за стеной маминой спальни не давали уснуть.– Мама? – позвал он беззвучно.

Она покачала головой и легонько оттолкнула его:

–      Иди поиграй,– шепнула, словно маленькому.– Не надо, Маруся, я сама,– отослала домработницу, приняв блюдо с соленым арбузом.

Якир стиснул виски и заелозил, откинувшись, по парусине чехла, но пульсирующая боль продолжала взрываться черными искрами. Горящий абажур, белая скатерть и лица, немного расплывчатые,– все подернулось слабой рябью, как вода от легкого дуновения.

–       Илья,– что-то хлопнуло, как откупоренная бутылка, он услышал гудок машины на улице и повторил машинально, срывая с папиросной коробки заклейку: – Арестован Илья.

–      Не кури,– сказала больше по привычке жена.– Лучше поешь, хоть капельку.– Первая мысль была о сестре: «Что с ними будет со всеми?» – Бедный Илья Иванович. За что?

–      За что? – он закашлялся дымом.– Яша Лившиц вот так же спросил... Заика Яша.

Об аресте замнаркома путей сообщения Лившица, в прошлом чекиста, узнали давно и как-то успели свыкнуться, не найдя объяснений. Всякий раз, когда случалось такое, приходилось повторять заново и мучить себя бесплодными догадками, что-то выстраивать, и вновь с концами не сходились концы.