Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 2"
Автор книги: Еремей Парнов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Помилование, почти как в романе, швырнули прямо на плаху.
Прокуратура извещала, что следствие по делу Бухарина и Рыкова производством прекращено. Сообщение появилось во всех газетах.
Первыми поздравили известинцы. Пришла телеграмма от Ромена Роллана. Сердечное письмо прислал Борис Пастернак. Хотелось поскорее забиться в щель, успокоиться, передохнуть.
Бухарины решили на несколько дней переехать на дачу, в Сходню. Юрочка улыбался отцу, вытягивал губки.
Следствие, однако, прекращено не было. Напротив, ему придали еще больший размах.
«В свете последних показаний арестованных роль правых выглядит по-иному,– писал Ежов Сталину (вождь действительно отбыл в Сочи, но после процесса).– Ознакомившись с материалами прошлых расследований о правых (Угланов, Рютин, Эйсмонт, Слепков и др.), я думаю, что мы тогда до конца не докопались. В связи с этим я поручил вызвать кое-кого из арестованных в прошлом году правых. Вызвали Куликова (осужден по делу Невского) и Лугового. Их предварительный допрос дает чрезвычайно любопытные материалы о деятельности правых.
Протоколы Вам на днях вышлют. Во всяком случае, есть все основания предполагать, что удастся вскрыть много нового и по-новому будут выглядеть правые, и в частности Рыков, Бухарин, Угланов, Шмидт и др.»...
Вышинский в свою очередь в краткой записке к протоколам очных ставок Сокольникова с Бухариным и Рыковым многозначительно подчеркнул: «В случае одобрения Вами этих документов мною эти документы будут оформлены подписями соответствующих лиц».
Из последних сил цепляясь за ускользающую власть, Ягода тоже поспешил подбросить в те дни побольше горючего материала. В ожидании главных ересиархов костер пожирал все новые и новые жертвы. Показания против Бухарина, Рыкова и «ушедшего» Томского были выбиты у Куликова и Лугового-Ливенштейна. В сопроводиловке к протоколам, отосланным Сталину, доживавший последние дни нарком писал:
«Особый интерес представляют показания Куликова о террористической деятельности контрреволюционной организации правых. Названные в показаниях Куликова и Лугового – Матвеев нами арестован, Запольский и Яковлев арестовываются.
Прошу разрешить арест Я. И. Ровинского, управляющего Союзкожсбыта, и Котова, зав. сектором Соцстраха ВЦСПС.
Угланов, арестованный в Омске и прибывший в Москву, нами допрашивается.
Все остальные участники контрреволюционной организации, названные в показаниях Куликова и Лугового, нами устанавливаются для ареста».
29 сентября Каганович вместе с опросным бланком направил членам Политбюро проект директивы «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам». Директива была принята.
«...До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе... В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова, Пятакова, Белобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы.
Секретарь ЦК И . Сталин»
Радек, прочитав заявление, «молнией» вызвал дочку из Сочи. Собрав все деньги, что нашлись в кремлевской квартире, отнес их жениной сестре. Пусть хоть что-то останется, если Сонечка не успеет вернуться. Легко простился с книгами. Провел пальцем по запыленному стеклу, за которым тускло золотились благоговейной страстью подобранные раритеты. Будто паутинку снял с лица. Редкостные автографы, любовно наклеенные экслибрисы – все тлен.
«Хозяину никого не жаль, а вот мне доченьку жаль»,– вертелось в голове неотвязное. Сам себе напророчил однажды после рюмки вина. Так оно и сбылось, как привиделось.
В заграничных газетах писали, что признание вырывают пытками и гипнозом. Какой там гипноз! Сами кадили и сами пьянели от ладана. Страх пытки – самая страшная пытка. А вообще оттуда, как с того света, еще никто не возвращался.
За ним пришли вечером, но он сказал, что с места не сдвинется, пока не увидит дочь.
– Делайте что хотите: хоть на руках выносите, хоть на месте стреляйте.
Они посовещались и решили потерпеть. Видимо, не хотели лишнего шума: все-таки Кремль. Невдомек было, что красномордые битюги при наганах боятся его, маленького человечка с подвижным лицом очаровательного уродца.
Анекдоты, которые приписывали Радеку, знала вся Москва. «Что такое Политбюро? Два Заикалы (Рыков и Молотов), один Ошибало (Бухарин) и один Вышибало (Сталин)». И от куплетов, что сочинял этот безумной храбрости злодей, заранее подкашивались ноги.
Добрый вечер, дядя Сталин, ай-яй - яй,
Очень груб ты, нелоялен, ай-яй-яй.
Завещанье скрыл в кармане, ай-яй-яй...
За одно упоминание о Завещании давали ВМН [26]26
Высшая мера наказания.
[Закрыть]а тут такое...
Курили, давя на паркете окурки, молча ненавидели, ждали.
Соня приехала поздно ночью. Увидев впустившего ее в квартиру мужчину в фуражке, обо всем догадалась.
– Что бы ты ни узнала, что бы ты ни услышала обо мне, знай, я ни в чем не виноват,– Ра дек поцеловал ее и надел очки.– Зайди к тетке. Она поможет.
Не предусмотрел проницательный острослов Карл Бернгардович, что Сонина любимая тетечка в тот же день отнесет деньги в НКВД.
38
Небо бомбардировало застекленный навес ледяной дробью. Выпустив в обе стороны клубы пара, локомотив протащил лязгающий буферами состав вдоль длинных перронов Александерплац. В красноватом тумане лица встречающих казались вылепленными из воска.
Вагон плавно качнуло, и он замер, словно лодка, вплывшая в бетонный ковш. Сквозь запотевшее стекло смутно различались носильщики с тележками, полицейский в синей шинели, офицер в фуражке с высокой тульей и красной повязкой на рукаве. На этом отрезке цивильной публики, похоже, не было вовсе. Разве что пара скучных фигур в резиновых плащах и помятых шляпах. Ни оживленной суеты, ни цветов, ни улыбок.
Комдив Мерецков и полковник Симонов приникли к окну.
– Выходить не будем,– сказал Мерецков, проводя рукой по стеклу, но тут же отпрянул, ослепленный вспышкой магния.
Впереди по ходу поезда тоже несколько раз полыхнули голубоватые звезды.
– Фотографируют всех подряд,– успокоительно усмехнулся Симонов.– Долго будем стоять, не знаешь?
– Минут пять, не больше.– Мерецков отодвинулся в угол дивана.– Европа! – он с недоверчивым любопытством взирал на многочисленные таблички и стрелки, прикрепленные к фонарным столбам: «Перрон № 2», «Касса находится в первом зале», «До ресторана 90 метров», «В комендатуру – направо». Вроде бы все, как надо – порядок, а на душе муторно.
На платформе отрывисто прогремел рупор:
– Скорый поезд по маршруту Ганновер – Гамм – Кельн – Аахен – Вервье – Люттих – Намюр – Эрклин – Париж отправляется в семнадцать часов сорок три минуты. На прогулку пассажирам отведено шесть минут.
– Люттих – это где? – спросил Симонов.
– Льеж. Бельгия.
– На свой лад норовят переиначить.
– Не скажи. У нас вон тоже: Вена, Рим, а надо – Виен, Рома... Скорей бы проехать эту Германию!
В купе стало душно – вентилятор действовал только в пути. С улицы просачивались едкие испарения горящего угля.
Мерецков задернул шторки и приоткрыл дверь. Из соседнего купе, будто только этого и дожидалась, выпорхнула полная брюнетка и без стеснения просунулась в щель.
– Abfart! – протяжно прокричал обер-кондуктор.
– Видал? – Симонов с ожесточением защелкнул запор.– Все равно как сфотографировала, стерва!.. Может, перекусим? – он снял синий в полоску пиджак и аккуратно повесил на плечики.
Достали завернутые в коричневую бумагу московские припасы.
– Первым делом покончим с курицей и ветчиной,– решил Мерецков.– А то испортятся к чертям собачьим. Две ночи как-никак до Парижа.
– Правильно, Кирилл Афанасьевич, а с копченой колбаской ничего не сделается.
В народном суде под председательством Фрейслера открылся процесс Лоуренса Симпсона, снятого в Гамбурге с американского парохода «Манхеттен» за распространение коммунистической литературы. Дело слушалось при закрытых дверях.
– Я не знаю, что еще можно сделать,– сказал генеральный консул Дженкинс послу Додд у.– Как вы знаете, я заявил протест по поводу содержания Симпсона в тюрьме без суда, но это не возымело действия. Парень просидел пятнадцать месяцев. Власти заявили, что он связан с семьюдесятью немцами. Отсюда такая проволочка. Аргументация, конечно, смехотворная, но в германо-американском договоре двадцать четвертого года нет статьи, на которую можно было бы сослаться в защиту Симпсона.
– Гражданина Соединенных Штатов могут гильотинировать?
– Не думаю, что наци зайдут так далеко, но от них можно ожидать чего угодно. Под влиянием момента пойдут на любую крайность. А сейчас именно такой момент. События в Испании не на пользу Симпсону.
– Боюсь, что так. Вот уже несколько дней, как я не могу определить официальную позицию Германии. Известно, что Гитлер совещался с членами кабинета. Даже как будто устроил скандал по поводу того немецкого корабля, что испанцы ловили вне пределов своих территориальных вод. Угрожал сровнять с землей Мадрид. Министр Бломберг энергично возражал против военных мер, и пока все ограничилось дипломатическим демаршем... Надолго ли?
– В гамбургском порту днем и ночью идет погрузка оружия.
– Могу себе представить. Мисс Шульц, корреспондентка чикагской «Трибюн», сообщила, что на прошлой неделе испанским мятежникам отправили двадцать пять самолетов. В то же время я знаю, причем совершенно точно, что Бломберг запретил отправку военных материалов в Болгарию. Шахт весьма раздосадован: ему до зарезу нужна валюта для закупок продовольствия и сырья. Вряд ли испанские националисты в состоянии оплачивать свой импорт.
– Это лишний раз свидетельствует о примате политики над экономикой,– заметил Дженкинс.– Последние дни немецкая печать особенно ополчилась на русских. У них якобы двенадцать миллионов солдат под ружьем и сорок субмарин на Балтике. Самые свирепые нападки за последние три года. Столь же ожесточенному пропагандистскому налету подверглась и Испания. По-моему, существует реальная угроза открытых военных действий. На судьбе бедняги Симпсона это может сказаться самым печальным образом. Здесь, как и в Москве, прежде всего обращают внимание на агитационную сторону. Показательные процессы не имеют ничего общего с подлинным правосудием.
– Он признал выдвинутые против него обвинения?
– Похоже, что так. Денег, что для него собрали в Америке, не принял и отказался от услуг видного нью-йоркского адвоката.
– Причина? – удивился посол.
– Скорее всего давление гестапо. С ним очень плохо обращаются в тюрьме. Впрочем, я не исключаю и политические мотивы. Если Симпсон действительно коммунист...
– Тогда ему можно лишь посочувствовать. Второго Лейпцигского процесса не будет. Тельман почти три года дожидался разбирательства. В итоге обвинения против него были сняты, но сам он так и остался за решеткой в Альт-Моабит. По декрету о превентивной защите. Попраны все законы, внутренние и международные. Нацисты соблюдают лишь те соглашения, которые им выгодны. Если сегодня мы бессильны защитить соотечественника, то завтра не сумеем защитить нашу страну... У меня недавно побывал Томас Вулф. Хозяин одной берлинской гостиницы заявил ему: «Вся Европа становится фашистской, и это спасет мир от войны».
– Немцы считают, что в Испании идет война против коммунизма.
– А я считаю, что против демократии. Если Гитлер и Муссолини установят в Мадриде нацистский или фашистский режим, Франция окажется в самом затруднительном положении с момента падения Наполеона... Обстановка в Европе действует крайне удручающе на демократическую общественность – я не имею в виду коммунистов. Гитлер осуществляет неограниченную власть над шестьюдесятью восемью миллионами немцев, Муссолини – над сорока двумя миллионами итальянцев. В Польше, Австрии, Венгрии и Румынии фактически заправляют фашисты. У нас есть сведения, что Муссолини обещал Франко содействовать свержению конституционного правительства. Всему миру известно, какие ужасы были совершены в Испании за последние месяцы. Что дальше?..
– На прошлой неделе Шахт отбыл в Париж со специальной миссией,– озабоченно подсказал Дженкинс.– Вы ничего не знаете? Ходит множество самых разных слухов.
– Печать трубит о финансовой миссии, но думаю, это не главное. Речь идет о сделке с французскими фашистами. Правительство Блюма долго не просуществует. Франсуа Понсе это косвенно подтвердил. Он, кстати, все более склоняется к ультраправым. Кроме того, Шахт наверняка попытается через французское посредство закупить у нас медь и хлопок – эти наиболее важные стратегические материалы.
– Целиком и полностью с вами согласен. Одну руку Франция протягивает Советам, другую – смертельному врагу. Повсюду действуют силы, стремящиеся к установлению диктатуры.
За исключением Англии, где у власти тупые консерваторы, и Чехословакии, в которой действует своя «пятая колонна». Россия, разумеется, не в счет. Там свои проблемы. Коммунизм продолжает давить действительных и мнимых противников. Перспективы, коллега, неважные, наши собственные капиталисты толкают страну к тоталитарному мракобесию. Я вижу, как изменились настроения наших дипломатических работников. Открытая враждебность нацистскому режиму три года назад выродилась чуть ли не в симпатию. Грустно...
Гейдрих давно знал, что Гесс снабдил семью Хаусхоферов безупречными справками. Рейхслейтер – ученик Хаусхофера. Он скрывался в его доме в годы борьбы. Профессор, разумеется, вне подозрений, но жена у него – еврейка. Дети, согласно закону, тоже считаются евреями. Притом высказываются в духе, враждебном национал-социализму.
Копию метрической записи отца фрау Хаусхофер Гейдрих вложил в досье заместителя фюрера. Этот Эйхман, кажется, действительно умеет работать. К сожалению, супруга его, Вера Либ, так и не научилась вести себя в приличном обществе, но тут уж ничего не поделаешь. Чего ждать от дочери богемского бауэра? Все– таки среда накладывает свой отпечаток даже на кровь. Лина совершенно права.
– Вы подготовили справки на русских генералов? – спросил он Шелленберга.
– В предварительном виде, группенфюрер, в основном по материалам советской печати. Дополнительные данные предоставит Русский институт. Оперативная информация суммируется.
– Есть что-нибудь принципиально новое? По испанской части?
– Понемногу накапливается. К сожалению, в гомеопатических дозах. По-прежнему трудности с идентификацией. Без доктора Ахметели мы, пожалуй, совсем бы завязли. Из транзитных пассажиров за истекшую неделю удалось опознать, да и то без достаточной уверенности, только одного. Это генерал Мерецков, бывший заместитель командующего войсками Москвы. После этого он служил в Белоруссии у генерала армии Уборевича, затем, по неподтвержденным данным, переведен в Особую Дальневосточную армию маршала Блюхера.
– Немец?
– Вы имеете в виду маршала Блюхера?.. Русский. Маршалы, у Сталина их пятеро, занимают исключительно высокое положение в партии и государстве. Они постоянно на виду, о них много пишут, публикуют их фотографии и высказывания по самым разным поводам: воспитанию молодежи, истории гражданской войны, сельскому хозяйству, автомобилестроению, даже литературе и живописи. Военная тематика, понятно, является преобладающей. В «Правде» были напечатаны большие статьи первого заместителя министра обороны Тухачевского и начальника генштаба Егорова. Я пока еще окончательно не разобрался, но, по-моему, имеются значительные расхождения позиций. Весь материал тщательно подбирается, анализируется.
– Дайте мне все, что есть. Особенно по Тухачевскому.
МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ ТУХАЧЕВСКИЙ
Родился 16 февраля 1893 г. в имении Александровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии, из дворян. Русский. Отец – Николай Николаевич Тухачевский – помещик (умер в 1914 г.). Мать – Мавра Петровна Милохова, из крестьян.
В 1911 г. закончил в Москве 6 классов гимназии, сдал экзамены и был зачислен в 7-й класс Первого Московского императрицы Екатерины II кадетского корпуса. 1 июня 1912 года получил аттестат (с отличием) об окончании. Фамилия Тухачевского, как первого ученика, занесена на мраморную доску. В августе того же года зачислен в Александровское военное училище (Москва). 12 июля 1914 г. выпущен по первому разряду и произведен в подпоручики (лейтенант). Назначен в седьмую роту лейб-гвардии Семеновского полка (Санкт-Петербург). С началом войны полк в составе Первого гвардейского корпуса (командующий генерал-адъютант Безобразов) направлен в Первую армию (командующий генерал Ренненкампф), затем в Девятую армию (генерал Лечицкий).
19 февраля 1915 г. пленен у села Высокие Дужи (между городами Ломжа и Кольно). В приказе по полку М 34 от 27 февраля 1915 г. назван в числе убитых.
После второй попытки побега из общего лагеря для офицеров переведен в штрафной лагерь в Бад-Штуер (Мекленбург-Шверин). Совершил третий побег, был задержан пограничной стражей и препровожден в форт М 9 крепости Ингольштадт (Верхняя Бавария). В 1917 г. совершил четвертый побег, при аресте выдал себя за солдата и был направлен в солдатский лагерь, откуда снова бежал.
За время военной службы произведен в поручики (обер-лейтенант) и получил шесть боевых наград: орден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», 3-й степени с мечами и бантом, 2-й степени с мечами; св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, 2-й степени с мечами; св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
5 апреля 1918 г. принят в РКП(б) и добровольно вступил в РККА. Командовал армиями на Восточном и Южном фронтах, затем Кавказским и Западным фронтами.
Активно участвовал в подавлении антибольшевистского выступления матросов Кронштадта. В карательных акциях против крестьянских восстаний, особенно в Тамбовской губернии, проявил крайнюю меру жестокости.
После гражданской войны командующий войсками Западного и Ленинградского военных округов, начальник Военной академии РККА, помощник и заместитель начальника, затем начальник штаба РККА, заместитель наркома обороны СССР и начальник вооружений, первый заместитель наркома обороны и начальник управления боевой подготовки, член Военного совета при наркоме обороны СССР.
Избирался в партийные и советские органы: членом Смоленского губкома, Ленинградского и Московского обкомов ВКП(б), кандидат в члены ЦК ВКП(б), член ЦИК СССР. Награжден орденами Ленина и Красного Знамени, Почетным революционным оружием.
В 1935 г. в числе пяти первых командармов (генерал армии) удостоен вновь учрежденного звания Мар шал СССР.
В докладной записке Шелленберга содержался ориентировочный перечень документов, которые могли находиться в досье «Спецотдела « R». Именно по этой линии осуществлялись в 1923—1933 годах международные связи рейхсвера. Официально сведенный до ста тысяч в соответствии с Версальским договором, он продолжал существовать во всем многообразии присущих современной армии служб, включая вооружение, воинские училища, Академию Генерального штаба, разведку.
Отдел работал под крышей Ассоциации торгового предпринимательства и входил в общую структуру управления вооружений, которое ведало помимо всего прочего производством военной техники и боеприпасов, что также было запрещено статьями мирного договора.
Вполне понятно, что за десять лет тайного и взаимовыгодного сотрудничества рейхсвера и РККА был наработан изрядный массив документации. Судя по проведенному СД выборочному опросу прежних сотрудников, там есть все, что необходимо для осуществления плана под кодовым названием «Красная папка»: письма, банковские счета, чеки, стенограммы бесед и переговоров (на немецком и русском языках, в соответствии с международным протоколом). Оставался «пустяк» – получить доступ к архивам.
Гейдрих заранее решил сделать ставку на подлинники. Чем больше аутентичных текстов, тем проще замаскировать дезу. Банальная истина, не более. Все, что может быть сличено с имеющимися в Москве экземплярами, должно выдержать самую придирчивую проверку. Поэтому никаких разночтений. Фальсификация тут совершенно неуместна. Только резолюции и отдельные ремарки на полях. Тщательно продуманные, но абсолютно тривиальные по форме. На них придется основная нагрузка. Поэтому как можно меньше подделок. Одна, ну в крайнем случае две бумаги. Лучше всего личные письма. Это полностью объяснит отсутствие копий, что, в свою очередь, станет добавочной уликой. Придется крепко повозиться, но другого выхода нет. Чего бы ни желали в Москве и кто бы ни желал, исходить следует только из собственных принципов. Все должно отвечать высшему классу чистоты. С помощью скрупулезно выверенной дозировки необходимо добиться эффекта красноречивого умолчания. Картина должна складываться из общей совокупности, и конечно же не целиком, а в основных контурах, пунктирно. Отсюда следует единственно возможный вывод: сосредоточиться на Тухачевском. Во-первых, центральная фигура формально: первый заместитель военного министра, Маршал СССР; во-вторых, центральная фигура фактически: крупнейший военачальник, стратег, инициатор модернизации в армии; в-треть– их, наиболее удобен с оперативной точки зрения: как начальник Генштаба и руководитель отдела вооружений особенно активно контактировал с рейхсвером, чаще, чем кто бы то ни было, командировался в Германию, оставил самый обширный и, следовательно, перспективный след.
Гейдрих не стал торопить события. Иначе бы пришлось прибегнуть к посредничеству Гесса или Гиммлера. Заискивать же перед адъютантами он считал ниже своего достоинства, хотя подобными ходами не пренебрегал даже Геринг. Обстоятельства навязывали корректно-деловой стиль. От Гейдриха почти ничего не зависело.
На Отто Гюнше, штурмбанфюрера с внешностью плакатного арийца, имелся ничтожный, по существу зачаточный, материал, а капитан Фриц Видеман, адъютант от рейхсвера, оставался стерильно чистеньким – не подступишься. Лучше всего складывались отношения с личным адъютантом Рихардом Шульце, штандартенфюрером СС, однако и здесь было рискованно переступить положенные рамки. Чем выше уровень, тем опаснее. Боги играют молниями.
Англичане правы: хорошо живет тот, у кого всегда есть пятнадцать лишних минут, чтобы выждать. Теперь, когда фюрер сам регулярно заслушивал доклады шефа полиции и службы безопасности, можно было позволить себе такую роскошь.
Шульце позвонил, когда Гитлер вернулся после краткого отдыха в Оберзальцбурге.
– Фюрер ожидает вас завтра в десять часов, группенфюрер.
В нижнем гардеробе Гейдрих оставил кожаное пальто и фуражку, сдал ремень с кобурой. У мраморной лестницы и вдоль всего коридора дежурила охрана лейб-штандарта «Адольф Гитлер». После сумрака улицы электрический свет, многократно отраженный в полированном камне, показался особенно резким. Гейдрих причесался перед зеркалом, одернул китель и молодцевато взбежал по ступеням.
В приемной на длинном диване сидели Браухич, Гальдер и Фрич. На партийное приветствие генералы ответили сдержанным кивком. При этом вальяжный, благородно лысеющий Браухич изобразил нечто, напоминающее улыбку, а Фрич, этот желчный сухарь, демонстративно отвернулся, сверкнув ледышкой монокля.
Гейдрих приблизился к столу, поздоровался с Шульце и, заняв ближайшее кресло, приготовился ждать.
– Ваша очередь следующая, группенфюрер,– поведя глазами в сторону генералов, тихо предупредил адъютант.
Вскоре из кабинета вышел рейхслейтер Лей.
– Прошу, господа,– Шульце предупредительно распахнул дверь.– Незапланированный визит,– объяснил он, возвращаясь к своим телефонам.– Кажется, что-то с Испанией, так что будьте готовы.
– Спасибо, Рихард. На военных кровь действует, как красный плащ на быка.
Гейдриху было известно, что в генштабе разрабатываются четыре варианта военных действий: на два фронта с центром тяжести на Западе; на два фронта, но с упором на Восток; аншлюс Австрии и комбинация первого и второго варианта с учетом операций против Англии, Польши и Литвы. Непредвиденная задержка на испанском театре вызывала естественный соблазн массированным ударом сломить отчаянное сопротивление красных.
К вопросам, которые фюрер мог задать по его, Гейдриха, части, он был готов. За короткий срок удалось создать на Пиренейском полуострове и в Марокко совершенно автономную сеть. В Тетуане на СД активно работали сотрудники имперского консульства Герберт Бетгер и Вернер Брехт, в Танжере – Вейкснер и Данкхаус, в Рабате – агент номер 7594 эстонец Иоганн Доллар. В качестве тренера по теннису он был в коротких отношениях со всей международной элитой и поставлял исключительно ценную информацию. Сразу за ним в картотеке шел шофер голландского посланника в Танжере – араб, женатый на немке. В Гибралтаре удалось завербовать испанку – жену фольксдойча (номер 7596/8) и второго секретаря в испанском консульстве (номер 7484).
Если добавить сюда Иоханнеса Бернхардта, директора германо-испанского концерна «Сосьедад финансьера индустриал» в Мадриде, и Германа Герица, вице– консула в Барселоне, то получается законченная партитура. Гейнц Кейперт, резидент в Испании и Португалии, потрудился на славу и достоин поощрения. Хоть где-то удалось натянуть нос Канарису. Военное значение Гибралтара очевидно, а в Танжере, где суда всех флагов производят догрузку углем, можно создать и диверсионную базу. Словом, найдется, что предложить в обмен на ворох бумажек из «Сектора « R». Будущее на прошлое.
Первым вышел Гальдер. Снял пенсне, дохнул, бережно протер стеклышки кусочком замши. Гальдер и Фрич, пропуская друг друга, задержались в дверях.
Рихард, молодчина, был совершенно прав. Фюрер начал с Испании:
– Генералитет удивлен появлением русских боевых самолетов с такими высокими тактико-техническими данными. Это явилось неожиданностью.
– В известной мере,– осторожно возразил Гейдрих.– Армейская разведка несколько недооценила потенциал противника.
– А ваша? – с тихой угрозой спросил Гитлер.
– Россия – закрытая страна.– Гейдрих защищался с обдуманным упорством.– Выполняя вашу волю, мой фюрер, и указания рейхслейтера Гесса, мы где только можно старались избегать соперничества с абвером. Если русские оказались хитрее и решительнее, чем предполагалось, то это не наша вина. Самолеты, которые они решили испытать на испанском полигоне, практически еще не поступали в войска. Явилось ли это полной неожиданностью после сенсационных перелетов? После маневров в Смоленске и Киеве?.. Я вынужден ответить отрицательно,– торопливым, но четким движением он расстегнул портфель и положил на край стола черный пакет с фотоснимками.– Нам было поручено собрать неопровержимые доказательства нарушения русскими нейтралитета. Невзирая на трудности, это нам удалось.
– Поздно,– пригнув голову, Гитлер заметался сужающимися кругами.– Мы втянулись в преждевременный конфликт без достаточной материальной и политической подготовки.– Он остановился возле бронзового глобуса.– Меди для гильз на две недели, целлюлозы для производства взрывчатых веществ не более чем на месяц. Если не удастся организовать срочные поставки, мы окажемся в пиковом положении. Англия занимает выжидательно-недружественную позицию, союзнические отношения с Японией не оформлены... Нужны фантастические решения, Гейдрих. Поражающие воображение броски и прорывы. Будем смотреть правде в глаза. СССР в один прекрасный день превратится в могучую силу и затопит Германию и Европу... Я дал Геббельсу указание пригасить накал пропаганды. Это означает, что на вас, Гейдрих, возлагается дополнительная ответственность.
– Понимаю, мой фюрер, понимаю,– озадаченно протянул Гейдрих. Он обратил внимание, что газеты, как по команде, перестали обличать кремлевское руководство. О международном коммунизме упоминалось лишь в общих и довольно расплывчатых выражениях.
– Мне нужно четыре года для того, чтобы завершить полное обновление Германии. Я должен успеть, пока колосс не пробудится от медвежьей спячки.
– Мы внимательно следим за всем, что происходит в России,– Гейдрих решил, что настал подходящий момент ознакомить фюрера с планом операции, но своевременно прикусил язык.
– Следите? Для этого у меня достаточно других ведомств! От вас я жду действий.– Беседа с генералами, очевидно, далась Гитлеру нелегко, и он только-только начинал отходить от зажатости, чреватой опасной вспышкой.– Речь идет о нашей жизни и смерти. Славянщина в сочетании с диктатурой пролетариата – самая опасная сила в мире. Вы только подумайте о людских резервах и богатых запасах сырья, которые находятся в распоряжении Сталина!
– Мы как раз обдумываем возможность одним ударом парализовать активность Красной Армии,– удачно вклинился Гейдрих.– Надеюсь, на достаточно продолжительный срок.
– Что вы предлагаете? – заинтересованно улыбнулся Гитлер. Его одержимо заострившееся лицо обмякло, взгляд затеплился расположением.
Гейдрих коротко, без ненужных подробностей, изложил основную идею.
– Вы с кем-нибудь это уже обсуждали? – фюрер ухватил с полуслова.
– Только в узком кругу.
– Я одобряю. Это действительно интересно... Но постарайтесь провести всю операцию в строжайшей тайне.
– Так и задумано, мой фюрер, однако я не вижу возможности обойти абвер. Надеюсь, господин Канарис не откажет нам в небольшом одолжении?
– Обходитесь своими силами,– Гитлер упрямо нахмурился.– Их у вас предостаточно. Ни при каких обстоятельствах не вмешивайте армию.
– Понятно,– внутренне подобрался Гейдрих. Приказ есть приказ.
– Спасибо, милый Гейдрих, за действительно приятную новость. Я уверен, что все так и получится... Тухачевский – исключительно сильный и убежденный враг. Если удастся устранить даже его одного, я буду считать это крупной победой, но думаю, этим не ограничится.
– Я надеюсь, что мы выведем из строя по крайней мере пять-шесть высших офицеров... А когда валят дубы, неизбежно приходится делать просечки.
– Дуб растет медленно.
– На подготовку хорошего штабного офицера нужно по крайней мере семь-восемь лет.
– Время от времени ставьте меня в известность... У вас есть еще что-нибудь?
– Маленькая просьба, мой фюрер. Необходимо согласие господина министра Нейрата на переговоры с чехами. В качестве операции поддержки.